Я затянул потуже петлю на щиколотках отца, легонько тронул его за плечо, отплыл назад метра на два и выбрал слабину. Он дернул ногами веревку, что означало «пошел», и в ту же секунду тихо застрекотала камера. Я поплыл прямо, постепенно наращивая скорость в меру своих сил. Оглянувшись через плечо, я совсем близко увидел два ярко освещенных иллюминатора и на их фоне — четкий силуэт моего отца, которого я буксировал ногами вперед в гущу подводной ночи. Темная вода была совсем теплой и полной светящихся частиц, которые прорезали мрак, словно падающие звезды. Часто и энергично дыша, я плыл с предельной скоростью, и когда оглянулся вторично, окна подводного дома были уже далеко. Но я еще различал движущиеся фигуры перед иллюминаторами. Новый рывок за веревку — я остановился; под маской у меня по лбу и носу сбегали капельки пота. Я повернулся, быстро снял петлю с ног отца, и мы поплыли обратно, к подводному селению «Коншельф-Два».

Ночью наша база издали напоминала космическую станцию из научно-фантастического романа. Разноцветные вращающиеся маячки справа обозначали контуры ангара для «ныряющего блюдца», в центре — главный комплекс «Морская звезда» с двумя обсервационными окнами, и внизу — глубоководную кабину. Кругом были разбросаны будки, в которых хранилось снаряжение для повседневных работ. Подводный дом покоился на песке на глубине одиннадцати метров, под коралловой стеной барьерного рифа в атолле Шаб-Руми, в южной части Средиземного моря. Нижняя кабина была подвешена в пятнадцати метрах ниже у вертикальной коралловой стенки в основании рифа. Продолговатое днище «Калипсо» над нами отражало зеленые и красные вспышки маячков. Мы поспешили вернуться под надежный кров главного дома.

Эксперимент «Коншельф-Два» был задуман для того, чтобы показать возможность работы обитаемых подводных станций. Он состоялся в 1963 году. Мы выбрали место с предельно суровыми условиями, подальше от всех центров снабжения. Если здесь, у пустынного суданского побережья, опыт удастся, можно будет достичь того же самого в любом уголке земного шара. Отряд из шести аквалангистов прожил месяц в главном подводном доме, а два океанавта провели две недели в нижней кабине. Профессиональные и непрофессиональные подводные пловцы, вошедшие в состав отряда, испытывали новые газовые смеси и целый день выполняли ту или иную работу под водой. В «Морской звезде» биологическая лаборатория под руководством профессора Весьера изучала экологию рифа и микроорганизмы. Исследования по программе «Коншельф-Два» включали также взаимоотношения между обитаемой станцией и естественной подводной средой.

Все подробности эксперимента фиксировались на кинопленке; из отснятого материала потом был смонтирован фильм «Мир без солнца». Как раз для съемки одного из эпизодов будущего фильма мы с отцом и ходили в описанную только что ночную вылазку. Первые кадры — окна дома крупным планом, а затем отход в темноту. Отец держал камеру, и я протащил его около ста метров ногами вперед. Эффект был таким фантастическим, что многие, видя эти кадры на экране, посчитали их инсценировкой. Нет, они были сняты на натуре, и я до сих пор помню, что я чувствовал, плывя в кромешном мраке, где — об этом расскажет отец — таились многочисленные акулы.

Месяц работы на морском дне помог нам лучше представить себе, как будут складываться отношения подводных колонистов с окружающей их средой, когда человек всерьез приступит к освоению шельфа. Естественно, нас больше всего занимала проблема взаимоотношений между будущими колонистами и акулами.

Проблема акул играла важнейшую роль в наших приготовлениях, и, как всегда, когда имеешь дело с акулами, все вышло иначе, чем мы предполагали. Недаром акулы были одной из самых популярных тем на борту обоих судов и в подводных обителях у Шаб-Руми.

— Куда подевались все здешние акулы? — спросил однажды Альбер (Бебер) Фалько во время подводного обеда в «Морской звезде». — Я обследовал рифы у суданского побережья на восемьдесят с лишним миль и всюду видел акул. Особенно много их было здесь, у Шаб-Руми. Я даже сомневался, стоит ли предлагать это место для эксперимента. И в первые недели, пока мы ставили дома, акулы нас без конца беспокоили. Куда же они подевались теперь?

