Глава одиннадцатая
Разгул браконьеров

К январю 1977 года Дядюшка Берт претерпел полную трансформацию, став властным предводителем группы, завоевавшим безграничное доверие и уважение всех ее членов. На это превращение потребовалось около восьми лет. Дядюшка Берт приобретал опыт в многочисленных встречах с другими группами и серебристоспинными одиночками, улаживая споры, возникавшие в группе; его возмужанию также способствовала возросшая ответственность за собственных детенышей и отпрысков скончавшегося Уинни. В канун десятилетия исследований в Карисоке в группе 4 насчитывалось одиннадцать членов. За эти годы в ней умерло восемь животных, пять молодых самок покинули группу, родились шесть детенышей и к группе присоединились две гориллы — самка и самец.

Приход в группу черноспинного Битсми, которому в то время было около десяти лет, не переставал удивлять меня. В целом группа оказала ему холодный прием, за исключением разве молодежи, особенно восьмилетнего Тигра, сына когда-то главенствовавшей самки и бывшего серебристоспинного вожака. До появления Битсми Тигр и Диджит, превратившийся в зрелого серебристоспинного самца, выполняли функцию стражей группы 4, располагаясь, как правило, по периферии, и охраняли ее от людей и горилл, пытавшихся войти с ней в контакт. Битсми, однако, никогда не проявлял рвения к караульной службе. Его не связывали родственные узы с кем-либо из группы 4, и он не пытался способствовать ее стабилизации или защите от опасностей.

Мачо, взрослая самка, когда-то ушедшая из группы, а затем вернувшаяся в нее, стала наконец полноправным членом. Ее сын Квели, которому в начале 1977 года минуло восемнадцать месяцев, пользовался особым расположением отца, Дядюшки Берта, и был, пожалуй, самым жизнерадостным и подвижным детенышем из тех, за кем мне когда-либо доводилось наблюдать. Как и Поппи в группе 5, сородичи наперебой приглашали Квели поиграть с ними или получить ласку.

Однажды солнечным теплым утром я вышла на группу, когда она загорала в седловине на небольшой лужайке, окруженной холмами. Шум, вызванный моим приближением, заставил Дядюшку Берта резко приподняться. Узнав меня, он приветливо заурчал и с блаженным видом снова улегся на солнцепеке с выражением глубочайшего удовлетворения на лице. Мимо меня прошла Мачо, окинула доверчивым добрым взглядом и легла рядом с мужем. Возбужденный Квели был в слишком игривом настроении, чтобы угомониться и расположиться рядом с родителями. Он по-пластунски пополз ко мне, выпятив зад с белым хвостиком. Через пару секунд он буквально уперся в меня глазками, защекотал лицо усами и стал обнюхивать волосы. Он потянул меня за одежду и рюкзак и кубарем скатился назад к Дядюшке Берту, сверкая в воздухе пятками. Затем он с таким же проворством оказался на Мачо и решил пососать ее грудь. Мачо нежно обняла сына, и довольная парочка закудахтала от удовольствия, одаривая друг друга умилительными улыбками.

Тигр, до этого шаливший с Битсми с краю, вернулся к семейству и, как обычно, свернулся калачиком рядом с Дядюшкой Бертом. Со временем Тигр сблизился с ним больше, чем кто-либо другой из группы 4. Эти, по всей видимости, единокровные братья нередко затевали долгие игры и ухаживали друг за другом. А январский день был слишком жарким для активной деятельности. Постепенно все члены семейства, за исключением Диджита, как всегда стоящего на посту поодаль от группы, захрапели, уютно расположившись по кругу. В этот момент я ни за что бы не променяла это место ни на какое другое в мире, так хорошо мне было с моими гориллами на солнце в уединенном уголке седловины.

