Глава 10
Питт прикинул, на что он может рассчитывать, и попросил себе в помощь еще трех констеблей, чтобы разобраться с огромным количеством фотографий из магазина Годольфина Джонса. Их нужно было рассортировать, а также опознать женщин, запечатленных на них.
Ему дали одного констебля — в придачу к тому, что уже был. Питт отправил обоих на Ресуррекшн-роу с указанием узнать имя каждой женщины, род ее занятий и происхождение. Однако он позволил показывать только лица женщин, а также запретил давать информацию относительно того, где и при каких обстоятельствах были найдены фотографии. Последнюю инструкцию ему несколько раз повторили его начальники, запинаясь от волнения. Они спрашивали, нельзя ли вести это расследование каким-то иным способом. Один суперинтендант даже предложил считать это дело «глухим» и переключиться на что-нибудь другое. Например, есть дело о краже со взломом, которое просрочено, и было бы прекрасно, если бы удалось вернуть похищенную собственность владельцам.
Питт в ответ указал на то, что Джонс был художником из высшего общества, который жил в таком фешенебельном районе, как Гэдстоун-парк, и поэтому нельзя просто забыть об его убийстве, иначе обитатели других таких районов забеспокоятся о собственной безопасности.
И ему нехотя уступили.
Проинструктировав констеблей, сам Питт направился в Парк, к майору Родни. На этот раз он не станет обращать внимания на гнев и протесты майора — он просто больше не может это себе позволить. Если убийца Годольфина Джонса воспользовался случайно подвернувшейся разрытой могилой, чтобы скрыть свое собственное преступление, то смерть лорда Огастеса не имеет отношения к этому делу. И нет смысла доискиваться до связи между Альбертом Уилсоном, Хорри Снайпом, У. У. Портьесом и лордом Огастесом — ее нет. Что касается мотива и средств, то убийство Годольфина Джонса стояло особняком. Ключ к нему, несомненно, следует искать в порнографическом магазине на Ресуррекшн-роу, или в маленькой записной книжке с рисунками насекомых, а может быть, и там, и там.
Возможно, убийцей была одна из тех женщин, чьи лица запечатлены на фотографиях, или же кто-то другой, кого Джонс шантажировал, как Гвендолен Кэнтлей. Но, конечно, у него было ограниченное число любовных связей: он не был привлекательным мужчиной. Возможно, Годольфин неумеренно льстил, но светским красавицам это не в новинку. И вообще Питт склонен был думать, что романтическая версия не особенно достоверна. Да и что касается шантажа, он вряд ли связан с романами художника. Итак, все это возвращало Томаса к Ресуррекшн-роу и фотографиям.
Он стоял у двери майора Родни. Ему открыл дворецкий, который впустил Питта с утомленным видом человека, который смирился с чем-то неприятным, но неизбежным. Питт испытывал подобные чувства, когда зубная боль наконец заставляла его пойти к дантисту.
Майор принял его неприветливо, почти не скрывая нетерпения.
— Мне нечего добавить, инспектор Питт, — сердито сказал он. — Если вам больше нечем заняться и вы будете без конца приходить и докучать людям, то лучше передайте дело кому-нибудь более компетентному. Вы просто несносны!
Питт не смог заставить себя извиниться.
— Убийство — неприглядное и малоприятное дело, сэр, — ответил он.
Он возвышался над майором, и тот, не желая с этим мириться, указал инспектору на кресло, приглашая сесть. Сам он уселся на стул с прямой спинкой и теперь мог смотреть сверху вниз на Питта, утонувшего в глубоком кресле. Пальто инспектора распахнулось, шарф был развязан: в комнате было тепло.
Майор снова обрел некоторую уверенность в себе.
— Итак, что теперь? — осведомился он. — Я уже говорил вам, что был почти незнаком с мистером Джонсом лично — не более, чем велит простая учтивость. И я показал портреты. Не знаю, чем еще могу быть полезен. Я не из тех, кто интересуется чужими делами. Никогда не слушаю сплетни и не позволяю сестрам пересказывать мне то, что они случайно услышали. Ведь это в природе женщин — болтать о банальных пустяках.
Томасу хотелось поспорить (он мог себе представить, что сказала бы сейчас Шарлотта), но майор не понял бы его. К тому же не время обсуждать подобные вопросы. Майор Родни ему не друг и не ровня, и каких бы убеждений он ни придерживался, Питту нет до них дела.
— В самом деле, сплетни могут быть великим злом, и в основном они неверны, — согласился инспектор. — Правда, когда я к ним прислушиваюсь, у меня часто случаются прозрения, и я начинаю лучше понимать характеры людей. То, что один человек говорит о другом, может быть неправдой, но это показывает мне…
— Что этот человек сплетник, да еще и лжец в придачу! — отрезал майор. — Я не испытываю ничего, кроме презрения к вам и к профессии, которая заставляет вас потакать таким порокам! — Он с негодованием буравил Питта взглядом.
— Совершенно верно, — согласился Томас. — Слова человека могут ничего не сказать о том, кого он оговаривает, зато говорят многое о нем самом.
— Что? — Майор был поражен. Ему потребовалось несколько минут, пока до него дошел смысл слов Питта.
— Когда вы открываете рот, то непременно выдаете себя, — пояснил Томас. У него возникла новая мысль относительно майора Родни и его отношений с женщинами.
— Гм-м! — хмыкнул майор. — Никогда не занимался софистикой. Всю свою жизнь я был солдатом. Я человек действия и никогда не сидел сложа руки и философствуя. Для вас было бы лучше, если бы вы в свое время отслужили в армии — там из вас сделали бы мужчину. — Он взглянул на расхристанный вид Питта, развалившегося в кресле, и тот зримо представил себе сержанта, муштру, учебный плац. И улыбнулся, счастливый оттого, что это ему не грозит.
— Конечно, среди женщин есть много злобных сплетниц, — заметил Томас, подбрасывая майору нужные мысли. — А праздность — мать пороков.
Майор снова удивился. Он не ожидал таких разумных мыслей от полицейского, особенно от этого.
— Вот именно, — подтвердил Родни. — Поэтому я делаю все возможное, чтобы мои сестры были заняты делом. Уютные домашние дела и, конечно, изучение предметов, которые им по силам, — домоводство и садоводство, и тому подобное.
