Глава 19

Эйдан стоял у выхода из переулка и смотрел на Тану, подняв брови и неодобрительно поджав губы. Полночь усмехалась, уткнувшись в телефон, а Зима сверлил Тану нетерпеливым взглядом. Ветер подхватил волосы Полуночи и Зимы; пряди взметнулись к небу, как языки голубого пламени.

– Очень интересно, – кисло заметил Зима.

Тана провела рукой по лицу. Мысли были в полном беспорядке. Ясно было только одно: ей очень стыдно. Лицо горело, прокушенный язык болел, напоминая о том, что она сделала.

– Вы меня ждали…

Эйдан шагнул к ней и улыбка исчезла с его лица:

– Эй, с тобой все в порядке? Что он с тобой сделал?

У нее, должно быть, очень странное выражение лица, если Эйдан так реагирует, подумала Тана. Полночь закатила глаза, как будто он сказал что-то смешное.

– Думаю, раньше ты была хорошей девочкой, – сказала она Тане. – Всю жизнь была хорошей девочкой, пока не открыла для себя кое-что плохое, и оно тебе понравилось.

– Ты ее совсем не знаешь, – проворчал Эйдан и снова повернулся к Тане. – Он тебя укусил?

Она покачала головой. Чем больше она думала о случившемся, тем глупее себя чувствовала. Да, наверняка она заражена, но это ведь не значит, что она должна желать чего-то… подобного. Габриэль был голоден и безумен, и запросто мог выпить всю ее кровь – прижать к стене и прокусить шею. Она играла с огнем.

«Умная девочка. Играешь с огнем и хочешь в нем сгореть», – так, кажется, сказал Габриэль Полуночи.

Тану охватила страшная усталость. Они добрались до Холодного города, но теперь ей хотелось лечь прямо здесь, среди мусора, и закрыть слипающиеся глаза, как будто вокруг ничего больше нет. Она сделала все, чтобы спасти мир от себя и Эйдана – точнее, от того, чем они могут стать. А теперь на нее обрушилось отчаяние.

Она не хотела заболеть. Не хотела думать о вкусе собственной крови или о том, что если надавить на ранку, этот вкус вновь наполнит ее рот. Тана потерла шрам на руке и представила, каково было бы впиться зубами в кожу – как сделала ее мать, пытаясь отгрызть ей руку. Поднеся запястье ко рту, она опомнилась.

Зима вздохнул, взял ее под руку и повел вперед:

– Ты уверена, что он тебя не укусил? Ты какая-то странная.

– Я в порядке. Понимаешь, я просто не думала… – наконец сказала она, идя по потрескавшемуся тротуару и виновато улыбаясь. – Я даже не думала, что им вообще такое может нравиться.

Зима слегка улыбнулся:

– Выглядела ты так, как будто…

– Ладно, ладно! – Тана подняла руки, пытаясь остановить его. Она вспомнила, как смотрела на рот Габриэля, испачканный кровью Эйдана. Там, на заправке… Тогда ей хотелось поцеловать его. Но это была просто безумная фантазия, порожденная стрессом. Странная, но безобидная. Он бы даже никогда не узнал…

– Разве ты не смотрела трансляции? – спросил Зима. – Вампирам нравится все, что избавляет от скуки. Все что угодно.

Тана встряхнула головой, пытаясь прекратить разговор, и вздрогнула.

– А вот и фото влюбленной парочки, – сладко пропела Полночь, протягивая телефон. Было не очень хорошо видно: просто две прижавшиеся друг к другу тени. Выделялись только скулы Габриэля и его пальцы в волосах Таны. Видимо, свет из окна над ними помешал сделать четкий снимок.

– Лучше сотри, – сказала Тана, покраснев, и потянулась за телефоном. – Все равно ничего не разобрать.

– Я так не думаю, – засмеялась Полночь и отпрыгнула в сторону. Она явно была довольна, что ей удалось поддеть Тану. – Пока ты так бурно прощалась, я нашла место, куда нам идти. Тут недалеко. Мой друг Руфус живет на одной из переименованных улиц. На Полынной.