— Они здесь, Бебер, никуда не ушли, — ответил я. — Ты сам вчера видел несколько штук у Южного мыса. Кьензи передает, что видит их каждый раз, когда идет на погружение из «Нижней кабины». И когда я с катера слежу за ночными погружениями, я всегда беспокоюсь, потому что вижу акульи плавники в какой-нибудь полусотне метров от фонарей аквалангистов.

— Здесь та же история, что на всех акульих промыслах, — заметил Дюма. — Все, кто рассчитывали сколотить себе состояние на акулах, будь то в Южной Африке или Австралии, в Таджурском заливе или у Дакара, рано или поздно вынуждены были сдаваться. Месяц-другой берут сказочные уловы, а потом вдруг акулы исчезают. И в Джибути было так же. В 1930 году море там кишело акулами, но как только порт начал расширяться, все они ушли куда-то…

Мне доводилось лично встречаться со знаменитым охотником на акул капитаном Янгом, написавшим классическую книгу об акулах, и с двумя замечательными женщинами — Анитой Конти и ее подругой Пакереттой, которые организовали крупную фирму по промыслу акул в Конакри. Все они говорили мне, что акулы быстро смекают, в чем дело, и уходят из районов промысла.

Правда, здесь, у Шаб-Руми, мы с самого начала старались возможно меньше нарушать естественный ритм жизни рифа. Я запретил подводную охоту, мы даже лов рыбы с поверхности свели к минимуму. Когда нам нужна была рыба, отправляли лодки за пять миль от рифа. Часто мы подкармливали мурен, окуней, спинорогов и даже барракуд. Мурены ели у нас из рук. Спинороги метали икру у самого входа в наши подводные дома; одного из них наш подводный кок Пьер Жильбер совсем приручил. Несмотря на то что мы все время плавали туда и обратно, в каких-нибудь десяти метрах от нашего поселка, в трещинах, продолжал ночевать злющий касабе (Chloroscombrus chrysurus). Нас признала даже огромная барракуда, которую мы прозвали Жюлем. Мы рассчитывали, что акулы тоже останутся на месте, и запаслись всем необходимым, чтобы изучать их поведение без риска для себя и опасности для них.

Но акулы, как говорится, не клевали ни на какие приманки. Даже соблазнительное зрелище живой рыбы в хрупких полиэтиленовых садках не прельщало их. Они предпочитали держаться на почтительном расстоянии. Конечно, мы знали, что они где-то тут, недалеко, просто круги, которые они описывали, огибая дома, стали шире. На нашу территорию акулы заходили только украдкой, да и то по ночам.

В полукилометре от подводного селения, возле южной оконечности атолла Шаб-Руми, по-прежнему можно было увидеть много пелагических рыб и акул. Одна из них, крупная тигровая акула, явно была старожилом. Она считала Шаб-Руми своим домом и ходила вокруг нас каждый раз, когда мы вторгались в ее владения. (Филипп уже рассказывал о ней: это она несколько дней не решалась проглотить испорченное мясо, которое мы выбросили на ее участке.)

На третьей неделе эксперимента «Коншельф-Два» мы решили собрать геологические образцы на рифе с разной глубины.

Арман Давсо вооружился маленькой кувалдой и зубилом, я взял подводную кинокамеру, чтобы снимать его, Филипп захватил две запасные камеры, и мы пошли. Редко приходилось нам идти вниз так быстро, как в этот раз, ведь надо было не отставать от Давсо, который погружался как топор из-за тяжелого молота. Слева промелькнула «Морская звезда», затем справа — «Нижняя кабина». На глубине сорока пяти метров отвесная коралловая стенка упиралась в серый песчаный откос, который тянулся около тридцати метров до второго обрыва. Здесь, на самом краю подводной ступени, стояло одно из наших пяти малых «акулоубежищ» для океанавтов, связанное сигнальной системой со штабом в «Морской звезде». Мы очень тщательно устанавливали и испытывали эти «акулоубежища», но воспользоваться ими так и не пришлось.