— А как насчет современных событий? Или может быть, немного истории? — спросил Питт, осторожно направляя его в нужную сторону.
— Современные события? Не говорите глупостей. У женщин нет ни интереса, ни способностей к таким вещам. И все это им не подходит. Как я вижу, вы не очень-то хорошо знаете женщин!
— Не очень, — солгал Питт. — Кажется, вы были женаты, сэр?
Майор заморгал. Он не ожидал подобного вопроса.
— Да, был. Моя жена давно умерла.
— Какое несчастье, — посочувствовал Питт. — И долго вы с ней прожили?
— Год.
— Как трагично.
— Сейчас все это уже в прошлом. Это случилось много лет назад. Да я и не успел к ней привыкнуть — на самом деле почти не знал ее. Я был солдатом — всегда вдали, всегда сражался за королеву и за родину. Такова цена долга.
— Да, это так. — Питту не пришлось изображать жалость — это горькое чувство росло в его душе, по мере того как внезапно пришедшая мысль все больше завладевала им. — И женщина не всегда оказывается другом, которого надеешься найти, — добавил он.
Майор задумался, вспоминая, как одна за другой рушились его надежды и иллюзии. Реальность оказалась несносной, но он справился и теперь чувствовал удовлетворение и даже превосходство над теми, кому еще предстоит познать разочарование.
— Они отличаются от мужчин, — согласился он. — Пустые существа — болтают только о модах, тряпках и прочих глупостях. И всегда смеются над пустяками. Мужчине трудно долго это выдерживать, если только он не так глуп, как они.
Идея уже созрела в мозгу Питта, и настало время проверить ее.
— Странная вещь с этими телами, — небрежно обронил он.
— С телами? С какими телами?
— Они все время появлялись. Сначала человек на козлах кеба, потом лорд Огастес, затем Портьес и наконец Хорацио Снайп. — Он заметил, как блеснули глаза майора и задвигался его кадык. — Вы знали Хорацио Снайпа, сэр?
— Никогда о нем не слышал. — У майора вытянулось лицо.
— Вы уверены, сэр?
— Вы сомневаетесь в моих словах?
— Скажем так, в вашей памяти, сэр. — Питту ужасно не хотелось продолжать, но чем скорее он это сделает, тем меньше боли причинит. — Он был сводником, поставлявшим женщин, и работал в районе Ресуррекшн-роу. Там же, где у Годольфина Джонса был порнографический магазин. Может быть, это слегка освежит вашу память? — Он поймал взгляд майора и теперь смотрел на него в упор.
Майор густо покраснел. Он был жалок и трогателен, и от этого Питту было, пожалуй, больнее, чем ему самому. Томас видел, как хрупок и незрел майор, словно ребенок, который так никогда и не повзрослел.
Родни не мог подыскать слова. Он был не в силах признаться, но и не осмеливался отрицать.
— Это то, чем вас шантажировал Годольфин Джонс? — тихо спросил Питт. — Он знал о женщине — из тех, что поставлял Хорри Снайп? А еще продавал вам фотографии?
Майор чихнул, слезы потекли у него по щекам. Он был в ярости оттого, что проявил слабость, и ненавидел Питта за то, что тот присутствовал при этом.
— Я не… я не убивал его! — заикался он, пытаясь взять себя в руки. — Клянусь всем святым, что не убивал его!
Питт ни минуты не сомневался в этом. Майор никогда не убил бы Джонса — тот нужен был ему, так как давал возможность реализовать тайные грезы и фантазии. В них майор мог проявить свою власть, чего не удавалось в жизни. Он вдвойне дорожил Джонсом, потеряв Хорри Снайпа: тот умер раньше художника. А без Снайпа ему был закрыт путь к безумным приключениям в мире живых женщин.
— Я и не предполагал, что вы это сделали, — спокойно ответил Питт. Он встал, глядя сверху вниз на маленького человечка. Ему хотелось выйти в туман и дождь и попытаться сбежать от отчаяния, охватившего душу. — Мне жаль, что пришлось говорить на эту тему. Больше об этом не будет сказано ни слова.
Майор взглянул на него полными слез глазами.
— Вы… доложите об этом?
— Вы не являетесь подозреваемым, сэр. Это все, что я вам скажу.
Майор снова чихнул. Он не смог заставить себя поблагодарить Питта.
Инспектор сам нашел дорогу к выходу и с облегчением вдохнул горьковатый туман.
Однако он все еще был далек от решения загадки. Маленькая записная книжка вдруг показалась ему менее перспективной. Чтобы найти остальные картины с иероглифами в виде насекомых, пришлось бы обыскать все гостиные Лондона. К тому же нет доказательств, что их владельцы были жертвами шантажа или какого-либо давления. Возможно, они просто покупали у него фотографии, и Годольфин Джонс пользовался таким завуалированным способом ведения учета. То, что он брал большие деньги за свои картины, было вдвойне выгодно: ведь таким образом он приобретал профессиональную репутацию, которой никогда бы не добился при своих умеренных способностях. Питт вынужден был восхититься изобретательностью этого человека.
Но клиенты, которым Джонс поставлял порнографические фотографии, ни в коем случае не могли желать ему смерти. Ведь никто не станет уничтожать источник тайных удовольствий, к которым пристрастился, как к наркотику.
Конечно, могла быть и другая версия: конкурент на рынке. Прежде Питта не посещала эта мысль. Фотографии Джонса были хороши — у него было больше вкуса, нежели у других деятелей в этой сфере, с которыми сталкивался Томас. Правда, опыт его был ограничен, так как он предпочитал не работать в тех районах, где процветал порок. И тем не менее каждому полицейскому порой приходится этим заниматься. Все фотографии, которые он видел раньше, были жалкими и банальными — просто голые женщины, и ничего больше. А у Джонса была претензия на искусство декадентского толка. В его фотографиях имелись выдумка, игра света и тени и даже некоторая утонченность.
Да, очень может быть, что какой-нибудь конкурент почувствовал, что его вытесняют с рынка, и воспротивился единственным известным ему способом решить проблему, надежным и окончательным.