Тридцать минут прошли в тишине, нарушаемой лишь жужжанием пчел, как вдруг мне показалось, что с вершины ближайшего холма донесся свист. Дядюшка Берт, находившийся до этого в такой глубокой дреме, что его нижняя губа отвисла до самой ключицы, внезапно присел и уставился в направлении долетевшего звука. Глаза, уши и нос вожака настроились, словно антенны. Его тело на целых пять минут оцепенело. Диджит, отдыхавший на склоне, нависшем над группой, медленно пополз в сторону свиста. Тигр принял серьезный вид, отошел от Дядюшки Берта и последовал за Диджитом. В течение следующего часа не было слышно ни малейшего звука. Дядюшка Берт расслабился, но увел группу на кормежку в направлении, противоположном тому, откуда донесся свист.

Уверенность, с какой группа направилась на кормежку, успокоила меня, и я решила пуститься в долгий путь обратно в лагерь. Через двадцать минут я увидела браконьера, бежавшего по лугу с копьем, луком и стрелами, поднятыми высоко над головой. Подобно антилопе, он буквально скользнул по поверхности травы и углубился в лес, где его ожидали остальные браконьеры с собаками. Я бросилась за ними со всей скоростью, на которую только была способна. Очутившись в лесу, я спряталась и, подражая браконьерам, стала посвистывать в надежде, что охотники с собаками соберутся около меня. Однако, заметив Ньирамачабелли, они пустились наутек.

Вернувшись в лагерь после бесплодной погони, я попросила Иэна Редмонда и прекрасного следопыта Рвекелану выйти на след браконьеров в том месте, где я его оставила, а сама отправилась к группе 4, чтобы убедиться в ее безопасности. Идя по следу браконьеров, я убедилась, что услышанный мной и гориллами свист исходил именно от них. Они двигались вдоль недавно установленных ловушек и вышли на вершину холма рядом с тем местом, где гориллы расположились на дневной отдых. Браконьеры закололи копьем дукера и свежевали его, когда я вышла на луг. Этим и объяснялось открыто вызывающее поведение браконьера, пытавшегося, и не без успеха, отвлечь мое внимание от забитой антилопы. Убедившись в том, что гориллам ничто не угрожает, я уничтожила все расставленные браконьерами ловушки и повернула к лагерю. Скоро в лагерь вернулись и Иэн с Рвекеланой, притащившие с собой останки шести убитых дукеров, копья, луки, стрелы и трубки для гашиша, отобранные у браконьеров.

Лето 1977 года было поистине идиллическим временем для группы 4, мирно передвигавшейся по всей западной части седловины без угроз со стороны браконьеров или других групп горилл. Эти радостные безоблачные дни были заполнены до предела: игры и кормежка чередовались приемом солнечных ванн. В одной из случек с Диджитом между августом и сентябрем Симба забеременела. Молодая самка сразу же прекратила свои приставания к нему, стала меньше общаться с другими животными, уделяя больше времени кормежке, как и подобает будущей матери. Диджит вернулся к исправному несению караульной службы, иногда располагаясь для этой цели метрах в тридцати от группы 4.

В тот год мы с Иэном Редмондом и другими сотрудниками лагеря чаще выходили патрулировать территорию седловины и дольше находились в контакте с группой 4, особенно с тех пор, как она все больше удалялась от безопасных склонов горы Високе.

Восьмого декабря 1977 года, когда я приближалась к группе, то первым, кого я увидела, был съежившийся расстроенный Диджит, восседавший на некотором удалении от группы. Я решила немного побыть с ним и поурчать вместе. С тех пор как он оплодотворил Симбу, молодой самец снова как бы утратил смысл жизни. Мне захотелось сделать несколько снимков, хотя Диджит сидел в тени и выглядел довольно мрачным. Немного погодя он отправился на кормежку. Покидая меня, он на мгновение лукаво улыбнулся и похлопал меня ветками по спине в знак прощания, как делал это и раньше.

Я вышла на группу и увидела Дядюшку Берта в позе сидящего Будды в окружении Мачо, Флосси и резвящейся детворы. Августа, расположившаяся ближе всех к отцу семейства, увлеченно хлопала себя по пяткам. Квели раскачивался из стороны в сторону, как пьяный матрос, на подгибающихся ногах между мной и гориллами, прищурив глаза и криво усмехаясь. Для полной картины сплоченной семьи не хватало лишь Диджита.