На глубине семидесяти метров мы остановились. Наведя объектив на большую коралловую глыбу, я нажал спуск, и Давсо принялся долбить глыбу кувалдой. Глухой звон нарушил безмолвие пучины. И чуть ли не в ту же секунду я увидел в видоискателе двух больших белоперых акул. Они появились из голубой толщи и ринулись прямо на стоявшего к ним спиной Давсо. Я крикнул в загубник, но Давсо не услышал меня и продолжал стучать кувалдой. Тогда Филипп, выполняя роль телохранителя, поплыл навстречу акулам. Они медленно изменили курс, прошли мимо Давсо, покружили около нас и исчезли так же внезапно, как появились. При всем желании мы просто не успели бы укрыться в «акулоубежище». Громкий стук привлек акул так же, как их привлекают взрывы, но решительные действия Филиппа смутили бестий.

Как только были взяты нужные образцы, мы пошли обратно, не спуская глаз с массивной фигуры Давсо, который карабкался вверх по скале, словно альпинист. И только на борту «Калипсо» Арман услышал от нас, какое зрелище он упустил из-за своего усердия.

Похоже, что акулы избегают тех мест, где развивает свою деятельность человек, подобно тому как тигры в Индии сторонятся городов и деревень. Из этого следует, что обитаемым подводным станциям, которых, несомненно, будет все больше, нечего опасаться акул. Но почему же, спрашивается, акулы уходят, ведь человек — новичок в океане и они его совсем не знают? Мне видится тут связь с явлением, которое мы часто наблюдали в открытом море, — я подразумеваю стаи грозных океанических акул, идущих на почтительном расстоянии за китами и дельфинами. Может быть, акулы как-то отождествляют нас с этими морскими млекопитающими? Если моя догадка верна, акулы без колебаний нападут на человека, который плывет один или попал в беду, однако предпочтут держаться на почтительном расстоянии от наших коллективных установок.

…Было уже 9 часов вечера, пора заканчивать обмен мнениями об акулах, прощаться с океанавтами — хозяевами «Морской звезды» и возвращаться на «Калипсо». В кабинке для переодевания Дюма, Фалько и я облачились в гидрокостюмы. Я предложил моим товарищам сделать обход нашего подводного поселка, прежде чем подниматься на поверхность.

Вода во входном люке плескалась, словно в маленьком бассейне. Один за другим мы опустились в люк и оказались висящими во мраке. Нас окружали стальные прутья — ограждения против акул; включив герметичные фонари, мы выплыли из этой большой клетки, которая в общем-то оказалась ни к чему, поскольку акулы ушли.

Сначала мы не спеша подплыли к ангару «ныряющего блюдца». Проникнув внутрь нашего подводного гаража, я высунул голову из воды. Маленькая подводная лодка была на месте, и красный сигнал на пульте говорил о том, что идет зарядка аккумуляторов. Закончив осмотр ангара, мы вернулись в море. Коралловый шельф обрывался крутой ступенькой, и вот мы уже различаем вертикальный цилиндр «Нижней кабины», стоящей на глубине двадцати шести метров. Подойдя к ней, я заглянул в иллюминаторы. Кьензи и Портлатен выключили свет — очевидно, решили поспать, несмотря на жару и высокую влажность внутри кабины.

Я немного поколебался, прежде чем идти дальше вниз. В это время ночи от узких лучей наших фонариков было мало проку, и чернота под нами казалась средоточием всяческих ужасов. Мы погрузились до подножия скалы и пошли вдоль следующей ступени на глубине сорока пяти метров до глыбы черного коралла, где стояло, напоминая огромную ловушку для лангустов, «акулоубежище» номер один. Кажется, там впереди чей-то длинный силуэт и отливающий зеленью глаз? Мы повернули обратно и начали восхождение по скале. Около наших четырех кубических садков парила стайка ярких рыб. Над нами, несколько мористее, виднелся тусклый огонек. Он привел нас к «Калипсо». Под кормой, подле трапа, по которому мы поднимались на борт, висел натянутый железным грузом десятиметровый конец. Во избежание кессонной болезни нам полагалось выждать здесь сорок минут, держась в темноте за веревку, в обществе барракуды Жюля, который отнюдь не отличался тихим нравом.