Питт провел остаток этого дня и весь следующий, опрашивая своих коллег во всех полицейских участках в радиусе трех-четырех миль от Гэдстоун-парк и Ресуррекшн-роу с целью узнать о нынешних торговцах порнографическими фотографиями. Когда он наконец добрался домой, шел уже восьмой час, и Шарлотта немного волновалась, поджидая его. Однако у него не было сил давать объяснения, и он в душе благословил жену за то, что та не задала ни одного вопроса. Ее молчание было теплым и дружеским. Питт молча просидел весь вечер у огня. У Шарлотты хватило сообразительности заняться вязанием, и слышалось только пощелкивание спиц. Ему не хотелось рассказывать ей обо всей грязи, которую он видел, об извращенных умах и эмоциях, и о тех, кто пользуется этим ради финансовой выгоды. Сколько печальных маленьких человечков тискают бумажных женщин, испытывая приятное возбуждение от своих фантазий и прелюбодействуя в душе! Одна лишь похоть и страх — и ничего больше. Питту не удалось узнать ничего нового: никто не слышал о конкуренте, у которого могла возникнуть необходимость убить Годольфина Джонса, и хватило бы воображения похоронить его в могиле Альберта Уилсона.
Утром Питту не оставалось ничего иного, как вернуться в магазин на Ресуррекшн-роу и заняться фотографиями. Когда он прибыл туда, оба констебля были на месте. Они вскочили, лица у них раскраснелись.
— О! Это вы, мистер Питт, — сказал один из них. — Мы не знали, кто бы это мог быть.
— У кого-нибудь еще есть ключ? — спросил Питт с кривой усмешкой, показав свой дубликат ключа.
— Нет, сэр, только у нас, конечно. Но никогда не знаешь… — Он не договорил фразу, так как речь вряд ли могла идти о сообщнике. По лицу инспектора он понял, что тот придерживается того же мнения. — Да, сэр. — Он снова сел.
— Мы их почти все рассортировали, — с гордостью сообщил второй констебль. — В общей сложности здесь около пятидесяти трех девушек. Некоторых из них он снимал по многу раз. Наверное, мало женщин могут заниматься таким делом.
— К тому же недолго, — согласился Питт, погрустнев. — Несколько лет на улице, рождение детей — и ты уже не можешь раздеваться перед камерой. Недобрая вещь эта камера: не способна на утешительную ложь. Вы знаете кого-нибудь из этих девушек?
Спина констебля выпрямилась, уши стали красными.
— Кто — я, сэр?
— В связи с профессией. — Питт кашлянул. — Я имею в виду вашу профессию, а не ее!
— О! — Второй констебль провел пальцами по воротнику. — Да, сэр, я видел одну-две. Сделал им предупреждение. Велел перейти в другое место или отправляться домой и вести себя пристойно.
— Хорошо. — Питт незаметно улыбнулся. — Отложите их в одну сторону и напишите имена, если вспомните. А потом дайте мне лучшую фотографию каждой из них, и я начну проверку.
— Лучшую, сэр? — Глаза констебля округлились, а брови взлетели вверх.
— Ту, на которой четко вышло лицо! — отрезал Питт.
— О… да, сэр. — Оба принялись быстро сортировать фотографии и через несколько минут передали Питту около тридцати снимков. — Пока что это все, в ком мы уверены, сэр. К ленчу мы все закончим.
— Хорошо. Затем начните обходить бордели и меблированные комнаты, которые используются как дома терпимости. Я начну с Ресуррекшн-роу и буду двигаться на север, а вы — на юг. Возвращайтесь сюда к шести часам, и тогда сверим, что у нас есть.
— Да, сэр. А вообще-то, сэр, что мы ищем?
— Ревнивого любовника или мужа, а скорее женщину, которая потеряет очень много, если станет известно, что она позировала для таких фотографий.
— Дама из общества? — Констебль с сомнением взял одну из фотографий и, прищурившись, принялся ее рассматривать.
— Сомневаюсь, — сказал Питт. — Возможно, женщина из среднего класса, поступившая несколько опрометчиво, а скорее всего, приличная женщина из работниц, которая сильно нуждалась в деньгах, или служанка с перспективами на будущее.
— Ясно, сэр. Мы закончим тут с фотографиями и тотчас же отправимся в путь.
Питт вышел на улицу и взялся за дело. В первом доме терпимости он смог вычеркнуть из своего списка троих. Это были красивые девушки — профессиональные проститутки, которые рады были дополнительному заработку. Вся эта история со съемками их забавляла. Томас уже собирался с ними распрощаться, как вдруг ему пришла мысль показать остальные снимки.
— О нет, дружок. — Крупная блондинка покачала головой. — Вы же не ожидаете, что я стану кого-то называть, не так ли? То, что я делаю сама, — это одно дело, но сплетничать о других девушках — совсем другое.
— Я их в любом случае найду, — заверил ее Пинт.
Она усмехнулась.
— Тогда желаю вам удачи, мой сладкий.
Томасу не хотелось говорить об убийстве. Он не сказал о нем и хозяйке. За такое преступление вешали, и все это знали. Тень виселицы заставляла умолкнуть самых говорливых, так что чем меньше они знают, тем лучше.
— Я ищу одну девушку, — пояснил инспектор. — Мне просто нужно исключить всех остальных.
Она прищурила ясные голубые глаза, которые были подрисованы.
— Почему? Что она сделала? Кто-нибудь подал жалобу?
— Нет. — Он говорил чистую правду. — Вовсе нет. Насколько мне известно, все ваши клиенты полностью удовлетворены.
Девушка широко улыбнулась.
— Значит, вы можете рискнуть и потратить соверен, мой сладкий?
— Нет. — Питт добродушно улыбнулся в ответ. — Я хочу узнать, скольким из них все равно, если кто-то узнает, чем они занимаются.
Она оказалась сообразительной.
— Тут пахнет шантажом, не так ли?
— Верно. — Томаса поразила ее догадливость. Да, с ней надо держать ухо востро! — Шантаж. Не люблю шантажистов.
Девушка состроила гримасу.
— Дайте-ка нам снова взглянуть на них.
Питт с надеждой подал ей фотографию.
Она посмотрела на нее, потом потянулась за следующей.
— Ого! — воскликнула она. — А ее многовато, не так ли? Ну и задница, что твоя корма корабля!
