Глава 4
В то время как Эмили и Таллула беседовали на лестничной площадке особняка Фитцджеймсов, а Финли, получив из рук лакея вычищенную шляпу, открыл парадную дверь и вышел на крыльцо, Томас Питт и Роза Берк сидели в закрытом экипаже, стоявшем на Девоншир-стрит неподалеку от этого особняка. Когда дверь дома номер 38 отворилась, выпустив младшего Фитцджеймса, Роза, насторожившись, впилась в молодого человека взглядом и, медленно поворачивая голову, неотступно следила за ним, пока тот шел по тротуару и, наконец, не свернул на Аппер-Уимпол-стрит. Лишь тогда ее напряженное тело расслабилось и женщина снова откинулась на спинку сиденья.
– Ну как? – нетерпеливо спросил Питт.
Он и сам не знал, что ему хотелось услышать. В случае если Роза опознает Финли Фитцджеймса, это станет началом весьма неприятного процесса собирания улик для обоснования ареста и судебного разбирательства. Семейство Фитцджеймсов мобилизует все свои силы и возможности, чтобы опровергнуть подозрения. Вне всякого сомнения, на полицию посыплются обвинения в некомпетентности. Начнутся нападки и на Берк. Будет сделано все, чтобы подорвать доверие к ней как к свидетелю. Ее постараются опорочить, что совсем не трудно, и взять под сомнение ее показания.
Но с другой стороны, если Роза не сможет опознать его (или, что еще хуже, твердо заявит, что это не он), придется все начинать сначала – с золотой запонки и клубного значка – и искать объяснение, как и почему они там оказались. Но это уже будет без Финли как главного подозреваемого.
Молодая женщина повернулась и посмотрела на полицейского. Она, должно быть, наслаждалась этим моментом важности своей собственной персоны. Питт не сомневался, что увидит это в ее глазах. Но вместо торжества в них были гнев и ненависть.
– Да, это он, – сказала Роза хриплым голосом. – Его-то я и видела у Ады до того, как ее убили. Арестуйте его! Судите его, и пусть его повесят!
Томас почувствовал, как у него перехватило дыхание и учащенно забилось сердце:
– Вы уверены?
Берк снова резко повернулась и разгневанно уставилась на него:
– Да, уверена. А вы, надеюсь, не собираетесь оспаривать это, потому что он живет в таком доме, на богатой улице и в карманах у него полно денег? – Губы свидетельницы скривились в гримасе презрения.
– Нет, Роза, я не собираюсь этого делать, – мягким голосом успокоил ее Питт. – Но если я обвиню его, то должен быть уверен, что поступаю правильно. Я не хочу, чтобы какой-нибудь умник-адвокат нашел у меня ошибки и на этом основании оправдал его.
– Да… – неохотно согласилась Берк, погрустнев. – Да… это верно. Но на сей раз вы поймали его!
– На сей раз? – переспросил Томас, хотя с горечью догадался, что она имела в виду.
– Да. Ведь полиции тогда так и не удалось поймать Джека Потрошителя, не так ли? – Его собеседница враждебно насторожилась, и ее плечи застыли под черной шалью. – Он все еще на свободе и ждет в темной подворотне случая, чтобы кого-нибудь зарезать. Поймайте, наконец, хотя бы этого кровавого убийцу, пока он не убил еще какую-нибудь дуру.
Томасу хотелось объяснить ей, что в данном случае это не маньяк и опасаться серии убийств не следует. Это преступник-одиночка, случай временного помрачения рассудка. Однако сам он не был в этом уверен. В данном убийстве было явное насилие, какая-то непреодолимая внутренняя злоба, противостоять которой было нелегко. И случившись однажды, оно может повториться.
– Вам же не хочется, Роза, чтобы мы поймали не того, кого нужно? – сказал Питт, следя за лицом свидетельницы.
Его огрубевшие черты когда-то, должно быть, были красивыми. Но теперь лицо Берк застыло, и кожа на ее скулах натянулась то ли от гнева, то ли от страха. Если бы не развязность ее манер, нахальный с вызовом взгляд и бедная безвкусная одежда, Роза могла бы посоперничать с леди, живущими на Девоншир-стрит или поближе к Мейфэр.
– Не бойтесь, я не ошиблась, это он, – снова повторила она. – И я не собираюсь сидеть здесь с вами весь день. Мне платят за мое время.
– Вы берете деньги за определенные услуги, Роза, – поправил ее суперинтендант. – А я в ваших услугах не нуждаюсь. Что же касается времени, то вы уделите мне его столько, сколько мне понадобится. Я возвращаюсь на Боу-стрит. Там мы с вами и рассчитаемся, если хотите.
– А кто будет платить? – быстро спросила женщина.
– Я заплачу, – с улыбкой предложил Питт. – На этот раз. А потом вы поможете мне в кредит, когда мне понадобится поговорить с вами.
Роза промолчала. Она ничего не хотела обещать, но на ее губах появилось подобие улыбки.
Томас велел кебмену отвезти их на Боу-стрит. Здесь, расплачиваясь с ним, он оплатил и обратный путь свидетельницы в Уайтчепел.
Во время этой поездки он узнал от нее немного нового. Берк была напугана. В ее памяти были еще свежи убийства 1888 года и ужас, охвативший город, когда даже в злободневных куплетах в мюзик-холлах Лондона никто не осмеливался упомянуть о злодействах маньяка в Уайтчепеле. Розе нужно было ладить с полицией, а ей это чертовски не нравилось. Для нее полиция была частью государственной системы, которая, пользуясь ее услугами, в то же время презирала ее.
Четыре года назад были приняты новые законы по защите прав женщин и суровые меры против порнографии и проституции. Но по сути это вылилось в еще более серьезные преследования со стороны полиции и неоправданные аресты женщин на улицах. Закрывались одни публичные дома и тут же открывались другие. Среди мужского населения сложилось убеждение, будто любая женщина, оказавшись одна на улице в неблагополучном районе города или даже в фешенебельном Вест-Энде, должна внушать подозрение. Порнография, несмотря на запреты, по-прежнему процветала. Это было явным лицемерием, а Роза видела и понимала это и люто ненавидела всех, кто поддерживал эти меры или использовал их в своих целях.
В участке на Боу-стрит суперинтендант, поздоровавшись с дежурным сержантом, быстро поднялся к себе в кабинет. Там его уже ждал Телман. На широком лице помощника Томаса была сардоническая усмешка, а в глазах застыла настороженность.
– Доброе утро, сэр, – поздоровался он. – Рапорт доктора Леннокса у вас на столе. Поступил пятнадцать минут назад. Я не мог ему сказать, когда вы приедете, поэтому он не стал вас ждать. Вид у него был такой, будто его пригласили на собственные похороны. Это убийство в Уайтчепеле доконало его. Надеюсь, ваш щеголь виноват?
– Похоже, что да, – согласился суперинтендант и, протянув руку к шикарному письменному столу с обивкой из зеленой кожи, взял листок бумаги, исписанный размашистым почерком.
Телман пожал плечами.
– Черт знает, какое зверство! – сказал он, но в его голосе звучало удовлетворение. Возможно, причина была в том, что Питта теперь неизбежно ждали трудности с расследованием, а может, его помощник злорадствовал, думая о позоре, который падет на семейство Фитцджеймсов. Телман прошел весь путь от постового констебля до своего нынешнего чина, знал голод и унижения, знал, что такое несбывшиеся надежды. Понимал он и то, что будущее не сулит ему особого успеха.
Томас, сев в кресло, принялся читать рапорт Леннокса. Ада Маккинли умерла от удушения. Смерть наступила между десятью часами вечера и полуночью. Отсутствие ссадин и синяков говорило о том, что она не сопротивлялась насильнику. На левой руке были вывихнуты три пальца, на правой – два. Повреждены три ногтя на левой ступне. На правой руке на одном пальце сорван ноготь – возможно, когда она пыталась развязать чулок, затянутый у нее на горле. Следы крови под ногтями – это тоже, скорее всего, кровь из царапин на ее шее.
Растянутая кожа на животе свидетельствует о том, что она родила ребенка. Есть старые шрамы на бедрах и желтовато-зеленый подтек на плече от удара, полученного в ночь смерти. А в остальном убитая была здорова. Леннокс определил, что ей было лет двадцать пять. Других подробностей в рапорте не было.
Питт поднял глаза. Телман молча ждал с мрачным лицом.
– Вы останетесь здесь за старшего, – сухо распорядился начальник участка. – Я должен повидаться с помощником комиссара.
– Есть основания для ареста? – спросил его помощник, тоже глядя на Томаса. В голосе его послышались удивление и вызов.
– Очень возможно, – ответил Питт.
– Понимаю. Вам нелегко будет это сделать, – без всякого сочувствия сказал Телман и, улыбнувшись, направился к двери. – Советую удостовериться во всем как следует. Будет плохо, если в суде не все пройдет гладко. – И, распрямив плечи и высоко подняв голову, он покинул кабинет своего шефа.
Джон Корнуоллис совсем недавно стал помощником комиссара полиции Лондона – точнее, всего месяц или около этого назад. Это место досталось ему после драматической отставки Джайлса Фарнсуорта, вызванной делом Артура Десмонда. Новый помощник комиссара был среднего роста, подтянут, широкоплеч и легок в движениях. Его никак нельзя было назвать красивым – у него были слишком густые брови и довольно большие нос и рот, – но во всем его облике царило какое-то спокойствие, говорящее о внутренней уверенности этого человека. Никто почти не замечал, что он был уже полностью лысым.