Приближался рождественский период с сопутствующим ему усилением деятельности браконьеров в парке. То беспокойство, которое я обычно испытывала в преддверии праздников, на сей раз несколько облегчалось тем, что нашим патрулям удалось конфисковать у браконьеров немало оружия и уничтожить уйму ловушек. Однако нехватка людей и средств означала, что мы могли за один выход обследовать лишь незначительную часть обширной седловины. Поэтому наши регулярные патрули постоянно меняли зоны осмотра.

Первого января 1978 года Немейе вернулся в лагерь довольно поздно и объявил, что ему не удалось найти группу 4. Ее след был затоптан многочисленными следами буйволов, слонов, браконьеров и собак. Он также с тревогой добавил, что на тропах обнаружено большое количество крови и жидкие экскременты горилл. Несмотря на явные признаки присутствия браконьеров с собаками, Немейе проявил изрядное мужество, упорно идя по следам группы 4 целых три с половиной километра по пути их бегства обратно на склоны горы Високе. На следующий день наша четверка, Иэн Редмонд с Немейе и я в сопровождении Каньяреганы, нашего завхоза, на рассвете вышла из лагеря, чтобы обследовать по возможности большую часть седловины в поисках каких-либо следов.

Вскоре Иэн обнаружил изувеченный труп Диджита, лежавший в окровавленных примятых зарослях. Голова и руки Диджита были отрублены, а на теле виднелось множество ран от ударов копьями. Иэн с Немейе оставили труп и отправились разыскивать нас с Каньяреганой в другой части седловины. Они хотели оповестить меня о случившемся до того, как я сама наткнусь на труп Диджита.

Случается, что отказываешься верить фактам, настолько непосильным оказывается их давление. Когда я слушала трагический рассказ Иэна, перед моим мысленным взором прошла вся жизнь Диджита, начиная с первой встречи десять лет назад, когда он был крохотным неугомонным комочком черной шерсти. Услышав жуткую новость, я ужасно расстроилась.

Как выяснилось, Диджит, выполнявший столь важную для своего семейства роль стража, 31 декабря 1977 года был убит браконьерами на своем боевом посту. Диджит получил пять смертельных ран, нанесенных копьями, и тем не менее ему удалось задержать шесть браконьеров с собаками и дать своей группе, включая беременную Симбу, уйти под прикрытие склонов Високе. Он дал последний бой в гордом одиночестве, проявив необычайное мужество. Перед смертью он убил одну из собак браконьеров. Я пыталась не думать о том отчаянии и боли, которые он испытывал, а также о недоумении от мысли, что люди могли так поступить с ним.

Носильщики принесли тело Диджита в лагерь, где его похоронили в нескольких десятках метров от моего домика.

Однако захоронить тело Диджита не означало предать забвению память о нем. В тот же вечер мы с Иэном Редмондом обсуждали два варианта: либо не распространяться о смерти Диджита, либо объявить о ней во всеуслышание, чтобы получить дополнительную поддержку активных сил по сохранению живой природы в Вулканическом национальном парке в виде регулярного и частого патрулирования его территории для защиты от браконьеров.

Иэн, новичок в этом деле, был настроен весьма оптимистично по поводу того, какие выгоды можно будет извлечь из обнародования смерти Диджита. Он считал, что негодование общественности, вызванное бессмысленным убийством, окажет давление на правительство Руанды и оно предпримет необходимые шаги для заключения браконьеров в тюрьму на долгие сроки. Он также был убежден, что этот инцидент заставит власти Руанды и Заира более тесно сотрудничать в деле охраны природы, чтобы обе половины области Вирунга подчинялись одному руководству.

