Книга: Новый мальчик
Назад: ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Дальше: ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

 

Не сомневаюсь, что так и было. И вскоре она уже снова прыгала, но один день ей было очень-очень плохо. Что с ней приключилось, они так и не узнали. Ему, сказал ветеринар, не кажется, что это был кошачий грипп; да и ее сестра Конфетка не подхватила от нее никакой заразы.
Тем временем мы, само собой разумеется, переживали собственный сиамский кризис. Через двое суток после телефонного предупреждения я позвонила сама узнать, как себя чувствует Помадка. Слава Богу, поправляется, сказала ее хозяйка, хотя накануне они совсем уже поверили, что потеряют ее.
— Но как Сили? — спросила она с трепетом.
— А, просто пышет здоровьем, — ответила я.
— Ну, я рада, что вы не позвонили вчера, — сказала она с облегчением. — Мы, правда, думали, что это кошачий грипп. И если бы мне пришлось сказать вам…
И естественно, произошло неизбежное. Когда я утром спустилась вниз, Сили в первый раз не сидел на крышке бюро, чтобы поздороваться со мной. Он лежал, томно на меня поглядывая, в своей постели перед огнем. Ну, он устал, сказала я себе твердо. А когда он встал, на вид такой же здоровый, как всегда, я сказала: «Слава Богу». Но он не подошел ко мне. Он направился к своей мисочке с водой. И хотя в тот момент я отмахнулась и от этого — а почему бы ему и не напиться? Утром что может быть нормальнее? — вскоре стало ясно, что с ним очень неладно. Он отказался от завтрака и все время возвращался к мисочке с водой. А затем — у меня сердце оборвалось — его стошнило. Небольшой комочек цвета желчи, на который он уставился с большим интересом, а мы — с ужасом, словно это был неопровержимый симптом чумы.
Пять минут спустя, в течение которых мы с отчаянием уверовали, что у него кошачий грипп, затем утешились, вспомнив, что Помадка-то выздоровела, какая бы хворь ее ни скрутила, и вновь приуныли при мысли, что выкарабкалась она лишь с большим трудом… так пять минут спустя Сили объявил, что чувствует себя лучше. Шесть минут спустя он ел, как изголодавшийся охотник. Десять минут спустя он громогласно требовал, чтобы его Выпустили. Слава всем святым, тревога оказалась ложной.
Вот что значит пить воду из мойки, строго сообщил ему Чарльз. Подумаешь, ему вовсе не было так уж плохо, заявил Сили. Ну, в чем бы ни крылась причина, одно было ясно: на спокойную жизнь рядом с ним мы могли не рассчитывать.
Как, впрочем, все, кто связывает свою судьбу с сиамами. Взять для примера хозяек Конфетки и Помадки. За восемь месяцев до этих событий они приехали к нам, удрученные смертью их старенькой собаки. Это был пудель, сказали они, и они чувствуют, что никакая собака им его не заменит. Но если взять сиамскую кошку… как мы считаем?
Двух сиамских кошек, посоветовали мы им. Две куда лучше одной. Они сохраняют молодость друг другу и удовлетворяются собственным обществом, особенно когда приходится оставлять их одних. Мы предостерегли наших гостий, что они могут дойти до помешательства, но вот скучно им уж больше никогда не будет. Ну, а их отец, ему ведь девяносто. В их голосе было сомнение. Ну, наверное, это скрасит ему жизнь, сказала я, тихонько постукивая по деревянной спинке стула.
Несколько месяцев спустя от них пришло письмо. Летопись катастрофы, другого слова не найти, начавшаяся с восьмидесятимильного путешествия одной из сестер за котятами. Когда она добралась до дома, к ее восторгу Помадка тут же воспользовалась ящиком, а она (ее зовут Дора) в блаженном умилении созерцала свою миленькую чистоплотную кисоньку.