— Кто это? — спросил Питт с невозмутимым видом.
— Не знаю. Давайте следующую. А, это Герти Тиллер. Она делала это для смеха. Никто не станет ее шантажировать. Герти их тут же пошлет, за ней не станет. — Она вернула фотографии, и Питт положил их в левый карман вместе с остальными, с которыми определился. — Это Элси Биддок. А она лучше выглядит голышом, чем в одежке! Это Ина Джессел. Правда, это не ее волосы. Наверное, парик. У нее ужасно глупый вид в этих перьях.
— Ее можно шантажировать? — осведомился Питт.
— Никогда! Гордится этими фотографиями. А вот эту я никогда не видела — думаю, дилетантка. Можете попытаться выяснить насчет нее. Дилетантки ужасно боятся. Эти бедолаги просто пытаются немного подработать на стороне, чтобы свести концы с концами, заплатить за квартиру и прокормиться.
Питт отправил фотографию в правый карман.
— А эту я тоже не знаю.
И ее — в правый карман.
— Она сумасшедшая, у нее точно не все дома. Ее невозможно шантажировать: она ничего не боится, потому что не в себе. И эта тоже не лучше.
— Спасибо. — Еще двумя меньше.
Девушка просмотрела остальные фотографии, одну за другой.
— Ну и придется же вам поработать, не так ли, дружок? Мне жаль. Некоторых я знаю в лицо, но не припомню, где их видела, и не знаю ни их имен, да и вообще ничего. Это все?
— Вы мне очень помогли. Большое вам спасибо.
— Пожалуйста. Вы не могли бы замолвить за меня словечко перед местными копами?
Питт улыбнулся.
— Меньше скажешь, умнее покажешься, — ответил он. — Полагаю, если вы не станете им надоедать, они будут счастливы притвориться, что не видят вас.
— Живи и жить давай другим, — согласилась она. — Пока, мой сладкий. Вы найдете дорогу отсюда?
— Постараюсь. — Томас отсалютовал ей и вышел на улицу.
Посетив три следующих заведения, он смог списать еще дюжину снимков. Список быстро сокращался. Пока что Питт не обнаружил никого, кто мог быть замешан в это дело.
К концу дня они с констеблями установили личность почти всех женщин на фотографиях, за исключением полдюжины.
Как и предполагал Питт, следующий день оказался труднее. Они опознали профессиональных проституток, а теперь нужно было искать женщин, которых гнала на улицу нужда, — словом, тех, кто стыдится своего занятия. Именно среди них Питт рассчитывал обнаружить трагедию, которая кончилась убийством, когда давление стало невыносимым.
Питт долго беседовал с констеблями, вкладывая в свои слова весь гнев и жалость, которые ощущал. Если они не чувствуют того же сами, то не смогут его понять. Сознавая это, он, тем не менее, все говорил и не мог остановиться.
К половине одиннадцатого Томас нашел двух женщин, которые весь день шили рубашки в потогонной мастерской. По ночам они выходили на улицу, чтобы заработать на квартплату. Хозяин мастерской посмотрел на Питта искоса, однако тот заявил со злостью, что ему нужно только найти свидетеля несчастного случая. И если хозяин не готов помочь полиции, то Питт лично позаботится о том, чтобы его мастерскую по крайней мере два раза в неделю переворачивали вверх дном в поисках краденых товаров.
Хозяин ехидным тоном поинтересовался, откуда же у инспектора фотография этой женщины, если она всего лишь свидетель несчастного случая.
Томас ничего не смог на это ответить и только уничтожил хозяина взглядом. Заявив, что это тайна расследования, он добавил, что если тот не хочет поближе познакомиться с полицией, пусть не лезет не в свое дело.
Это возымело желанное действие: хозяин нехотя подтвердил, что по крайней мере две из этих женщин работают на него, и позволил Питту поговорить с ними. Но только быстро, сказал он, потому что время — деньги. Может быть, полицейским платят за то, что они тут околачиваются и занимаются болтовней, но эти женщины получают только то, что заработали.
Остаток дня прошел в основном так же. Питт находил одну женщину за другой. Им не хватало денег, заработанных в потогонных заведениях, и ужасала возможность попасть вместе с детьми в работный дом. Почему бы не раздеться перед камерой и не попозировать часок-другой, если за это заплатят деньги, на которые можно прожить целый месяц? Правда, они стыдились, что занимаются этим.
Питт вернулся в полицейский участок в девять часов вечера, в насквозь промокших брюках и ботинках. Ему удалось обнаружить только две возможные кандидатуры. Одной из них была амбициозная и строптивая горничная, которая мечтала разбогатеть и стать хозяйкой шляпного магазина. Другой было под тридцать, и это была прожженная особа, красивая и циничная. Судя по всему, дела ее шли успешно, и она была очень дорогой проституткой. Она совершенно спокойно признала, что позировала для фотографий. «Разве это преступление?» — вызывающим тоном спросила она у Питта. Если некоторым джентльменам нравятся картинки, то это их личное дело. Они вполне могут это себе позволить, а если Питт будет ей надоедать, то его отучат лезть не в свое дело джентльмены, у которых водятся денежки в кармане. К тому же все они — большие шишки.
У нее апартаменты в фешенебельном доме, она вовремя платит за квартиру и никому не доставляет беспокойства. А если к ней захаживают джентльмены, что с того? Она не обязана отчитываться ни перед мужем, ни перед любовником, а тем более перед каким-нибудь там сводником. Уверенный тон, которым все это было сказано, вызвал у Питта серьезные сомнения на ее счет: вряд ли она может иметь отношение к его делу.
Томас вернулся в свой кабинет усталый и разочарованный. Единственной его надеждой была амбициозная маленькая горничная. По ее словам, единственный мужчина, которому не все равно, чем она занимается, — ее работодатель. Конечно, она очень боится потерять свое место и крышу над головой.
Питта поджидали констебли.
— Ну как? — Томас тяжело опустился на стул и снял ботинки. Носки были такие мокрые, что хоть отжимай. Наверное, он наступил в лужу, и не в одну.
— Ничего, — мрачно ответил один из них. — Не могу себе представить, чтобы эти бедолаги кого-нибудь убили, а тем более парня, который платил им приличные деньги. Он же был для них как Санта-Клаус.