Тана кивнула, пытаясь улыбнуться. Ей нужен сон. Нужно как следует выспаться.

– Веди, – сказал Эйдан. Его кожа странно блестела, он был бледен, словно его кровь остывала и ему скоро придется красть чужое тепло.

На тротуаре стояло несколько машин. В одной на заднем сиденье среди мешков с мусором лежала женщина, завернутая в плед. Жива ли она? Тана не видела, чтобы плед поднимался или опускался. Другая машина полыхала ярким пламенем, в небо поднимался едкий черный дым.

Мимо прошли две девушки, поддерживая друг друга: они явно возвращались с вечеринки. У одной в волосах были зеленые ленты, разорванное платье второй было обсыпано золотыми блестками. Туфли они, похоже, потеряли, их ноги были в синяках и следах от уколов, но выглядели они довольными и словно не замечали ничего вокруг.

Совсем рядом кто-то закричал, затем послышался еще один голос, и еще один. Три разных голоса, не умолкая ни на мгновение, сливались в чудовищную мелодию. Босоногие девушки остановились, обернувшись на звук, но тут же пошли дальше, тихо разговаривая друг с другом.

Полночь прикусила губу с серебряным колечком и тряхнула головой. Эйдан закрыл глаза, будто наслаждаясь звуком.

– Пойдем, – сказала Тана, сворачивая в заваленный мусором переулок, туда, откуда раздавались крики. «Вот в чем моя проблема, – сказала она себе. – Если где-то опасно, я иду прямиком туда».

– Ты уверена? – спросил Зима, но все-таки пошел следом.

Через несколько кварталов они оказались на площади. По периметру стояли люди, некоторые держали в руках белые цветы. В центре, под давно неработающим светофором, на коленях стояли трое вампиров: мужчина, женщина и девочка. Они кричали, сгорая на солнце. Их волосы пылали, кожа темнела и осыпалась, как хлопья краски со старого деревянного дома. Под кожей виднелось что-то ярко-алое, как будто вампиры состояли из раскаленных углей, а не из мышц и связок. Крики сменились стонами, стало тише. Двое из толпы попытались подойти к ним, и вампирша внезапно выпрямилась. Тана заметила, как блеснули клыки, прежде чем она упала в облаке черного дыма и пепла. В толпе раздался тихий вздох, кое-кто отошел подальше.

– Я знаю, что это за место, – шепнул Зима. – Площадь самоубийц.

На секунду Тане показалось, что она ослышалась. Ее замутило от ужаса.

– Помнишь видео с вампирами, которые горят на солнце? Скорее всего, это снято здесь, – он указал на камеру, установленную на одном из окон. Потом кивнул в сторону толпы. – Люди приходят посмотреть, как они умирают. Каждое утро. И надеются, что вампир их заразит либо поделится деньгами или информацией. Я слышал, они бывают щедры перед смертью. А иногда убивают кого-нибудь из зрителей. Просто так, от нечего делать.

– Но почему они хотят умереть? – спросила Тана.

Полночь смотрела на умирающих вампиров, презрительно скривившись:

– Большинство не хотели становиться вампирами. Они не могут смириться с тем, что приходится пить кровь, или что они навсегда застряли в Холодном городе. Многим не удается пережить то, что они совершили после обращения. Не все достойны этого дара.

«Не все они чудовища», – подумала Тана. Ей стало лучше, когда он поняла, что не все вампиры бесчеловечны и неспособны испытывать жалость, страх или раскаяние. Но иногда у них просто нет выбора.

– А еще бывает, что кому-нибудь из них все надоедает, – подхватил Зима. – Так умирают старые вампиры. Им становится лень добывать себе пищу, и они голодают.

Полночь сердито посмотрела на него, и он осекся. Тана поняла, что она пытается напомнить брату о его роли. Они должны поддерживать созданный образ: прекрасные создания, которые иногда снисходят до людей, но ни в ком, кроме друг друга не нуждаются и служат друг другу отражением. Тана видела, что Полуночи не нравятся слова Зимы. Не нравится мысль, что нет никаких гарантий, что, став вампирами, они будут счастливы.

