Глава 2
Было почти девять часов утра, когда Питт вышел из кеба на Девоншир-стрит и поднялся по ступеням крыльца дома № 38. Адрес ему прислали с нарочным из участка на Боу-стрит. Вместе с адресом там была и записка от инспектора Юарта, который сообщал, что будет держать напарника в курсе, если появятся новые улики. Юарт собирался допросить сутенера убитой Ады Маккинли, а заодно разузнать о ее клиентах, посетивших женщину в вечер убийства, но суперинтендант особых надежд на это не возлагал.
Постучав в дверь, Томас отошел на шаг. Восточный ветер крепчал и уже почти разогнал тучи. Стало теплее, и небо прояснилось. По тихой улице лишь изредка проезжали экипажи. Было еще слишком рано для леди наносить визиты – даже к портнихам. Мимо прошел мальчишка-посыльный, довольно насвистывая и подбрасывая на ходу шестипенсовик – награду за хорошо выполненную работу.
Наконец дверь открылась, и длинноносый дворецкий с удивительно дружелюбным выражением лица приветствовал раннего гостя:
– Доброе утро, сэр. Чем могу быть полезен?
– Доброе утро, – быстро ответил Томас, несколько удивленный такой любезностью. Вынув визитную карточку, он протянул ее дворецкому. Эта визитка была новехонькой и более приглядной, чем старая, и на ней указывалась только фамилия. Полицейских нигде не жаловали, каких бы чинов они ни достигли. – Боюсь, возникли обстоятельства, в силу которых я должен видеть мистера Финли Фитцджеймса. Это безотлагательно, – пояснил он.
– Понимаю, сэр, – ответил дворецкий, протягивая ему серебряный, удивительно тонкой работы поднос. Питт положил на него свою карточку.
Приветливый домоправитель отступил, давая гостю возможность пройти в холл с деревянными панелями и фамильными портретами. На большинстве из них были изображены строгие джентльмены в одежде прошлых столетий. Были среди картин и несколько сельских пейзажей с фермами и коровами, пасущимися под тяжелым низким небом. Если это оригиналы, то стоят они, должно быть, целое состояние, подумал Томас.
– Кажется, мистер Фитцджеймс изволят завтракать, – заметил дворецкий. – Если угодно, я проведу вас в утреннюю гостиную, окнами она выходит в сад, и там приятный вид. Вы знакомы с мистером Фитцджеймсом, сэр?
Так слуга вежливо попытался удостовериться, знает ли его господин незваного гостя.
– Нет, – честно признался суперинтендант. – К несчастью, дело срочное и неприятное, иначе я не пришел бы без уведомления. Мне очень жаль, но оно не терпит отлагательств.
– Я понимаю, сэр. Сейчас доложу мистеру Фитцджеймсу. – Дворецкий оставил Питта одного в прохладной гостиной, оформленной в голубых и коричневых тонах с приглушенным освещением.
Суперинтендант огляделся вокруг. Он знал – уже до того, как пришел в этот дом, – что живущее здесь семейство очень богато. Основу этому богатству заложил Огастес Фитцджеймс, удачно пустив в ход деньги жены, доставшиеся той по наследству от крестной матери. Томас узнал это от Эмили, младшей сестры Шарлотты, которая до замужества с Джеком Рэдли была женой покойного лорда Эшворда. Эмили после смерти первого мужа достались его деньги и аристократические связи и знакомства, а также укоренившаяся привычка знать все обо всем, и чем подробнее, тем лучше.
Гостиная в доме Фитцджеймса была очень уютной, хотя и несколько холодной. В ней не было столь модных в свете горок с трофеями на полках, композиций из засушенных цветов и вышитых салфеток, чем так любят украшать комнаты для приема гостей хозяева, которые сами в них почти не бывают. Но зато Питт полюбовался бронзовыми статуэтками: одна изображала льва, приготовившегося к прыжку, другая – оленя. Задняя стена была уставлена шкафами с книгами. Косые полосы солнечного света, падавшие сквозь неплотно задернутые гардины, позволяли убедиться в том, что на полированной поверхности мебели из красного дерева нет ни пылинки.
Томас подошел к шкафам, прочесть названия на книжных корешках. Очевидно, книги, которые читает хозяин, находятся в библиотеке, но полицейскому было любопытно узнать, что Огастес предлагает вниманию своих гостей. Он увидел несколько книг по истории стран Европы и Британской империи, политические мемуары, религиозные трактаты ортодоксального направления и переплетенное в кожу собрание сочинений Шекспира. Были на полках также переводы трудов Цицерона и Юлия Цезаря. Ни стихов, ни литературной прозы Питт не нашел. На лице его невольно появилась улыбка. Вот каким должен был предстать перед всеми Огастес Фитцджеймс – хорошо начитанным человеком, но без капли легкомыслия и фантазии.
Прошло не более десяти минут, как вернулся дворецкий. Он по-прежнему улыбался:
– Мистер Фитцджеймс сожалеет, утром он очень занят, но если дело столь неотложное, возможно, вы присоединитесь к нему в столовой.
Это не входило в планы Томаса, но у него не было выбора. Возможно, если Финли узнает, зачем полицейский нанес ему визит, он соизволит поговорить с ним наедине.
– Благодарю, – неохотно согласился Питт.
Роскошная столовая была рассчитана на большие приемы. Бархатные гардины обрамляли три окна в эркерах, выходившие в небольшой английский сад с аккуратно подстриженными кустами и деревьями и строго распланированными аллеями. Стол для завтрака был сервирован парадно: дорогой фаянс, серебро и хрустящая крахмальная скатерть. Рядом на одном из специальных столиков стояли горячие блюда, а на другом – бекон, колбаса, соте из почек и яйца. Всем этим можно было накормить полдюжины человек. Аромат щекотал ноздри, но суперинтендант помнил о Пентекост-элли и бедной Аде Маккинли. Видала ли она в своей жизни такие яства, да еще в таком изобилии? И все же он не должен был забывать, что виновность Финли Фитцджеймса еще не доказана.
За столом сидела семья из четырех человек, и все свое внимание Питт должен был уделить только им. Во главе стола устроился мужчина с узким лицом и удлиненным черепом. Черты его лица были жесткими и волевыми. Это было лицо человека, который всего добился сам и который считал, что у него нет обязательств перед прошлым и очень мало перед будущим. В нем чувствовались смелость и нетерпимость. Огастес с недовольством посмотрел на Томаса, прервавшего спокойный ритуал его семейного завтрака.
По правую руку главы семьи восседала его жена, которой тоже было около шестидесяти лет. Судя по ее лицу, она давно приучила себя к терпению и сдержанности. Эта дама, должно быть, знала великое множество правил и привыкла подчиняться каждому из них. Питт мог показаться ей банкиром или биржевым дельцом. Госпожа Фитцджеймс вежливо кивнула гостю, но в ее широко посаженных глазах не было никакого интереса к нему.
Рядом с ней сидел очень похожий на нее внешне молодой человек. У него был такой же высокий лоб, большой рот и квадратная челюсть. На вид ему было лет тридцать, и он уже начал набирать в весе, теряя стройность молодости. Это, должно быть, и есть Финли, решил Томас. Лицо Фитцджеймса-младшего обрамляла именно такая роскошная светлая шевелюра, какую описывали Роза и Нэн.
Последняя из семейства, дочь Фитцджеймса, должно быть, унаследовала черты кого-то из своих древних предков. Между нею и матерью не было ничего общего, да и с отцом у юной леди тоже было мало сходства, кроме разве что довольно длинного характерного носа, хотя у нее он был тонким и придавал ее природной миловидности некоторую эксцентричность. Эта девушка обладала живостью и характером. Она единственная проявила живой интерес к визитеру, хотя, возможно, это произошло потому, что он нарушил привычное однообразие их семейного завтрака.
– Доброе утро, мистер Питт, – холодно поздоровался Фитцджеймс-старший, кинув взгляд на визитную карточку, которую подал ему дворецкий. – Что это за срочные дела, которые заставили вас нанести визит в такой ранний час?
– Мне нужно поговорить с мистером Финли Фитцджеймсом, сэр, – ответил суперинтендант. Он стоял, поскольку никто не предложил ему сесть.
– Вы можете с таким же успехом поговорить и со мной, – сказал Огастес, даже не взглянув на сына. У Питта возникло подозрение, что они, возможно, обо всем договорились, прежде чем его пригласили войти в столовую.
Томас едва сдержал гнев, понимая, что пока не может поставить Фитцджеймса на место. К тому же он мог ошибаться насчет виновности Финли, хотя и не верил в такой вариант. Но если все окажется так, как он опасался, и сын Огастеса виновен, он должен сделать все, чтобы в адрес полиции не прозвучало ни единой жалобы или упрека. У Томаса не было никаких сомнений в том, что Фитцджеймс-старший будет бороться до конца, чтобы защитить единственного сына, а с ним и остальных членов семьи и себя самого.
Поэтому Питт подбирал слова очень осторожно. Теперь он понимал, почему Юарт с такой надеждой искал улики, способные выдвинуть иную версию преступления.
– Вам знакома организация, называющая себя «Клуб Адского Пламени»? – вежливо спросил он.
– Зачем это вам нужно, мистер Питт? – вскинул брови старший Фитцджеймс. – Лучше объясните причину вашего визита. Почему мы должны давать вам информацию о наших делах? В вашей визитной карточке… только фамилия, и ничего больше. И в то же время вы сказали слуге, что у вас серьезное и неприятное дело. Кто вы?
– Что-то произошло? – встревоженно спросила миссис Фитцджеймс. – С кем-то, кого мы знаем?
Супруг разгневанным взглядом остановил ее, и она отвернулась, словно давая гостю понять, что не ждет от него ответа.
– Я суперинтендант лондонской полиции, сэр, – ответил Томас. – В данный момент возглавляю полицейский участок на Боу-стрит.
– О боже! – растерянно воскликнула госпожа Фитцджеймс, не зная, что еще сказать. Видимо, раньше этой знатной даме не приходилось оказываться в таких ситуациях. Ей хотелось что-то сказать, но она не решалась и лишь смотрела на Питта так, словно не видела его.
Откровенно удивленным казался и Финли.
– Я состоял в клубе под этим названием, – медленно сказал он, сдвинув брови. – Но это было много лет назад. Нас было всего четверо, но мы бросили это дело еще в восемьдесят четвертом году или около того.
– Понимаю. – Полицейский старался быть спокойным. – Вы можете сообщить мне фамилии остальных членов клуба, сэр?
– Они совершили что-то ужасное? – спросила мисс Фитцджеймс. Глаза ее светились любопытством. – Зачем вам это нужно знать, мистер… Питт? Это важно? Наверное, случилось что-то страшное, если к нам послали самого начальника участка. Раньше я сталкивалась только с постовыми.
