3
Во вторник дождь лил целый день. И только к половине седьмого облака над Манхэттеном расступились, давая напоследок полюбоваться промоинами голубизны, а на отвесных геометрических стенах застекленных небоскребов заиграли бронза и медь скоротечного заката. Четыре квартала от студийных классов до станции подземки на Четырнадцатой улице Эйхо прошла без зонтика. В руках она несла папку с рисунками, на плече большую сумку и лэптоп — на занятия в студию она отправилась прямо из своего кабинета в «Джильбардс».
На платформе толпились люди, воздух под землей был тяжелым и зловонным. Предыдущий поезд явно ушел давно. По трансляции передавались какие-то неразборчивые то ли объяснения, то ли объявления. Кто-то в героическом раже пиликал на скрипке. Эйхо локтями прокладывала путь к самому началу платформы, где останавливался первый вагон, пытаясь выбрать место, где можно глотнуть немного воздуха.
С полдюжины мальчишек, латиноамериканцев по виду, от нечего делать затеяли свалку, парочка других, постарше, пялились на них. На одного Эйхо сразу обратила внимание — сплошная беда ходячая. Весь в татуировках, в пирсинге. Надутый как индюк.
Дитя уличных джунглей, Эйхо хорошо владела умением заниматься своим делом, возводя вокруг себя стены, когда обстоятельства загоняли ее в компанию, от какой ничего доброго ждать не приходилось.
Зажав коленями громоздкую папку, она достала из сумки бутылку, наполовину наполненную водой. Тут ее сзади толкнула толстуха, нагруженная сумками, и Эйхо едва удержалась на ногах. Молния на папке разошлась, и из нее выскользнули несколько рисунков. Эйхо поморщилась, кивком ответила на грубые извинения толстухи и ринулась собирать этюды, пока их не затоптали.
Один из мальчишек-латиносов в прорезанных по моде джинсах и свитере с изображением очередных поп-кумиров подошел помочь. Он поднял набросок углем, уже наполовину пропитавшийся водой из лужицы. Происшествие привлекло внимание и остальных мальчишек.
Тот самый парень, что вызвал у нее опасения, выхватил рисунок из руки поклонника поп-звезд и принялся рассматривать его. Мужская обнаженная натура. Парень, ухмыляясь, принялся показывать картинку всем вокруг. Но сразу отпрянул назад, когда Эйхо протянула руку, молча требуя вернуть ей рисунок. Она слышала, как подходит экспресс.
Парень уставился на нее. Расписанная индейская рубаха на нем была расстегнута до пупа.
— Это кто такой? — спросил он. — Твой приятель?
— Послушай, дай мне раздышаться, а? Я целый день отпахала, сил никаких нет, и не хочу пропустить свой поезд.
Парень указал на рисунок и ухмыльнулся:
— Милка, я у кузнечика и то прибор побольше видел.
Ребята разом захохотали, потеснее встали вокруг, укрепляя парню тылы.
— Нет, — ответила Эйхо. — Мой приятель в полиции служит, могу устроить вам с ним встречу.
Полуугроза вызвала свист, фырканье и насмешки. Эйхо оглянулась на замедляющий ход поезд, потом снова посмотрела на парня, который склонился к ее эскизу. Воображал себя художественным критиком.
— Слушай, а у тебя здорово получается, ты знаешь об этом?
— Да.
— Захочешь мной заняться, могу устроить время. — Ухмыляясь, он обвел взглядом своих приятелей, один из которых бросил:
— Отпечатать тебя.
— Ага, мужик. Как раз это я и сказал. — Парень притворился смущенным. — Разве я не так сказал? — Взглянул на Эйхо и великодушно пожал плечами: — Ладно, сперва ты меня печатаешь, а потом можешь заняться мной.
Эйхо взорвалась:
— Слушай, ты, идиот задрипанный, сейчас же отдай рисунок, а не то будешь сидеть в дерьме по самое твое бычье колечко в носу.