…«Калипсо» стоит на якоре чуть юго-западнее острова Сокотра, расположенного в северной части Индийского океана, недалеко от Аденского залива. Глубина здесь около ста метров. Вахтенный офицер Анри Пле докладывает мне, что «блюдце» готово. Несмотря на жару, надеваю свитер: внизу будет прохладно. «Блюдце» покоится в своей люльке на корме. Мы с Фалько взвешиваемся на медицинских весах, полученные цифры записывают мелом на черной доске. Арман Давсо подводит итог и решает добавить немного воды в балластную цистерну «блюдца». Эта добавка обеспечит маленькой подводной лодке приблизительное равновесие.

Мы с Фалько втискиваемся в «блюдце». Пока он тщательно задраивает люк, я налаживаю подачу кислорода, включаю воздухоочистительную систему, проверяю аккумуляторы и давление масла, снимаю показания гироскопического компаса. Затем я сверяю наши часы, и Фалько включает магнитофон. После этого он докладывает механику «блюдца» Жаку Ру, что все в порядке. Мы вытягиваемся ничком на поролоновых матрасах, длина которых рассчитана так, что голова наблюдателя оказывается как раз перед иллюминатором. Внутри «блюдца» стоит негромкий, ровный гул, как на заводе. Одни моторы работают непрерывно, другие автоматически включаются и выключаются под щелканье реле. Управляемый Морисом Леандри гидравлический кран извлекает «блюдце» из люльки. Несколько секунд мы плавно качаемся в воздухе, но вот «блюдце», подчиняясь опытной руке Мориса, мягко, с чуть слышным всплеском, словно шелк прошелестел, ложится на воду.

Почти сразу замечаю двух акул, которые кружат неподалеку от нас. Христиан Бонничи, провожающий «блюдце» под воду, выполняет обычные операции, не спуская глаз с акул. Сперва протирает плексигласовые иллюминаторы, потом по сигналу Фалько забирается на крышу «блюдца», чтобы отключить телефон и отцепить последний нейлоновый линь, соединяющий нас с внешним миром. Медленно начинаем погружаться. Эхолот четко рисует кромку рифа на глубине девяноста метров. Несколько минут, и мы уже приземляемся на серой площадке, выстланной илом и щебнем. Фалько сбрасывает 25-килограммовую чушку, обеспечившую погружение, и для полного равновесия откачивает несколько литров воды. Затем он пускает наш главный движитель — двойной водомет, сопла которого выбрасывают назад мощные струи воды, — и мы идем на юг, где склон всего круче.

Глубина сто метров, здесь проходит четко обозначенный рубеж между склоном и обрывом. Как и в Красном море, видим нависающий над обрывом «тротуар». До наших работ никто не знал об этом «тротуаре», его не обнаруживали никакие приборы, никакие, даже самые чувствительные эхолоты. Речь идет о строго горизонтальном карнизе шириной от двух до десяти метров, который окаймляет все гряды, все рифы, все острова и затопленные вулканы на глубине сто десять — сто двадцать метров. Наше открытие, сделанное исключительно благодаря «блюдцу», позволяет предположить, что таким был уровень моря во время одного из великих ледниковых периодов много тысяч лет назад.

Вплоть до этого места нас сопровождают две акулы, но, когда мы начинаем медленно идти вниз вдоль отвесной стены, они отстают. На голой каменной стене все меньше признаков органической жизни. Кое-где видим горгонарии, известные также под названием веерных кораллов, попадаются мшанки и мелкие ракообразные, но рыб почти нет.

На глубине около ста сорока метров погружение прекращается, «блюдце» застывает на границе между двумя слоями воды, словно оно легло на дно.

— Термоклин, — замечает Фалько.

Здесь проходит рубеж между теплым поверхностным слоем и более холодной глубинной водой, а чем вода холоднее, тем она плотнее, вот она нас и держит. Можно сразу продолжить погружение, добавив немного воды к нашему внутреннему балласту, но мы предоставляем самой природе внести поправку за счет охлаждения корпуса «блюдца». Температура понижается с тридцати двух до двадцати пяти градусов. Фалько надевает свитер. И вот уже сила тяжести снова увлекает нас вниз.