– Помолчи, Таллула, – сердито остановил ее отец. – Иначе тебе придется извиниться и покинуть комнату.
Девушка собралась было возразить, но, увидев лицо главы семьи, тут же умолкла, поджала губы и опустила глаза.
Фитцджеймс-старший вытер губы салфеткой и положил ее на стол.
– Не понимаю, почему вы решили беспокоить меня по вашему делу дома, да еще в такой час. Достаточно было известить меня письмом. – Он сделал такое движение, словно хотел встать из-за стола.
Питт больше не сдерживал себя и так же резко ответил:
– Это дело гораздо серьезнее, чем вы полагаете. Мне казалось, что так будет лучше и что стоит обойтись без огласки. Но если вы предпочитаете объяснения в участке, то я согласен. Однако все можно выяснить и здесь, если вы согласны, без явки в участок. Я готов и на это.
Худые щеки Огастеса потемнели от прилившей крови. Он поднялся, словно вид стоящего Томаса, который смотрел на него в упор, стал ему невыносим. Хозяин дома был достаточно высок ростом, и теперь они с гостем могли наконец смотреть друг другу в глаза.
– Вы собираетесь арестовать меня, сэр? – сквозь зубы процедил он.
– У меня нет подобных намерений, мистер Фитцджеймс, – спокойно ответил Питт. Он не собирался позволять этому человеку запугивать себя и, приняв такое решение, твердо намеревался ему следовать. Он начальник полицейского участка на Боу-стрит, и обязательств перед этим человеком у него нет, разве что быть вежливым и говорить правду. – Но если вы предпочитаете видеть все в таком свете, что ж, это ваше дело.
Огастес втянул в себя воздух и хотел было сказать что-то резкое, но вовремя сообразил, что дело действительно более серьезно, чем он предполагал, иначе простой полицейский не говорил бы с ним так смело.
– Полагаю, вам лучше объяснить нам все. – Он повернулся к сыну: – Финли, мы поговорим в моем кабинете. Не следует беспокоить твою мать и сестру.
Миссис Фитцджеймс бросила на мужа умоляющий взгляд, но поняла, что протестовать бессмысленно. Таллула прикусила губу с досады, но тоже промолчала.
Финли извинился и, встав из-за стола, вслед за отцом и Питтом прошел через увешанный портретами холл в большую библиотеку. В ней камин и отделанную кожей медную каминную решетку перед ним окружали кресла темно-красной кожи. Это было уютное место для доверительной беседы четырех-пяти друзей, которым легко было смотреть друг другу в лицо. На столике стоял на подносе графин и лежала стопка книг, вынутых из книжных шкафов.
– Итак, – произнес Фитцджеймс-старший, когда дверь библиотеки закрылась. – Зачем вы пришли, мистер Питт? Полагаю, поступила какая-то жалоба или недовольство. Мой сын не может иметь отношения к этому, но если ему известно что-либо, что может вам помочь, он обязательно скажет вам все, что знает.
Томас посмотрел на Финли, но не смог определить, обижен ли тот вмешательством отца или благодарен ему. На неподвижном красивом лице молодого человека невозможно было увидеть даже признаков эмоций. Бесспорно было одно – Фитцджеймс-младший не испытывал страха.
Не было никакого смысла ходить вокруг да около. Огастес лишил Питта необходимости говорить намеками и осторожничать, поэтому полицейский решил действовать напрямик.
– В Ист-Энде совершено убийство, – спокойно сказал он, глядя на Финли. – На месте преступления найден значок «Клуба Адского Пламени».
Он ожидал увидеть, как испугается молодой человек, как он заморгает глазами, словно от удара в лоб, или же внезапно побледнеет. Но ничего подобного не произошло. Финли не был потрясен.
– Эмблема могла быть потеряна много лет назад, – заявил Фитцджеймс-старший, как бы досадливо отмахиваясь от сообщения об убийстве, и указал Питту на кресло напротив своего. Его сын занял кресло между ними по левую руку от Томаса. – Вы, очевидно, собираетесь опросить тех, кто является или являлся членом этого клуба, – холодно продолжал излагать свои доводы Огастес. – Я сомневаюсь в целесообразности этого. Думаете, кто-то из них мог оказаться свидетелем? – Его бесцветные брови чуть поднялись. – Если бы это было так, они бы тут же известили полицию.
– Не все сообщают в полицию о том, что видели, мистер Фитцджеймс, – возразил Питт. – По разным причинам. Кто-то не понимает важности того, что увидел, а кто-то не хочет признаться, что был в таком-то месте или в такой-то компании, опасаясь за свою репутацию, или же просто заявляет, что был совсем в другом месте.
– Разумеется. – Старший Фитцджеймс несколько расслабился в кресле, но по-прежнему держался прямо, положив руки на подлокотники и свесив кисти. Это была поза человека, привыкшего отдавать приказания, напоминающая известные изображения фараона Рамсеса, так часто попадающиеся в печатных изданиях. – О каком времени идет речь?
– О вчерашнем дне, о времени между девятью часами вечера и двенадцатью ночи или даже позднее, – сказал Томас.
На лице хозяина дома, который по-прежнему идеально держал себя в руках, не дрогнул ни единый мускул. Он повернулся к сыну:
– Мы это быстро выясним. Где ты был вчера вечером, Финли?
Молодой человек растерялся, но не потому, что был напуган, а скорее из-за смущения, словно его поймали на чем-то недостойном. Это заронило зернышко сомнения в душу Питта и навело его на мысль о причастности Финли к убийству.
– Я не был дома. Я… встречался с Кортни Спендером. Мы зашли в несколько клубов, играли в рулетку, но совсем немного. Решили пойти в мюзик-холл, но потом передумали. – Фитцджеймс-младший тоскливо посмотрел на полицейского. – Не вижу в этом преступления, инспектор. Честно говоря, я много лет не встречался с членами этого клуба. Мне очень жаль, что я ничем не могу вам помочь.
Томас даже не счел нужным поправить Финли, когда тот понизил его в чине, назвав инспектором. Он был уверен, что молодой человек врет, причем не только когда говорит о значке. Прежде всего он полностью соответствовал описанию, которое дали Роза и Нэн человеку, побывавшему в их переулке в тот вечер. А кроме того, от Питта не ускользнули ни внезапный легкий румянец на лице Финли, ни излишний блеск в его глазах, когда тот, не дрогнув, встречался с ним взглядом.
Фитцджеймс-старший был неспокоен, но не вмешивался в их разговор, а Финли не смотрел на отца.
– Будьте любезны, дайте мне адрес мистера Спендера, – вежливо попросил полицейский. – Или, лучше, номер его телефона, если он у него есть. Так мы быстро все проясним.
Челюсть у Финли отвисла:
– Я… я… дам вам его адрес. Не знаю… есть ли у него телефон.
– Я думаю, можно справиться у вашего дворецкого, – быстро нашелся Томас и повернулся к старшему Фитцджеймсу: – Могу я к нему обратиться?
Лицо Огастеса застыло.
– Вы хотите сказать, что мой сын говорит вам неправду, мистер Питт?
– У меня и мысли такой не было, – ответил полицейский, положив руки на подлокотники и зеркально повторив позу хозяина. Финли, сидевший на краешке кресла, выпрямился.
Старший Фитцджеймс, шумно вздохнув, передумал и потянулся к звонку.
– Я… возможно, ошибся на день; кажется, все это было позавчера. Мы ведь говорим о вчерашнем вечере, не так ли? – сказал вдруг Финли с еще более смущенным видом. Теперь его щеки горели, руки сжимались в кулаки, и он ерзал в кресле.
– Тогда где вы были вчера вечером? – не удержался Питт. Он не имел права отступать.
– Э… честно говоря, инспектор… – Молодой человек отвернулся, но тут же снова посмотрел на суперинтенданта. – Я сильно выпил и не очень помню… Где-то в Вест-Энде. Да, там. Я и близко не подходил к Ист-Энду. Мне там нечего делать. Я в таких местах не бываю.
– Вы были одни?
– Нет, нет, что вы!
– Кто был с вами, сэр?
Финли снова переменил позу в кресле.
– О, разные люди, в разное время… Я не веду списка тех, с кем встречаюсь. Так, бывают разные случайные встречи, в каком-нибудь клубе или в пивной, сами знаете. Хотя что я, откуда вам… – Он и сам не знал, хотел ли он обидеть этим гостя или нет. На его лице была растерянность.
– Возможно, когда вы вспомните, то дадите мне знать, – согласился Томас со сдержанной вежливостью.
– Зачем? – встрепенулся Финли. – Я ничего не видел. – Он нервно хихикнул. – Какой из меня свидетель в таком виде?
Огастес, не выдержав, решительно вмешался в разговор:
– Мистер Питт, вы явились в мой дом без приглашения и в самое неподходящее время. Вы заявили, что где-то в Ист-Энде было совершено убийство… Ист-Энд – большой район. Вы не сказали нам, кто был убит и какое это имеет отношение к кому-либо в этом доме, не говоря уже о значке какого-то клуба, членом которого много лет назад был мой сын. Насколько нам известно, этого клуба давно не существует. Для того чтобы отнимать у нас время, у вас должны быть более серьезные причины.
– Убийство совершено в Пентекост-элли, в Уайтчепеле, – ответил полицейский и повернулся к Финли: – Когда члены «Клуба Адского Пламени» собирались вместе в последний раз, мистер Фитцджеймс?
– Ради бога! – запротестовал молодой человек, раздражаясь. – Это было давно! Какое это имеет значение? Значок можно обронить на улице… или в клубе, если уж на то пошло. – Он беспомощно развел руками. – Это ни о чем еще не говорит. Он мог завалиться куда-то… и пролежал там бог знает сколько… месяцы… годы!
– У значка весьма острая булавка, – напомнил ему Питт. – Он найден в постели. Проститутка не могла его не заметить. Тем более что она лежала на нем.
– Она сказала вам, как он там оказался? – окончательно рассвирепел Фитцджеймс-старший. – Вы не можете утвердить слово проститутки против слова джентльмена! Тем более что джентльмен этот – мой сын.
– Проститутка ничего мне не сказала. – Томас посмотрел сначала на отца, а потом на сына. – Она была мертва. У нее поломаны ногти на руках и ногах, а сама она, зачем-то облитая водой, была задушена собственным чулком.
Финли чуть не задохнулся и побелел как мел. Тело его обмякло в кресле.
Его отец медленно и глубоко втянул в себя воздух, а затем, задержав его, так же медленно сделал выдох. Резкие складки у его рта побелели, а на щеках, наоборот, появились два красных пятна. Взгляд Питта он встретил холодно и враждебно.
