Моя камера направлена на Раймона Коля, он только что вышел из большой стальной клетки и не спеша плывет, держа наготове копье. Уголком глаза вижу трехметровую синюю акулу, идущую на сближение с Раймоном. Акула никак не реагирует на подводного пловца, который, описывая плавную кривую, с каждым движением рук и резиновых ластов приближается к ней. Подходя к точке встречи, Раймон чуть ускоряет ход, учащая работу ног. Круглый глаз акулы ни на секунду не отрывается от него. Сейчас их разделяет меньше двух метров, и они продолжают сближаться. Нажимаю спуск камеры. Ее стрекотание действует как сигнал. Рука Раймона выбрасывается вперед, и острие копья вонзается в тело акулы у основания спинного плавника. Одно движение могучего хвоста — синяя отскакивает метров на двадцать и снова идет ленивым ходом. Пловец, едва не опрокинутый толчком воды, теперь предусмотрительно возвращается в клетку, сопровождаемый двумя серыми акулами с белыми плавниками. Оглядывается на меня и торжествующе поднимает вверх большой палец. Обычно бесстрастные глаза моего друга сейчас сверкают под маской: есть!

Поворачиваюсь к акуле и вижу, как она, заложив вираж поодаль, снова идет в нашу сторону. Идет медленно, не выказывая никакого интереса к нам, и когда она проходит передо мной, я вижу вихляющуюся желтую бирку на короткой бандерилье, которую Раймон воткнул ей у спинного плавника. Это четырнадцатая акула, помеченная нами сегодня. И последняя. Я подаю сигнал: пора возвращаться к поверхности, на корабль.

Это отнюдь не такой простой спорт, как может показаться. Далеко не все акулы ведут себя так смирно, как большая Galeocerdo cuvieri; большинство из них реагирует куда быстрее, и реакция их может быть опасна. Чтобы пометить животное, Раймон должен подойти к нему на метр, вонзить наконечник копья возможно ближе к спинному плавнику и быстро отдернуть древко. В итоге бандерилья из нержавеющей специальной стали останется в таком месте, где мясо акулы всего плотнее, и совсем не будет ей мешать. К бандерилье на плетеном нейлоновом шнуре привязана оранжевая пластмассовая бирка с номером и адресом Океанографического музея Монако.

Дважды сегодня акулы бросались с разинутой пастью на нашего импровизированного матадора, и Раймону приходилось поспешно удирать в клетку. К счастью, атаки были непродолжительными, акулы вскоре уходили. Эта подводная коррида производила на меня впечатление фантастического, волшебного зрелища. Даже краски парадные — золотисто-желтая, красная, синяя; наши легочные автоматы — словно трубы и тромбоны, и пузырьки воздуха создают музыкальное сопровождение праздника отваги. Всем нашим аквалангистам захотелось испытать себя в новом виде спорта, но лучше всех, несомненно, преуспевает Раймон Коль; возможно, тут играет роль его испанская кровь. И все-таки мне чуточку не по себе. Ведь перед ним не один бык, а целое стадо, которое к тому же располагает неограниченным простором для отступления и новой атаки. То, что я вижу, можно назвать корридой в трех измерениях.

Этот эксперимент должен помочь нам познакомиться с образом жизни акул Красного моря. Мой отец уже подметил, что нередко на одном рифе бывает много акул, а на соседнем, всего в нескольких милях от первого, — ни одной. Больше того, узнавая акул по шрамам (шрамы есть почти у всех акул), можно было заключить, что та или иная популяция привязана к одному месту. О миграциях акул известно очень мало. Мы знаем только, что в определенное время года можно наблюдать крупные скопления того или иного вида акул на мелководье или в эстуариях больших рек. Многие исследовательские центры, особенно в Южной Африке и Австралии, изучают миграции акул. И все же до сих пор проблема эта остается темной; мы даже не знаем, точно ли акулы переходят из одного района в другой. Один из важнейших моментов в таком исследовании — найти надежный способ метить животных, подобрать пригодный для этого материал, ведь большинство меток довольно скоро выталкиваются организмом акулы. Так было и с нашими бирками. Кроме того, метку может сорвать или откусить другое животное, она может выскочить и от трения о камни и затонувшие корабли.