Экспресс, поскрипывая тормозами, остановился. По внутреннему пути приближался пригородный поезд. Парень, кривляясь, изобразил, будто сражен угрозой. Будто задрожал от испуга. Руки у него затряслись, и рисунок порвался едва не пополам.
— Ой, милка, извини. Теперь небось тебе нужно другого голого мужика доставать. — И он порвал лист с эскизом до конца.
Эйхо, высвободив лямку, опустила футляр с лэптопом и с левой врезала парню в челюсть. Движения ее оказались быстрыми — удар пришелся точно в цель. Индеец, семеня ногами, отскочил, держа по половинке рисунка в каждой руке, и налетел на женщину, которая вышагивала по желтой линии местной платформы словно балерина. Луч прожектора подходившего сзади поезда сверкнул на узком лезвии ножа в ее правой руке.
Левой рукой она ухватила парня за выпирающий пах и рывком заставила встать на самые цыпочки, пока глаза их не оказались на одной линии.
Женщина в черном не отрываясь смотрела парню в глаза, а кончик лезвия ножа уперся в тело. У Эйхо мигом пересохло во рту. Сейчас эта ненормальная пырнет парня, если тот не будет паинькой. Рот у юнца широко раскрылся, но он мог кричать сколько угодно: грохот поезда, шедшего в двух шагах от них, заглушал любые вопли.
Женщина пристально взглянула на Эйхо, потом указала ей коротким кивком, мол, иди к экспрессу.
Малый в свитере с изображением поп-звезд подобрал лэптоп и протянул его Эйхо, словно испугался, что и у нее может оказаться нож. Двери пригородного раскрылись, из них выплеснулась толпа народу, повалившая через платформу к экспрессу. Эйхо отдалась толпе, понесшей ее к поезду, и, лишь входя в экспресс, оглянулась. Еще раз увидела женщину в черном, все еще державшую беспомощного индейца. Та взглянула на нее несколько раз, но с места не двинулась. У Эйхо пульс забился как в лихорадке. Женщина казалась ходячим суеверием, с нравом таким же мрачным и потаенным, как и паранойя.
«Кто она? — думала Эйхо, пока закрывались двери. — И почему то и дело появляется в моей жизни?»
Она ехала в переполненном вагоне до Восемьдесят шестой улицы, внешне само спокойствие, зато в душе словно подраненная птица, пытающаяся выпорхнуть через закрытое окно.
Питеру Эйхо рассказала про женщину в черном только в пятницу, когда они едва тащились в потоке машин по шоссе 495 на восток, направляясь к Маттитуку и предвкушая уютные выходные, которые намеревались провести в летнем домике дяди Фрэнка Ринджера.
— Ты не знаешь, кто она? — допытывался Питер. — Точно не пересекалась с ней где-нибудь?
— Слушай, она такая… один раз увидишь, ни за что не забудешь. Я прямо как про привидение говорю.
— Она вытащила нож на станции? Такой… лезвие само выскакивает?
— Наверное. Я в ножах плохо разбираюсь. Зато выражение глаз… вот это да! Тот парень, индеец, должно быть, в штаны наделал. — Эйхо улыбнулась и тут же стала серьезной. — Положим, раз, второй — ладно. Совпадение. Третий же раз на неделе… Я не верю. Она, должно быть, ходила за мной повсюду. — Эйхо опять содрогнулась, плечи напряглись. — Мне всю ночь не спалось, Пит.
— Если когда-нибудь увидишь ее снова, первым делом позвони мне.
— А может, стоит…
— Ни за что! Держись от нее подальше. Не пытайся заговорить с ней.
— Думаешь, она психованная?
— Это Нью-Йорк. Тут десяток людей пройдет мимо тебя по улице, так из десятка у одного-двух наверняка серьезные нелады с психикой.
— Здорово. Теперь мне страшно.
Питер приобнял ее:
— Доверься мне, я с этим сам разберусь.
— Мотор перегревается, — кивнула Эйхо на приборную панель.
— Ага. Черт побери эту субботу… и так аж до десяти часов. Уж лучше приткнуться где-нибудь да перекусить.