Второй констебль слегка выпрямился на стуле.
— У меня в основном то же самое, но подвернулась парочка дорогих штучек. Живут по таким адресам, что я бы не возражал зайти туда в гости, а тем более жить там. Уж, наверное, у тех ребят, что к ним захаживают развлечься, денег куры не клюют.
Питт смотрел на него в упор, с мокрым носком в руке, начисто позабыв о паре сухих в ящике письменного стола.
— Что за адреса? — спросил он.
Констебль назвал их. Один совпадал с адресом женщин, с которыми побеседовал Питт, второй оказался в том же районе. Три проститутки, которые самостоятельно ведут дело, — это совпадение? Или же за этим кроется очень засекреченный дом терпимости?
До этой минуты Томас собирался отправиться прямо домой. Мысленно он был уже там — с сухими ногами и тарелкой горячего супа в руках. А напротив — Шарлотта, которая с улыбкой смотрит на него.
Констебли увидели, как изменилось выражение лица Питта, и покорились судьбе. Они всего лишь мелкие сошки, а он — инспектор. Бордели же работают в основном по ночам.
Шарлотта давно заставила себя привыкнуть, что Томас приходит поздно и в разное время. Однако когда он не появился дома в одиннадцать часов, она больше не могла притворяться перед собой, что не волнуется. С людьми происходят несчастные случаи, на них нападают на улице. Полицейские особенно на это напрашиваются, вмешиваясь в дела тех, для кого насилие — ремесло. Труп можно бросить в реку или в канализационную трубу, или же просто оставить в ветхом многоквартирном доме, где его никогда не найдут. Кто отличит труп одного бедняка от другого?
В полночь Шарлотта уже почти не сомневалась, что случилось что-то ужасное, как вдруг услышала, что дверь отпирают. Она промчалась через холл и бросилась на грудь мужу. Он насквозь промок.
— Где ты был? — спросила она. — Сейчас полночь! Тебя ранили? Что с тобой случилось?
Томас услышал в ее голосе страх и, обняв, прижал к себе, не обращая внимания на то, что ее платье тоже становится мокрым.
— Следил за борделем очень высокого класса, — ответил он, улыбаясь. — Ты бы удивилась, узнав, кого я там видел, — они входили в этот дом.
Шарлотта оттолкнула Питта, все еще цепляясь за его плечи.
— Зачем тебе это? — спросила она. — Каким делом ты теперь занимаешься?
— Все еще Годольфином Джонсом. Мы можем пройти на кухню? Я замерз.
— О! И ты же весь промок!
Повернувшись, Шарлотта торопливой походкой направилась на кухню. Там она подбросила еще кусок угля в плиту, затем приняла промокшую одежду мужа, ботинки и носки. И, наконец, заварила чай — чайник весь вечер кипел на плите. Она пять раз вставала со стула и подливала в него воду, пока ждала возвращения мужа.
— Какое отношение Годольфин Джонс имеет к борделям? — спросила Шарлотта, наконец усевшись напротив Питта.
— Я не знаю. Но большинство женщин, которых он фотографировал, работают в борделях.
— Ты думаешь, одна из них убила его? — На лице Шарлотты выразилось сомнение. — Но ведь женщине очень трудно задушить мужчину, если только она не подмешала ему наркотик или не ударила сначала по голове. Да и зачем ей это делать? Разве он им не платил?
— Он был шантажистом. — Питт не рассказывал жене о Гвендолен Кэнтлей и майоре Родни. — Шантажистов часто убивают.
— Меня это не удивляет. Ты полагаешь, что одной из них могли предложить выйти замуж, и она хотела, чтобы ее фотографии были уничтожены?
Томасу не приходил в голову такой мотив. Проститутки очень часто выходят замуж в расцвете лет, прежде чем их красота поблекнет, и они станут постепенно менять бордели на все более низкопробные, зарабатывая все меньше.
— Почему ты наблюдал за борделем? — продолжила Шарлотта. — Что это могло тебе дать?
— Прежде всего, я не был уверен, что это бордель…
— Но оказалось, что это так?
— Да. Или, точнее, меблированные комнаты, которые используются для этой цели. Там гораздо шикарнее, чем в обычном борделе.
Шарлотта сделала гримасу, но ничего не сказала.
— Я думал, что найду сводника. У него мог быть превосходный мотив для того, чтобы избавиться от Годольфина Джонса. Возможно, Джонс пользовался его женщинами, платя им большие деньги и ничего не отстегивая своднику.
Шарлотта слушала его очень внимательно. Начищенные до блеска кастрюли красовались на полке у нее за спиной.
— Я думаю, именно там мы найдем убийцу. — Питт потянулся и встал. — Это не имеет никакого отношения к Гэдстоун-парк. И, коли на то пошло, также и к похитителям тел, разве что он воспользовался могилой, которую они разрыли. Пошли спать. Утро всегда наступает слишком рано.
Утром Шарлотта с серьезным видом положила мужу на тарелку овсяную кашу и уселась против него, не взяв порцию ни себе, ни Джемайме.
— Томас?
Он полил кашу молоком и начал есть. Ему нужно было спешить: они поздно встали.
— Что?
— Ты сказал, что Годольфин Джонс был шантажистом?
— Да.
— А кого он шантажировал и чем именно?
— Те, кого он шантажировал, его не убивали.
— Кто это?
Каша была слишком горячей, и Томасу пришлось подождать, пока она остынет. Он подумал, уж не сделала ли это Шарлотта нарочно.
— Гвендолен Кэнтлей, так как у нее был с ним роман, и майор Родни, потому что был клиентом Джонса. А что?
— Он мог шантажировать сводника? Я имею в виду: чего именно боятся сводники?
— Не знаю. Мне думается, что, скорее всего, тут дело в алчности или профессиональном соперничестве. — Он осторожно попробовал кашу.
— Ты сказал, что дома, где работают эти женщины, лучше обычных борделей?
— Да. Фешенебельные адреса. Куда ты клонишь, Шарлотта?
Она посмотрела на него ясными глазами.
— Кто владелец этих домов, Томас?
Питт замер, не донеся ложку до рта.
— Владелец? — медленно повторил он, не сводя глаз с Шарлотты; мозг его лихорадочно работал.