Мы не ставили перед собой масштабных задач, наша программа была куда скромнее. Мы знали, что наши бирки продержатся от силы несколько месяцев, и нам просто хотелось выяснить, является ли так называемая рифовая акула оседлой или она переходит с рифа на риф в поисках пищи. Кроме того, попробуем установить, можно ли сказать об акулах (если они оседлы), что они охраняют неприкосновенность своей территории, как это делают многие другие обитатели рифов или прибрежных областей. Естественно, если акулы ведут оседлый образ жизни, они к нам привыкнут и нам будет легче проводить любые другие опыты.

За неделю мы в архипелаге Суакин в Красном море пометили у восьми рифов и островов больше ста десяти акул. Кроме большой синей, встреченной нами в первый день, мы видели считанные единицы Carcharhinus albimarginatus и некоторое количество Carcharhinus obscurus, обитающих среди здешних рифов. Затем мы на три недели ушли из этого района на юг, чтобы поработать вблизи Джибути.

В пятницу 29 сентября, на другой день после нашего возвращения, Поль Зуэна забросил в воду большой крючок с приманкой — килограммовым куском мяса. Я находился под водой, и преломление света на поверхности моря как раз надо мной придавало странную гротескность движениям Поля. Его силуэт плясал и корчился на фоне голубого неба, и когда он стал подтягивать леску, это было словно некий пигмей с гигантскими руками бросал зерна в воду жестом сеятеля. Внизу показалась акула, она шла из темной пучины вертикально вверх, нацелясь на приманку, которая качалась на воде в окружении маленьких концентрических волн. Ни дать ни взять управляемый снаряд, направленный точно в цель. И на этот раз нас первой встретила крупная Carcharhinus albimarginatus длиной два — два с половиной метра. Однако она, судя по округлости брюха, недавно поела; и в самом деле, хищница долго мешкала, прежде чем схватить мясо. С четверть часа она кружила, пока в хоровод не включились другие акулы, которые явно вознамерились присвоить себе добычу. Этого оказалось достаточно. Заложив последний вираж около моей клетки, причем я отчетливо увидел желтую бирку в основании спинного плавника, большая белоперая проглотила крючок.

Этот маневр акула проделывает удивительно ловко. Идя на добычу, она не ускоряет и не замедляет движение, а как бы походя вдыхает облюбованный кусок, и тот исчезает в ее открытой пасти. Но если этот кусок сидит на крючке, который вонзается ей в глотку, акула судорожно дергается и стремглав бросается вперед, отчего крючок впивается еще глубже.

Я отчетливо представлял себе, как Поль следит за бегом лесы под визгливый аккомпанемент хорошо смазанной катушки. Не ощутив никакого сопротивления, акула сбавила ход, и Поль начал выбирать лесу — медленно, осторожно, следя за тем, чтобы не было слабины. Акула яростно забилась, она то колотила поверхность воды хвостом, то порывалась уйти ко дну. Остальные акулы следили за ней, держась в сторонке. Одна из них даже проглотила мясо, которое пленница отрыгнула, силясь избавиться от крючка. Они кружили словно стервятники в расчете на какую-нибудь поживу. Белоперая быстро теряла силы и все слабее сопротивлялась. Эта бестия оказалась малосильным противником. Во-первых, леса ограничивала ее подвижность и нарушала ток воды через жабры, отчего она задыхалась; вторая слабость акулы заключена в ее внутреннем строении. Внутренности акулы не поддерживаются ни связками, ни мышцами, опорой для них служит водная толща. Как только акулу извлекут из воды, тонкая кожа на брюхе растягивается и внутренние органы разрываются от собственного веса. Так что выловленная акула, даже если ее тотчас выпустят обратно в море и она уплывет прочь, обречена почти на верную смерть, потому что поврежденные органы уже не будут работать нормально. Но хотя акула быстро капитулирует (а это справедливо далеко не для всех видов), она достаточно живуча.