– Прискорбно, – сказал он, с трудом сдерживая себя. – Но какое мы имеем к этому отношение? – Огастес посмотрел на суперинтенданта так, словно хотел испепелить его взглядом. – Финли, изволь дать инспектору имена и адреса всех тех, кто, по-твоему, был членом этого злосчастного общества. Больше мы ничего для вас не можем сделать, сэр.
Томас снова посмотрел на подозреваемого:
– На значке, который мы нашли, ваше имя.
– Мой сын сказал вам, что уже много лет не общается с членами этого клуба, – опять вмешался старший Фитцджеймс, повышая голос. – Покидая эту организацию, или, как они ее называли, этот клуб, он, без сомнения, вернул свой значок ее председателю, а тот мог его потерять. Все это никак не связано с личностью того, кто убил эту несчастную женщину. Я полагаю, что ее занятие всегда было связано с крайней степенью риска.
Питт ответил на это не сразу. Ему понадобилось какое-то время, чтобы подавить свое негодование и собраться с мыслями для достойного ответа этому невыносимо заносчивому господину. Он хотел сказать Огастесу что-то такое, что заставило бы его увидеть Аду Маккинли и других, таких, как она, женщин глазами самого Томаса – так, как он увидел их вчера. Пусть они некрасивы, неумны и отнюдь не безгрешны, но они такие же люди, как и все.
Ада так же умела надеяться и страдать, как и юная дочь Фитцджеймса, сидящая сейчас в красивом муслиновом с кружевами платье в роскошной столовой отцовского особняка. Правда, этой девушке неведомы ни голод, ни физические страдания, и самыми большими ее проступками в глазах общества пока останутся появление в гостях в таком же платье, как и у хозяйки дома, и нечаянный смех после чьей-то скабрезной шутки.
Но Питту так и не пришла в голову мысль, способная поставить Фитцджеймса на место. Как бы он ни пытался, тот не изменит своего мнения об Аде Маккинли.
– Конечно, – холодно сказал суперинтендант. – Полиция не может позволить себе такую вольность, как самой выбирать для себя дела об убийствах и определять конечный результат расследования. – Он постарался, чтобы его слова прозвучали как можно более двусмысленно, даже если его собеседники и не поймут этого.
– Да, разумеется, – согласился Фитцджеймс-старший, мрачно нахмурившись. Дальнейшее продолжение разговора он считал бессмысленным: это было написано на его лице. Он повернулся к сыну: – Ты можешь вспомнить, когда в последний раз видел эту эмблему?
У Финли был несчастный вид. Его состояние можно было объяснить многими причинами: отчаянием от того, что он оказался втянутым в дело об убийстве проститутки, стыдом, что он умудрился напиться до полного беспамятства, страхом, что теперь он вынужден втянуть в это разбирательство своих друзей и назвать их имена. А еще, возможно, сомнением, что кто-то из них мог быть в этом замешан. Впрочем, причиной тревоги могло быть просто неизбежное объяснение с отцом, которое начнется, как только Питт покинет их дом.
– Я… право, не знаю. – Молодой человек посмотрел в лицо Томасу. Теперь он сидел скорчившись и прижав руки к животу. Возможно, ему было нехорошо после вчерашнего безоглядного пьянства. Под глазами у Финли красовались отеки, и Питт не сомневался в том, что голова у него трещит с перепоя. – Это было так давно, – честно признался подозреваемый. – Около пяти лет, не меньше. – Он избегал отцовского холодного взгляда. – Я потерял его еще тогда. И сомневаюсь, что кто-то из моих друзей мог его найти. Возможно, только случайно, и вся эта история со значком – не более чем злая шутка.
Томас был уверен, что он что-то недоговаривает, но, взглянув на Фитцджеймса-младшего, встретил взгляд, полный отрицания, – в нем не было даже удивления. Казалось, вопрос незваного гостя не стал для него неожиданностью: он словно ждал его. Неужели это было отрепетировано?
– Мне нужны имена, – устало сказал Питт, начиная чувствовать, как сказывается на нем бессонная ночь, чужое горе, темные улочки, вонь свалок и полная безнадежность. – Мне нужны их имена, мистер Фитцджеймс. У кого-то был ваш значок, и он оставил его возле тела убитой.
Огастес брезгливо поморщился, но не двинулся с места, и только его пальцы чуть сильнее сжали подлокотники кресла.
Финли был бледен, и казалось, ему вот-вот станет дурно.
Мерно и тяжело отсчитывал время маятник высоких часов в углу. За дверью слышались приглушенные шажки горничной.
– Нас было всего четверо, – наконец сказал молодой человек. – Норберт Хеллиуэлл, Мортимер Тирлстоун, Яго Джонс и я. Могу дать вам последний адрес Хеллиуэлла, а также Тирлстоуна. Где сейчас Джонс, я не знаю. Я давно не видел его и ничего не слышал о нем уже много лет. Кто-то говорил, что он стал священником, но это, очевидно, шутка. Яго был чертовски хорошим парнем, веселым и остроумным, как и остальные. Возможно, он уехал в Америку. Он из тех, кто мог мечтать о Техасе или дикой Африке… – Финли попробовал рассмеяться, но у него не получилось.
– Напишите мне адреса этих двоих, – попросил Питт.
– Я не уверен, что они вам чем-то помогут.
– Возможно, что так, но это будет хоть каким-то началом, – улыбнулся суперинтендант. – Должен также вам сказать, что подозреваемого видели. По меньшей мере две свидетельницы дали такие показания. – Он надеялся, что это потрясет Финли, но, увы, ошибся.
Глаза Фитцджеймса-младшего расширились от радостного удивления:
– Его видели там? Славу богу, теперь вы знаете, что это был не я! Я не знаюсь с такими женщинами, – торопливо добавил Финли. Это явно была ложь, и к тому же ненужная. На этот раз он покраснел и охотно взял бы свои слова обратно.
По лицу его отца промелькнула быстрая как молния тень несвойственного ему страха, но тут же исчезла. Теперь он смотрел на Питта злыми глазами, опасаясь, что от того не ускользнул испуг его сына. Томас теперь, если уж на то пошло, – виновник всего, что произошло, и этого Фитцджеймс-старший ему не забудет.
– Я сомневаюсь, что это Хеллиуэлл или Тирлстоун, – поторопился добавить Финли, чтобы прервать неловкое молчание. – Но если вы настаиваете, то что ж, сами убедитесь. За Яго Джонса я не отвечаю, да и вам трудно будет его отыскать. Не знаю даже, есть ли у него семья. Обычно не принято особенно расспрашивать о таких вещах. Лучше не делать этого, особенно если речь идет о человеке без роду и племени, как в данном случае.
Питту уже практически нечего было делать, разве что попросить Финли показать ему пальто, в котором он был вчера, если он не уничтожил эту улику. Но за этим он лучше обратится потом к дворецкому.
– Осталось только прояснить эпизод с запонкой, – как бы завершая разговор, сказал Томас. – Весьма оригинальной запонкой, оброненной в комнате убитой и найденной между сиденьем и спинкой кресла. На ней монограмма «Ф.Ф.Дж.». Запонка дорогая, не у каждого такая встречается.
Кровь отхлынула от лица Фитцджеймса-старшего. Он сжал подлокотники с такой силой, что у него побелели пальцы, и судорожно глотнул воздух. Казалось, что воротничок душит его.
Финли же, вместо того чтобы испугаться, растерялся. На его красивом лице было замешательство.
– У меня были такие запонки… – пробормотал он. – Моя сестра подарила их мне. Но одну из них… я потерял много лет назад. Я побоялся признаться в этом Таллуле. Чувствовал себя виноватым, потому что знал, какие они дорогие. Собирался заказать новые, чтобы сестра не заметила, что я их не ношу.
– Как могла ваша запонка оказаться между спинкой и сиденьем кресла в комнате Ады Маккинли, мистер Фитцджеймс? – с еле заметной улыбкой спросил Питт.
– Это только Господу Богу известно, – убито произнес молодой человек. – Как я уже говорил, я не завсегдатай таких мест. И никогда не знал этой женщины. Это ее убили, не так ли?
Лицо его отца потемнело от гнева и презрения:
– Ради бога, сын, не будь таким олухом! Конечно, в свое время тебе доводилось пользоваться услугами таких женщин, как эта! – Он повернулся к Питту: – Эта запонка, возможно, валялась там много лет. Ее нельзя связывать с вчерашним вечером и с тем, что произошло. Поинтересуйтесь остальными молодыми людьми. Постарайтесь подробнее разузнать об этой женщине. Ее убили, возможно, из-за денег, или это сделала ее конкурентка. Вот чем вы сейчас должны заняться. – Фитцджеймс-старший встал. Во всей его фигуре была скованность и напряжение, словно мускулы этого пожилого человека одеревенели, а суставы потеряли гибкость. – Мы дадим вам их адреса. А сейчас меня ждут дела. Я опаздываю в Сити. До свидания, сэр. – С этими словами он вышел, не оглянувшись на своих собеседников.
Оставшись наедине с Томасом, Финли растерялся еще сильнее. Ему было стыдно не только за то, что его уличили во лжи, но и за то, что отчитали в присутствии полицейского чина. Все получилось глупо и не имело оправдания. Инстинктивно, в поисках спасения, молодой человек попытался укрыться за ложью, и гордиться ему было нечем. Теперь же от него требуют адреса и фамилии друзей, и он сознает, что это плохо, но избежать этого не может. Для джентльмена было бы куда благороднее и достойнее отказаться давать такие показания.
– Я не знаю, где Яго Джонс, – сказал младший Фитцджеймс с заметным удовлетворением. – Не видел его много лет. Кто знает, где он сейчас? Он всегда был немного чудаковатым.
– Возможно, он где-то значится. В архивах военного ведомства или Министерства иностранных дел, – заметил Питт с мрачной улыбкой.
Финли посмотрел на него с испугом:
– Да, наверное.
– А мистер Хеллиуэлл? – настаивал суперинтендант.
– О… да. Тавитон-стрит, номер семнадцать или, возможно, пятнадцать.
– Благодарю вас. – Томас достал записную книжку и карандаш и записал адрес. – Теперь адрес мистера Тирлстоуна?
– Кромер-стрит, выходит на Грей-Инн-роуд.
– Номер дома?
– Сорок с чем-то, не помню, к сожалению.
Питт записал и это:
– Благодарю.
Финли нервно сглотнул.
– Но они к этому не имеют никакого отношения, уверяю вас. Я не знаю, как там оказался этот треклятый значок, но… я ручаюсь, они здесь ни при чем. Прежде всего, вся эта история с клубом была дурацкой затеей. Нелепая идея молодых парней, как бы позабавнее проводить время. Сущая глупость. Ничего плохого и в помыслах не было… – Он театрально всплеснул руками. – Выпивка, азартные игры по излишне высоким ставкам, которые были не по карману, снова выпивка… вот и всё. Мы были молоды… Но в душе мы всегда оставались порядочными людьми.