— Иногда подобной собственностью владеют люди, на которых и не подумаешь, — продолжала она. — Я помню, у папы был знакомый, который делал деньги на том, что сдавал дом под потогонное предприятие. Узнав об этом, мы с ним раззнакомились.
Питт влил молоко в остаток каши и быстро съел ее; надел ботинки, все еще влажные, схватил пальто, шляпу и шарф и покинул дом в такой спешке, будто это был тонущий корабль. Шарлотте не нужно было ничего объяснять, она все понимала.
Томасу понадобилось три часа, чтобы узнать, кому принадлежат эти дома, а также еще шесть таких же.
Сент-Джермину.
Лорд Сент-Джермин делал деньги, взимая арендную плату с борделей и процент с заработка каждой проститутки, и Годольфин Джонс это знал!
Не по этой ли причине Сент-Джермин купил у него картину втридорога? А потом отказался платить, когда Джонс снова и снова требовал деньги? Несомненно, это был мотив для убийства.
Но удастся ли доказать это?
Томас даже не знал, в какой день было совершено убийство. Если бы и удалось доказать, что Сент-Джермин бывал на Ресуррекшн-роу, это мало что дало бы. Джонс был задушен, а это под силу почти любому мужчине и многим женщинам. И никакого оружия, которое могло бы помочь в расследовании.
Джонс занимался порнографией и шантажом, поэтому у многих людей мог быть мотив. Сент-Джермину все это известно, и Питту даже не удастся получить ордер на обыск.
Необходимо установить неопровержимую связь между Сент-Джермином и Джонсом. Тут был более серьезный мотив, нежели у майора Родни, Гвендолен Кэнтлей и у женщин на фотографиях.
У самого большого из этих домов есть хозяйка — несомненно, содержательница дома терпимости. Она хранит деньги, собирает квартплату и проценты с заработка проституток, а затем передает все это Сент-Джермину либо его агенту.
Выйдя на улицу, Питт пошел торопливым шагом, уже зная, куда направится и что намерен делать. Остановив кеб, он назвал кебмену адрес и захлопнул дверцу. Потом откинулся на сиденье и начал обдумывать план атаки.
На улице было пустынно, и в доме — тихо. Поднявшийся ветер принес дождь со снегом с серого неба. Горничная поднялась по ступеням и скрылась внутри — все как в любом респектабельном доме перед ленчем.
Отпустив кеб, Питт подошел к парадному входу. У него не было ордера — вряд ли его удалось бы получить на основании одних лишь подозрений. Но у инспектора росла уверенность, что именно Сент-Джермин убил Годольфина Джонса. Причиной было то, что художник знал об источнике его дохода. Несомненно, это было серьезным мотивом, тем более что Сент-Джермин надеялся получить высокий пост в правительстве как великий реформатор благодаря своему биллю о работных домах.
Питт сильно постучал в дверь. Ему не нравилось то, что сейчас придется делать — это был не его стиль. Но иначе не добыть доказательств, а он не мог позволить Сент-Джермину остаться безнаказанным. Правда, он собирался сличить последние улики (если удастся их найти) после того, как билль будет принят в палате. Один убийца — даже такого уровня, как Сент-Джермин, — не стоит того, чтобы из-за него жертвовать судьбой всех детей в работных домах Лондона.
Дверь открыла элегантная девушка в черном платье, белом кружевном чепце и кокетливом белом фартучке.
— Доброе утро, сэр, — сказала она слишком спокойно, и Питту пришло в голову, что, возможно, в этом месте работают даже днем.
— Доброе утро, — ответил он с горькой усмешкой. — Могу я поговорить с хозяйкой этих меблированных комнат?
— Ни одна из них не сдается, сэр, — предупредила она, все еще стоя в дверях.
— Я так и предполагал, — ответил он. — И, тем не менее, мне бы хотелось с ней поговорить, с вашего позволения. Это деловой вопрос, касающийся владельца собственности. Думаю, вам бы лучше позволить мне войти. Такое дело не обсуждают на пороге дома.
У этой девушки был за плечами некоторый опыт. Она знала, для чего используется этот дом, и поняла всю важность сказанного Питтом. Поэтому она немедленно впустила его.
— Да, сэр. Если вы пройдете сюда, я посмотрю, дома ли миссис Филп.
— Благодарю вас.
Питт последовал за девушкой в очень уютную комнату, обставленную со вкусом. В камине пылал огонь. Ему пришлось подождать всего несколько минут, прежде чем появилась миссис Фили. Это была женщина с пышной грудью, слегка располневшая. Она была нарядно одета, и даже в это время дня лицо ее было нарумянено, а ресницы и брови накрашены, словно она собиралась на бал. Питт сразу понял, что это очень дорогая проститутка, которая выбилась в начальство. Ее туалет стоил больших денег, а драгоценности были хотя и безвкусные, но настоящие. Она смерила его взглядом.
— Я вас не знаю, — сказала женщина, закрывая за собой дверь.
— Вам повезло. — Томас все еще стоял, спиной к камину. — Я не часто занимаюсь домами терпимости, особенно такого класса.
— Коп, — сразу же определила она. — Вы не сможете ничего доказать, и с вашей стороны было бы глупо даже пытаться. Джентльмены, которые сюда ходят, вряд ли скажут вам за это спасибо.
— Не сомневаюсь. У меня нет намерения закрыть ваше заведение.
— Я не заплачу вам ни пенса. — Она бросила на Питта презрительный взгляд. — Можете рассказывать кому угодно. Посмотрим, много ли это вам даст!
— Я не собираюсь никому ничего рассказывать.
— Так чего же вы хотите? Вам же что-то нужно! Получить девочку по дешевке?
— Нет, спасибо. Мне нужна информация.
— Если вы думаете, что я скажу, кто сюда приходит, то вы еще глупее, чем я думала. Шантаж, да? Я прикажу вышвырнуть вас отсюда и так избить, что родная мать не узнает.
— Возможно. Но мне плевать, кто сюда ходит.
— Тогда чего же вы хотите? Вы же пришли сюда не из любопытства!
— Годольфин Джонс.
— Кто? — Однако миссис Филп запнулась, пусть на долю секунды, и ее веки затрепетали.