Возвратившись на палубу «Калипсо», я без особой радости смотрел, как расстается с жизнью наш старый враг. Куда подевалась его красота — он лежал обмякший, грязный, жалкий, по инерции отбивая привычный ритм ободранным хвостом. Агония акулы может затянуться на час и больше, и не один моряк жестоко поплатился за то, что неосторожно приблизился к хищнице. Огромная пасть еще долго продолжала хватать пустоту, перепачканное тело билось и трепетало. Каноэ выдернул метку и отнес ее в каюту моего отца. Бросив последний взгляд на издыхающую жертву, я последовал за ним. Мы сверились с нашими журналами, где было записано, когда и где помечены акулы, и установили, что данный экземпляр был нами помечен месяц назад в этом самом месте.

Всего мы собрали шестьдесят пять бирок, и в пятидесяти семи случаях получили такой же результат. Меченный нами вид явно был оседлым, во всяком случае часть года. Однако это наблюдение нельзя считать полноценным, ведь у нас не было данных, чтобы судить о поведении тех же акул в другие времена года. Лаборатории и другие научные учреждения, занимающиеся этим вопросом, разработали определенную методику мечения. Но это достаточно сложная и обстоятельная процедура, и у нас не было ни времени, ни средств, чтобы одолеть все трудности.

Определив один характерный для этих акул фактор — их оседлость, — мы вскоре подметили и второй — территориальность. Когда говорят, что у акулы есть своя территория, подразумевается, что какая-то часть рифа составляет ее единоличные угодья. Погружаясь в одном и том же месте, мы каждый день видели одних и тех же акул, которых обычно узнавали по шрамам. Впрочем, это не абсолютное правило, ведь ту же акулу можно видеть и на соседних участках рифа, а на ее территорию заходят другие акулы. Никаких конфликтов при этом не возникает, акула не изгоняет сородичей со своей территории, довольствуясь сознанием, что она здесь хозяйка. Мы установили то же самое для других рыб — групера, спинорога, мурены, некоторых крылаток. Крупная акула допускает на свою территорию других акул при условии, что они не выступают прямыми конкурентами. Им дозволяется добывать что сумеют подальше от глаз хозяйки, при ней они едят лишь остатки или все вместе расправляются с добычей, которая настолько велика, что хозяйке не под силу их отгонять. Если этот порядок нарушается, не миновать потасовки, о чем красноречиво свидетельствуют шрамы на коже акул. Правда, порядок, действующий на каком-то участке рифа, может быть поломан с появлением более сильного чужака. Подобно герцогу, усмиряющему менее властительных вельмож, большая океанская акула иной раз набрасывается на своих менее дюжих или более робких вассалов.

Вскоре после второго визита на Суакин мы вернулись к рифам вокруг острова Даль-Габ (в западной части Красного моря, у берегов Судана), чтобы продолжать опыты с мечением. Одновременно мы впервые применили систему связи, которая позволяла мне, находясь под водой, прямо разговаривать с моим отцом или любым другим человеком на мостике «Калипсо».

Сидя в большой клетке и держа наготове копье для мечения, Марсель Судр приманивал акул, бросая им куски рыбы. Я укрылся с кинокамерой в одноместной клетке напротив него. Вокруг нас водило хоровод полтора десятка акул двух видов. Несколько крупных Carcharhinus albimarginatus, остальные — юркие серые акулы. Я тотчас опознал местного владыку: это была старая белоперая с зияющей яминой сбоку на челюсти — следом давней раны. Она плавала степенно, и другие акулы явно ее остерегались. Мы не впервые встречались с ней, считали ее чуть не старым другом. Она наведывалась каждый раз, когда мы тут погружались. Несколько дней назад мы пометили ее; она рассердилась и пыталась нас укусить. В ней было что-то от бдительного, опытного, закаленного старого воина. Стоило какой-нибудь другой акуле покуситься на нашу приманку, как ветеран набрасывался на виновницу со скоростью и точностью ракеты, вынуждая ее отступить. Правда, иной раз нарушительница успевала проглотить кусок и уйти; тогда большая белоперая прекращала преследование и снова принималась ходить по кругу, не тратя понапрасну время на бессмысленную погоню.