– Надеюсь, – не очень искренне ответил Томас. Ему доводилось встречать немало людей, которые под личиной порядочности прятали весьма неприглядную сущность.
– Я уже говорил вам, что мог потерять свою эмблему много лет назад, – продолжал твердить свое Финли, не сводя с полицейского встревоженного взгляда. – Я не помню, когда она затерялась. Бог ее знает.
– Понимаю, сэр, – невозмутимо ответил Питт. – Спасибо за адреса. – Он попрощался с Финли и ушел, провожаемый вежливым дворецким.
Норберта Хеллиуэлла дома не оказалось. Его дворецкий сообщил, что молодой господин на конной прогулке в Гайд-парке и после завтрака в клубе проведет там и всю остальную часть утра. Речь шла, разумеется, о клубе «Ридженси», и слуга недвусмысленно дал Питту понять – не словами, а выражением своей физиономии, – что тому едва ли стоит искать встречи с его хозяином именно там.
Суперинтендант поблагодарил его и, взяв кеб, отправился в южную часть города. Оттуда он свернул на запад, к Пиккадилли. Чем больше он думал, тем больше убеждался, что встреча с Хеллиуэллом ничего ему не даст. Результаты посещения Фитцджеймсов во многом удивили его и навели на размышления. Томас ждал, что будут попытки уклониться от ответов, праведное негодование и, возможно, растерянность. Да и то, что Огастес Фитцджеймс оказался властным человеком и отцом, готовым защищать сына, прав тот или виноват, не стало для него неожиданностью.
Питт ехал по шумным улицам, запруженным в этот теплый полдень экипажами и пешеходами. Дул освежающий ветерок. Модницы в открытых ландо и кабриолетах спешили показать городу себя и свои наряды. Среди экипажей промелькнула колоритная бочка пивовара, запряженная сытыми, хорошо ухоженными битюгами, чья густая расчесанная грива лоснилась на солнце, а начищенная сбруя ловила солнечные зайчики. Тротуары заполняли озабоченные чиновники и конторский люд. Спеша по своим делам или на ланч, они на ходу раскланивались со знакомыми, приподнимая котелки.
Томаса не покидали беспокойные мысли. Если на то пошло, поведение Финли Фитцджеймса его озадачило. Он лгал, отвечая на вопросы Питта, но совсем не так, как тот ожидал. Разумеется, Финли знал таких женщин, как Ада Маккинли. Хотя то, что он все отрицал, можно было легко объяснить самозащитой и желанием оправдать себя перед незнакомым человеком. Финли испугался, но совсем не того, что должно было его напугать. Сообщение о смерти Маккинли он воспринял равнодушно и не сказал ничего, кроме того, что в таких случаях говорят посторонние люди, вежливо выражая сожаление. Выходит, она была для него человеком, не заслуживающим большего? Узнав о ее убийстве, он не испытывал чувства стыда и вины? Более того, он даже не испугался, что это может в какой-то степени задеть и его, что это даже грозит ему расплатой!
Неужели посещение проститутки – такая же забава, как охота с гончими на лис, такой же вид спорта для истинных джентльменов? Сначала гон, потом убийство… Вполне закономерный конец. Ведь лисы – это животные, подлежащие отстрелу.
Дальнейшие размышления Питта были прерваны прибытием к месту назначения. Расплатившись с кебменом, он поднялся по ступеням клуба «Ридженси».
– Вы член клуба, сэр? – спросил его швейцар с бесстрастным лицом, однако тон, которым он задал этот вопрос, свидетельствовал о том, что он сразу догадался: этот посетитель членом клуба не является.
– Нет, – ответил ему Томас, изобразив улыбку. – Мне нужно поговорить с одним из членов вашего клуба о деле конфиденциальном и весьма неприятном. Возможно, вы передадите это нужному мне человеку и найдете местечко, где бы нам никто не помешал. Сделайте это незаметно, чтобы не ставить его в неудобное положение.
Швейцар уставился на полицейского так, словно заподозрил в нем шантажиста.
Питт продолжал улыбаться.
– Я из полиции, – пояснил он. – Участок на Боу-стрит.
– Понимаю, сэр, – промолвил швейцар, не поверив. Томас совсем не был похож на полицейского.
– Прошу вас, – повторил суперинтендант, слегка повысив голос. – Мне нужен мистер Норберт Хеллиуэлл. Его дворецкий сказал мне, что он в клубе.
– Да, сэр.
Швейцар наконец сообразил, что благоразумнее удовлетворить просьбу посетителя, иначе ситуация может выйти из-под контроля. Он приказал лакею провести Питта в одну из небольших угловых гостиных, видимо приспособленных для таких встреч. Ведь нельзя было оставить человека из полиции в общем холле, где он мог заговорить с любым членом клуба, и кто знает, как все обернется! Лакей отвел Томаса в гостиную и тут же поспешил известить мистера Хеллиуэлла о приходе гостя.
Норберту Хеллиуэллу было около тридцати или чуть больше. Неброской внешности, он ничем не отличался от любого молодого человека из состоятельной и благополучной английской семьи.
– Доброе утро, сэр, – промолвил он, закрывая за собой дверь гостиной. – Преббл сказал мне о какой-то неприятности, относительно которой я якобы могу вам помочь. Садитесь, прошу вас. – Он указал рукой на кресла и сам опустился в одно из них. – О чем идет речь?
Питт редко встречал человека более спокойного и не чувствующего за собой никакой вины.
– Я могу уделить вам не более десяти минут, – благожелательно добавил Хеллиуэлл. – У меня назначена встреча с женой и тещей. Они делают покупки. Леди находят в этом особое удовольствие, как вы знаете. – Он пожал плечами. – Хотя, возможно, и не знаете. И они ужасно не любят, если их заставляют ждать на улице. Считают это верхом неприличия и думают бог знает что. Вам, наверное, это хорошо известно. Существуют два сорта женщин, не так ли? – Молодой человек улыбнулся. – Одни из них умеют ждать на улице… Помните тот ужасный случай с респектабельной дамой, которую арестовали после покупок в магазине? – В голосе его было насмешливое презрение, поскольку тот известный всему Лондону случай свидетельствовал не в пользу полиции.
– Что ж, тогда перейдем к делу, – заявил Томас, поймав себя на том, что чересчур поспешно составил свое мнение об этом джентльмене. Напускное дружелюбие должно было насторожить его. – Вы когда-то были членом «Клуба Адского Пламени», созданного молодыми джентльменами, не так ли?
Норберт вздрогнул от неожиданности, но не испугался и светская вежливость его не покинула.
– О, это было так давно! – воскликнул он. – Почему вас это интересует? Кто-то снова вздумал возродить эту глупую затею? Боюсь, это не оригинально, а скорее, банально, если подумать. Напоминает забавы денди времен Регентства, вам не кажется? – Хеллиуэлл откинулся поудобней на спинку кресла и скрестил вытянутые ноги. – Теперь в моде кружки эстетов, но для этого необходима энергия эмоций. Лично меня искусство не увлекает и мало волнует. Мне по душе практические дела, – закончил он с легким смешком.
В этом смешке Питту, однако, почудились нотки раздражения. Или ему показалось?
– Вы носили значки клуба вот такой формы и величины? – Суперинтендант соединил указательный палец с большим. – Золото, покрытое эмалью, а на оборотной стороне выгравировано имя члена клуба?
– Уже не помню, – ответил его собеседник, спокойно глядя Питту в глаза. Он по-прежнему не выказывал никакого волнения, его лицо даже не порозовело более обычного. – Возможно, у нас были такие значки, но какое отношение это имеет к сегодняшнему дню? Это было много лет назад. После этого мы даже не встречались. – Он втянул в себя воздух и после этого все-таки слегка побледнел. – Не знаю… это было до моей женитьбы, лет шесть тому назад. – Хеллиуэлл снова улыбнулся, показав отличные зубы. – Шалости холостяков, сами знаете, как это бывает.
– Представляю, – согласился Томас. – У вас сохранился ваш значок?
– Понятия не имею. – На этот раз Норберт, кажется, помимо недоумения, испытал и небольшой испуг. – Не уверен. Почему вы спрашиваете? Лучше объясните мне, что все это значит? Пока вы не сказали ничего, что хотя бы отдаленно свидетельствовало о срочности и важности вашего дела ко мне, однако швейцару сказали, что оно даже неприятное. Говорите, или я буду вынужден уйти. – Он вынул тяжелые золотые часы на массивной золотой цепочке и демонстративно уставился на циферблат. – В вашем распоряжении три минуты.
– Вчера вечером была убита женщина, а под ее телом найдена эмблема вашего клуба, – сказал Питт, не сводя глаз с его лица.
Хеллиуэлл лишь глотнул ртом воздух, но внешне остался спокойным. Однако заговорил он не сразу:
– Искренне сожалею. Но даже если это мой значок, то уверяю вас, я не имею никакого отношения к убийству. Вчера вечером я ужинал со своим тестем, а после ужина сразу же отправился домой в собственном экипаже. Моя жена может подтвердить это, да и слуги тоже. Кто она? – Голос его стал увереннее, и на щеках вновь появился румянец. – Это был мой значок? Тогда все, что мне остается, это вспомнить, где я его потерял или кто мог его у меня украсть. Хотя это едва ли поможет. Это могло произойти много лет назад.
– Нет, сэр, это был не ваш значок, – сказал полицейский. – Но…
Хеллиуэлл вскочил, и лицо его побагровело от гнева:
– Тогда, черт побери, зачем вы мне морочите голову?! Это возмутительно, сэр! Кто… – Он внезапно умолк, махнув рукой.
– Я вас слушаю. – Питт тоже встал. – Я провожу вас. Вы что-то хотели мне сказать?
– Чей… – Норберт сглотнул слюну. – Чья это была эмблема? – Он сделал шаг к двери.
– Как я понимаю, всего вас было четверо? – уточнил Томас. – Это верно?
– Да… – По лицу Хеллиуэлла было видно, что ему хотелось соврать, однако он вовремя одумался. – Да… да, верно. Во всяком случае, при мне. Я вышел из членов клуба, инспектор… то есть, простите, суперинтендант. После того как я ушел, разумеется, кто-то еще мог… стать его членом. – Он вымученно улыбнулся.
Питт первым подошел к двери и открыл ее перед ним:
– Я не буду задерживать вас. Вас ждут жена и теща.
– Да. Спасибо… я сожалею, что так получилось.
Норберт, кивнув швейцару, направился через холл к выходу.