– Поговоришь об этом с Люсьеном Моро, – сказала Полночь, словно напоминала брату о чем-то. – Мы собираемся повеселиться на одной из его вечеринок.

Эйдан отошел в тень, как будто ему мешал солнечный свет. Возможно, он пытался представить себя одним из них, думал, сумеет ли с этим справиться, достоин ли он?

– Почему же все так? – тихо, как будто про себя, спросила Тана, не ожидая ответа. Взрослые вампиры перестали двигаться, но девочка, теперь больше похожая на кучку раскаленных углей, еще шевелилась и подергивалась. То, что от нее осталось, трескалось и распадалось. Люди стали бросать белые цветы, стараясь попасть в нее.

– Что это, традиция? – спросила Тана.

Зима пожал плечами и отвернулся. Он притворялся, что все это его не касается, но выглядел бледным и больным. Видеть своими глазами горящего вампира – совсем не то же самое, что смотреть видеоролик. Слышать крики, отражающиеся от стен – совсем не то же самое, что слушать вопли из колонок. Все по-другому, когда чувствуешь запах горелой кожи и волос.

– Ну, зато теперь мы сориентировались, – сказала Полночь. Ее лицо светилось блаженным спокойствием, как будто она наконец почувствовала уверенность в будущем. – Теперь мы легко найдем Руфуса.

Тана взяла Эйдана за руку, переплела свои пальцы с его. Он выхватывал взглядом людей из толпы, следил за ними, потом переключался на других – как гепард, выбирающий жертву в стаде газелей.

Они прошли еще несколько кварталов по городу, залитому утренним светом. Впереди шли Полночь и Зима, искавшие нужный дом. Часть улиц сохранила прежние названия, на других таблички были замазаны и поверх появились новые: Путь Дракона, Двор Абсурда, Бесконечный переулок, бульвар Мясников… Нумерация тоже сбивала с толку: одни дома были пронумерованы обычными цифрами, но как попало, другие – клинописью, третьи – буквами. На некоторых домах висели знаки, состоявшие из геометрических фигур и алгебраических символов.

Это были в основном таунхаусы, но среди них стояло несколько промышленных зданий из кирпича и церковь. Одно из витражных окон было разбито, а на двери зеленой светящейся краской кто-то написал: «ГНИЛЬ». Улицы были пустынны, но Тане все время казалось, что кто-то наблюдает за ними из окон. Они прошли мимо порыжевшего газона; в засохших кустах лежало что-то похожее на тело. Эйдан остановился. Почувствовав вонь разложения и прокисшего вина, Тана дернула его за руку.

– Голод возвращается, – сказал Эйдан. – Я чувствую, как он раздирает мой желудок. Все было в порядке, но теперь я не уверен, что долго продержусь.

Тана кивнула. Она тоже не знала, долго ли продержится.

Пройдя еще немного, Тана заметила, что на нее смотрит темноволосый парень, который сидит на коньке высокой крыши. На нем не было рубашки; цветные татуировки почти полностью покрывали смуглые руки, на одной из которых сидел ворон-альбинос, склонив набок белоснежную голову с желтоватым клювом. Даже снизу Тане было видно, как поблескивают розовые глаза птицы.

– Эй, – окликнул ее Зима. – Мы пришли.

Тана обернулась. Полночь, бросив мешок с вещами на тротуаре, поднималась по ступенькам дома на противоположной стороне улицы. Дом был трехэтажным, с полуразвалившимся балконом. Темно-серые стены облупились, из-под верхнего слоя краски просвечивала старая, бледно-голубая. Крохотный газон перед домом, покрытый пожухшей травой, был весь в проплешинах.

Тана снова посмотрела на крышу, но парень с вороном исчез.

– А хозяева знают… обо мне и Эйдане? – спросила она, остановившись на лестнице. – Мы ведь теперь не самые безопасные гости.

Полночь, прищурившись, посмотрела на Тану и постучала в деревянную дверь.

– Это не проблема, – бросила она через плечо.

Дверь приоткрылась, насколько позволяла цепочка. Полночь что-то сказала, дверь захлопнулась, а потом распахнулась настежь. На пороге появился парень с наполовину выбритой головой. Он был похож на пирата. Или на принца. Многослойная одежда из кожи и струящегося хлопка, пальцы, унизанные кольцами, на шее – длинные ожерелья из кости и серебра… Он церемонно пригласил их внутрь.