В этой обстановке налаженного порядка мы приступили к мечению последних акул данной группы. Отснята кассета, я передал на поверхность, чтобы мне прислали новую. Получив сто двадцать метров свежей пленки, я начал регулировать экспозицию и наводку и вдруг на пределе видимости, метрах в пятидесяти, заметил какую-то темную массу. Одновременно мне бросилось в глаза, что акулы, которые последние полчаса все смелее подходили к нам, насторожились. Сперва я не понял, в чем дело, так как не связал их изменившееся поведение с появлением смутного силуэта. Но через несколько минут все стало ясно. Причина внезапного переполоха приближалась.

Я узнал одну из самых грозных глубоководных акул, трехметровую Carcharhinus longimanus, представительницу хорошо известного моему отцу и всем нам вида. Ее сопровождали по меньшей мере восемнадцать здоровенных лоцманов, это из-за них я не сразу рассмотрел акулу в мутноватой воде.

Если впечатление грубой силы у других акул смягчается красотой сложения и элегантностью их движений, то представители этого вида попросту ужасны. Неровная бурая окраска с беспорядочными пятнами смахивает на небрежный военный камуфляж. Тело более округлое, чем у других акул, огромные грудные плавники и закругленный спинной словно вымазаны по краям грязно-серой краской. Она плывет как-то порывисто, неровно, поворачивая туда и сюда широкое, словно обрубленное рыло. Маленькие глазки выражают жестокую непреклонность. Облачко лоцманов меняет очертания, они то разойдутся, то снова собьются в кучу в каком-то рваном, нервном ритме. Время от времени один из них отделяется от стаи, чтобы осмотреть какой-нибудь предмет, потом живо возвращается на место. На светлом брюхе акулы черными пятнами выделяются три прилипалы — две покрупнее, одна поменьше.

Неожиданно замечаю, что стало очень тихо. Собравшись с мыслями, понимаю, что просто я сам стал дышать медленнее, словно надумал притаиться. Марсель (нас разделяет полтора-два метра) тоже забыл про работу и следит за пришельцем. Большая белоперая акула исчезла, остальные мечутся, по-воровски сторонясь длиннокрылой. Акул, окруженных лоцманами, кто-то сравнил с «летающей крепостью», сопровождаемой истребителями; этот образ хорошо передает впечатление грозной силы, которой веет от зрелища, представшего нашим глазам.

Акула лениво кружила не меньше чем в пятнадцати метрах от наших клеток, но уже одно ее появление как бы отравило страхом этот уголок океана. Прошло еще несколько минут, прежде чем я наконец отреагировал. Я не собирался допускать, чтобы эта бестия сорвала нам работу, и сделал знак Марселю: продолжай. Появилась новая приманка, к ней метнулась небольшая акула, и Марсель сумел ее удачно пометить. Проверяя, сколько у меня осталось пленки в камере, я снова заметил длиннокрылую. Она как будто не обращала на нас внимания, даже отошла еще дальше. У Марселя больше не осталось рыбы, чтобы приманивать акул, поэтому остаток пленки я израсходовал как попало на задержавшихся поблизости хищниц.