Полицейский, однако, продолжал следовать за ним на расстоянии полушага.
– Что вы можете мне сказать об остальных членах клуба того времени? – продолжал он задавать вопросы.
Хеллиуэлл уже спускался по ступеням крыльца.
– О… ничего особенного. Приличные молодые люди. Теперь, к тридцати, они, разумеется, поумнели. – Он явно пытался уйти от этой темы и даже перестал интересоваться, чей же значок нашла полиция.
– А что вы скажете о Мортимере Тирлстоуне? – Томасу пришлось ускорить шаги, чтобы не отстать от почти бегущего по тротуару Норберта. Тот так спешил, что сбивал встречных прохожих и даже обогнал ландо с тремя разряженными дамами.
– Не видел его бог знает сколько времени, – еле переводя дух, ответил молодой человек. – Ничего не могу вам о нем сказать.
– А о Финли Фитцджеймсе?
Хеллиуэлл так неожиданно остановился, что на него с разбегу налетел тоже торопившийся куда-то господин в брюках в тонкую полоску, какие носят чиновники не последнего ранга.
– Простите, сэр, – привычно извинился он, хотя в этом столкновении не было его вины. – Однако вы могли бы быть поосторожней на тротуаре!
– Что? – испуганно и непонимающе воскликнул Норберт. Он был настолько поглощен тем, что происходило между ним и полицейским, что ничего не видел и не слышал вокруг. – Кажется, я помешал вам? – наконец сообразил он. – Впрочем, вы вполне могли бы обогнать меня. Это так просто!
Обиженный джентльмен поправил на голове шляпу, окинул обидчика гневным взглядом и, взмахнув зонтом, как тростью, продолжил свой путь.
– Финли Фитцджеймс? – повторил Питт.
– Советую поговорить с ним лично, – сосредоточившись, наконец ответил Хеллиуэлл. – Кажется, он давно куда-то задевал свою эмблему. Зачем ее хранить? А теперь прошу извинить меня. Я вижу мою семью. Вот они. – Он указал на выехавший из-за поворота экипаж и сидящую в нем красиво одетую молодую женщину, которая смотрела в их сторону. С нею была пожилая пара. Мужчина занял переднее сиденье, повернутое спиной к кучеру, дамы же устроились на заднем и смотрели вперед.
Томас легким наклоном головы поздоровался с дамами, и те тоже кивнули в ответ.
Норберту предстояло выбирать: подойти вместе с Питтом к экипажу и представить его или же бросить его одного на тротуаре. Это было бы грубостью, которую потом ему пришлось бы объяснять своим близким.
Чертыхнувшись про себя, он направился к экипажу с застывшей улыбкой и деланым радушием в голосе:
– Дорогая Аделаида, мама, папа! Какой прекрасный день! Позвольте мне представить вам мистера Питта. Мы случайно встретились с ним в клубе. Мистер Питт, это моя жена, а это теща и тесть, мистер и миссис Джозеф Элкот.
После этого Хеллиуэлл сделал шаг к экипажу, собираясь сесть в него.
– А как мистер Яго Джонс? – как бы между прочим поинтересовался у него Томас. – Вы не скажете мне, где я могу его найти?
– Не имею ни малейшего представления, – быстро ответил Норберт. – Сожалею, старина. Давно не видел его. Он всегда был немного чудаковат. Нас связывало скорее случайное знакомство, чем узы дружбы. Ничем не могу вам помочь. – Он взялся на ручку дверцы.
– А мистер Тирлстоун? – не отступал полицейский. – Это тоже было случайное знакомство?
Прежде чем Хеллиуэлл успел ответить, его жена, наклонившись вперед, с любопытством посмотрела сначала на мужа, а затем на его спутника:
– Вы имеете в виду Мортимера Тирлстоуна, сэр? Нет, это вовсе не случайное знакомство. Мы хорошо его знаем. Он был вчера на званом вечере у леди Вудвилл, не так ли? Вместе с Вайолет Керк, я это хорошо помню. Говорят, они скоро объявят о помолвке. Я это знаю, потому что Вайолет сама мне сказала.
– И тем не менее тебе не следует этого говорить, дорогая, – покраснев, с укором сказал Норберт жене. – Все-таки сами они еще не объявили об этом. Мало ли, какие могут возникнуть обстоятельства. А если это вообще неправда? – Открыв дверцу, он готов был поставить ногу на подножку, но молодая дама через его голову снова обратилась к Питту:
– Я не ослышалась, вы спрашивали, где можно найти Яго Джонса?
Томас отметил, что у нее прелестное личико и очень красивые каштановые волосы.
– Да, мэм, – быстро ответил он. – Вы с ним знакомы?
– Нет, но я уверена, что Таллула Фитцджеймс может помочь вам. Яго когда-то был дружен с ее братом Финли, которого мы все хорошо знаем. – Аделаида посмотрела на мужа; его взгляд должен был бы превратить ее в соляной столп. Но молодая женщина продолжала с солнечной улыбкой беседовать с полицейским: – Я уверена, если вы поговорите с ней и объясните, как это важно для вас, она сможет вам помочь. Она замечательная и очень добрая.
– Это взбалмошная особа, и мне бы хотелось, чтобы ты общалась с ней как можно реже, – внезапно вмешался в беседу мистер Элкот. – Ты слишком щедра на похвалы, дорогая.
– Тебе следовало бы прислушиваться к тому, что говорят люди, – добавила миссис Элкот. – Тогда бы ты узнала, что по мере того, как эта барышня взрослеет и не выходит замуж, ее репутация в свете падает. Я уверена, что ей делали предложения, и не раз. – Пожилая дама легонько махнула рукой. – У ее отца есть деньги, ее мать из хорошей семьи, да и сама девушка по-своему достаточно привлекательна. Если она в ближайшее время не выйдет замуж, начнутся толки и пересуды.
– Я согласен с вами, – поспешно присоединился к разговору Хеллиуэлл. – Вполне достаточно быть просто вежливой с ней при встречах, если такие вообще будут. Она общается с такими людьми, с которыми ты никогда бы не завела знакомства. «Взбалмошная» – это слишком мягко сказано. Я бы сказал посильнее. – В его голосе прозвучали повелительные нотки. Затем он повернулся к Питту: – Рад был встретить вас, сэр. – Сев в экипаж, Норберт захлопнул дверцу. – До свидания. – И молодой человек велел кучеру трогать.
Томас же остался стоять под жарким солнцем на тротуаре.
На первый взгляд Мортимер Тирлстоун мало походил на двух своих приятелей по клубу. Он был высок, худ и одевался так, как обычно предпочитают одеваться художники. Его длинные волосы с пробором посередине, легкая шелковая блузка, тщательно повязанный бантом галстук с длинными концами и просторный пиджак вполне создавали желаемый образ. Однако с Хеллиуэллом этого человека роднила непринужденность манер и уверенность в себе. Он знал, что хорошо смотрится, ему было удобно в этой одежде, и его внешность не просто производила впечатление, а еще и заставляла относиться к нему с той почтительностью, к какой он привык.
Тирлстоун ждал Питта на пешеходной тропе, красиво вьющейся через Риджент-парк к Ботаническому саду. Он стоял, запрокинув голову, и наслаждался созерцанием пронизанной солнцем дымки над верхушками деревьев. На его лице застыла счастливая улыбка.
Томас искал его добрую половину утра. Но наконец бесконечные опросы и настойчивость суперинтенданта увенчались успехом.
– Мистер Тирлстоун? – спросил Томас, хотя был уверен, что это и есть третий член странного клуба.
– Да, сэр, – ответил молодой человек, продолжая смотреть на небо. – Прекрасное утро, не правда ли? Дивные ароматы цветов, от самых простых, местных, до экзотических, чей запах доносится к нам издалека… Как прекрасна природа, и как редко мы умеем наслаждаться близостью к ней! Природа одарила нас богатством чувств, а что мы делаем? Мы о них забываем, сэр, забываем!.. Что я могу сделать для вас, кроме того, что уже сделал, напомнив о нашем чувстве обоняния, этом щедром даре матери-природы?
– Несколько лет назад вы, кажется, состояли в организации, известной как «Клуб Адского Пламени»… – начал Питт.
– Организации? – Мортимер наконец опустил голову вниз и посмотрел на своего собеседника; в глазах его было насмешливое удивление. – Едва ли, сэр. Наш клуб никогда не был таким. Любые организации противны моей натуре. Они несовместимы с естественным желанием человека наслаждаться и творить. Организации – это тщетная попытка человека оставить свой след в истории мироздания, суть которого он пока не в силах понять. Поистине жалкое зрелище! – Рядом с ним, гудя, лениво перелетал с куста на куст шмель, Тирлстоун проводил его восторженным взглядом. – Природа сама все организует, – продолжил он. – Мы же – только зрители, глубоко невежественные и пребывающие в вечном страхе. Вернее было бы сказать – в священном страхе. Простой страх оглупляет. Тонкая грань между ними – это чистота чувств. Однако что вас интересует?
Питт растерялся и промолчал.
– Мы говорили о «Клубе Адского Пламени», сэр; что вы хотите о нем узнать? Ошибка молодости. Лично я сразу же вышел из него; меня влекло к иным, более возвышенным целям. Вы хотите стать членом такого клуба? – Восторженный молодой человек пожал плечами и снова посмотрел на небо. – Тут уж ничем не могу вам помочь. Можете сами заняться его возрождением, если хотите. Не ждите, пока кто-то сделает это для вас. Начните все заново! Попытайте счастья в игорных клубах, на скачках, в мюзик-холлах, в домах с дурной репутацией и так далее. Вы везде найдете единомышленников. Выбор их неограничен.
– Так вот какой клуб вы посещали! – Томас старался казаться просто любопытным, а не наивным простачком. Он понял, что ему не удалось провести Тирлстоуна. Это оказалось для него невозможно.
Тот же уставился на суперинтенданта, как на диковинное растение, подлинную загадку природы:
– А чего еще вы ожидали? Что там будут собираться любители садоводства и ценители поэзии? Если вы не пьете, не играете в азартные игры, не ставите на лошадей и не охочи до женщин, то зачем вам «Клуб Адского Пламени»?
Шарада оказалась короткой, а разгадка – быстрой.
– Мне нужны имена его первых членов и сведения, где их можно найти, – ответил Питт, все еще лукавя.
Глаза Мортимера округлились от удивления:
– Дорогой друг, зачем это вам? Клуб давно закрылся, вернее, распался сам по себе. Зачем вам все это сейчас?
Пролетела, трепеща прозрачными крылышками, бабочка. Где-то залаяла собака.
– Под телом убитой вчера вечером женщины обнаружен значок «Клуба Адского Пламени», – ответил полицейский.