– Доброе утро, сэр, – поздоровался Питт, входя в кабинет и закрывая за собой дверь.
Он был здесь лишь второй раз со времен его конфликта с Фарнсуортом, но, кажется, с тех пор ничего не изменилось. Все так же в высокие окна лился солнечный свет, все так же стояли на своих местах массивный дубовый письменный стол и тяжелые кресла. И все же присутствие другого хозяина в кабинете давало себя знать. Запах любимых сигар Джайлса выветрился, и теперь в комнате пахло кожей, воском, которым натирали паркет, и еще чем-то неуловимым. Возможно, незнакомый запах шел от ящичка из кедрового дерева, стоявшего на низком столике. Раньше его здесь не было. На стене висел медный складной телескоп, а рядом – секстант.
Помощник комиссара стоял, и казалось, что он смотрит в окно. Но на самом деле он ждал Питта: у них была назначена встреча.
– Доброе утро. Садитесь. – Корнуоллис указал на два кресла, стоящие друг против друга. Солнце образовало яркий круг на узоре ковра. – Боюсь, это дело об убийстве в Пентекост-элли принимает плохой оборот. Это Фитцджеймс убил? Ваше мнение…
– Роза Берк опознала его, – ответил Томас. – Ее показания трудно опровергнуть.
Шеф хмыкнул себе под нос и сел в кресло. Питт последовал его примеру.
– И все же показания этой женщины не являются неоспоримыми, не так ли? – не сдавался Корнуоллис, изучая лицо суперинтенданта. Ему показалось, что он уловил нотки сомнений в голосе Томаса, и он не мог успокоиться.
Питт и сам не был ни в чем уверен. Распрощавшись с Розой, он только об этом и думал. Свидетельница была твердо уверена, что Финли – это тот, кого она видела у Ады.
Еще до того, как Берк увидела его на Девоншир-стрит, она уже подробно описала его полиции, и то же самое сделала Нэн Салливан. А запонки и клубная эмблема?..
– Все сходится, – ответил Томас. – И другого подозреваемого у нас пока нет.
– Почему же вы сомневаетесь? – нахмурился Корнуоллис. Он знал суперинтенданта лишь по отзывам других полицейских и старался, все взвесив, понять, что удерживает этого человека от окончательного решения. – Не думайте о скандале. Если он виновен, я поддержу вас. Мне безразлично, чей он сын.
Питт взглянул на строгое и честное лицо начальника и понял, что тот говорит искренне. В его поведении не было ничего похожего на виляние, увертки и личную заинтересованность, чем отличался его предшественник. Вполне возможно, что Джону не хватало дипломатической хитрости, способности находить нужные слова и льстить в беседах с начальством. Фарнсуорт был тщеславен и способен прибегать ко лжи, поэтому он легко находил контакт с такими людьми, как он сам. Такого начальника, как Корнуоллис, легче перехитрить и обмануть.
– Благодарю вас, – искренне сказал суперинтендант. – Может дойти до того, что потребуется ваша поддержка, но пока я не уверен, что это нужно.
– Свидетельница опознала Фитцджеймса, – напомнил шеф, наклонившись вперед. – Что же вас беспокоит? Думаете, присяжные не поверят ей из-за ее профессии?
– Вполне возможно, – подумав, согласился Питт. – Но меня больше тревожит то, что из желания во что бы то ни стало помочь поймать преступника, напуганная и рассерженная, она укажет нам не на того человека. В Уайтчепеле еще помнят Потрошителя. Два года – не такой уж большой срок. Память еще жива, особенно у женщин ее профессии. Может, она знала Долговязую Лиз или Мэри Келли, да и других убитых…
– А значок, который вы там нашли? – напомнил Корнуоллис. – Он ведь ей не мог померещиться?
– Нет, конечно, – осторожно согласился Томас. – Но его мог оставить там кто-то другой, или же Фитцджеймс потерял его в один из прошлых визитов. Я согласен, что это едва ли так… но подозреваемый настаивает… говорит, что много лет уже не носил этот значок, да и запонки тоже.
– Вы верите ему? – Помощник комиссара вскинул брови и округлил глаза.
– Нет, здесь он может соврать. Но он не кажется мне напуганным, как я ожидал. – Питт снова попытался проанализировать свое первое впечатление. – Что-то в этом есть такое, чего я еще не знаю, и это что-то важное. Я хотел бы продолжить расследование, прежде чем потребую ареста.
Шеф откинулся на спинку стула.
– Думаю, что на нас будет оказываться давление, – предупредил он Томаса. – Фактически это уже началось. Сегодня утром, до вашего прихода, у меня уже побывал посетитель из Министерства внутренних дел. Предостерегал меня от ошибок, намекал на то, что я новичок на этом месте и могу оступиться. – Губы помощника комиссара сжались, и в глазах блеснул гнев. – Я знаю, как бывает, когда мне угрожают и когда система смыкает ряды, чтобы защитить своих. – Он еще сильнее сжал губы. – Что вам известно о Финли Фитцджеймсе, Питт? Что он собой представляет? Мне не хочется, предъявив обвинение, узнать, что обвиняемый – это образец всех возможных достоинств. Потребуются более веские доказательства, чем его появление на месте преступления. Что мы знаем о мотивах, кроме личных грехов и пристрастий слабовольного и вспыльчивого молодого мужчины?
– Ничего, – тихо ответил суперинтендант. – Если это Фитцджеймс, боюсь, нам трудно будет найти мотивы преступления. Если он когда-то и был жесток с женщинами, имел садистские наклонности и прочее, его семья сделает все, чтобы никто не узнал об этом. Тут будет пущен в ход подкуп или другие меры, чтобы заставить замолчать кого угодно из свидетелей.
Корнуоллис, нахмурившись, в раздумьях смотрел на пустой камин. Жаркое августовское солнце играло на ковре, о стекло отчаянно бился залетевший в кабинет шмель…
– Вы правы, – наконец согласился Джон. – Те, кто знает о нем хоть что-то или сам причастен ко многим его делам, это всё люди его круга. Они нам его не выдадут. – Он посмотрел на Питта. – А что вы скажете о его отце? Он верит в невиновность сына?
Томас ответил не сразу. Он вспомнил лицо Огастеса Фитцджеймса, его тон и то, как он сразу взял под контроль их беседу.
– Не уверен, что он убежден в полной невиновности Финли, – признался наконец суперинтендант. – Либо он сильно не доверяет нам и считает, что мы способны сфальсифицировать показания.
– Это меня удивляет, – заметил Корнуоллис. – Огастес – человек, который сам всего добился и уважает законы. По крайней мере, должен их уважать. У него много влиятельных друзей. Мне говорили, что он возлагает большие надежды на то, что Финли сделает карьеру и добьется высоких постов, вплоть до премьер-министра. Он непременно постарается избежать любых кривотолков, даже сделанных шепотом. Иначе это будет крахом всех его надежд. Возможно, то, что вы видели, – это не что иное, как страх?
– Или желание защитить сына во что бы то ни стало, – заметил Питт. – Для него смерть какой-то лондонской проститутки – не более чем досадный инцидент в его хорошо организованной жизни. Не знаю… Вы сказали, что у него влиятельные друзья?
Помощник комиссара оживился:
– Вы думаете, у него есть и влиятельные враги тоже?
Томас вздохнул:
– У Финли? Нет. Для меня он просто высокомерный молодой человек, никогда не отказывающий себе в удовольствиях, была бы лишь охота. Однажды вечером, ощутив в себе жажду власти и желание повелевать, он зашел так далеко, что убил проститутку. Испугавшись, в панике бежал. Однако он не был напуган тем, что совершил, потому что был уверен, что отец вытащит его из любой передряги, памятуя о своей мечте о будущем сына. – Голос Питта стал жестким. – А вины он не испытывает, потому что едва ли считает Аду Маккинли таким же человеком, как он сам. Для него это все равно, что переехать собаку. Жаль, конечно, но не более. Ведь никто не делает этого намеренно. Тем более нельзя позволить, чтобы это сломало ему жизнь и карьеру.
Корнуоллис какое-то время сидел неподвижно, глубоко задумавшись. На лице его была печаль.
– Пожалуй, вы правы, – наконец сказал он. – Дай нам бог доказать это! Есть еще что-нибудь, что мне следует знать?
– Нет, сэр, пока нет. – Томас покачал головой.
– Куда вы теперь направляетесь?
– Туда же, на Пентекост-элли. Если имеющееся свидетельство не будет опровергнуто и не удастся найти ничего нового, я займусь Финли Фитцджеймсом – им самим и его прошлым. Я сделаю это лишь в крайнем случае. Но его стоит проучить.
Шеф мрачно улыбнулся:
– Он этого уже ждет и принимает меры.
Питта это не удивило, хотя он не ожидал, что это произойдет так скоро. Ему следовало бы это предусмотреть. Он поднялся:
– Спасибо, что предупредили, сэр. Я буду осторожен.
Помощник комиссара тоже встал и протянул ему руку. Это был непроизвольный и искренний жест, и суперинтендант оценил его. Он крепко сжал руку начальника и ушел, унося с собой приятное чувство обретенной дружеской поддержки.
Инспектор Юарт уже был на Пентекост-элли. При свете дня усталость на его лице была особенно заметной. В его поредевшей шевелюре Питт увидел серебристые пряди седины, а одежда его была мятой, словно он давно перестал заботиться о своей внешности.