Блаженство она испытывала недолго. Едва выбравшись из ящика — до чего же хорошо, облегченно заявила Помадка, — она решила в честь своего подвига взобраться куда-нибудь повыше. И тут же направилась к ближайшему столбу, который оказался ногой Ниты, сестры Доры, — и Нита удалилась к себе в спальню с дорожками на нейлоновых колготках, с узором черных следочков на блузке (Помадка же только что покинула ящик с рыхлой землей) и с плечом в бороздах, точно свежевспаханное поле, там, где Помадка ликующе повисла. «И ведь они в доме пяти минут не пробыли», — сообщила Дора с благоговением. И Нита с тем же благоговением вспоминала, как она ушла к себе в спальню, помолилась о спасении и взвесила, нельзя ли одну отправить обратно.
Ну да все это осталось в прошлом. Нита теперь была такой же преданной их рабыней, как Дора, что было особенно удачно, поскольку именно она оставалась днем дома, чтобы ухаживать за отцом, и ей приходилось расхлебывать все затеи, на которые не скупились котята.
Например, именно Нита бросилась за ветеринаром, когда Помадка застряла в часах. Часы были напольные, она заползла снизу и прочно застряла под гирей. Гиря почти совсем опустилась и продолжала неумолимое движение вниз — парочка отчаянных извиваний, и Помадка оказалась в ловушке. Сначала она завопила, и это было ужасно, а затем замолкла, что было еще ужаснее, а Нита не решалась поднять гирю из страха уронить ее на малышку и боялась потянуть за цепочку — вдруг Помадка запуталась в ней и задохнется… К тому времени, когда приехал ветеринар и высвободил ее, она совсем окостенела, и они было решили, что все кончено. Ничего подобного. Антишоковая инъекция — и вскоре она уже снова была сама собой, хотя и несколько помятой. То есть Помадка, а не Нита, которую еще долго мучили кошмары.
Помадка, несомненно, была подобием Соломона. У Конфетки был свой звездный час, когда ее ужалила пчела, а они решили, что у нее свинка. Вот как Шеба еще котенком прогуляла всю ночь, а мы с ума сходили, думая, что ее сцапала лиса. Однако у нас постоянно во что-то вляпывался Соломон, а у сестер — Помадка.
Именно Помадку на другой день после стерилизации обнаружили на высоком каштане — передними лапами она цеплялась за ветку, а задними отчаянно болтала в воздухе. На такой высоте, рассказывала Дора, что залезть за ней они не могли, им даже посмотреть туда было страшно. В панике они притащили свернутый ковер, только что полученный из чистки, и расстелили его под веткой. Тогда Помадка подтянулась — с неимоверным трудом, дала она ясно понять, — немножко прогулялась и свесилась с ветки, под которой не было ковра.
И конечно, именно Помадка перелезала через решетку, которой они обнесли сад, — с единственной целью посидеть в кювете. Обожает машины, со вздохом объяснила Дора. Ее ничем не удержать.
Если бы дело происходило на оживленном шоссе, ей бы не прожить и пяти минут. Но это был тупик, и машины двигались медленно, и больше всего сестры опасались, как бы она ненароком куда-нибудь не уехала. Они уже разок обнаружили ее под капотом собственной машины, и потом она как-то раз таинственно пропала, и они погнались за фургоном из прачечной.
Нет, он такой не видел, сказал шофер, когда они его настигли и описали исчезнувшую Помадку. Оно правда, он то и дело кошек из фургона выбрасывает… Понять не мог, как они туда залезают. Ну, он их выгонял, и все тут…
Они заглянули во все его корзины, а на обратном пути домой громко ее звали, на случай, если она еще прежде выпрыгнула из фургона где-нибудь тут… И все оборачивались и смотрели на них, сказала Дора с чувством. Особенно когда они останавливались и заглядывали в чужие сады… А когда они добрались до дома, естественно, знакомая фигурка поджидала их на краю канавы для газовых труб. Осматривала Яму на Дороге, весело сообщила им Помадка. А они гулять ездили или как?
Пусть Помадка пока не побила рекорды Соломона, но было ясно, что у нее еще все впереди. Сили тоже явно шел по стопам Соломона. Взять, к примеру, собак. Соломон упорно рвался гонять собак в твердом убеждении, что все они его боятся, и из-за этой его привычки мы часто попадали в тяжелое положение. Он пугал пуделей, изводил пекинеса нашего священника, еле спасся от мастифа, удрав в парник, а один раз пожарным пришлось снимать его с верхушки дерева.