– Господи! И что в этом удивительного? – Его собеседник трагически свел брови. – Почему это вас так тревожит? Она ваша родственница? Тогда выражаю вам свое соболезнование. – Он великодушно протянул Питту руку в знак искреннего сочувствия.
– Нет, нет! – воскликнул тот, даже растерявшись.
– В таком случае… Кстати, вы не из полиции? По вашему виду этого не скажешь. Итак, вы из полиции? – Это даже развеселило Тирлстоуна, как нечто имеющее особый тайный смысл для посвященных. – Как это ужасно! Чье имя я должен вам назвать? Я ничего не знаю об этом убийстве. Кем была убитая?
– Ее имя Ада Маккинли. Она была проституткой.
На лице Мортимера появилось выражение некоего сожаления, чего Томас не заметил на лицах Финли Фитцджеймса и Норберта Хеллиуэлла. Тирлстоун внезапно изменился и стал совершенно серьезен – больше на его лице не было ни тени легкомыслия и добродушного подшучивания. Оказалось, что под этой маской скрывалась твердая и сосредоточенная натура. Глаза Мортимера сузились, а тело как бы застыло, и Питт вдруг почувствовал дыхание холодного ветерка, от которого, казалось, зашелестели и закачались головки цветов.
– Нас было всего четверо, и на значке каждого из нас стояло его имя. – Тирлстоун говорил неестественно ровным голосом. – Вы хотите сказать, что нашли мой значок?
– Нет, сэр.
Молодой человек оттаял и не смог скрыть явного облегчения.
– Я рад. Он давно, много лет не попадался мне на глаза. – Мортимер сглотнул. – Никогда не знаешь, что может случиться. – Он посмотрел на суперинтенданта с любопытством и тревожным ожиданием. – Чей же это значок? Я… не верю, что кто-то из нас настолько глуп… – Он не договорил фразу, но ее смысл был ясен.
Мимо прошла парочка. Гравий дорожки громко хрустел под их ногами.
– Я уже повидался с мистером Фитцджеймсом и мистером Хеллиуэллом, – как бы между прочим обронил Питт. – Но не смог найти Яго Джонса.
– Это будет непросто. – На этот раз в голосе Тирлстоуна была полная уверенность.
– Почему?
– Если бы вы знали Яго, то не задавали бы этого вопроса.
– Я его не знаю. Так почему же?
– О… – Мортимер с беспомощным видом пожал плечами. – Возможно, я осведомлен об этом еще меньше, чем думаю. Однако это ваше дело – найти его, а не мое, слава богу.
– И все же, где мне его искать? – настаивал Томас, мало надеясь на успех.
Он не ошибся, увидев очередное пожатие плечами и удивленный взгляд собеседника:
– Понятия не имею. Право, я не знаю. Где-нибудь на улицах, в трущобах. Я помню, как однажды он говорил мне это сам, не знаю, в шутку или серьезно. – Тирлстоун снова, запрокинув голову, обозревал небосклон, как бы давая Питту понять, что разговор окончен.
Суперинтендант зашагал прочь по парку мимо гуляющей публики. Он обогнал офицера в отпуске, обрядившегося в красный мундир и белые брюки – его начищенные мелом медные пуговицы ярко горели на солнце. Дал пройти стайке молоденьких девушек в нарядных светлых муслиновых платьях с кружевами. На них не без зависти поглядывала молоденькая няня в крахмальном фартучке, катившая перед собой детскую коляску. Откуда-то доносились звуки шарманки…
В четыре часа пополудни Томасу Питту наконец удалось перекусить. Он чувствовал, как устал, – резало глаза и раскалывалась голова от недосыпаний и постоянного напряжения. Суперинтендант не верил в то, что Яго Джонс намеренно подставил Финли Фитцджеймса, подкинув его вещи в комнату проститутки. Все это еще требовало доказательств, хотя пока такая вероятность не сбрасывалась со счетов.
Поэтому Питт решил, что пора снова нанести визит в особняк на Девоншир-стрит и справиться у вежливого дворецкого, нельзя ли повидаться с мисс Таллулой Фитцджеймс. По его предположениям, в этот час дня юная леди должна быть дома и готовиться к вечернему выезду в гости или к другим светским развлечениям.
Она вошла в малую гостиную, шурша пышными юбками бледно-розового, почти белого платья, украшенного на корсаже розой и бантом с длинными концами. Будь ее лицо чуть круглее, а его выражение не столь смышленым – и Таллула была бы воплощением девичьей невинности. Однако, хотя Томас и не понял этого сразу, эта девушка была полна решимости и вызова. Когда она стремительно появилась в дверях, а войдя, тут же остановилась, не выпуская ручку двери, у суперинтенданта не осталось в этом никаких сомнений.
– Что я вижу? – удивленно воскликнула мисс Фитцджеймс. – Вы снова здесь? Я слышала о смерти этой несчастной женщины, но у вас нет никаких оснований считать, что Финли имеет к этому отношение. Это полнейший абсурд! Зачем ему это делать? Мама, например, уверена, что он и близко не подходил к этим ужасным кварталам. Вам не кажется, что порой наши родители напоминают хорошую пару лошадей в упряжке? Они отлично смотрятся, все восхищаются ими, а лошади видят лишь то, что позволяют им видеть шоры. Мы всегда зашориваем наших лошадей, чтобы не глядели по сторонам и, не дай бог, чего-нибудь не испугались.
Питт, как ни старался, не смог удержаться от улыбки.
– Собственно, я пришел к вам всего лишь за адресом мистера Яго Джонса, – успокоил он молодую барышню.
Он заметил, как под тонким шелком платья настороженно напряглось и застыло тело девушки, и представил себе ее руку, судорожно сжавшую в этот момент дверную ручку. Очень медленно Таллула выпрямилась и отошла от двери на несколько шагов.
– Зачем? – спросила она. – Неужели вы думаете, что это сделал Яго? Вы не представляете, насколько нелепы ваши подозрения! Уверяю вас, я бы скорее подумала на принца Уэльского, чем на него. Если хорошенько поразмыслить, то это более вероятно.
– Вы очень высокого мнения о мистере Джонсе… – с удивлением заметил Питт.
– Не то чтобы так… – Девушка отвернулась, и солнечный луч из окна ярко осветил ее необычное лицо в профиль: нос, пожалуй, длинноват, рот крупный, щедрый на улыбку, в темных глазах – блеск, говорящий о том, что этой натуре не чужды сильные эмоции. – Он… видите ли… он слишком благочестив и порядочен. И поэтому бывает скучен. – Мисс Фитцджеймс намеренно не поворачивалась, продолжая смотреть на залитый солнцем сад и трепещущую листву деревьев. – Он не способен на что-либо подобное, – продолжала девушка. – Они с Финли примерно одного возраста. Когда брату было двадцать, а мне – двенадцать, дружить с Яго было интересно и весело. Он знал множество шуток, умел изображать всех, кого угодно, и не только внешне – он менял даже голос. – Она намеренно небрежно пожала плечами, словно разговор о Джонсе мало ее интересовал. – Теперь он стал религиозным человеком. Посвятил себя благотворительности и спасению души. – Таллула вдруг резко повернулась к Питту: – Почему церковь делает из людей таких зануд?
– Церковь? – Ее собеседник не мог скрыть своего удивления.
– Как будто вы этого не знаете? Впрочем, возможно, вам это и неизвестно. Финли поступил глупо, когда сказал, что сейчас ничего не знает о бывших членах «Клуба Адского Пламени». Возможно, он хотел таким образом уберечь остальных от неприятностей. Это мог быть любой из них – например, Норберт Хеллиуэлл, или Мортимер Тирлстоун, или еще кто-либо. – Мисс Фитцджеймс тряхнула головой. – Но это не Яго и, разумеется, не Финли. Наиболее вероятно, что эта женщина когда-то похитила значок, а потом ее убили. Ведь такое тоже возможно, не так ли? – Девушка с вызовом посмотрела на Питта. – Но в таком случае зачем им понадобилась эмблема Финли, когда у каждого из них есть свой?
– Не думаю, что здесь был злой умысел, – согласился Томас. – Однако гравировка имен настолько мелка, что прочесть ее довольно трудно. Можно по ошибке поменяться значками.
– О! – выдохнула Таллула с облегчением и опустила плечи. – Конечно. Я об этом не подумала.
– Где я могу найти мистера Джонса?
– Церковь Святой Марии в Уайтчепеле.
У полицейского перехватило дыхание от неожиданности. Он знал эту церковь. Она была в нескольких ярдах от Пентекост-элли. Олд-Монтегю-стрит шла параллельно Уайтчепел-роуд и далее переходила в Майл-Энд.
– Понимаю. Благодарю вас, мисс Фитцджеймс.
– Что с вами? Почему у вас такой вид? Церковь Святой Марии что-то для вас значит? Я вижу это по вашему лицу. Вы знаете ее!
Не было никакого смысла лгать ей.
– Женщина была убита в переулке, который выходит на Олд-Монтегю-стрит, – объяснил суперинтендант.
– Это так близко от церкви? – Девушка была взволнована и, должно быть, испугалась, что Питт мог заподозрить ее в знакомстве с этим кварталом.
– Да, близко.
– О! – Таллула снова отвернулась, и теперь Томас видел только изгиб ее шеи. – Вам не удастся обвинить Яго. Если бы он обратился к такой женщине, как эта, то только с единственной целью: спасти ее душу. – В ее голосе звучали горечь и боль. – Надеюсь, она умерла не от скуки?
– Нет, мисс Фитцджеймс, ее задушили.
Девушка поморщилась.
– Как жаль, что я ничем не могу помочь вам, – тихо сказала она. – Но я действительно ничего не знаю.
– Вы дали мне адрес мистера Джонса, за что я вам премного благодарен, – произнес суперинтендант. – Спасибо, что приняли меня в такой неудобный для вас час. До свидания.
Она не ответила, а лишь молча смотрела на него, пока он не закрыл за собой дверь.
Только после шести вечера Питту удалось вернуться в Уайтчепел и зайти в церковь Святой Марии. Церковный служащий сообщил ему, что викарий ушел навестить больного на Кок-стрит и что если Питт не найдет его там, то пусть попробует зайти на Чиксэнд-стрит.
Солнце уже скрылось за островерхими закопченными крышами многоквартирных домов, а асфальт все еще отдавал вечернему воздуху и свой жар, и свои прокисшие запахи. В сточных канавах лениво текла тяжелая, полная отбросов вода. Это был все тот же недоброй памяти Уайтчепел, где пару лет назад, примерно в это же время года, убийца-маньяк зверски убил пять женщин и оставил их растерзанные тела на мостовой у всех на виду. Его так и не поймали. Он исчез столь же внезапно, как и появился, словно извергнувшая его бездна ада разверзлась и снова приняла его.