Вслед за остальными Тана вошла в дом, который давно обветшал. По потолку расползлись пятна плесени, свечи отбрасывали дрожащие тени на закопченные стены. Окна были плотно занавешены. Высокая девушка с волосами цвета меда, в светло-розовой винтажной рубашке, почти не отличавшейся цветом от ее кожи, сидела на викторианской кушетке с драной обивкой. Неподалеку на вытертом диване сидела темнокожая девушка с алыми волосами, собранными в пучок, из которого торчала деревянная палочка. На ней были черные джинсы и военный мундир. В комнате стоял запах трав и спирта – такой сильный, что обжигал нос. Вдоль одной стены выстроились банки и картонные коробки: персики в сиропе, морковь с горошком, говяжья тушенка.

– Это мой друг Руфус, я вам о нем говорила, – Полночь коснулась плеча парня с наполовину выбритой головой. Она была в восторге от встречи.

– Добро пожаловать, – улыбнулся ей Руфус, – располагайтесь.

Полночь подошла к дивану и улеглась в эффектной позе, как злая королева. Она вытянула ногу, коснувшись колена высокой девушки, а потом указала большим пальцем на другую.

– Это Кристобель и Зара. Зара и Кристобель, познакомьтесь с Таной и Эйданом.

Эйдан улыбнулся девушкам, но от двери не отошел.

Зима вернулся на улицу за вещами, втащил внутрь мешки и чемодан.

– Спасибо, что пустили нас, – осторожно сказала Тана.

– Это ваш дом? – спросил Эйдан. Скованно двигаясь, он подошел к лестнице, сел на ступеньку и стиснул кулаки.

– Теперь наш, – ответила Кристобель. – Здесь полно заброшенных домов. Просто выбираете какой-нибудь и занимаете.

– Билл Стори живет в соседнем доме, – сказала Зара, наклонившись вперед. – Он ведет трансляции с тех пор, как город закрыли.

– Всегда мечтала с ним познакомиться, – протянула Полночь, – с нашим бесстрашным репортером.

Даже Тана слышала об Уильяме Т. Уиллингэме: оказавшись запертым в вампирском гетто, автор комиксов забросил рисование, взял громкий псевдоним и стал рассказывать о том, что на самом деле происходит в Холодном городе. Коллеги пытались вытащить его, но он отдал обе метки тем, кто, по его словам, больше заслуживал свободы и у кого не было другого шанса выбраться.

Циники говорили, что прежде он не был так известен, а теперь собирается выжать все из своей внезапной популярности. Поговаривали, что Уильям собирается написать автобиографию. Его фанаты считали, что история Уиллингэма доказывает, что самый заурядный человек может стать смельчаком. Тана как-то видела ролик с ним – обычным парнем в очках. «Я так и не понял, повезло мне или нет, что я стал свидетелем всего этого», – сказал он.

Тана подумала о метке, лежащей у нее в сумке. Она не могла представить, что откажется от шанса выбраться. Ни за что на свете. Интересно, давно ли Руфус, Кристобель и Зара живут в Холодном городе, занимают пустующие дома, рассказывают о своих приключениях в интернете и не думают о будущем? Что же такого в этом городе, который так притягивает людей? Хотя многие застряли тут не по своей воле.

Тана подумала о Полине, которая сейчас, наверное, спокойно спит в лагере. Или она уже проснулась? Скоро кто-нибудь позвонит ей и расскажет, что случилось. Или она выйдет в интернет, увидит фотографии, прочитает новости. И поймет, что Тана позвонила ей после бойни – позвонила и солгала. Тана почувствовала, как на ее плечи опускается груз всего случившегося.

Зима прошел через комнату и сел на пол рядом с Полночью, положил голову ей на колено. Они выглядели, как парные фарфоровые статуэтки панков.

– Вы именно такие, как я себе представлял, – сказал Руфус, одобрительно глядя на брата с сестрой. – Точно такие, как на видео. Ничего не боитесь даже в самом сердце Холодного города.