Летний домик в свете фар авто показался неказистым: такое впечатление, что дядя Фрэнка Ринджера строил его по выходным, используя материалы, набранные на стройплощадках и в местах, где сносили дома. Разнокалиберные окна, никакой обшивки, каменный дымоход с одной стороны, который явно ни с чем не соединялся… Словом, на вид строеньице препаршивое.
— Возможно, внутри благодать. — Эйхо старалась не падать духом из-за не слишком бодрого начала их романтического отдыха.
Внутри крохотные комнатушки пропахли плесенью. Сырость лезла сквозь дырявую крышу. На Манхэттене придорожные свалки ко дню уборки мусора получше обставлены.
— Похоже, люди отсюда только-только выехали, — нерешительно произнес Пит. — Я открою пару окон.
— Думаешь, нам удастся хоть какую-то чистоту навести? — спросила Эйхо.
Питер еще раз огляделся.
— Скорей уж сжечь все это дотла и начать с нуля.
— Очень миленькое гнездышко.
Она выглядела такой растерянной, что Пит, не удержавшись, рассмеялся. Обнял ее за плечи, вывел наружу, запер за собой дверь.
— Век живи — век учись, — произнес он.
— К тебе домой или ко мне? — улыбнулась Эйхо.
— Куда от Бейсайд ближе.
С домом О'Ниллов на Бейсайд тоже ничего не получилось — полно нагрянувших родственников. Шел одиннадцатый час, когда Эйхо отперла дверь квартиры в Йорктауне, где жила с матерью и тетей Джулией, сестрой ее покойного отца. Взглянув на Питера, вздохнула и поцеловала его.
Когда они вдвоем вошли в гостиную, Розмэй с Джулией играли за обеденным столом в «эрудита». Весь свой багаж Эйхо оставила в коридоре возле двери в ее комнату.
— Вот так сюрприз! — воскликнула Розмэй. — Эйхо, я была уверена, что выходные ты проведешь в Куинсе.
Эйхо кашлянула, прочищая горло, и пожала плечами, всем своим видом показывая Питеру: давай сам выпутывайся. Тот заговорил:
— Дядя мой Деннис, ну тот, что из Филадельфии, помните, нагрянул в город со всей своей шестеркой детворы. Наш дом на стойбище похож. Ребятня стены виноградным желе перекрашивает. — Он склонился к матери Эйхо, обняв ее за плечи: — Как поживаете, Розмэй?
Розмэй была одета в домашнюю пижаму, глаза подкрашены зеленоватыми тенями. Кресло, на котором она сидела, с трех сторон обложили подушками, еще одна лежала у нее под ногами.
— Устала немного.
Джулия, маленькая пухленькая женщина в очках с толстенными линзами, принялась жаловаться на Розмэй:
— Почти весь день творила. Эйхо, скажи своей маме, что ей нужно есть.
— Мам, ты ешь. Обещала ведь.
— Я съела яйца всмятку и чаю выпила. Это было… э-э… часов в пять, так, Джулия?
— Яйца всмятку! И все!
— Они проходят легко, — оправдывалась Розмэй, поглаживая себя по горлу. Выговаривать слова ей было тяжело, во всяком случае, в такой поздний час. Зато и уснуть для Розмэй было не легче.
— Это все холестерин, — в тон тетушке посетовал Питер.
Розмэй улыбнулась:
— Что за беда? Одна неизлечимая болезнь у меня уже есть.
— Ничего подобного, — строго возразил Питер.
— Рассказывайте дальше, Пит, милый. Говорите как есть. Уж разум-то во мне последним умрет. Ставьте стулья, давайте поиграем.
В дверь зазвонили. Эйхо пошла взглянуть, кто пришел. Питер расставлял стулья вокруг стола, когда услышал, как Эйхо открыла замок и тут же вскрикнула:
— Питер!
— Кто там, Эйхо? — спросила Розмэй, пока Питер спешил в прихожую.
Входная дверь была полуоткрыта. Эйхо отступила подальше от двери и от женщины в черном, стоявшей на площадке.