Направляясь в сторону Кок-стрит, Томас Питт проходил мимо женщин в дверных проемах и видел на их лицах то особое выражение ожидания и готовности, которое безошибочно говорило об их профессии. Взгляд, полный откровенности, и вызывающий изгиб бедра каждой из них разительно контрастировали с усталым безразличием их соседок по кварталу – только что закончивших смену работниц фабрики или занятых своим нелегким трудом прачек, сгибающихся под грузом мокрого белья, склонившихся над чанами, где оно кипятилось, выколачивающих его вальком или отжимающих тяжелые простыни натруженными руками.
Неужели голод так силен, что, побеждая страх, гонит столь многих девушек на улицы? Разве они уже забыли Джека Потрошителя, зверства которого совсем недавно парализовали страхом весь Лондон?
Молодая женщина, приблизившись к Питту, окинула его взглядом широко поставленных карих глаз. Заметив, как свежа и молода ее кожа, что сразу отличает недавних поселянок, переехавших в город, полицейский испытывал одновременно и возмущение, и злость. Что это: тяжесть обстоятельств или порочность? Он с трудом контролировал себя.
– Я ищу преподобного отца Джонса, – сурово произнес Томас. – Вы видели его здесь?
Девушка растерялась:
– Да-а, он здесь. За углом. – Она рукой указала, куда идти. – Хотите спасти свою душу, сэр? Удачи вам, а я по-другому заработаю себе на ужин, да и цена будет подешевле. – И, окончательно потеряв всякий интерес к незнакомцу, она удалилась по направлению к Уайтчепел-роуд.
Суперинтендант и сам не знал, чего он ждет от встречи с Яго Джонсом. Возможно, этот человек окажется каким-нибудь священником-дилетантом, склонным к драматическим поступкам, или младшим сыном, негодным к военной службе и вместо нее решившим послужить Богу. Это может быть его первым шагом к выбору будущего.
Каким бы предубежденным против Джонса он ни был, Питт оказался совсем не готовым к встрече с ним прямо на Кок-стрит. Он увидел, как священник наполняет густым супом одну за другой жестяные миски и передает их кучке изголодавшихся детишек, многие из которых были уже не в силах скрывать своего голодного нетерпения.
Яго Джонс был облачен в какие-то бесформенные темные одежды, без обязательного для пастыря белого воротничка, но ничто не позволило Томасу усомниться в его сане. Впрочем, его внешность была столь примечательной, что говорила сама за себя, а вопрос об униформе священнослужителя казался несущественным. Джонс был худ до истощения. Его темные волосы были гладко зачесаны назад и открывали лоб, густые брови и выразительные, полные внутренней силы глаза. Крупный с высокой переносицей нос, выступающие скулы и резкие линии в уголках рта еще больше подчеркивали худобу его лица. Это было лицо человека сильных чувств и страстей, столь глубоко уверенного в правоте своих деяний и намерений, что никакая сила не смогла бы заставить его свернуть с избранного пути. Он с интересом посмотрел на Питта.
– Яго Джонс? – спросил суперинтендант, хотя уже не сомневался в этом.
– Да. Чем могу быть вам полезен? – Молодой человек продолжал разливать суп и передавать детям полные миски. – Вы голодны? – Это не было ни предложением, ни вопросом. Одного взгляда на качество, опрятность и состояние одежды незнакомца было достаточно, чтобы не отнести его к нищим прихожанам церкви.
– Благодарю вас, – ответил Томас, отказываясь от супа. – Вы уже нашли ему лучшее применение, я уверен в этом.
Яго лишь улыбнулся, продолжая разливать суп, которого становилось все меньше, как и детишек в очереди за ним.
– В таком случае зачем я вам понадобился? – поинтересовался он.
– Меня зовут Томас Питт. – Сказав это, суперинтендант удивился, что представился так, будто рассчитывал на дружбу, а не был полицейским при исполнении обязанностей, собирающимся допросить свидетеля, а возможно, и подозреваемого.
– Здравствуйте, – коротким кивком ответил его собеседник. – Яго Джонс, священник – во всяком случае, по велению души, если не по праву рукоположения. Вы не из здешнего прихода. Что привело вас сюда?
– Убийство Ады Маккинли в Пентекост-элли вчера вечером, – ответил Питт, следя за лицом Джонса.
Яго печально вздохнул и вылил остатки супа в тарелку благодарному мальчишке. Тот пожирал широко открытыми глазами незнакомого посетителя, безошибочно угадав в нем полицейского, но голод оказался сильнее любопытства. Взяв тарелку, ребенок не стал мешкать.
– Я этого опасался, – печально промолвил священнослужитель, провожая взглядом мальчика. – Бедная Ада. Это опасная профессия, ведущая к разрушению как тела, так и души; но такой конец слишком жесток и преждевременен. Кажется, по крайней мере в этом случае, что тот, кто сделал это, – еще более заблудшая душа, чем его жертва. Покойная была не таким уж плохим человеком. Порой она бывала немного алчной, но достаточно отважной, веселой и по-своему преданной подружкам. Я сделаю все, чтобы ее достойно похоронили.
– Вы собираетесь похоронить ее в приходе церкви Святой Марии? – удивленно спросил полицейский.
Лицо Джонса стало суровым.
– Если вы против, обговорите этот вопрос с Господом Богом, мистер Питт. Вот пусть он и решает, кому отпускать грехи и прощать слабости, а кому – нет. Это не ваша прерогатива, и я знаю, что и не моя тоже.
Улыбка, которой Томас ответил на это, была вполне искренней.
– Я рад, что не мне это решать, – не задумываясь, заявил он. – Вы весьма оригинально мыслите, мистер Джонс. Я надеюсь, у вас не будет неприятностей с вашими прихожанами. Или грань между жизнью и смертью для них столь призрачна, что они просто не судят друг друга?
Яго Джонс хмыкнул, но промолчал. Его гнев утих, и возникшая между ним и суперинтендантом напряженность исчезла. Он поставил в стоявшую рядом тележку пустой чан и опустил в него половник. Детишки с мисками в руках, собравшись на углу, наблюдали за ним и его собеседником. Уже пронесся слух, что в квартале появился полицейский, а здесь любая информация ценилась на вес золота.
– Вы пришли, чтобы узнать об Аде? – после минуты молчания спросил Яго. – Не уверен, что вам поможет то малое, что я о ней знаю. Возможно, это совершил кто-то из клиентов, тот, кого внезапно одолели бесы, так что он на мгновение потерял контроль над собой. Многие из нас способны совершать зло, когда нам больно или когда кажется, что мы владеем всем и вся, а сами, по сути, едва способны владеть собой.
Питт был ошеломлен не словами, а той горячностью, с которой они были произнесены. За этим скрывалось подлинное негодование и осознание, словно Джонс не судил кого-то за моменты бессмысленной жестокости, а с печалью и тревогой думал о том, что давно гнетет его самого. Неужели это был самоанализ? Внезапная догадка напугала Томаса и показалась ему чудовищной, но отмахнуться от нее он уже не мог.
– Вполне возможно, – тихо согласился он.
Яго смотрел на него в упор:
– И это все, что вы хотели от меня услышать?
– Кажется, да.
– И все же? – Джонс оперся о край тележки. – Зачем вы это говорите, мистер Питт? То, что я могу рассказать вам об Аде, вам уже либо известно, либо вы об этом догадываетесь. Обыкновенная проститутка, каких тысячи в Лондоне. Когда девушку прогоняют хозяева и она более не может работать прислугой, ее выбор работы ничтожен: швейная или спичечная фабрика. Если же она не хочет работать там, то продает единственное, что принадлежит ей, – свое тело. – Он не сводил глаз с лица Томаса. – Для меня это грех, для вас – преступление, а для нее и ей подобных – способ выживания. Кто в этом виноват, мне безразлично, да и, говоря откровенно, я слишком близок к ним, чтобы осуждать их. Все, что я вижу, это ту или иную женщину, пытающуюся хотя бы накормить себя, найти кров на какую-нибудь неделю, избежать побоев клиентов или сутенеров, да еще не быть зарезанной соперницей из другого квартала. И еще, дай бог, подольше не подцепить никакую болезнь. Все они могут умереть рано и знают об этом. Общество презирает и осуждает их, да и сами они презирают себя. Ада была одной из таких девушек.
Мимо прошла женщина с тюком грязного белья.
– Вы были лично знакомы с ней? – спросил Питт и тоже оперся о край тележки, только с другой стороны. Он чувствовал, что порядком устал. Пожалуй, ему не следовало отказываться от супа.
– Да, был, – скупо улыбнулся Джонс. – Но не столь близко, чтобы знать список ее клиентов. Большинство из них – случайные люди. А тот, кого вы ищете, мог зайти сюда из любого конца Лондона. Иногда она сама отправлялась в Вест-Энд. Это не так уж далеко отсюда. Ада была красивой. Она могла подцепить кого-нибудь в районе Пиккадилли или Хаймаркета. На худой конец это мог быть моряк из порта, попавший сюда проездом.
– Благодарю вас, – сухо ответил Томас. Пора было открыть карты и честно сказать, зачем он сюда пожаловал. Чем дольше он будет тянуть, тем труднее будет начать нужный разговор. – Собственно говоря, я пришел к вам потому, что вы некогда были членом джентльменского общества, называемого «Клуб Адского Пламени»…
Он уловил, как напряглось тело Джонса под просторным сюртуком. Несмотря на сумерки, полицейский заметил его странно застывшее лицо.
– Это было очень давно, – тихо промолвил Яго. – Да и гордиться этим, пожалуй, не стоит. Но какое это имеет отношение к смерти Ады? Клуб прекратил свое существование лет шесть или даже семь назад. В то время ее не было в этих местах.
– Когда она здесь появилась?
– Лет пять тому назад. Почему вы спрашиваете?
– Думаю, это не имеет значения, – признался Питт. – Все, должно быть, было именно так, как вы сказали… у человека был приступ ярости по своим, ему одному ведомым причинам, а она, не зная того, спровоцировала его на насилие. Или попалась под руку в недобрый час. На ее месте могла оказаться любая женщина. Я допускаю и такое: ее лицо, волосы, жесты, тембр голоса могли напомнить убийце кого-то и вызвать боль и обиду. В результате он, не совладав с душившей его ненавистью, убил ее.
– Страх, – промолвил Джонс, сжав губы. – Боязнь неудачи, опасения, что он не оправдает собственных надежд и надежд других. – Он вглядывался в лицо своего собеседника, словно пытался что-то прочесть на нем и надеялся, что ему вот-вот это удастся. – Я не говорю о том понятном страхе мужского бессилия; я имею в виду душевный страх, который рождает ненависть, ибо этот человек был слишком поглощен самим собой, а теперь стал одержим злобой, оказавшись не тем, кем считал себя. Да и выбранный им путь тернист, а цена слишком высока, чего он никак не ожидал.