– Нашли что-нибудь новое? – спросил суперинтендант, поднимаясь за своим коллегой по ступеням крыльца.
– Нет. А вы ждете, что будет что-то новенькое? – Юарт остановился, пропуская Томаса вперед.
– Роза Берк опознала Фитцджеймса, – ответил Питт, поднявшись на последнюю ступеньку. Стояла жара, и воздух был пропитан запахами сточных канав.
Юарт поднимался за ним молча.
– Вы арестуете его на основании этого свидетельства? – спросил инспектор, когда они вошли в дом. Голос его звучал настороженно, резко, и казалось, что ему не хватает воздуха. – Этого не следует делать. Присяжные едва ли поверят свидетельству проститутки против такого человека, как Фитцджеймс-младший. Мы проиграем.
Томас повернулся к нему. В темноте коридора трудно было разглядеть лицо Юарта, но он знал, что тот нервничает и почти в панике.
– А вы верите в то, что он виновен? – как бы невзначай спросил Питт.
Инспектор взглянул на него:
– Это не столь важно. То, о чем я думаю, не имеет отношения…
В конце коридора раздался громкий стук, словно кто-то с силой захлопнул дверь. На улице громко бранился извозчик, которому какая-то другая повозка перегородила улицу и мешала проехать.
– Для меня это важно, – спокойно поправил подчиненного Питт.
– Что? – непонимающе отозвался Юарт.
– Для меня все имеет значение, – пояснил его начальник.
– О… – Инспектор облегченно выдохнул. – Не знаю. Я говорю о фактах. Пока все складывается против Финли Фитцджеймса, но этих доказательств недостаточно. Я хочу сказать… зачем ему было делать это? Вообще, зачем это любому, кто хорошо ее знал? – В голосе его теперь было больше уверенности. – Следует принять во внимание образ жизни этой женщины. У нее могло быть много врагов. Поговаривают, что она была алчной. Она поменяла сутенера, вам это известно? Тут могут быть замешаны денежные интересы, собственность… Например, кому принадлежит этот дом?
Юарт был прав, но Питту казалось, что все это вряд ли может быть существенным в данном случае. Причин убийства проституток существует немало, и главным образом их убивают из-за денег. Однако сломанные ногти на руках и ногах, залитая водой постель, связанные башмаки… Все это не имеет отношения к жадности убитой. И инспектор не мог этого не понимать.
– И чей же это дом? – громко спросил суперинтендант.
– Он принадлежит некой Саре Бэрроуз, – удовлетворенно сказал его спутник. – Как и еще три дома, чуть дальше, в западной части этой улицы. Этот дом снят недавно, но два других уже давно известны как бордели. Владелица их также дает напрокат одежду. Здешние проститутки этим не пользуются. Но Ада работала не только здесь, да и другие тоже. Вам это известно? Они живут в одном месте, а работают в платных комнатах на Хеймаркет или Лестер-сквер. Маккинли могла сбежать оттуда с деньгами и одеждой.
– И некий мужчина выследил ее и задушил? – с иронией спросил Питт.
– Почему бы нет? – возразил Юарт. – Да, выследил и задушил. Что более правдоподобно: ее убил сутенер, которого она пыталась обмануть, или благородный клиент вроде Фитцджеймса? Я спрашиваю вас.
– Позвольте представить себе это несколько иначе. – Томас снова понизил голос. – Вполне вероятно, что Ада воспользовалась для работы комнатами в другом районе, обманула их хозяина и исчезла, не заплатив того, что должна была. Тот ее выследил. Я допускаю, что хозяева борделей держат для этого сыщиков… но скорее всего, такие поручения выполняет своя же сестра-проститутка в свободное от основной работы время, а не молодой крепкий мужчина.
Из одной из комнат вышла женщина и, с любопытством посмотрев в сторону полицейских, прошла мимо и скрылась в дальнем конце коридора.
– Допустим и такое: Ада унесла с собой взятое напрокат платье, – продолжал Питт, – и все деньги, которые заработала. Она вернулась сюда, но ее уже выследили. И этот человек, вместо того чтобы предупредить ее, отобрать деньги и одежду и, возможно, избить ее – однако не очень сильно, а так, чтобы только проучить, – вдруг калечит ей пальцы на руках и ногах… – суперинтендант заметил, как поморщился его коллега и какое брезгливое выражение появилось на его лице, но решил не обращать на это внимания, – и в конце концов берет чулок и затягивает его у нее на шее, – не останавливаясь, закончил Томас. – Затем он надевает ей на руку подвязку, а когда убеждается, что она мертва, связывает вместе ее башмаки, обливает ее водой и уходит?
Юарт открыл было рот, чтобы что-то возразить, но был настолько смущен и полон отвращения, что не смог найти слов.
– Или вот еще версия, – сказал Питт. – Клиент делает все это, чтобы получить особое удовольствие. Ему нравится угрожать, причинять физическую боль, пугать. Все это возбуждает его. Но в этот раз он заходит слишком далеко, и девушка погибает. В панике он бежит. Что вы думаете об этом?
Лицо инспектора помрачнело, и в его глазах появился страх. Было жарко и душно, и его лоб блестел от пота. Питт тоже чувствовал, как его тело покрывается испариной.
– Мне кажется, мы должны быть чертовски осторожны – наконец хрипло промолвил Юарт. – Фитцджеймс, если придется, не станет отрицать, что захаживал сюда. Его адвокат посоветует ему сделать это. Многие из уважаемых людей пользуются услугами проституток. Для нас это не новость. Никто не может требовать от молодого человека, чтобы тот душил в себе естественные желания, пока дожидается удачной женитьбы, – ведь это может случиться, когда ему перевалит за тридцать или даже позже. Лучше об этом не говорить, конечно, но если придется, то можно сказать в открытую – и это никого не удивит, разве что рассердит, ибо говорить об этом не принято. – Инспектор снова сделал паузу, глубоко втянул в себя воздух и вытер лоб.
С улицы по-прежнему доносилась брань извозчика.
– Он признается, что бывал здесь, но только не в тот вечер. Ада могла похитить у него значок. Он не первый, у кого что-то крадут в борделе. Бог мой, в прежние времена, когда были еще такие места, как Блюгейт-филдс и Сент-Джайлс, человек считал себя счастливым, если ему удавалось выбраться из них живым. – Инспектор резко махнул рукой. – Я сам видел, как не один из них спасался в одной сорочке и подштанниках, голый, как заключенный, бежавший с каторги, потерявший разум от страха, весь в синяках и шрамах.
– Такому не пришло бы в голову вернуться и отомстить, забив до смерти того, кто его обокрал, – добавил Питт. – Надеюсь, Фитцджеймс не попытается сочинить подобную историю?
– Но здесь следов борьбы не было, – с улыбкой ответил Юарт. – Леннокс подтвердил это, да мы и сами видели.
– И что это доказывает?
Инспектор широко открыл глаза от удивления.
– Что его визит… был неожиданным. И что она знала его и не испугалась.
– И что он не был клиентом, у которого она что-то украла.
Юарт стал заметно терять выдержку в этом непонятном споре.
– Не знаю, что это доказывает, но ясно одно: нам предстоит еще много потрудиться, – сказал он и толкнул дверь в комнату Ады Маккинли. Она открылась, и его начальник последовал за ним.
В комнате было все так, как в их первый визит, только тела на постели больше не было. Окно было наглухо закрыто, и в комнате стояла жаркая духота.
– Я все здесь обыскал, – устало сказал Юарт. – Здесь нет ничего, кроме того, что мы уже видели, и это уже ничего не добавляет к тому, что мы знаем об убитой. Никаких писем, если она вообще их когда-нибудь получала. Возможно, ей никто их не писал или она просто не хранила их.
Питт стоял посреди комнаты.
– Скорее всего, она не умела писать письма, – грустно промолвил он. – Многие бедные люди не знают грамоты, вот и лишены возможности общаться. Может, тут были какие-нибудь фотографии? – спросил он, понимая, что и это – напрасная надежда. У таких, как Ада, нет лишних денег на фотографии или портреты.
– Нет никаких фото, – покачал головой инспектор. – Но есть что-то похожее на сделанный карандашом женский портрет. Грубый набросок. Это может быть кто угодно. Никакой надписи. – Он подошел к комоду, вынул ящичек, в котором обычно хранят носовые платки, шпильки и гребешки, и передал его шефу.
Томас развернул листок бумаги, сильно обтрепанный по краям и с надорванным с одной стороны уголком. Это, как верно сказал Юарт, действительно был набросок лица женщины лет тридцати, с нежным овалом и легкой улыбкой. Ее поднятые волосы были скреплены на макушке. Линии рисунка были легки и изящны, но это был всего лишь набросок, быстрый, минутный и сделанный не очень уверенной рукой. Возможно, это был портрет матери Ады… все, что у нее осталось от ее прошлого, от того времени и места, где она когда-то жила.
Внезапно Питта охватила такая ярость, что он сам избил бы Финли Фитцджеймса, попадись ему тот, независимо от того, убил он Маккинли или нет, а просто за его дьявольское бездушие.
– Сэр? – привел его в себя оклик Юарта.
– Что? – сердито посмотрел на него суперинтендант.
– Я тут порасспросил жильцов и немало узнал о жизни Ады: кто были ее клиенты, с кем она встречалась постоянно и обманывала ли кого-либо. Вполне возможно, что подвязка на руке и связанные ботинки – это проделки того, кто был у нее последним, перед тем как ее убили, и он не имеет к убийству никакого отношения.