Питер, взяв Эйхо за локоть, оттеснил ее к стене позади двери и обратился к незнакомке:
— Простите, могу я поговорить с вами? Я из полиции.
Женщина в черном разглядывала его пару секунд, потом полезла в сумочку, не отступая от загородившего дверной проем Питера.
— Не делайте этого!
Женщина покачала головой. Она нашла что-то в сумочке, однако не успела руку вытащить, как Питер крепко схватил ее за кисть. Женщина устремила на него взгляд, но не сопротивлялась. Между большим и указательным пальцами у нее был зажат белый прямоугольник визитной карточки.
Не отпуская ее, Питер левой рукой взял визитку. Оглядел. Почувствовал, как Эйхо из-за спины пытается разглядеть женщину. А та посмотрела на Эйхо, затем опять на Питера.
— Что здесь такое? — спросила Эйхо.
Питер отпустил незваную гостью и, обернувшись к Эйхо, подал ей карточку.
— Эйхо! Питер! — послышалось из комнаты.
— Мам, успокойся, все в порядке, — отозвалась Эйхо, разбирая, что же написано на карточке.
Питер обратился к женщине в черном:
— Извините, грубовато у меня получилось. Просто я слышал про нож, который вы с собой носите, вот и все.
На этот раз Эйхо отодвинула Питера в сторону и распахнула дверь.
— Питер, она не может…
— Говорить. Я понял. — Он не сводил глаз с женщины в черном. — У вас еще одна карточка найдется, где сказано, кто вы такая?
Женщина кивнула, взглядом указала на сумочку. Питер тут же произнес:
— Да-да, конечно.
На этот раз женщина подала узенькую картонку, которую взяла Эйхо.
— Вас зовут Тайя? Я правильно произношу?
Женщина холодно кивнула.
— Тайя… а дальше как?
Женщина слегка повела плечом, нетерпеливо, словно говоря, что это не важно.
— Значит, вам известно, кто я такая. Зачем я вам понадобилась? Не хотите ли войти?
— Эйхо…
Но женщина покачала головой и снова указала на сумочку. Раскрыв ладонь, она протянула руку к Эйхо, достаточно медленно, чтобы Питер не расценил ее жест как враждебный.
— Вы хотите передать мне что-то? — недоуменно спросила Эйхо.
Очередной кивок Тайи. Она вопросительно глянула на Питера, потом снова полезла в сумочку и вынула кремовый конверт размером с те, в каких рассылают приглашения на свадьбу.
— Эйхо говорит, вы за ней ходили повсюду. Зачем?
Тайя указала взглядом на конверт в своей руке. Питер продолжал пристально рассматривать женщину. Толстый слой театрального грима прятал все намеки на возраст. Плюс, наверное, диета. На голове шляпка с плоским верхом. Длинная юбка с обшитыми тканью пуговицами по одной стороне. Пунцовый язычок шарфика — единственная уступка Тайи в выборе цвета одежды. Шарфик и рдеющие щеки. Миндалевидный разрез глаз, во взгляде которых и отвага, и ум. Характерная черточка — она не очень часто моргает, отчего взгляд застывает, как у робота.
Эйхо взяла конверт. На нем ее имя — от руки написано. С неуверенной улыбкой обратилась она к Тайе, но та отвернулась. Есть какая-то отрешенность в бесстрастном выражении ее лица, подумал Питер.
— Минуточку. Хотел спросить вас…
Женщина в черном, уже направившаяся к лестнице, приостановилась.
Эйхо продолжила:
— Пит, все в порядке. Тайя?
Тайя обернулась.
— Я хотела сказать… спасибо вам. Помните, там, на станции, недавно?
Тайя, выдержав несколько секунд паузы, сделала вдруг нечто, совершенно не вязавшееся со всем ее прежним поведением, с ее суровой манерностью. Ответом Эйхо стали выразительно вздернутые вверх большие пальцы — и женщина тут же беззвучно пропала, сбежав по ступенькам.