На глубине двухсот шестидесяти метров пустынная вертикаль кончается. Скала изборождена широкими трещинами, они кишат красными рыбинами весом до двух с половиной — трех килограммов, попадаются и здоровенные груперы. Приземлившись на уступе шириной около десяти метров, делаем остановку, чтобы рассмотреть окружающую нас фауну. Камни усеяны причудливыми ракообразными длиной около двадцати сантиметров, которые помахивают клешнями почти такой же длины. За стаями креветок и не рассмотришь стенки обрыва. Незнакомые нам рыбы выходят из несчетных нор, словно желая рассмотреть нас поближе. Одни ярко-красные, другие — в розовато-лиловую и желтую крапинку, третьи — в коричневую и белую вертикальную полоску. А ровное дно — ил и детрит, — насколько хватает глаз, покрыто тысячами, миллионами крабов.

Снова пустив водометы, идем вдоль подножия скалы на восток. Куда ни погляди, грунт устилают копошащиеся, брыкающиеся, переплетенные между собой крабы величиной с кулак. Это массовое скопление явно связано с брачной порой. Почти целый час мы с Фалько скользим над этим живым ковром, иногда ненадолго останавливаясь, чтобы понаблюдать за повадками крабов.

Вдруг Фалько восклицает:

— Глядите, капитан! Налево! Вон там, вдали!

Прильнув к иллюминатору, напрягаю зрение. Из пучины в нашу сторону медленно поднимается какой-то неясный силуэт… Акула, но какая акула — огромная до неправдоподобия.

Идет прямо на «блюдце», как будто ослепленная нашими фарами. Пораженный чудовищными размерами, в первую минуту не могу даже ее опознать. Она, наверное, вдвое длинней нашей маленькой подводной лодки и весит не меньше полутора тонн. Чудовище закладывает широкий вираж вокруг нашего «блюдца». Но оно неточно рассчитало курс, и нас сотрясает мощный удар хвоста. Конечно, нам за стальной броней ничего не грозит, и все-таки не очень-то приятно, когда тебя на глубине почти трехсот метров теребит такой исполин.

Огромная бестия продолжает кружить в свете наших прожекторов. Невольно любуюсь ее мощью и грацией — сила быка в соединении с гибкостью змеи. Различаю по бокам головы по шести жаберных щелей, это помогает мне опознать Hexanchus griseus, которую иногда называют коровьей акулой. Шестижаберную акулу наблюдали очень редко, очевидно потому, что она держится на большой глубине, лишь иногда поднимаясь к поверхности. Глядя на этого исполина, невольно сопоставляю его с двумя другими великанами, которые превосходят его размерами, — китовой акулой и гигантской акулой. Они тоже редко появляются на поверхности, а остальное время проводят в неведомых глубинах, и об этой стороне их жизни практически ничего не известно. Не исключено, что загадочные ямы в донном иле, много раз зафиксированные нашими глубоководными автоматическими фотокамерами на дне Средиземноморья, на глубине двух с половиной тысяч метров, — след их деятельности.

Шестижаберная довольно долго ходит вокруг нас, это позволяет нам снять ее. Вот она опять толкает «блюдце» — должно быть, нечаянно; во всяком случае после этого столкновения акула, словно испугавшись, сильно взмахивает хвостом и исчезает в темной пучине. Увы, ее глубоководное царство пока что недосягаемо для «ныряющего блюдца». Задержавшись на краю второго уступа, мы с Фалько направляем лучи фар в пустоту внизу, надеясь еще раз приманить исполина. Полчаса тщетного ожидания, и Фалько сбрасывает 25-килограммовый груз, и мы идем вверх. Через двадцать минут «Калипсо» извлекает нас из воды.

Но еще много недель мы с Фалько вспоминаем и грезим об этом необычном погружении и о нашей встрече с шестижаберной акулой, властелином пучин, в которые нам пока доступа нет.

Не всегда сосуществование акул и подводных колонистов протекает так уж мирно. Это наглядно подтвердил один драматический эпизод, который произошел около рифа Шаб-Араб в Аденском заливе.

«Калипсо» стояла на якоре у крайней северной оконечности рифа, он здесь отвесно обрывается на глубину около трехсот метров. Мы с Фалько решили совершить ночное погружение в «ныряющем блюдце». Как только его спустили на воду, мы увидели в лучах наших фар крупных акул. Чем глубже, тем больше их становилось, и вскоре вокруг «блюдца» собралось не меньше четырех десятков хищниц. В их поведении была заметна повышенная активность. Мы посадили «блюдце» на илистый грунт на глубине около ста двадцати метров, чтобы провести положенный контроль приборов и отрегулировать плавучесть, прежде чем продолжать рекогносцировку. Надежно защищенные металлическим корпусом, мы видели через иллюминаторы кружившие совсем рядом зловещие силуэты. Волшебный и редкостный спектакль! К сожалению, кинокамеры «блюдца» могли запечатлеть лишь маленькие фрагменты этого безумного хоровода. Мы решили вернуться на поверхность и организовать погружение кинооператора с «акулоубежищем», чтобы он снял вместе эту небывало многочисленную акулью орду и наших подводных пловцов.