Полночь покачала головой, принимая очередную эффектную позу:

– Мне кажется, будто я вернулась домой после долгого путешествия.

Кристобель и Зара захихикали, но Тана заметила, что они впечатлены. Кристобель посмотрела на Тану и похлопала по сиденью рядом с собой:

– Ты выглядишь уставшей. Иди сюда, садись. Здесь ты в безопасности.

Тана села на краешек дивана. От него пахло пылью, но запах был приятным – как в букинистическом магазине, где на полках стоят старые детективы со странными обложками. Она судорожно вздохнула и запрокинула голову, разглядывая люстру, раскрашенную в красный и черный цвета. Сквозь хаотичные мазки виднелась латунь.

Тана вдруг подумала: все получилось. Они в Холодном городе, они все еще люди, и им даже есть где спать.

Зара встала на ноги:

– Вы, наверное, проголодались? У нас не так много еды, но мы разделим с вами то, что у нас есть.

– Захвати выпивку, – сказал Руфус.

– Сам иди за ней, – ответила она и вышла из комнаты. Он засмеялся и сказал ей вслед что-то неразборчивое.

Тана улыбнулась, подняв голову к люстре и слушая, как они переругиваются. Она представила, что лежит на кровати у себя в спальне, увешанной гирляндами и дешевыми картинками из магазина «Гудвилл». Представила, что в соседней комнате Перл смотрит дурацкую передачу по телевизору, включив его на полную громкость. Скоро придет отец, и они будут ужинать. Она чувствовала себя очень странно, вспоминая уют и безопасность дома: к воспоминаниям примешивалось странное чувство, похожее на клаустрофобию – как будто она стала больше, а все вокруг осталось маленьким.

Отец просил, чтобы она не напоминала Перл о себе, но Тане все-таки хотелось с ней попрощаться. Она подошла к окну и сфотографировала соседние дома, освещенные первыми утренними лучами. Потом написала сообщение: «В Холодном городе стремно & Я тебя люблю & Я в порядке».

Она надеялась, что Перл это понравится. И что Перл ее поймет.

Через несколько минут вернулась Зара с большим серебряным подносом, на котором лежал странный набор продуктов: черные оливки, дольки мандарина, маринованная свекла, молодая кукуруза, копченые устрицы в банке, кусок сыра и буханка черствого, слегка подгоревшего хлеба. Тана закинула в рот три оливки, положила себе кукурузы, которая сильно отдавала уксусом.

Руфус достал из буфета несколько рюмок и бутылку желтой мутноватой жидкости. Стоя к ним спиной, наполнил рюмки, а затем, словно дворецкий, подал каждому. Тана вспомнила, как они с Эйданом играли на ферме – Дама или Тигр. Неизвестно кто это придумал, но они с друзьями играли в нее с того времени, как перешли в старшую школу.

Еще она вспомнила Полину, неуверенно стоявшую на гранитной столешнице в кухне Рейчел Мельтцер со стаканом в руках и декламировавшую лимерик неизвестного автора:

– Что это? – спросил хмурый Эйдан. Он поднял рюмку и рассматривал жидкость на свет.

– Знаешь, как в тюрьме делают бормотуху? – ответила Зара. – Это наш местный деликатес – самогон. Старый добрый сахар, дрожжи и вода. Потом мы его перегоняем, разливаем по бутылкам и продаем.

Тана понюхала рюмку, нос словно обожгло. «Тигр», – решила она, выпила и закашлялась.

Эйдан поднял брови:

– И как на вкус?

– Как моча сатаны, – сказал Руфус. Все засмеялись. Он поднял рюмку. – За смелость. Она нужна, чтобы пить такое!

Кристобель и Зара выпили, за ними Эйдан, Полночь и Зима. Все скривились, и Зара взвыла от смеха.

– Прожигает себе путь в желудок, да? – спросил Руфус.

– И продолжает гореть там, – улыбнулся Эйдан.

У Таны закружилась голова. Ее знобило, она снова подумала об инфекции, все еще скрывавшейся в крови. «У меня лихорадка наоборот», – подумала она и тут же прогнала эту мысль.