Помадка отдавалась этому занятию с таким же увлечением: помыкала скотчтерьером по кличке Мак и зловеще ворчала на корги их соседей, когда он проходил мимо кювета, где она восседала. Но это были коротконогие собачки. И у сестер чуть не случился нервный припадок, когда в дом дальше по дороге въезжали новые жильцы и они увидели, что за выгрузкой мебели следит мужчина с грейхаундом на поводке.
«Ах нет!» — простонала Дора.
«Нам придется переехать отсюда», — сказала Нита, а Помадка, запертая в доме, выкрикивала всяческие поношения по адресу грейхаунда.
В конце концов, после того как они выпили несколько чашек чая, чтобы утихомирить свои нервы, мебельный фургон уехал. Но человек с грейхаундом остался! Стоял у калитки и с интересом осматривал сад. И спать они легли, рассказывали сестры, только после того, как пошли туда и спросили у него, не новый ли он владелец дома. А когда он ответил, что всего лишь шурин и просто помогал с переездом, они вскричали «слава Богу», чем явно совсем сбили его с толку.
А теперь и Сили включился в собачью игру, и с нами тоже чуть не приключился нервный припадок, когда в один прекрасный день мы выглянули в окно и увидели, что он стоит на дороге нос к носу с Джимом. Джим — уменьшительное от Джемимы — факт, который потрясает посетителей Долины, когда, как происходит постоянно, миссис Пенни, тяжело дыша, трусит по дороге за могучим лабрадором на поводке и кричит, поравнявшись с нашей калиткой: «Вот досада! Джим в течке! И почему это всегда случается, когда мне некогда?»
Ну, Джим, уменьшительное от Джемимы или нет, любила погоняться за кошками, и, когда мы увидели Сили на дороге в позе дуэлянта в Булонском лесу перед лабрадором, который ухмылялся ему с расстояния в два шага, точно волк из «Красной Шапочки», мы буквально окаменели. Вид у Сили был пренебрежительно безмятежным, точь-в-точь как у Соломона в подобных ситуациях, когда он противостоял собакам. А кроме того, он выглядел таким маленьким, а мы знали, на какую стремительность способна Джим…
Немного опомнившись, мы вылетели в сад. Парочка все еще созерцала друг друга, точно в ожидании сигнала. Джим весело покосилась на нас и высунула язык (она ведь была очень дружелюбной, только вот любила гоняться за кошками). Сили в лучших традициях Дикого Запада не отвел взгляда от противника.
Я шепнула Чарльзу, что проскочить в калитку и подхватить Сили на руки не удастся. Он пустится бежать, Джим кинется за ним, и только Богу известно, где они финишируют. А ведь мы еще даже не знали, умеет ли Сили влезать на деревья. Вдруг попытается и не сумеет?
Чарльз прошептал, чтобы я положилась на него, а затем…
— Джим! Домой! — сурово загремел он басом мистера Пенни.
Команда «Джим! Домой!», клавшая конец погоням за кошками, лошадьми или другими собаками, а также попыткам покинуть дом и отправиться на поиски счастья, давно уже была такой же привычной в Долине, как рев Аннабели «йоухоухухухо!» или мои призывы «Сили-уили-уили»!» Однако я не отдавала себе отчета в эффективности этой команды.
— Джим! Домой! — снова пророкотал Чарльз, и Джим, поджав хвост и показав нам белки глаз (то ли упрекая Чарльза за удар ниже пояса, то ли поверив, что рядом с нами стоит ее хозяин, только невидимый), покорно затрусила по дороге в направлении своего дома.
Беда была, разумеется, в том, что Сили тут же вообразил себя победителем. «Я взял верх! — завопил он и торжествующе устремился вслед убегающей Джим. — Я заставил ее убраться восвояси!» И хотя я тут же забрала его и объяснила ему, что верха он не взял и что не следует маленькому котенку грубить собакам, с этих пор ему стоило только завидеть собаку любой породы, и секунду спустя он за калиткой бесстрашно глядел ей в глаза, ставя ее в известность, что он — Сили. И это его дом. Какие-нибудь возражения? — воинственно осведомлялся Сили.