— Вы слышали, что я сказал. Годольфин Джонс. Я не сомневаюсь, что вы весьма компетентны во всем, что касается проституции — тут вы дадите нам сто очков вперед. Но как насчет убийства? Вы собираетесь тягаться со мной в этом вопросе? А я очень хорошо умею доказывать убийства.
Если бы не накрашенные щеки, было бы заметно, как она побледнела.
— Я ничего не знаю про убийство!
— Годольфин Джонс проведал про этот дом и про то, чем тут занимаются, потому что фотографировал кое-кого из ваших девушек.
— И что с того?
— Шантаж, миссис Филп.
— Он не мог меня шантажировать! Чего ради? И кому бы он рассказал? Вам не закрыть мое заведение. Сюда ходит слишком много богатых и могущественных людей, и вы это знаете.
— Шантажировали не вас, миссис Филп. Вы такая, как есть, и не притворяетесь никем другим. Но кто владелец этого здания, миссис Филп?
Она побелела, но ничего не сказала.
— Кому вы платите за аренду, миссис Филп? — продолжал Питт. — Сколько вы берете с девушек? Пятьдесят процентов? Больше? И сколько вы отдаете ему в конце недели или в конце месяца?
Женщина с трудом перевела дух, не спуская с него глаз.
— Я не знаю! Не знаю его имени!
— Ложь! Это Сент-Джермин, и вы это знаете не хуже меня. Вы бы не стали платить хозяину, которого не знаете, не так вы наивны. У вас есть детальный договор — пусть не на бумаге.
— Ну и что? — не сдавалась она. — А коли и так? Вы ничего не сможете сделать!
— Шантаж, миссис Филп.
— Вы собираетесь меня шантажировать? Сент-Джермином? Да вы спятили! Ну и дурак же вы!
— Почему? Потому что меня убьют? Как Годольфина Джонса?
Ее глаза округлились, и ему показалось, что сейчас она упадет в обморок. Женщина тяжело дышала.
— Вы убили Джонса, миссис Филп? На вид вы достаточно сильны. Его задушили, знаете ли. — Томас смотрел на ее широкие плечи и толстые руки.
— Боже мой… я не убивала!
— Не знаю.
— Клянусь всем святым! Я никогда не подходила к этому маленькому подонку, только когда отдавала деньги. С чего это мне его убивать? Да, я содержу дом, у меня свое дело, но клянусь, я никогда никого не убивала!
— Какие деньги, миссис Филп? Деньги, которые Сент-Джермин платил ему за молчание?
Выражение ее лица сделалось хитрым, затем она заволновалась.
— Нет, я не говорила ничего подобного. Насколько мне известно, это были деньги за картины, которые Джонс собирался писать — портреты всех детей Сент-Джермина и его самого. С полдюжины, если не больше. Джонс хотел получить деньги вперед, а тут самое подходящее место, где всегда есть готовые наличные. Это был заработок за несколько недель. Сент-Джермин не смог бы взять всю нужную сумму в своем банке.
— Да, — согласился Питт. — Бьюсь об заклад, что не мог, да и не хотел. Но, видите ли, мы не нашли эти деньги ни на трупе Джонса, ни в его магазине на Ресуррекшн-роу, ни у него дома — и их не клали в банк.
— Что вы хотите сказать? Он их потратил?
— Сомневаюсь. Сколько там было? Но только вам лучше говорить правду. Одно слово лжи, и я арестую вас как соучастницу в убийстве. Вам известно, что это означает, — веревку.
— Пять тысяч фунтов! — выпалила она. — Пять тысяч, клянусь, это чистая правда!
— Когда? Только точно!
— Двенадцатого января, в середине дня. Он был здесь. Потом отправился прямо на Ресуррекшн-роу.
— И был убит Сент-Джермином, который взял обратно пять тысяч фунтов. Думаю, если я наведу справки в его банке, а теперь, когда я получил от вас информацию, это легко сделать, — то выясню, что пять тысяч фунтов, или около того, были положены в банк. И это будет неоспоримым доказательством, что его светлость убил Годольфина Джонса. Благодарю вас, миссис Филп. И если вам не хочется танцевать на конце веревки вместе с ним, приготовьтесь прийти в суд и рассказать все это под присягой.
— А если я это сделаю, какое обвинение против меня вы выдвинете?
— Только не обвинение в убийстве, миссис Фили. А если вам повезет, то вас не обвинят и в том, что вы содержите дом терпимости. Выступите свидетелем обвинения и, быть может, мы готовы будем посмотреть на это сквозь пальцы.
— Вы обещаете?
— Нет, я не могу ничего обещать. Но гарантирую, что вас не обвинят в убийстве. Насколько мне известно, нет никаких доказательств, что вы что-то знали об этом.
— Я не знала! Бог мне в том судья!
— Я предоставлю это Богу, как вы и предлагаете. До свидания, миссис Филп.
Повернувшись, Питт вышел из комнаты. Горничная открыла ему парадную дверь и выпустила на улицу. Снег перестал идти, светило водянистое, голубовато-белое солнце.
Затем Питт отправился в Гэдстоун-парк и нанес визит не Сент-Джермину, а тетушке Веспасии. Теперь ему нужна была только последняя улика — справка из банка Сент-Джермина, что деньги находятся там. Или же мог потребоваться ордер на обыск его дома. Правда, вряд ли он хранил в домашнем сейфе такую сумму наличными. Это больше, чем многие люди могут заработать за десять лет, больше, чем хороший дворецкий скопит за всю жизнь.
Сент-Джермину нужно было взять деньги в банке, прежде чем заплатить шантажисту, — или продать какую-то собственность. И то и другое можно проследить. Как сказала миссис Филп, он не мог немедленно раздобыть такую сумму наличными и, конечно, не стал бы занимать.
Однако прежде чем закончить дело, Питт хотел узнать у Веспасии точную дату обсуждения билля в парламенте. Если будет возможность отложить развязку до того дня, он подождет.
Леди Камминг-Гульд приняла его без своего обычного едкого юмора.
— Добрый день, Томас, — сказала она. — Полагаю, вы пришли по делу, а не на ленч?
— Да, мэм. Простите, что явился в такое неудобное время.
Она отмахнулась от его слов, сделав легкий жест.
— Итак, о чем вы хотите спросить на этот раз?