Я не разделяла оптимизма Иэна. К тому времени, когда был убит Диджит, я уже проработала в Вирунге одиннадцать лет. За это время я встретила лишь горстку работников охраны парка и управления им, которые не пали жертвой всеобщего застоя и нездорового климата, сложившегося в их экономически неразвитых, перенаселенных странах. Ведь причина одной из бед области Вирунга состояла в том, что она была поделена между тремя странами, причем на повестке дня каждой из них стояли проблемы более насущные, нежели охрана диких животных. Я была согласна с Иэном, что возмущение общественности может привести к выделению значительных средств для охраны природы в пользу правительства Руанды, но вряд ли можно было ожидать, что значительная их часть пойдет на активное патрулирование территории против браконьеров. После поимки Коко и Пакер руандийские чиновники, связанные в то время со службой парка, получили и новые средства, и новенький «лендровер», но ни то, ни другое не было использовано для нужд парка. Я уже давным-давно убедилась в том, что денежная поддержка может дать результат для решения долгосрочных задач лишь при росте сознательности местного населения. Больше всего я боялась эдакой евангелической кампании «во имя спасения горилл», которая могла развернуться после обнародования смерти Диджита. Неужели Диджиту суждено было стать первым жертвенным агнцем на алтаре для выбивания денежных средств путем оглашения обстоятельств его смерти? Именно эти мысли довлели надо мной во время обсуждения с Иэном всех «за» и «против» огласки смерти Диджита.

Когда кромешную ночь сменил серый сумеречный туман, я вдруг уяснила себе, что, как и Иэну, мне бы не хотелось, чтобы смерть Диджита была напрасной. Я решила учредить Фонд Диджита для поддержки активных мер по охране горилл, причем все деньги должны были идти на расширенное патрулирование парка, то есть на наем, обучение, снаряжение и вознаграждение африканцев, готовых проводить долгие часы в утомительных походах с целью уничтожения ловушек и конфискаций копий, луков и стрел браконьеров. Я бы лично предпочла использовать для такой работы служащих лагеря. Сотрудничество с властями крайне необходимо, особенно если ты являешься гостем страны. Ведь именно служащие охраны парка, а не я обладают юридически обоснованным правом задерживать браконьеров, и им всем бы не помешал дополнительный доход к месячной зарплате, эквивалентной шестидесяти долларам. Однако формально они подчиняются директору Вулканического национального парка, который, в свою очередь, подчиняется управляющему национальных парков Руанды и обосновался в Кигали. Служащие охраны парка регулярно получают зарплату независимо от того, появляются они в парке или нет, поэтому аспект личной материальной заинтересованности не всегда срабатывает. На протяжении многих лет я возвращалась в Руанду после недолгих отлучек в Америку, нагруженная ящиками с новыми ботинками, форменной одеждой, рюкзаками и палатками для служащих охраны. Я неоднократно пыталась привлечь местных жителей к активному патрулированию территории парка, используя Карисоке в качестве базы. Естественно, у меня охотно брали одежду и ботинки, с таким же удовольствием столовались в лагере и получали надбавку к зарплате, но от работавших спустя рукава охранников толку было мало. Единственное, о чем они думали, — это побыстрее вернуться в свои деревни и местные пивные бары, где они продавали ботинки более зажиточным руандийцам, чтобы купить пиво. От моей наивности не осталось и следа, когда я узнала, что наиболее активные браконьеры, промышлявшие в парке, наладили отношения со служащими охраны и за разрешение поохотиться в парке регулярно расплачивались с ними франками или мясом. Мне стало также известно, что все те, кого охранники якобы арестовывали в парке во время их пребывания в Карисоке, на самом деле оказывались друзьями или родственниками браконьеров, которым всегда удавалось бежать из-под конвоя по дороге в тюрьму. Я, скорее всего, заблуждалась, когда решила выдать охранникам дополнительное вознаграждение за каждого пойманного браконьера, вместо того чтобы платить поденно. Больше эту ошибку я не повторяла, нанимая посторонних людей, не имевших к парку никакого отношения. Они оказались единственными, кого я могла лично заинтересовать в честной и эффективной работе. Было также неразумно выплачивать премию за каждую принесенную в лагерь ловушку, ибо такая практика привела бы к изготовлению ловушек прямо в лагере в обмен на награду.