К счастью для него, возражений у них не было — несомненно, из-за сочетания фарфорово-белой шерсти, сверкающих голубых глаз и масочки, по жуткости не уступающей барсучьей. Но в один прекрасный день они разберутся, что он всего лишь кошка, предупреждали мы его. А он их не боится, доблестно заявлял Сили.
Зато он боялся лошадей. Мы не могли понять почему. Аннабель ему теперь до того нравилась, что он посиживал между ее передними копытами и, казалось бы, должен был счесть лошадь похожей на нее, только побольше. Однако для Сили лошадь была самым зловещим пугалом. Я всячески пыталась приучить его к ним… Подхватывала его на руки при приближении лошади (Сили вывертывался угрем и исчезал, прежде чем она успевала его увидеть); позволяла ему стоять у меня на плече (этот трамплин все еще хранит шрамы от отталкивающихся когтистых лап); заговорщически пряталась с ним в высокой траве, когда ниже нас по склону проходила лошадь… Я могу тут остаться, если мне хочется, сказал Сили, но лично он спрячется подальше в лесу.
А потому я воспрянула духом в тот день, когда одна наша знакомая появилась на дороге верхом на гунтере, а Сили, вместо того чтобы, припав к земле, поскорее удрать в какое-нибудь убежище, только широко раскрыл глаза и стойко остался на своем посту у калитки.
А если так, сказала я, сажая его на столб, где, казалось мне, он должен чувствовать себя в большей безопасности и сможет посмотреть лошади прямо в глаза, как равный. А повыше — еще лучше, сказал Сили, впервые в жизни перебираясь со столба на крышу соседствующего угольного сарая. Бесспорно! Любимый наблюдательный пост Шебы; да и Соломон оттуда же осыпал ругательствами многих своих противников, хотя в минуты прямой опасности предпочитал крышу просто сарая, благо она повыше.
А потому крайне довольная этим шагом в желанном направлении (Соломону лошади всегда нравились, а теперь и Сили как будто начинал ими интересоваться), я подождала, пока всадница не подъехала, и мы начали обмениваться деревенскими новостями.
— Новый Мальчик? — сказала я. — Так он вон там, на крыше. Только не смотрите на него прямо, он еще только привыкает к лошадям…
Если бы она просто проехала мимо по середине дороги, все, полагаю, сошло бы прекрасно. Сили на крыше, укрытый ветками сирени, чувствовал бы себя уверенно и спокойно, воображал бы, что устроил засаду. Но мы разговаривали у калитки, и лошадь, заскучав, начала посматривать по сторонам. Она была шестнадцати ладоней в холке, и ее нос находился как раз на уровне крыши угольного сарая. Увидев Сили, она с интересом наклонила уши вперед и осторожно вытянула шею, чтобы разглядеть его получше.
Я, сосредоточившись на лошади, сказала весело:
— Ну-ка, Сили, подойди, познакомься с Майором!
Мне и в голову не пришло, что Сили почудится опасность. Всадница, повернувшаяся лицом к нему, видела, что происходит, но от ужаса онемела и только таращила глаза. Перехватив направление ее взгляда, я обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть финал. Сили, перепуганный до полусмерти таким крупным планом чудовища, не карабкался вниз по стенке сарая, как поступило бы большинство кошек. Видимо, решив, что нельзя терять ни секунды, он спрыгнул с крыши, будто у него выросли крылья. И увидела я его в тот момент, когда он описывал в воздухе дугу, а затем с омерзительно громким хлопком шлепнулся на самую середину двора, торопливо вскочил и пустился наутек.
Он даже не ушибся. Да, он уже не был миниатюрным нежным котенком, но все-таки достаточно юным, чтобы перенести такую встряску без вреда для себя. Все идет заведенным порядком, сказал Чарльз вечером. Соломон как-то раз выпрыгнул из окна спальни и приземлился на гортензии, а теперь вот Сили спрыгнул с крыши угольного сарая.
«Заведенным порядком», — смогла я только повторить слабым голосом. Такого ужаса я давно не испытывала. Может, Сили сохранил все свои девять жизней, но я наверняка потеряла одну из моих!

 

Назад: ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Дальше: ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