Я уже хотел дать сигнал, чтобы нас поднимали, как вдруг меня окружила суетливая стая бело-черных лоцманов. Они покинули акулу, словно повинуясь некоему таинственному сигналу, и заметались вокруг меня, как мотыльки над пламенем. Внезапно большая океанская повернулась и с невероятной скоростью ринулась вперед. В одно мгновение она одолела пятнадцать метров и очутилась под кормой «Калипсо», успев по пути схватить у самой поверхности приемопередатчик подводного телефона в блестящем боксе. Кабель был чисто разрезан, словно огромными ножницами. Акула скорчилась и отрыгнула металлическую коробку, та быстро пошла ко дну, а длиннокрылая уже неслась на Марселя, который едва успел закрыть дверцу клетки. Хищница отскочила от клетки, будто рикошетирующая пуля, бросилась ко мне, схватила челюстями прутья моей клетки в каких-нибудь пятнадцати сантиметрах от моего лица и принялась остервенело трясти их. Мысленно я уже видел, как связывающая меня с поверхностью веревка обрывается и клетка тонет. Тогда мне останется лишь выходить наружу и всплывать без всякой защиты от рассвирепевшего врага. Но тут акула оставила в покое несчастную клетку, развернулась и ушла так же стремительно, как напала, сопровождаемая едва поспевающим за ней эскортом лоцманов.

Мне казалось, что я целую вечность провел не двигаясь и почти не дыша. До этой секунды я даже не успел испугаться. Марсель смотрел на меня, мой взгляд остановился на пышном венце из пузырьков воздуха вокруг его головы. Наконец клетка пошла вверх, и меня ослепил солнечный свет. Я выбрался из клетки, ощущая странное спокойствие, меня занимали какие-то пустяки вроде шва на моем гидрокостюме, бухты каната на палубе. Появление отца вернуло меня к действительности. Он следил по телевизору за всем, что происходило под водой, и смех его звучал сердечнее обычного…

Попозже в тот же день я снова ушел под воду, чтобы продолжить работу. Большая океанская акула на этот раз не показывалась. Я думал о ней с затаенной завистью. Одинокий охотник, молекула в необъятном океане, — но грозная молекула! — вернулся в свои владения. Другие акулы казались мне теперь мелюзгой, занятой какими-то пустяковыми дрязгами. Старина Carcharhinus albimarginatus вернулся, но и он уже не производил впечатления местного владыки, не больше чем отставной капрал, да еще с нашей биркой, напоминающей регистрационный номер на ошейнике.

Работая с акулами, мы снова и снова убеждались в том, что они делят между собой угодья. Нами установлено не только наличие местной иерархии, когда акулу, заправляющую, скажем, в южной части рифа, с трудом терпят в северной части, где властвует другая, — подтвердилось и то, что акулы предпочитают сохранять верность своей территории. Мы слышали про фирмы, которые специализировались на промысле акул: облюбуют участок, изобилующий акулами, а через два-три года — всё, популяции конец, и фирма разоряется. Нас заинтересовала эта версия, и мы решили ее проверить. Два дня занимались ловом у острова Гарб-Муюн в Фарасанском архипелаге. Под конец здесь осталось лишь несколько мелких белоперых длиной около метра, а всех крупных акул мы выловили благодаря искусству Поля Зуэна. Всего каких-нибудь одна-две мили отделяют крохотный островок Гарб-Муюн от других рифов и островов архипелага. И однако, сколько мы потом к нему ни возвращались, нам попадались только те акулы, которым мы сохранили жизнь во время предыдущих стоянок (мы узнавали их по меткам).

Из этого вовсе не следует, что сюда совсем не заходили другие акулы; они, конечно же, наведывались, однако возвращались на свою территорию. Мы уверены, что уцелевшие мелкие акулы быстро подрастут и вступят во владение этим рифом, поскольку наши эксперименты ослабили конкуренцию и на их долю приходится гораздо больше корма.

Не одну неделю трудились мы, стараясь проникнуть в тайны повседневной жизни местных селахий, и наши познания заметно расширились. Но недостаток времени вынудил нас прервать это исследование, и мы занялись другой стороной жизни акулы, решив хоть что-нибудь узнать о том, как она реагирует на человека.