– Порасспросили, говорите? – заинтересовался Питт. – Ну, и что вы узнали?
Инспектор выглядел чертовски плохо. Его лицо сморщилось, словно от боли, и блестело от пота.
– Она была бесцеремонной и грубой и этим очень вредила себе, – медленно произнес он. – Поменяла совсем недавно сутенера. Дала старому отставку и нашла себе другого. Теперь этот новый небось жалеет, что так просчитался. Ведь Ада была выгодным приобретением, он многого от нее ждал. И не напрасно. Она была красивой.
– Какой он из себя? – спросил Томас, стараясь прогнать напрасную надежду. – Этот новый сутенер?
Юарт отвел взгляд.
– Худощав, – произнес он. – Темноволос… – Тут он растерялся: новый сутенер Ады совершенно не был похож на человека, которого описали свидетельницы Роза Берк и Нэн Салливан. Не было смысла продолжать дальше. Хотя, конечно, полиция должна знать все, что только можно, об Аде Маккинли, да и о Финли Фитцджеймсе тоже.
– Что ж, понаблюдайте за этим новым сутенером, – устало распорядился Питт. – А я поговорю сейчас со свидетельницами.
Разбудить местных жительниц оказалось не так-то просто, но минут через пятнадцать Томас уже сидел в кухне на шатком стуле с прямой спинкой и пытался разговорить Нэн Салливан, у которой был измученный вид и мутные полусонные глаза. Каждый раз, когда суперинтендант менял позу, стул под ним угрожающе скрипел и подкашивался. Питт снова попросил Нэн рассказать все, что она помнила о том вечере, когда была убита Ада. Он не ждал от нее новых показаний, а лишь хотел убедиться в том, какое эта женщина произведет впечатление на присяжных, поверят ли они ее показаниям, или их доверие скорее вызовет Финли Фитцджеймс.
Салливан смотрела на Томаса, растерянно моргая, не в силах сосредоточиться.
– Опишите человека, который входил в комнату Ады, – настаивал Питт, устраиваясь поудобнее на непрочном стуле. В окно лениво бились две мухи. На полу стояли ведра, накрытые тряпками, – в них, должно быть, была вода.
– У него были светлые волосы, – вспоминала Нэн. – Густые. Хорошее пальто. Это все, что я помню. – Она отвела взгляд. – Я могу его не узнать, если встречу, я видела его только со спины. Дорогое пальто, я в этом разбираюсь. – Она прикусила губу, и ее глаза вдруг наполнились слезами. – Я работала на фабрике, шила пальто, когда похоронила мужа. Но на те деньги, что мне платили, не прокормишь двух малышек. Работала весь день до самой ночи, и всё за шесть шиллингов в неделю, а на это разве проживешь? Не удержалась, не соблюла себя… Одного ребенка отдала в приют, а там знаете что с ними делают. Их продают невесть кому и куда! А тем, кто послабее, дают умереть от голода. Вот что они делают.
Томас молчал. Он знал: все, что говорила эта женщина, было правдой. Ему было известно, сколько платят на швейных фабриках с их потогонной системой и какова судьба приютских детей.
В доме было тихо. Его постояльцы, видимо, отсыпались. С улицы доносился обычный шум повозок и случайные крики. Швейная фабрика напротив дымила – там, склонив головы над швейными машинками, прилежно трудились женщины. Рабочий день у них начался пять часов тому назад.
– Если бы я попросилась в работный дом, у меня отняли бы малышек. Я бы этого не перенесла. Вот и пошла на панель, чтобы их прокормить, – продолжала Салливан.
– А что потом было с вашими детьми? – осторожно спросил суперинтендант – и неожиданно пожалел об этом. Ему не хотелось разделять с этой женщиной ее личную трагедию.
Нэн улыбнулась.
– Я вырастила их, – ответила она. – Мэри пошла в услужение и неплохо устроилась. А Бриджет вышла замуж за мясника в Кэмдене.
Питт не стал больше расспрашивать ее и лишь подумал, как уберегут дочери тот драгоценный подарок, который получили от матери. Они, возможно, будут иногда вспоминать о ней и даже призадумаются, во что ей обошлось их нынешнее благополучие, но ничто уже не заставит их вернуться к ней в Пентекост-элли. И это к лучшему. Она будет думать об их счастье, а дочери сохранят лишь ранние воспоминания о маме, когда она не была такой усталой, плохо одетой, с роковой печатью своей профессии на лице.
– Вы сделали доброе дело, – сказал Томас, и в этом он был абсолютно искренен. Он осторожно переменил позу на расшатанном стуле.
– А ребенок Ады умер. Бедняжка, – сказала свидетельница, не уточняя, о ком сожалеет – о Маккинли или ее ребенке. – Я бы сказала вам, кто убил ее, если бы знала, мистер, но я не знаю. Впрочем, – она пожала плечами, – как сказал мистер Юарт, кто мне поверит?
Суперинтендант опять подавил гнев.
– Мистер Юарт сказал вам это?
– Не словами, но дал понять. Он прав, разве не так?
– Это зависит от многих обстоятельств, – ушел от ответа Питт. Если бы он сказал собеседнице правду, ей это не понравилось бы. – Если вы не уверены, как выглядит убийца, это уже не имеет значения. Расскажите мне все, что знаете об Аде. Если это сделал не Фитцджеймс, то кто еще, как вы думаете, мог ее убить?
Нэн долго молчала, и Томас испугался, что она не ответит. Мухи, жужжа, бились о стекло. Где-то наверху хлопали двери, в коридоре бранились.
– Если бы не связанные башмаки Ады, я сказала бы, что это мог сделать Костиган, ее новый сутенер. Поганый мужик. Вот все, что можно о нем сказать. – Салливан не скрывала неприязни к этому человеку. – Воображает, что женщины так и липнут к нему. Коварен как мышеловка: сначала сыр, а потом… бац, и готова! – Она пожала плечами. – Но он трус. Я знаю таких. Если бы он убил Аду, то, как только увидел бы, что она мертва, он бы струсил и сбежал, боясь за свою шкуру. Ему было бы не до ее ботинок, и он не стал бы натягивать подвязку на ее руку. – Женщина посмотрела на Питта. – Поэтому это мог сделать ее клиент. Фитцджеймс или кто-то другой.
Она ничего не сказала о сломанных ногтях и поврежденных пальцах на руках и ногах Маккинли, потому что не знала об этом.
– Но, может быть, клиент связал ботинки и надел Аде на руку подвязку для чулок, а Костиган пришел, когда она еще не успела развязать ботинки? – осторожно высказал предположение Томас. Это было вполне разумное замечание.
Но Нэн покачала головой:
– Если бы у Ады в тот вечер было два посетителя, мы с Розой увидели бы и второго. Или его увидела бы Агнес. Это кажется, что здесь никто ничего не видит, кто входит и кто выходит, но это не так. Мы тут наблюдаем друг за другом. Иначе нельзя. Обычно этим занимается старая Мадж. Кто знает, как поведет себя клиент? Может, кто выпил лишнего и начнет буянить, а кто-то потребует от тебя того, о чем ни один нормальный человек и подумать не решится… – Свидетельница заморгала, а потом громко чихнула и вытерла нос тряпицей. – Все это кажется странным. Вы можете спросить, почему она не закричала, не так ли? Да она и не подумала ничего такого, бедняжка, до тех пор, пока ей не стянули чулком горло!
– Но непохоже, чтобы это сделал случайный клиент, которого она видела в первый раз, – резонно заметил Питт. – Это был кто-то, кого она уже знала и ждала от него всяких таких фокусов. Костиган был ее любовником и сутенером одновременно? – Томас подался вперед, забыв о неустойчивом стуле, и чуть не упал.
– Он не прочь был бы стать ее любовником, – заметила Салливан, презрительно скривив губы и не обращая внимания на стул, к скрипу которого, должно быть, привыкла. – Не думаю, что ему это удалось, но я могу и не знать этого. Вполне возможно. Но если это так, зачем ему убивать Аду?
– Не знаю. Спасибо, Нэн. Если еще что вспомните, сообщите мне… или мистеру Юарту.
– Хорошо, конечно, сообщу.
Томас встал и поправил стул. Женщина молча смотрела на него.
У Питта ушло несколько чаcов на сбор сведений об Аде Маккинли, ее жизни и привычках, и он не нашел ничего, что отличало бы ее от всех остальных женщин ее профессии. Обычно она вставала поздно, где-то во второй половине дня, и, одевшись и плотно поев, отправлялась на панель. Чаще всего оставалась в квартале Уайтчепел – здесь было достаточно клиентов. Но иногда, в хороший вечерок, особенно летом, она отправлялась в традиционные кварталы Лондона – Уиндмил-стрит, Хеймаркет или Лестер-сквер – в поисках богатых клиентов. Туда, где толпы джентльменов и леди, только что покинувших театры, оказывались рядом с проститутками из всех слоев общества и всех возрастов, рядом с разряженными куртизанками и попрошайничающей детворой, дергающей их за рукав, шепчущей непристойные предложения и вымаливающей жалкие пенсы.