Через полчаса, укрепив на клетке мощные светильники, ее опустили на воду — как обычно, без людей — и погрузили на глубину тридцать метров. Кинооператор Пьер Гупиль, его ассистент Пьер Дюхальд и два аквалангиста — Христиан Бонничи и Раймон Коль — пошли следом, вооруженные камерами и дубинками. Ярко освещенная клетка служила отличным ориентиром, и они быстро направились к ней, не испытывая особого страха. На полпути в лучах своих светильников они увидели зеленые блики — глаза полутора десятков акул. Подводники спокойно приступили к съемкам, но орда тотчас затеяла хоровод вокруг них. Кольцо акул становилось все уже, а численность их возрастала. Скоро на небольшом участке их собралось не меньше семи десятков. И аквалангисты вдруг поняли, что сейчас надо думать не о съемках, а о самообороне.

Перед Гупилем стояла непростая задача. «Акулоубежище» вмещало только троих, значит, четвертый останется один во власти хищной орды. Гупиль несколько раз посигналил наверх, чтобы клетку поднимали на «Калипсо», потом схватил своего ассистента, наименее опытного аквалангиста, и толкнул его внутрь «акулоубежища». После этого Гупиль, Бонничи и Коль примостились на клетке сверху и сели спина к спине, готовые отбивать атаки.

Акулы тотчас прекратили хоровод и, явно сознавая свое численное превосходство, совсем по-волчьи ринулись вперед, прямо на людей. Подводники отбивались чем попало — дубинками, камерами, светильниками. Между тем на «Калипсо» еще не поняли, какая опасная возникла ситуация.

После сигналов Гупиля аквалангист, управлявший лебедкой, решил поднимать клетку не спеша, чтобы лучше проходила декомпрессия. Чем ближе к поверхности, тем яростнее атаковали акулы, но все же тройке каким-то образом удавалось их отгонять. Вся группа вернулась на борт невредимой. А рассвирепевшие убийцы затеяли такую пляску, что поверхность моря казалась изрытой штормом.

Не успел Гупиль прийти в себя после шока, как тут же предложил совершить новое погружение, но вдвоем, и забраться в клетку еще над водой. Мол, «ныряющему блюдцу» акулы не страшны, так лучше снять среди хищниц сам аппарат, чем рисковать жизнью людей. Его идея нам понравилась, мы переставили светильники на клетке, и Пьер Гупиль вместе с Даниелем Томаси заняли места в «акулоубежище», где им ничто не угрожало. Мы с Фалько погрузились в «блюдце» на глубину около двадцати пяти метров, прямо в гущу акул. Естественно, на этот маневр понадобилось некоторое время, и когда «блюдце» наконец подошло к «акулоубежшцу», мы с удивлением увидели, что Гупиль и Томаси, бросив кинокамеры, затеяли в клетке какой-то нелепый танец. Они скакали, прыгали и били себя ладонями по лодыжкам. А вокруг них, отчетливо видимые в ярком свете прожекторов, метались тысячи белых комочков — ну прямо стая комаров или мотыльков, окруживших фонарь в саду летней ночью. Силуэты людей в «акулоубежище» судорожно извивались во все стороны, словно наши друзья вдруг потеряли рассудок. Кинокамеры и акулы были забыты. Ни Фалько, ни я не могли понять, что происходит. Но вот клетка пошла вверх, и стало очевидно, что на палубе второй раз за эту ночь прозвучал сигнал тревоги.