— Когда будет представлен в парламенте билль Сент-Джермина?
Веспасия долго смотрела в огонь. Затем медленно повернулась к Питту. В ее ясных глазах была усталость.
— Почему вы хотите это узнать?
— Полагаю, вам уже известен ответ на этот вопрос, мэм, — тихо ответил он. — Я не могу позволить ему выйти сухим из воды.
Она слегка пожала плечами.
— Полагаю, что так. Но не можете ли вы подождать хотя бы до тех пор, пока не прояснится вопрос с биллем? К завтрашнему вечеру все будет кончено.
— Вот почему я и пришел сюда спросить вас об этом.
— Вы можете отложить арест?
— Да, на такой срок могу.
— Благодарю вас.
Томас не стал объяснять, что делает это, так как верит в билль и беспокоится о нем не меньше, чем она или Карлайл, вероятно, больше, чем сам Сент-Джермин. Впрочем, Веспасия это знала.
Питт не стал у нее задерживаться. Она не будет ничего предпринимать и связываться с Сент-Джермином — в этом он был уверен.
Томас вернулся в полицейский участок и получил два ордера: один — на обыск в доме Сент-Джермина, второй — для банка. Питт ухитрился сделать это так поздно, что ими уже невозможно было воспользоваться в тот же день. К пяти часам он уже был дома и, греясь у огня, ел горячие пышки и играл с Джемаймой.
Утром Питт поздно вышел из дома и действовал не спеша. Был уже вечер, когда он, к своему полному удовлетворению, собрал все улики и получил ордер на арест Сент-Джермина.
Взяв всего одного констебля, Томас отправился в парламент и стал ждать, пока в палате лордов закончится голосование и их светлости разойдутся.
Первой он увидел Веспасию, с высоко поднятой головой, в жемчужно-сером платье. Он понял по ее напряженному виду, скованной походке и немигающему взгляду, что билль провалился. Нечего было и надеяться: здравый смысл должен был подсказать Томасу, что для такого законопроекта еще не наступило время. И тем не менее разочарование было сильным, словно осязаемая боль.
Конечно, они продолжат борьбу и со временем, лет через пять-десять, победят. Но ему хотелось, чтобы это случилось сейчас: ведь через десять лет нынешних детишек будет уже поздно спасать.
За спиной у Веспасии маячил Карлайл. Словно ощутив печаль Питта, он повернулся и встретился с ним взглядом. Даже в минуту поражения Сомерсет не утратил горькой иронии, сквозившей в легкой улыбке. Знал ли он, как и Веспасия, для чего пришел Питт?
Инспектор двинулся к ним, пробираясь сквозь толпу. Краем глаза он видел, как констебль заходит с другой стороны. За Веспасией и Карлайлом показался Сент-Джермин. По нему было не заметно, чтобы он сильно расстроился. Он славно сражался, и все это запомнят. Очевидно, только это и имело для него значение.
Веспасия с кем-то говорила, слегка наклонившись. Никогда еще она не выглядела такой старой. Возможно, знала, что не доживет до того времени, когда билль будет принят. Десять лет — слишком долгий срок для нее.
Питт чуть передвинулся, чтобы посмотреть, с кем беседует Веспасия и кто поддерживает ее под руку. Он надеялся, что это не леди Сент-Джермин.
Теперь их разделяло всего несколько ярдов. Томас увидел, как констебль подобрался поближе, чтобы отрезать путь к отступлению.
Питт оказался прямо перед Веспасией.
Она повернулась и увидела его. Рядом с ней стояла Шарлотта!
Томас остановился. Они стояли друг против друга: констебль и Питт — и Сент-Джермин, Карлайл и две женщины.
На какую-то секунду Томасу пришла дикая мысль, что Шарлотта с самого начала знала, кто убил Годольфина Джонса, но он тут же отмел ее. Откуда ей знать? А если она и гадала об этом в последнее время, ему никогда об этом не узнать.
— Милорд, — спокойно произнес он, глядя прямо в глаза Сент-Джермину. У того был удивленный вид. Но затем, вглядевшись в лицо Питта, он прочел уверенность и непреклонную решимость, и в его глазах наконец промелькнул страх.
У Питта осталась нерешенной лишь одна загадка. Во взгляде Сент-Джермина читались и признание поражения, и надменность, и ненависть. Даже в эту минуту он испытывал презрение к Питту, словно ему просто не повезло, и тот одержал над ним победу чисто случайно, а не вследствие своего мастерства. Однако Томас не видел в нем ни причудливого воображения, ни черного юмора, которыми был наделен человек, который усадил Хорри Снайпа на его собственный надгробный камень, старого Огастеса — на фамильную скамью в церкви, Портьеса — на скамейку в парке, а несчастного Альберта Уилсона — на козлы кеба. Сент-Джермин должен был бы знать, что могилу Уилсона в конце концов найдут, обнаружив в ней Годольфина Джонса. А ведь его амбициозные планы были долгосрочными. Билль — всего лишь ступенька на пути к высокому посту, поэтому сам по себе он не интересовал Сент-Джермина.
Чтобы устроить всю эту свистопляску с могилами, нужен был человек страстный, который так беспокоился о билле, что, используя свой черный юмор, задерживал арест достаточно долго, чтобы…
Он встретился взглядом с Карлайлом.
Ну конечно.
Сент-Джермин убил Годольфина Джонса, но Карлайл знал об этом, быть может, даже опасался этого и, следуя за ним, обнаружил тело. Именно он после ухода Сент-Джермина похоронил художника в могиле Альберта Уилсона и подкидывал Питту один труп за другим, чтобы как можно дольше его дурачить. Это объясняло, почему Сент-Джермин был изумлен, узнав, что Джонса нашли в могиле Уилсона, а не на Ресуррекшн-роу.
Карлайл с бледной улыбкой смотрел на Питта, в глазах его были юмор и печаль.
Питт слабо улыбнулся в ответ, перевел взгляд на Сент-Джермина и откашлялся. Ему никогда не доказать участие Карлайла в этом деле, да и не хотелось это делать.
— Эдвард Сент-Джермин, — сказал Питт официальным тоном, — именем Королевы я арестовываю вас за предумышленное убийство Годольфина Джонса, художника, на Ресуррекшн-роу.
notes