Маккинли знала, что такое побои. Ей доставалось от ее прежнего «покровителя» Уэйланда, человека с неприятным, злым лицом, ломового извозчика, решившего пополнить свои доходы сутенерством. Он иногда обижал, но чаще оберегал девушек из Пентекост-элли, поэтому поселился неподалеку, чтобы ему легче было охранять и уберегать их от обидчиков на улице. Однако в доме они должны были защищать себя от жестоких и нечестных клиентов сами. За главную у них была старуха Мадж, о которой упоминала Нэн, – сама в прошлом проститутка, занимавшая комнату в задней части дома. Она тут же прибегала на первый крик о помощи. У нее был отличный слух, хотя зрение уже стало портиться. И все же старая женщина могла безошибочно всадить в обидчика вязальную спицу или дать ему попробовать силу своих тяжелых кулаков. В ее жизни бывали случаи, когда проштрафившиеся клиенты чудом оставались живы, попробовав принудить Мадж к чему-то ненормальному.
Но в тот вечер даже Агнес, ближайшая соседка Ады, не услышала никакого шума.
У Уэйленда было алиби. Он весь вечер работал с новенькой, некрасивой проституткой лет восемнадцати, чья фигура, впрочем, принесла обоим неплохой доход. К тому же, как уже отметил Юарт, этот сутенер совсем не был похож на человека, которого видели в переулке Нэн и Роза. Уэйленд был небольшого роста, худ, и у него были черные волосы, прямыми прядями прилипшие к его узкому черепу.
В жизни Маккинли было немало коротких ссор и вспышек гнева, но все это быстро проходило. Она была отходчивой и обычно не держала зла. Ей свойственны были порывы внезапной щедрости, и тогда она дарила соседкам свои платья, могла дать деньги, когда у кого-то наступали трудные времена, и не скупилась на похвалы, даже когда их не заслуживали.
Когда Мадж заболела, Ада целую ночь провела у ее постели, кормила и поила ее и даже постирала ей белье в горячей чистой воде, хотя все это время могла бы быть на своем месте на улице и зарабатывать деньги. Сидя в кухне, все на том же шатком стуле и глядя в красное отечное лицо старой проститутки, Питт думал, что если есть шанс найти убийцу Маккинли, то будет лучше, если это сделает закон, а не разгневанная Мадж.
– Она так хорошо ухаживала за мной, – говорила старуха, в упор глядя на Томаса. – Я должна была услышать ее! Почему она меня не позвала? Я бы убила на месте этого подонка, прежде чем он дотронулся бы до нее! А теперь уже не поможешь. – Горе прибавило ей морщин, и ее голос, довольно высокий и чистый для такой женщины, был полон вины и сожаления. – А я вот ничем ей не помогла, ничем! Где же была я, старая кляча?!
– Она не кричала, – тихо напомнил ей полицейский. – Да и произошло это, очевидно, очень быстро.
– Вы обманываете меня, – укорила его Мадж, слабо улыбнувшись. – Вы хотите успокоить меня, и спасибо вам за это, но я видела, и не раз, тех, кого задушили. Они умирают не сразу. Я могла бы успеть и застать этого ублюдка. Я бы прикончила его своей спицей! – Она указала на вязальную спицу, лежащую на столе прямо под ее правой рукой. – Тогда вы бы арестовали меня, а я была бы только рада.
– Я бы не арестовал вас за это, Мадж, – честно признался Питт. – Я посчитал бы это самообороной и сделал вид, что ничего не заметил.
– Может, вы и сделали бы это…
Даже когда старуха нашла для него Альберта Костигана, нахального молодчика лет тридцати, броско одетого и с густой темной шевелюрой, Томас не узнал от него ничего, что могло бы подтвердить или опровергнуть его подозрение, что убийцей все же был Финли Фитцджеймс.
Теперь суперинтендант полиции Питт наконец решил заняться главным подозреваемым. Он понимал, что это будет непросто, и опасался, что не сможет полностью полагаться на информацию, по той простой причине, что будет сам ее запрашивать. Было бы у него время, он попробовал бы прибегнуть к помощи Шарлотты – с этим она отлично справлялась в прошлом. В этом деле были необходимы особая осторожность и наблюдательность. Вопросы в лоб ни к чему не привели бы.
Томас уже навел кое-какие справки в полиции о Финли Фитцджеймсе, но это ничего не дало. Начальникам полицейских участков это имя было знакомо, но главным образом из-за известности его отца. Питт хотел встретиться с Микой Драммондом, своим прежним начальником, на чье место он был потом назначен, но тот со своей новой женой жил теперь за границей. Так решил сам Драммонд, посчитав, что пребывание его супруги в Лондоне, после скандала со смертью ее первого мужа, окажется для нее невыносимым. Но сам Мика время от времени наведывался в Лондон, и его последний приезд, к счастью, совпал с началом этого расследования. Он, по крайней мере, будет откровенен с бывшим подчиненным и найдет в себе смелость забыть о возможных политических осложнениях.
Возможно, ему следует обратиться и к Эмили, раздумывал Питт. Она вращается в высшем обществе, и до нее могут дойти какие-нибудь слухи, которые хотя бы подскажут, в каком направлении надо вести поиски. Джеку не понравится, что его жена снова будет хоть в какой-то степени втянута в криминальное расследование, но Томасу нужна всего лишь информация.
Суперинтендант подумывал и о Хеллиуэлле с Тирлстоуном. Они-то хорошо знают Финли, но останутся верны другу и будут с ним заодно, что уже доказали. Одной из заповедей джентльмена было не изменять дружбе. Верность превыше всего. Начальник полицейского участка был для них чужаком, человеком не их круга. При нем они и слова плохого не скажут о Финли, что бы при этом ни думали сами и, возможно, даже знали о нем.
Явившись в Министерство иностранных дел, суперинтендант назвал имя чиновника Грейнджера, с которым у него была назначена встреча. Его провели по лестнице и широкому красивому коридору в комнату, где попросили подождать минут пятнадцать.
Наконец туда вошел видный седой человек в безукоризненном костюме, со спокойным и приветливым лицом. Войдя, он плотно закрыл за собой дверь.
В кабинете было очень уютно. На одной из стен, обшитых деревянными панелями, Питт увидел французское импрессионистское полотно с красивой игрой света и тени. В окне виднелась зеленая крона дерева.
– Садитесь, суперинтендант Питт. Сожалею, что заставил вас ждать, но вы так подробно все написали, что мне захотелось собрать для вас побольше информации, которая сможет помочь вам. – Грейнджер многозначительно посмотрел на своего посетителя. – Я надеюсь, что вы как можно скорее разберетесь с этим прискорбным случаем.
Томас сел, поскольку собирался задержаться здесь на какое-то время.
– Спасибо, мистер Грейнджер. Я тоже на это надеюсь. – Он скрестил ноги, ожидая, когда чиновник тоже сядет.
Тот присел, но весьма неохотно и на самый краешек стула.
– Не знаю, смогу ли я вам чем-либо помочь, – сказал он, нахмурившись. – Личная жизнь мистера Фитцджеймса никогда не давала нам поводов для беспокойства. Разумеется, прежде чем будет рассмотрена его кандидатура для работы в посольстве, желательно, чтобы он удачно женился. – Грейнджер слегка повел плечами. – Я думаю, что это ему удастся. Он молод…
– Ему тридцать три года… – напомнил Питт.
– Совершенно верно. Прекрасный возраст для такого шага. К тому же он завидный жених… Какое все это имеет отношение к вашему расследованию?
– Вы серьезно рассматриваете его кандидатуру на пост посла?
Грейнджер помедлил с ответом, не желая связывать себя какими-либо заявлениями и чувствуя, что во всей этой истории не все ладно.
– Итак, как я понимаю, вы не собираетесь делать этого? – заключил полицейский. – Вы считаете, что он не совсем подходит для такого назначения?
– Я этого не говорил, – резко ответил его собеседник, уязвленный тем, что Питт так откровенно истолковал его слова. – Я не могу обсуждать это с вами. Это конфиденциальный вопрос.
Томас не шелохнулся.
– Если вы рассматривали его кандидатуру, – начал он, – то неизбежно должны были сами навести справки о его личной жизни. – Это был не вопрос, а скорее констатация факта. – Я понимаю, что такие сведения носят конфиденциальный характер, но для мистера Фитцджеймса будет лучше, если я узнаю то, что мне положено знать, от вас. Я спрашиваю вас об этом по вполне важной и объяснимой причине – ведь я расследую особо тяжкое убийство, совершенное в Уайтчепеле.
– Вы высказали лишь вашу точку зрения, мистер Питт, – промолвил Грейнджер, и лицо его застыло. – Но на вашем месте я был бы весьма осторожен, так как это может поставить в неловкое положение семью Фитцджеймса и бросить тень на его карьеру… Я думаю, вы меня понимаете?
– Разумеется. Именно поэтому я и пришел к вам.
– Прекрасно, – смирившись, сказал чиновник. – Шесть или семь лет назад молодой Фитцджеймс был весьма необузданным и надменным юношей. Иногда он заходил в этом довольно далеко. Отец как-то купил ему пару прекрасных рысаков, и сын стал делать ставки против других молодых людей. Они часто устраивали соревнования даже на городских улицах. – Он взглянул на Томаса холодными голубыми глазами. – Никто, правда, от этого не пострадал. Многие из богатых молодых людей так резвятся. Это едва ли нуждается в комментариях. – Грейнджер сложил пальцы пирамидкой. – Еще он играл в карты, но, проигрывая, всегда расплачивался. Возможно, платил его отец. Во всяком случае, он не терял чести и не оставлял дурного впечатления. И, безусловно, не мошенничал, иначе это сразу стало бы известным.