Еда, хоть и странная, утоляла голод. Тана раскладывала дольки мандарина на хлебе, как джем. Этим можно было закусывать, хотя с каждой новой рюмкой голова кружилась все сильнее. После третьей она заставила себя встать на ноги.

– Думаю, мне лучше пойти лечь. Что-то мне нехорошо.

– Ну, на этой ноте, – произнес, широко улыбаясь, Руфус, – мы покажем вам ваши комнаты.

Кристобель и Зара тоже поднялись, украдкой поглядывая на Эйдана. И тут Тана поняла: что-то не так. Они не просто смеялись у них за спиной, они что-то задумали.

– Идем со мной, – сказала Кристобель Эйдану и направилась к лестнице. Шелковая рубашка как будто парила вокруг ее тела.

Эйдан последовал за ней, но Тана схватила его за руку.

– Погоди, – сказала она. Язык плохо слушался, она не была уверена, что сможет что-то сказать. – Погоди.

Эйдан оглянулся. Он был пьян и плохо соображал. И Тана не знала, как предупредить, что они в опасности.

– Может быть, не стоит никого беспокоить? Они сказали, что мы можем поселиться где угодно, так? Так давайте найдем себе собственный дом!

Эйдан нахмурился, посмотрел на Кристобель, потом опять на Тану, словно пытался понять, что она имеет в виду.

– Не хочу никуда больше идти… Я как-то странно себя чувствую, – ответил он, и Тана поняла, почему так трудно соображать. В выпивку что-то подсыпали.

Она беспомощно смотрела, как Эйдан поднимался по лестнице. Кристобель шла впереди, а Зара позади, подталкивая его. Тана не знала, как помочь Эйдану. Пытаясь спастись сама, она повернулась к открытой двери, к чистому утреннему воздуху, который должен был прочистить голову, и успела сделать два нетвердых шага.

Руфус пинком захлопнул дверь.

– Собралась куда-то? – спросил он.

Полночь расхохоталась.

– Твое лицо! Тана, ты бы видела свое лицо! Надо было снять тебя на видео. Не бойся. Нет, правда, ты же недавно ехала в одной машине с вампиром. Не думала, что сможем тебя напугать.

«Дура, – подумала Тана. – Какая же я дура. Я устала и расслабилась. Потеряла бдительность».

– Что вы собираетесь с нами сделать?

– Она, кстати, тоже инфицирована, – сказал Зима. – Надо запереть их вместе.

– Правда? – Руфус посмотрел на Полночь, ожидая подтверждения.

Полночь вытянула ноги в узких джинсах. Бархатный топ сполз с плеча, открывая повязку.

– Может быть…

– Иди наверх, – приказала Кристобель Тане.

Ее вели Руфус и Зима, сопротивляться было бесполезно. В комнате на полу лежал матрас, валялась куча одеял. Под потолком висела медная люстра. Единственное заросшее грязью окошко выходило на крышу, и сквозь него виднелся кусочек голубого неба и сухие листья. Дверь была большой и старой, с небольшим отверстием для кошки.

Теперь, когда уже было слишком поздно, Тана поняла все с ужасающей ясностью. «Двое инфицированных. Рано или поздно они набросятся друг на друга, попробуют человеческую кровь. И перестанут быть людьми. Потом они захотят укусить. А им, разумеется, только этого и надо».

Тана услышала, как один за другим закрываются замки. За дверью кто-то засмеялся.

Тридцать медных замков, тридцать медных ключей. Как во сне.

Ее охватила ярость.

Она стучала в дверь кулаками, ногами, кидалась на нее всем телом, но быстро ослабела, перед глазами все поплыло.

– Я убью вас, – кричала она, но ее голос звучал как-то странно – как будто на замедленной записи. – Откройте дверь, и я убью вас.

Эйдан попытался встать, но тяжело рухнул на матрас. Он смеялся, не понимая и половины происходящего.

– Ты никогда не сдаешься, верно?

Выбившись из сил, Тана упала на матрас, пропахший табаком и духами, свернулась рядом с Эйданом и заснула в лучах солнечного света раньше, чем успела ответить.