Через полчаса «блюдце» вернулось в свою люльку на борту «Калипсо». На корме — никого, но на палубе заметны следы крови. Я ринулся в офицерскую кают-компанию: Гупиль и Томаси с искаженными болью лицами лежали на столах, и их лодыжки были обмотаны бинтами. На полу, на столах, даже на переборках алели пятна крови. Доктор был озадачен и сильно встревожен. Мы услышали, что наши друзья, едва войдя в воду, были атакованы полчищами «морских москитов» — совсем крохотных, почти не видимых простым глазом равноногих ракообразных, которые свирепостью вполне могут сравниться со знаменитой амазонской пираньей. Клешни этих малюток отщипывают маленькие кусочки кожи. Наши товарищи потеряли по четверти литра крови каждый.

Неопреновые гидрокостюмы в общем-то надежно защищали Гупиля и Томаси, оставалась открытой лишь узкая полоска кожи между резиновыми ластами и штанами. Пока клетку поднимали наверх, друзья были настолько поглощены схваткой с мини-чудовищами, что им было совсем не до ходивших кругом акул. А тут еще Морис Леандри, дежуривший на лебедке, остановил клетки в нескольких метрах от поверхности для обязательной пятиминутной декомпрессии.

Гупиль рассказывал мне:

— Во время этой остановки «москиты» меня так извели, что я готов был открыть дверцу и выйти наружу к акулам…

После эксперимента «Коншельф-Два» в Красном море мы вернулись в родную гавань, накопив немало данных об акулах и обитаемых подводных станциях. Можно было более конкретно думать о будущих поселениях на дне моря и о том, как будут складываться отношения между людьми и акулами.

Не откладывая в долгий ящик, мы начали готовить эксперимент «Коншельф-Три», в котором океанавты должны были провести двадцать семь дней на глубине ста десяти метров в Средиземном море. Опыт должен был начаться только через два года, но мы сразу же приступили к разработке долгосрочной программы, занимались конструктивной частью, физиологией, прикидывали, какие подводные работы можно осуществлять.

В Марселе были созданы установки, позволяющие моделировать погружение до глубины полутора тысяч метров. В таких камерах можно определить разумные пределы погружения с газовой смесью гелий — кислород, а также проверить сложные комплексы приборов, необходимые для глубоководных шельфовых станций будущего.

Был разработан проект совершенно автономной 300-тонной подводной лодки на десять человек, способной служить кочующей базой для четырех океанавтов, работающих на глубинах до шестисот метров. Этот передвижной подводный дом, получивший название «Аргиронет», уже строится.

Мы представили в ЮНЕСКО проект Международного центра подготовки ученых-океанавтов, который был одобрен Межправительственной океанографической конференцией.

Рассматривались возможности применить подводные дома для таких дел, как разведение рыбы, добыча руды, разведка и добыча нефти, геологические и биологические наблюдения и исследования. Даже для отдыха и развлечения.

Выработана долгосрочная программа формирования человека-амфибии — Гомо акватикус.

Перспективы обитаемых станций на шельфе и глубже почти неограниченны. Разумеется, я отнюдь не думаю, что люди когда-нибудь вовсе переселятся на дно моря; мы слишком зависимы от своей естественной среды, и вряд ли возникнут веские причины, чтобы отказаться от всего, что нам так дорого: от солнечного света, свежего воздуха, лесов и полей.

Однако в науке и в промышленности неизбежно будет множиться число важных проблем, требующих временного пребывания больших коллективов под водой для многомесячной работы на морском дне. Обреченные декомпрессией на долгое заточение, подводники нуждаются и в медицинском обслуживании, и в развлечениях, как это бывает, скажем, с разведчиками нефти, которые на полгода уходят в пустыню. Понадобятся мощные сооружения и огромные капиталовложения. Но до тех пор надо еще разрешить целый ряд проблем. И одна из них — защита от акул.

У нас сложилось впечатление, что акулы предпочитают уходить из районов, где сооружаются подводные дома. Но мы уверены, что они уходят недалеко. Взрывы и другие звуки — лязг, звон — могут привлечь их обратно в обитаемый район. К тому же нельзя поручиться, что акулы, преодолев свой страх, через некоторое время не пойдут большими стаями в атаку на изолированные малочисленные группы подводников. Нужны еще исследования и исследования. При этом полезно принять в качестве рабочей гипотезы, что мир рыб вообще и акул в частности — не столько зрительный мир, сколько мир звуков и волн сжатия. Смотришь, окажется, что в малоизученном диапазоне частот найдутся не только такие, которые привлекают акул, но и такие, которые будут отгонять их от подводных поселений.