– Полагаю, в этом вы правы, – с улыбкой согласился Питт. – А что можно сказать о женщинах в его жизни?
– Разумеется, он ухаживал, флиртовал, но я не слышал, чтобы кто-то от этого пострадал. Было несколько разбитых сердец, но он и сам терпел неудачи. Было время, когда его имя связывали с одной из дочерей Рутленда, но, боюсь, из этого ничего не вышло. Никто никогда не говорил дурного ни о ней, ни о нем. Полагаю, девушке было сделано более приятное для нее предложение.
– Иначе говоря, перед нами почти безукоризненный молодой человек, – не без сарказма заметил суперинтендант.
Грейнджер шумно втянул в себя воздух, с трудом сдерживая раздражение, но не позволил собеседнику прочесть что-либо на своем лице.
– Нет, разумеется, нет. Вы сами, мистер Питт, знаете, что это далеко не так, иначе я бы вам так прямо и сказал и позволил бы продолжать ваше расследование. В свое время Финли Фитцджеймс отдал должное домам с сомнительной репутацией, проводя время на Хеймаркет и близлежащих улицах. Случалось и так, что он был больше пьян, чем трезв, и не раз. Его вкусы временами оставляли желать лучшего, а о его эгоизме хотелось бы забыть. – Он посмотрел в глаза Томасу. – Но все это уже позади и забыто, суперинтендант. Думаю, вы сами тоже предпочли бы не вспоминать некоторые эпизоды из своей юности, о которых не знает даже ваша жена? Уверен, что это так. У меня у самого они были. – Эти слова он произнес как нечто заученное, без всякой тени юмора.
К своему удивлению, Питт почувствовал, как невольно краснеет. В своей жизни он не помнил чего-либо шокирующего. Так, отдельные неловкие поступки, проявления эгоизма, о которых он не хотел бы извещать Шарлотту, чтобы та не изменила свое мнение о нем.
Неужели это все, что он может здесь узнать о Финли Фитцджеймсе?
Грейнджер, словно читая его мысли, продолжал:
– Вы меня поняли, суперинтендант? В нашей жизни бывают моменты, которые судьба благосклонно позволяет нам достойно предать забвению. Только особые обстоятельства заставляют нас снова о них вспоминать, так как каждому из нас, к сожалению, доводилось оказываться в ненужный момент в ненужном месте. Или, скажем, иметь врагов… не так ли?
Чиновник сделал паузу, давая этой фразе повисеть в воздухе в качестве скорее предположения, а не утверждения. Он предоставил Питту самому закончить ее, пустив в ход свое воображение.
Томас действительно на мгновение призадумался. Возможно ли, что у старшего или младшего Фитцджеймса есть умные коварные враги, способные на то, чтобы подкинуть клубную эмблему Финли на место преступления? Это было бы поистине странное стечение обстоятельств!
Полицейский посмотрел на холеное лицо Грейнджера. Тот был настоящим дипломатом, привыкшим думать о случаях смерти где-то в далеких странах, с персонами, которых он никогда не видел и не знал. Для такого человека, как он, имеющего дело не с живыми людьми, а с их именами на листке бумаги, представить себе подобных врагов не так уж трудно.
На ветке дерева за окном сидела птица. Питт заметил ее только сейчас.
– Вы полагаете, у семьи Фитцджеймсов есть враги, которые решились убить женщину, чтобы их скомпрометировать? – спросил Томас с сомнением в голосе.
– Возможно, речь идет не о Финли, – согласился Грейнджер, – а скорее о его отце. Огастес Фитцджеймс очень богатый человек, и в начале своей карьеры он был груб и жесток. Я согласен, что убийство с целью дискредитации – это чрезмерно, но вполне допускаю такое, мистер Питт, если человеком руководили ненависть и честолюбие. – Он развел руками, а потом снова мягко сложил их на коленях. – Однако мне кажется, это больше похоже на правду, чем предположение о том, что виновен Финли Фитцджеймс. Он мог только все потерять и ничего не приобрести, отправившись в Уайтчепел и убив проститутку. Я уверен, суперинтендант, что вы не меньше меня хотите, чтобы правосудие свершалось не только в зале суда, но и в самом широком смысле этого слова. Погубленные репутация и карьера – слишком высокая цена, и ее не возместят извинения и искренняя готовность взять свои слова обратно. Думаю, вы это понимаете не хуже меня? – Он смотрел на Томаса широко открытыми глазами с еле заметной усмешкой.
Питт покидал Министерство иностранных дел, полный сомнений. У него состоялась встреча с Микой Драммондом, и после ленча они прогуливались по Пэлл-Мэлл, встречая разряженных дам. В моду прочно вошли платья без турнюров, которые сменяла легкая драпировка юбок сзади. Широкие шляпы придавали щеголихам особый шик. Появились складные зонты, которые можно было превращать в изящные стеки. На фоне всего этого Томас намеревался поговорить с Драммондом о Финли Фитцджеймсе, хотя яркая толпа то и дело невольно отвлекала его, к его великому удовольствию.
Впрочем, не один он мог упрекнуть себя в этом. Джентльмены в отличных костюмах и цилиндрах, а также военные в лентах и медалях чувствовали тот же интерес и любопытство. В тихом и теплом воздухе звучал смех, а порой вместе с бризом туда долетал звук далекой шарманки или голоса детей, играющих в парке.
– Он был бессердечен, – подтвердил Мика характеристику старого Огастеса Фитцджеймса, данную Грейнджером. – Бесспорно, у него были враги, Питт, но не из тех, кто посещает кварталы Уайтчепела и мог бы оказаться в Пентекост-элли. Большинство из его недоброжелателей одного с ним возраста.
– Пожилые джентльмены пользуются услугами проституток в той же мере, что и все остальные, – нетерпеливо возразил суперинтендант. – Вам-то это должно быть хорошо известно.
– Разумеется, известно, – сморщил нос Драммонд. Он отлично выглядел, пополнел, и его лицо покрывал здоровый загар. – Но они не пойдут в Уайтчепел. Подумайте сами, Питт! – Раскланиваясь со знакомой леди, он приподнял шляпу, а затем снова повернулся к бывшему подчиненному. – Если человек, которого вы описали, задумал убить проститутку, чтобы впутать в это семейство Фитцджеймсов, он выбрал бы женщину не столь дешевого пошиба, а ту, услугами которой сам воспользовался бы где-нибудь на Уиндмил-стрит или Хеймаркет. Он не рискнул бы пойти в незнакомые кварталы, где его запомнили бы как чужака.
– Но его действительно запомнили, – повернулся к нему Томас. – В том-то и дело. Он, очевидно, опасался, что в привычных местах его узнают.
– А где ему удалось достать значок «Клуба Адского Пламени»? – спросил Мика.
– Не знаю. Возможно, он попал к нему случайно, и тогда у него родилась идея такой мести.
– Счастливый случай? – скептически улыбнулся Драммонд.
– Возможно, – согласился Питт. – Если шанс совершить убийство можно назвать счастливым случаем.
Драммонд искоса бросил взгляд на своего спутника, и на его узком лице отразилось недоверие.
– Хотя, – продолжал суперинтендант, – я буду руководствоваться показаниями свидетелей. Вполне вероятно, что это был Финли. Боюсь, в нем есть жестокость, которую он всегда умело скрывал, а на сей раз зашел слишком далеко. Он не единственный из благовоспитанных людей, который получает удовольствие, мучая других, и всегда готов щедро оплачивать свои развлечения. – Томас вздохнул. – Он не первый, кто теряет контроль над собой и совершает убийство.
Мимо пробежал, принюхиваясь, маленький черный песик.
– Боюсь, что это так, – печально сказал бывший начальник Питта. – Увы, это совпадает с тем немногим, что я о нем слышал в мою бытность на Боу-стрит.
Томас, вздрогнув, остановился. Драммонд, сунув руки в карманы, продолжал идти по тротуару, но чуть замедлил шаг. Суперинтендант поспешил догнать его.
– Нам пришлось замять пару неприятных случаев несколько лет тому назад, – как ни в чем не бывало продолжал его собеседник. – Точнее, лет семь или восемь назад. Один из случаев – это драка в переулке, выходящем на Хеймаркет. Несколько молодых людей в сильном подпитии затеяли потасовку. Была жестоко избита одна из проституток.
– Вы сказали о паре случаев, – напомнил его бывший подчиненный.
– Вторым, помнится, было избиение сутенера. Тот заявил, что Фитцджеймс потребовал от женщины чего-то ненормального, а когда получил отказ, то не хотел ей платить. Видимо, кто-то из девиц уже оказывал ему такие услуги, а когда очередная отказалась, он не сдержал себя. На сей раз досталось сутенеру. У кого-то из них оказался нож, и пострадали оба. Но, к счастью, не очень серьезно.
– И этот случай тоже замяли? – Питт не был уверен, что его это удивило. Вырисовывалась весьма неприглядная картина, куда хуже, чем предполагали они с Юартом.
– Состава преступления не было, – заметил Драммонд, снова раскланиваясь с кем-то из знакомых. – Если не называть преступлением нарушения общественного порядка. Для предъявления обвинения оснований не было. Финли мог заявить протест, а сутенер – плохой свидетель.
– Что Фитцджеймс требовал от этой девицы? – Томас вспомнил связанные шнурками ботинки в комнате Ады Маккинли, ее тело, облитое водой, и подвязку на руке убитой. Сломанные ногти на руках и ногах делали это преступление еще более изощренным.