Томас молчал. В голове у него, сменяя одна другую, роились мысли: не о себе ли говорит Джонс, не о своих ли претензиях на роль священника и связанных с этим надеждах? Если этому человеку нужна была женщина, он мог воспользоваться лишь услугами проститутки, ибо избранная им роль закрывала ему дорогу к женщине его круга. Возможно, Ада посмеялась над ним, тоже испытав разочарование? Мог ли он быть для нее слугой Господа Бога на земле, после того как она увидела его падение, крах его добровольно взятых на себя обязательств благочестия?
Не была ли эта откровенность признанием вины?
– Под телом убитой был найден значок «Клуба Адского Пламени», – сказал наконец полицейский, нарушив наступившую тишину. Звуки проезжающих повозок, топот копыт по мостовой, крики случайных прохожих слабым отзвуком доносились сюда, словно из другого мира.
– Это не мой значок, – осторожно ответил Джонс. – Свой я много лет назад выбросил в реку. Зачем вы пришли ко мне, мистер Питт? Я ничего не знаю об убийстве. Если бы знал, сам пришел бы к вам и рассказал. Вам не пришлось бы меня разыскивать.
Томас не был в этом уверен. У Яго Джонса было лицо человека, который следовал велению своей совести, а не законам, и не задумывался над тем, во что это может ему обойтись. Если речь шла об одном из его прихожан, который пришел к нему на исповедь, терзаемый страхом и чувством вины, то Питт не сомневался в том, что Джонс не стал бы сообщать об этом на Боу-стрит или куда-нибудь еще.
– Я знаю, что значок не ваш, – повысив голос, ответил суперинтендант. – Это значок Финли Фитцджеймса.
Было совсем уже темно, и Питт не видел, изменился ли в лице Яго, но по тому, как резко дернулась его голова, каким стал его взгляд и как горько сжались губы его собеседника, он понял чувства, терзающие беднягу.
Затянувшееся молчание было тяжелым, как сгущающаяся темнота улицы. Какой ужас, должно быть, испытывает сейчас Яго! Страх за человека, некогда бывшего его другом, смятение? Или вину, ибо случилось то, на что намекнул Томасу Тирлстоун: Джонс случайно обменялся с Финли значками и потерял его на месте преступления?
– Вы сомневаетесь в его невиновности? – тихо спросил полицейский. – Означает ли это, что вы не удивлены?
– Это… ничего… – Яго с трудом сглотнул. – Это ничего не означает, мистер Питт, кроме, конечно, моего огромного огорчения. Я не верю, что Финли виновен, но не могу дать вам каких-либо мало-мальски стоящих объяснений, кроме тех, что вам уже, должно быть, пришли в голову. – Он переменил позу, словно от усталости. – Возможно, Финли когда-то и бывал там и мог потерять свою эмблему, только я удивлен тем, что она у него до сих пор сохранилась. Не скрою, очень удивлен! Возможно, он сам дал его Аде… в качестве платы за услуги? Тот факт, что значок найден у нее, совсем не означает, что он попал к ней именно в тот вечер, когда ее убили.
– Вы пытаетесь быть верным другом, мистер Джонс, – устало заметил Томас. – Я уважаю ваши чувства, но не могу согласиться с вашими доводами. Разумеется, я проверю каждую улику и все, что может относиться к этому делу. Если вы вспомните еще что-либо, касающееся Ады Маккинли или того, что произошло вчера вечером, пожалуйста, сообщите мне. Можете оставить сообщение в участке на Боу-стрит.
– На Боу-стрит? – В темных глазах Яго блеснул интерес. – Не в участке Уайтчепела?
– Следствие ведется на Боу-стрит. Я – суперинтендант и начальник участка.
– Начальник участка на Боу-стрит? И вы занимаетесь делом об убийстве какой-то проститутки? – Голос молодого человека прервался, и в нем послышался испуг. – Опасаетесь, что появился новый Потрошитель?
Питт непроизвольно вздрогнул, почувствовав холодок под ложечкой.
– Нет. Я занимаюсь этим только потому, что здесь замешан мистер Фитцджеймс.
– Это мне ничего не объясняет… – Его собеседник снова сглотнул. В глазах его, устремленных на Томаса, была мольба.
– Человек, похожий на него, был замечен в это время двумя свидетелями. Он был в обществе Ады.
Яго посмотрел на Питта так, будто тот внезапно ударил его.
– О боже!.. – вздохнул он. Но это были скорее слова молитвы, чем выражение эмоций.
– Преподобный отец Джонс, вам известно что-либо еще, о чем вы могли бы рассказать мне?
– Нет! – вырвалось из пересохшего горла бедняги.
Суперинтенданту хотелось бы поверить в это, но он не мог этого сделать. Откровенность, установившаяся между ним и Джонсом, исчезла так же неостановимо и быстро, как отблески заката на вечернем небе. Незаметно прошел фонарщик, зажигая газовые луны, которые через равные интервалы освещали Питту путь к Уайтчепел-роуд, а оттуда, наконец, домой.
– Помочь вам с тележкой? – спросил хозяйственный Томас.
– Нет… спасибо. Я привык к ней, да она и не так тяжела, – отказался Яго, берясь за ручки.
Они шли вместе по Кок-стрит и завернули за угол к церкви Святой Марии. За все это время никто из них не промолвил ни слова. Прощание было коротким и официальным.
Питт вернулся домой в Блумсбери усталым и подавленным. Поужинав тем, что заботливо оставила ему Шарлотта, он сидел теперь в гостиной перед широко открытой дверью в сад. Тепло дня сменилось вечерней прохладой с лужайки, воздух пах скошенной травой.
Шарлотта сидела у лампы и что-то шила. Она спросила мужа о новом деле, которое поднимало его ни свет ни заря и не отпускало до позднего вечера. Он сказал жене, что это всего лишь убийство, но в нем замешана важная персона и поэтому оно представляет опасность с точки зрения политики.
Суперинтендант поглядывал на жену и любовался бликами света на ее волосах, чистых и блестящих, уложенных короной на голове: при свете лампы они казались цвета красного дерева, а в тени – почти черными. У Шарлотты была нежная кожа и легкий румянец на щеках. От всей ее фигуры веяло уютом и покоем. Розовое платье было ей к лицу, как, впрочем, и все, что она носила. Пальцы молодой женщины умело орудовали иглой, которая легко входила в ткань и тут же тянула за собой нитку, подгоняемой нажатием серебряного наперстка. Семья Питтов жила не так далеко от кварталов Уайтчепела, всего в нескольких милях, и вместе с тем там был совсем другой мир, в который трудно было поверить. А мир Шарлотты был безопасен, чист и постоянен своими ценностями: в нем легко было оставаться честной, целомудренной и добродетельной. Миссис Питт любили, и она никогда в этом не сомневалась. Ей не нужно было идти на компромиссы или бороться ради выживания, страдать душой, постоянно сомневаться, бояться и испытывать отвращение к себе.
Поэтому на ее лице играла улыбка. Что бы подумал о ней Яго Джонс? Не счел бы он ее недопустимо самодовольной и непростительно спокойной благодаря своему полному невежеству и незнанию жизни?
Шарлотта шила, внимательно следя за иглой, – работать иначе она не умела. Эта женщина всегда старалась, чтобы ее руки находили для себя дело. Так было легче. День казался бесконечно длинным. Она проснулась вместе с мужем, а потом уже не могла уснуть.
Утром к ней заехала Эмили. Они не говорили ни о чем особенном, но Шарлотту беспокоила странная нервозность сестры, что обычно совсем не было ей свойственно. Это не было избытком неиспользованной энергии, а скорее походило на тщетные поиски чего-то, что она хотела найти или хотя бы понять. Эмили была раздражительна и придирчива и несколько раз даже обиделась из-за какого-то пустяка. Это было совсем не похоже на нее.
Шарлотта опасалась, что в этом повинно постоянное пребывание в доме Эмили их бабушки, после того как их мать Кэролайн вновь вышла замуж. Бабушка наотрез отказалась жить в одном доме с ее новым мужем. Он был актером и на несколько лет моложе жены. То обстоятельство, что молодожены были безумно счастливы, лишь подливало масла в огонь бабушкиного негодования.
Эмили уехала, так и не объяснив сестре причины своего беспокойства.
А теперь миссис Питт видела перед собой мужа, нахохлившегося и ничего не объясняющего. Он лишь хмурился и сжимал губы. Шарлотта понимала, что Томаса беспокоит порученное ему дело. За все годы супружеской жизни она успела привыкнуть к его молчанию. Вот и теперь он сидел в кресле, неудобно сгорбившись и положив ногу на ногу. Обычно, желая расслабиться, Питт вытягивал ноги и клал их на решетку камина независимо от времени года и от того, горел ли в камине огонь. А в такой вечер, как этот, не будь Томас так озабочен, он прошелся бы до конца лужайки, постоял бы под любимой яблоней и подышал ароматами сада. При этом он, бесспорно, захотел бы, чтобы Шарлотта была с ним, и говорили бы они только о пустяках.
Несколько раз молодая женщина подумывала о том, чтобы разговорить мужа, но лицо его было замкнутым, и он явно предпочитал молчать. Это означало, что Томас не желал говорить с ней о деле, которое расследовал. Возможно, ему не хотелось, чтобы его рассказ о жестокости и неприглядных деталях преступления нарушил покой их дома. Это было единственное место, где он освобождался от всего злого – если не полностью, то до тех пор, пока сам не заговорит об этом. Но решать это должен был он, а не его жена.
Шарлотта знала, что муж побывал в Уайтчепеле, и хорошо представляла, что он мог там увидеть. Томас не мог забыть, что его супруга тоже бывала в этих грязных трущобах, где тянуло гнилью из сточных канав и теснились темные от копоти дома, стены которых впитали в себя вековую грязь многих поколений. В них ютились усталые, голодные и разочарованные люди.
Чтобы помочь им, надо быть сильным человеком. Сочувствием здесь не обойдешься. Нужны законы и перемены в умах и сердцах тех, кто правит, у кого в руках власть. Чтобы помочь хотя бы одному человеку, нужны знания, умения и, возможно, деньги. Но прежде всего здесь нужна уверенность в своей цели, трезвая оценка обстоятельств и сила духа.
Поэтому Шарлотта молча шила и ждала, когда Томас сам захочет поделиться с ней тем, что его тревожит, или же отвлечется от служебных забот и хотя бы на время восстановит душевное равновесие в доброй атмосфере собственного дома.