Рада, подумал Питер, что страху нагнала на парня-индейца. Может, еще больше порадовалась бы, испытав на нем свой нож.
Эйхо почувствовала желание Питера пуститься вслед за незнакомкой.
— Давай-ка посмотрим, что тут у нас, — кивнула она на конверт.
— По-моему, на латиноамериканку похожа, как думаешь? — обратился Питер к Эйхо.
Когда они вернулись в комнату, Розмэй с Джулией заговорили разом, горя желанием узнать, что происходило у двери.
— Курьер, — успокоил их Питер и выглянул в окно, выходящее на улицу.
Эйхо, занятая своими мыслями, заметила:
— Ну ты и сыщик! — и принялась искать нож для бумаг на письменном столе Розмэй.
— Господи Иисусе, — заговорила Джулия. — Такой шум поднялся. Я уж себе таблетки от сердца приготовила.
Питер увидел, как женщина в черном села в ожидавший ее лимузин.
— Кто бы она ни была, а разъезжает первым классом. — Он глянул на номер отъезжавшей машины и записал его шариковой ручкой за левом запястье.
Розмэй с Джулией внимательно следили за тем, как Эйхо вскрывает конверт.
— Что там, дорогая, приглашение?
— Похоже на то.
— Так кто же на этот раз женится? — поинтересовалась Джулия. — Ты, кажется, в этом году уже на полудюжине свадеб погулять успела.
— Нет, это… — У Эйхо дыхание перехватило. Она медленно опустилась на половинку двойного кресла.
— Хорошие новости или плохие? — спросил Питер, поправляя шторы на окне.
— Боже… мой!
— Эйхо! — воскликнула Розмэй, встревоженная.
— Это так… совершенно… не может быть!
Питер пересек комнату и взял из рук Эйхо послание.
— Но почему именно я? — пробормотала Эйхо.
— Часть твоей работы, разве нет? Ходишь на всякие выставки? Что в этой такого особенного?
— А то, что это Джон Леланд Рэнсом. И это событие года. Тебя тоже пригласили.
— Заметил. «Гость». Очень по-светски. Я потрясен. Давайте играть. — Он вытащил мобильный телефон. — Я только один номер пробью.
Эйхо не обращала на него внимания. Она забрала приглашение и вперилась в него взглядом так, словно боялась, как бы не исчезла с бумаги краска.
Когда Эйхо показала приглашение Стефану Конину, предугадать его реакцию было нетрудно. Тот недовольно выпятил губы.
— Не мыслю бросить тень на вашу счастливую судьбу, однако почему вас? Не будь я осведомлен о ваших высоких моральных качествах…
Эйхо строго его одернула:
— Стефан, не говорите так.
Тот принялся разглядывать контракт, который его помощник молча положил на стол. Взялся за ручку.
— Признаюсь, мне потребовались недели, чтобы пробиться в список приглашенных. А я ведь не последний человек в этом городе.
— Мне казалось, Рэнсом вам не по вкусу. Что-то такое про живопись у матроса на…
Стефан вычеркнул в контракте целый абзац и взглянул на Эйхо:
— Я не преклоняюсь перед человеком, но почитаю событие. У вас что, работы нет?
— Я не сильна в прерафаэлитах, но вызовов хватает. Нынче на рынке явно недостает жизненности.
— Называйте вещи своими именами — мороз как в Арктике. Сообщите оценщику Свечного поместья, что ему лучше попытать счастья на одном из интернетовских сайтов, помешанных на аукционах. — Стефан недрогнувшей рукой хирурга прошелся по очередной странице контракта. — Вам ведь непременно захочется явиться на действо Рэнсома в чем-то неподражаемо восхитительном. Мы все в «Джильбардсе» только выиграем в лучах вашей славы.
— Могу я включить стоимость выходного платья в счет своих производственных расходов?
— Разумеется, нет.
Эйхо слегка вздрогнула.
— Однако, вероятно, — буркнул Стефан, поигрывая золотым пером, — мы сможем что-то предпринять по поводу прибавки, о которой вы уже столько недель канючите.