– Не знаю, – признался его спутник.
– Имя сутенера? – настаивал полицейский. – Когда это было? Я смогу заглянуть в отчетность. Ведь вы ее вели?
– Нет, – смутился Майкей. – Мне очень жаль, Питт, но тогда я был еще довольно молод и наивен…
Он умолк, и оба поняли, сколько воды утекло с тех пор и сколько прошло через них дел о коррупции, злоупотреблении властью и личной беспечности.
Какое-то время бывшие коллеги шли молча, прислушиваясь к собственным шагам по гравию дорожки.
– Вы помните имя избитого сутенера? – наконец повторил свой вопрос Томас.
Драммонд вздохнул:
– Да, помню. Перси Менкер. Но это вам не поможет. Он умер от передозировки опия. Речная полиция извлекла его тело из реки в районе Лаймхауз-Рич. Мне очень жаль.
Питт ничего не ответил. Они с Микой еще прошлись под солнцем, а затем повернули назад. О Фитцджеймсе они больше не говорили, а предпочли беседовать о более приятных вещах: о доме и семьях. Драммонд спросил о Шарлотте и в свою очередь рассказал, как счастлива его жена своим новым домом и повседневными заботами.
Томас мало надеялся узнать что-либо стоящее о Финли от его друзей Хеллиуэлла и Тирлстоуна. Поэтому он решил попытаться убедить Яго Джонса в том, что правда в данном случае выше и важнее личной преданности. К тому же прихожане Яго были вправе рассчитывать на верность их пастыря, а Ада Маккинли, кем бы она ни была, все-таки тоже являлась его прихожанкой.
Полицейский нашел Яго в церкви. Солнце ярко светило в витражи, рисуя узоры на каменном полу и старых деревянных скамьях. Священнослужитель немало удивился, увидев уже знакомого полицейского, идущего по проходу.
– Спасибо, что пришли, – поблагодарил его Джонс. Питт понял, что он имеет в виду не этот визит, а его присутствие на похоронах Маккинли два дня назад.
Он улыбнулся вместо ответа.
– А что вас привело сюда на этот раз? – задал вопрос Яго и направился к швабре, прислоненной к скамье. – Вам уже известно, кто убил Аду?
– Думаю, что да…
Джонс вопросительно поднял брови:
– Но полностью вы не уверены? Это означает, что у вас нет доказательств?
– У меня есть на это серьезные основания, хотя сам случай кажется отъявленной глупостью, – объяснил Томас. – Мне нужны полные портреты замешанных в этом деле людей, чтобы убедиться окончательно. Такой портрет Ады у меня уже есть.
Яго покачал головой:
– Что касается Ады, здесь я смог бы вам помочь. А вот о подозреваемом едва ли что-то знаю. – Взяв швабру, он принялся протирать незаконченный участок пола. – Вы не возражаете?
– Ничуть, – заверил его Питт, сев на скамью и положив ногу на ногу. – Вы, однако, ошибаетесь, потому что знаете этого человека, или, по крайней мере, знали его раньше.
Его собеседник застыл со шваброй в руке и выпрямился. Однако он не повернулся к Томасу.
– Вы имеете в виду Финли? – спросил он мрачно.
– Да.
– Из-за значка? Я говорил вам, что он мог потерять его много лет назад.
– Вполне возможно. Но он потерял его именно у Ады Маккинли много лет назад, преподобный отец.
Яго ничего не ответил. Оба осознавали малую вероятность того, что кто-то украл эмблему или случайно нашел ее и так же случайно оставил потом в постели мертвой проститутки, как и золотую запонку. Джонс снова вытирал пол, аккуратно подбирая мусор и бросая его в ведро. Питт молча смотрел, как он это делает. Солнце по-прежнему щедро светило в пыльные витражи.
– Вы хорошо знали его в прошлые годы, – наконец продолжил разговор полицейский. – Вы виделись с ним с тех пор?
– Очень редко. – Яго не поднимал голову и не смотрел на Томаса. – Я не бываю там, где он бывает, не посещаю Мейфэр или Уайтхолл, а он не приходит ко мне в церковь.
– Но вы не можете сказать, что он не бывает в Уайтчепеле, – заметил Питт.
– Это и есть то главное, что вас интересует, не так ли? – улыбнулся Джонс.
– Вы когда-нибудь видели его в этом квартале?
– Нет.
– Может, слышали о том, что он бывает здесь?
Яго выпрямился во весь рост:
– Нет, суперинтендант. Я никогда не слышал о том, что Финли бывает здесь, да и не было у меня причин полагать, что он сюда захаживает.
Шеф полицейского участка верил ему. Но что-то в Яго его все же беспокоило. Какая-то боль и тревога, гораздо более сильные, чем простое сожаление и печаль о жестокой смерти женщины, которую он знал, пусть и не очень близко. Когда Джонс впервые услышал о значке своего друга, у него был вид человека, потрясенного ужасным кошмаром.
Томас решил изменить тактику.
– Каким был Финли в те годы, когда вы хорошо знали его? – поинтересовался он.
Прежде чем ответить, его собеседник собрал остатки мусора в ведро и отставил его в сторону, а затем прислонил швабру к стене.
– Он был тогда моложе и глупее, суперинтендант, – заговорил он наконец. – Да мы все были такими. Я не горжусь своим поведением в те годы. Я был чудовищным эгоистом, потакал своим слабостям, когда только было возможно, не думая о последствиях, не думая, как это отзовется на других. Мне неприятно вспоминать об этих днях. Думаю, что и Финли тоже. Человек взрослеет. Исправить проступки и эгоизм юности невозможно, но можно забыть о них, учиться на собственных ошибках и избегать скоропалительных и суровых осуждений тех, кто тоже ошибается.
Питт не сомневался в искренности Джонса, но не мог освободиться от чувства, что тот заранее приготовил эту речь на тот случай, если ему будут задавать вопросы.
– Вы мне немало рассказали о себе, отец Яго, но не о Финли Фитцджеймсе, – заметил полицейский.
Священник еле заметно покачал головой:
– Мне нечего вам сказать. Мы все были слишком поглощены собственными персонами. Если вы хотите узнать у меня, изменился ли Финли с тех пор, повзрослел ли он, то я скажу вам, что не слышал ничего о нем в эти последние три года и едва ли могу дать вам ответ. Так, по крайней мере, мне кажется.
– От его сестры я узнал, где вас найти. Должно быть, вы все еще знакомы с ней, – не отступал Томас.
Яго усмехнулся:
– С Таллулой? Да, в какой-то степени. Она пребывает в том же состоянии самовлюбленности и поисков удовольствий, в какой были мы, члены «Клуба Адского Пламени», лет семь назад. Ей предстоит еще найти цель в жизни.
Усталость на его лице и плотно сжатые губы сказали Питту больше, чем слова: этот человек мало во что ставил мисс Фитцджеймс. Казалось, ему не хочется презирать ее, но не делать этого было выше его сил. Он с осуждением относился к своей юности и вместе с тем просил быть снисходительным к Финли. Почему? Были ли это опасения, что его бывший друг так и не повзрослел и, подобно сестре, по-прежнему ставит удовольствия выше чести и долга?
– Почему так внезапно кончилась ваша дружба? – спросил суперинтендант словно из любопытства.
Яго не шелохнулся и продолжал молча смотреть на него. Попытавшись что-то ответить, он так и не сделал этого.
На улице какая-то женщина громко звала ребенка. Мимо открытой двери церкви пробежала бездомная собака.
Питт ждал.
– Я полагаю… что наши пути… разошлись, – наконец неохотно ответил Джонс, и его широко открытые глаза потемнели. То, что он говорил, не было похоже на правду, и, глядя на полицейского, он понимал, что тот знает это.
Томас не стал спорить.
– Я уважаю вашу верность дружбе, – сказал он тихо. – Но неужели вы считаете это добродетелью в данном случае? А ваша лояльность к покойной Аде Маккинли, вашей прихожанке, чем бы она ни занималась? А к остальным ее товаркам, женщинам этого квартала? Они проститутки, но, став пастырем этого прихода, не должны ли вы быть верны также и правде, и тому пути, который избрали?
Лицо Яго побледнело от какого-то страшного напряжения. Кожа на его скулах натянулась.
– Я не знаю, кто убил Аду, суперинтендант, – ответил он. – Перед Богом клянусь, что не знаю. Мне неизвестно, был ли Финли или кто-то другой в этом квартале в тот вечер. – Он глубоко вдохнул воздух. – А что касается моей дружбы с семьей Фитцджеймсов, то она прекратилась из-за различия наших взглядов и целей, если хотите. Финли не мог понять ни моего решения, ни моего желания посвятить жизнь своему призванию. Мне трудно было объяснить ему это, а он не хотел верить моим словам и уважать мой выбор. Он считал мое решение эксцентричной выходкой, чудачеством, и его сестра тоже.
– Чудачеством? – переспросил полицейский.
Священник рассмеялся, на сей раз со скрытым удовольствием:
– Ну, чем-то таким, над чем можно весело подшучивать. Таллула восхищается эстетами, людьми, подобными Оскару Уайльду, Артуру Саймонсу или Хэвлоку Эллису, которые бесконечно изобретательны, всегда об этом говорят или это делают… верят во что-то новенькое. Их цель – шокировать, заставить о себе говорить и, возможно, даже призадуматься над чем-то. А я для них чудак особого рода. Я скучен… а этого они мне не забудут при всей их терпимости. Этот грех они не прощают.
Питт, всматриваясь в лицо собеседника, не увидел на нем ни тени жалости к себе или же горечи. Для него брат и сестра Фитцджеймсы были достойны сожаления, это они утратили надежду на настоящее счастье, а отнюдь не он, Яго Джонс.
И все же за улыбкой священника пряталась печаль – что-то такое, чего он никогда не скажет Томасу, что-то темное и причиняющее боль. Неужели это то, что он знает о Финли и о самом себе тоже? Или о ком-то еще из «Клуба Адского Пламени», о сластолюбце Тирлстоуне или самодовольном Хеллиуэлле?
– Вы по-прежнему поддерживаете отношения с другими членами клуба? – неожиданно задал вопрос полицейский.
– Что? – Яго был поражен. – О! Нет, нет! Боюсь, что нет. Тирлстоуна я иногда встречаю, но чисто случайно, а Хеллиуэлла не видел уже года два. Он преуспевает, насколько мне известно. Женился, стал респектабельным и очень богатым человеком. Он всегда стремился к этому, как только начал пробовать свои силы.
– А к чему стремился Финли?
Джонс снова улыбнулся, теперь уже снисходительно:
– Я не уверен, что он сам это знает. Видимо, он хотел соответствовать амбициям отца, но без тяжкого труда и послушания, а это неизбежные условия в таких случаях. Не думаю, что он мечтает стать министром иностранных дел, тем более премьер-министром. Во всяком случае, Огастесу этого не дождаться, а когда он умрет, Финли успокоится и станет тем, кем хочет… если он еще вспомнит, чего ему хотелось достичь. – Он умолк. – А Таллула, возможно, выйдет замуж и станет герцогиней или на худой конец графиней. Не думаю, чтобы по своему интеллекту она смогла бы стать удачной женой политика. Эта роль требует ума и такта, глубокого понимания проблем и психологии человека, а также вкуса, знания этикета и умения быть привлекательной и общительной. К тому же у нее нет благоразумия и осторожности.
– Разве она не могла бы приобрести все эти качества? – спросил Питт. – Ведь она еще очень молода.
– Поздно думать об осторожности, потеряв репутацию, суперинтендант. Общество этого не забывает. Хотя это не совсем верно. В какой-то степени это прощается мужчине, но никогда – женщине. Все зависит от поступка. – Джонс прислонился к спинке скамьи и наконец немного расслабился. – Я знаю случаи, когда молодые люди вели себя очень плохо, пили и буянили. В этих случаях их судили их же друзья за нарушение норм поведения – это им не прощалось. Многим провинившимся рекомендовали уехать за границу и добровольно служить там – например, в Африку или Индию, – и больше не возвращаться.
Потрясенный Томас во все глаза уставился на священника.
– И провинившийся подчинялся, – закончил Яго. – Общество само способно учить дисциплине. Некоторые вещи нельзя оставлять безнаказанными. – Он расправил плечи. – Однако некоторые поступки могут казаться недопустимыми только нам с вами, но не всем вокруг. Все зависит от того, против чего возражает общество. А также против кого. Если вы станете убеждать меня в том, что Финли не ходил к проституткам, я вам не поверю. Да вам самому это уже известно. Но если это преступление, то в нем повинна половина джентльменов Лондона. Как и где они могут иначе удовлетворить свои мужские потребности? Любая приличная женщина, согласившись это сделать, была бы погублена навсегда, и сами джентльмены отказались бы от нее.
– Я согласен с вами, – ответил полицейский. – Но разве в этом вопрос?
– Нет, – ответил Джонс, задумчиво глядя на суперинтенданта. – У старика Огастеса, как вам известно, масса врагов – людей, которых он в свое время использовал, а потом выбросил, как ненужную вещь, продвигаясь по своему пути к власти. Те люди все потеряли, в то время как он выиграл. Не одна семья оказалась разоренной им, а большие семьи не прощают разорения. Если бы могущество семьи Фитцджеймсов было повержено, удовлетворению многих политических амбиций была бы открыта широкая дорога. Власть жестока, мистер Питт, а зависть коварна. Прежде чем вы предпримете действия против Финли, убедитесь, он ли был в тот вечер в Пентекост-элли или один из врагов его отца… Мне… мне трудно поверить, что это мог сделать человек, которого я когда-то знал… А знал я его тогда неплохо.
Томас по-прежнему не сводил глаз с лица Яго Джонса, пытаясь угадать за его словами истинные чувства, но видел лишь противоречивые эмоции. Однако он уловил за ними бесспорное сострадание, а в глазах священника – отказ судить.
Питт встал:
– Благодарю вас, отец Яго. Не скажу, что вы очень помогли мне, но этого я и не мог от вас ожидать.
Распрощавшись, Томас вышел из прохлады и тишины церкви на улицу с ее нагретым солнцем воздухом, шумом повозок, спешащими пешеходами, цокотом копыт, криками и грязью. Он чувствовал еще более сильную симпатию к Джонсу, но при этом еще больше укрепился в своем подозрении, что в чем-то главном тот опять ему солгал.
– Итак, вы что-нибудь узнали о Фитцджеймсах? – уже почти в отчаянии спросил Джон Корнуоллис Томаса Питта. Был конец дня, и солнце оранжевым шаром опускалось за крыши домов и за дымное облако, стоявшее над городом. От раскаленных тротуаров поднималось тепло. Остро пахло конским навозом, собранным у обочин и ждущим, когда его вывезут.
На улицах было еще много прогулочных экипажей, хотя на набережной начали зажигаться фонари, теперь уже электрические. Был час, когда лондонцы готовились к походам в театр или оперу, в ресторан или на званый ужин. На реке яркими огнями горели прогулочные пароходики, с которых доносилась музыка.
– Нет, – устало ответил Питт, присоединившись к глядевшему в окно начальнику. – Яго Джонс не сказал мне ничего более того, что сказали все остальные. Какой-то десяток лет тому назад Финли и его приятели занимались тем, что прожигали жизнь. А что теперь? Яго почти не видится с бывшими друзьями, не считая случайных встреч. И в это легко поверить, учитывая, что он – новый священник в приходе Уайтчепел. – Томас улыбнулся. – А это, как известно, не та территория, которую облюбовали бы для себя Фитцджеймсы. В Министерстве иностранных дел о Финли говорят как о способном, прилежном молодом человеке, умеющем вести себя не хуже, а порою даже лучше других. Как только он удачно женится, его, скорее всего, ждет очень хорошая должность в одном из посольств за границей. У него несомненный талант в этой области и много обаяния.
– Однако у вас есть свидетельство Розы Берк против него! – не мог согласиться с этим Кронуоллис. Теперь он смотрел не в окно, а на своего подчиненного. – А значок, запонка? Вы опознали их?
– Да.
Помощник комиссара полиции был очень серьезен.
– В таком случае что беспокоит вас, Питт? У вас есть другие свидетельства, о которых вы мне не сказали? Или вы боитесь политического давления? – Он покачал головой. – Друзья Фитцджеймса усилили нажим, но это не меняет моего решения оказывать вам полную поддержку, если вы уверены, что он виновен, и сможете доказать это.
– Благодарю вас, сэр. – Томас был по-настоящему тронут. Это был неоценимый подарок судьбы: его начальник готов поддержать его, несмотря на яростные нападки влиятельных людей, несмотря на то что это могло навредить ему самому по службе. А ведь Питт сам еще не был полностью уверен в своих выводах. Понимает ли Корнуоллис, сколь могущественны друзья Огастеса Фицджеймаса, для которых главное – воспользоваться возможностью и прекратить расследование независимо от того, виновен Финли или нет? Учел ли он, что у Огастеса могут быть столь же сильные враги? В ушах начальника полицейского участка звучали слова Яго Джонса, и не прислушаться к ним он не имел права…
– Вы не ответили мне! – Голос Джона прервал мысли Томаса.
– Мне хотелось бы, чтобы еще кто-нибудь в Уайтчепеле подтвердил, что видел Финли… любой другой свидетель, – ответил Питт. – У меня нет достаточных доказательств, что он был там в тот вечер или в другой день. Я велю Телману завтра же все хорошенько разузнать и сделать это как можно осторожней.
– Это ничего не даст, – усомнился Корнуоллис. – Возможно, Финли больше развлекается на Хеймаркет, но это совсем не означает, что он не наведывается и в Уайтчепел. Вы опрашивали кебменов? Проституток с других улиц? Местных констеблей?
– Юарт опрашивал. Никто его не видел. Но в западных районах его знают.
– Проклятье! – выругался Джон. – Когда его слуга видел в последний раз значок и запонки? Или кто-нибудь другой, чьи показания могут быть непредвзятыми?
– Слуга утверждает, что никогда не видел ни значка, ни запонок, – ответил Томас.
Корнуоллис выслушал этот ответ молча.
По улице двигалась цепочка фонарей – проезжали экипажи. В тихом вечернем воздухе был хорошо слышен стук колес и цокот копыт по камням набережной.
– Что вы думаете об этом, Питт? – наконец нарушил тишину помощник комиссара полиции.
– Я думаю, что он виновен, но не уверен, что мы уже доказали это. – Томас и сам удивился тому, что невольно сказал. – Не совсем уверен, – поразмыслив, добавил он.
– Тогда докажите это, – сурово сказал Корнуоллис. – В течение недели.
– Да, сэр, – ответил Питт. – Я сделаю все возможное.