На протяжении нескольких дней мы с Иэном и сотрудниками лагеря шли по следам браконьеров от того места, где был найден труп Диджита, пока не вышли на группу 4, надежно спрятавшуюся на склонах горы Високе. Все это время мы думали, к какому решению прийти. Выяснилось, что Диджита убили не для того, чтобы заполучить его голову и руки в качестве охотничьих трофеев, как мы полагали раньше. Шесть браконьеров были заняты установкой ловушек, когда внезапно наткнулись на группу 4. Тело Диджита было найдено метрах в двадцати пяти от последней ловушки и в девяноста метрах от того места, где группа 4 расположилась на дневной отдых под охраной Диджита.

Следы браконьеров говорили о том, что они занимались охотой на антилоп и установкой ловушек в течение двух дней до встречи с группой 4. Затем они убежали в деревню Киденгези, расположенную вблизи восточного склона горы Карисимби, где проживал известный браконьер Муньярукико. Браконьеры, очевидно, решили забрать с собой голову и руки Диджита уже позднее, вспомнив, что их можно выгодно продать европейцам. Потом нам пришлось сожалеть, что не подтвердилось первоначальное заблуждение, когда мы сочли, что Диджита убили исключительно ради получения охотничьих трофеев.

Оно бы гораздо больше взбудоражило воображение публики, чем истинное положение дел. Ведь Диджит не был убит охотниками за трофеями преднамеренно — по трагическому стечению обстоятельств он отдал жизнь ради спасения своего семейства, оказавшегося «не там» в канун Нового года. Если смерть Диджита принесла экономическую выгоду системе национальных парков, то как долго могла еще протянуть группа 4 — месяц, полгода, год? Каждое утро я просыпалась с тревожной мыслью: кто станет очередной жертвой?

Наконец мы с Иэном решили дать смерти Диджита широкую огласку. Прошло всего несколько дней, и телезрители в Северной Америке услышали, как Уолтер Кронкайт объявил о смерти Диджита в вечернем выпуске новостей компании Си-би-эс. В лагерь был приглашен директор парка посмотреть на тело Диджита перед его погребением. Он прибыл вместе с Полином Нкубили. Шеф полиции пришел в искренний ужас при виде обезображенного трупа и обещал сделать все возможное, чтобы арестовать всех известных браконьеров, которых его люди найдут в Рухенгери. Приведение законов в действие и есть активизация мер по охране природы.

Спустя шесть дней после убийства Диджита я, сидя в своем домике, печатала на машинке, когда раздался крик нашего дровосека: «Бавиндаги! Бавиндаги!» («Браконьер! Браконьер!») Четыре руандийца, работавших в лагере в этот момент, сразу же кинулись в погоню за незнакомцем, прокравшимся в лагерь, чтобы убить одну из многих антилоп, нашедших убежище в Карисоке. После длительной погони браконьер был наконец схвачен и приведен ко мне. На нем была желтая майка с большими пятнами засохшей крови. В руках он держал окровавленный лук и пять стрел. В результате допроса выяснилось, что это была кровь Диджита.

Шеф полиции снова поднялся в лагерь, но на сей раз в сопровождении вооруженных людей, взял браконьера под стражу и отвел его в Рухенгери, где его позже судили и приговорили к тюремному заключению. В Карисоке Нкубили допросил браконьера и узнал от него имена пяти сообщников, причастных к убийству Диджита. В течение недели двое из них были пойманы. Что же касается трех ведущих браконьеров из области Вирунга — Муньярукико, Себахуту и Гашабизи, — то им удалось скрыться в лесу.

Я возобновила свои контакты с группой 4, но, не будучи в состоянии привыкнуть к мысли о смерти Диджита, несколько недель ловила себя на том, что невольно искала его на сторожевом посту на краю группы. Гориллы, как и прежде, позволяли мне находиться рядом, чего, как мне казалось, я больше не заслуживала.

Тигр и Битсми пытались заменить Диджита в качестве стража группы 4. Однако оба юных самца слишком часто отвлекались играми и потасовками, и поэтому ответственность за безопасность группы полностью легла на плечи Дядюшки Берта. Вскоре после бегства на гору Високе группу 4 стали беспокоить приставания со стороны Нанки. Тогда Дядюшка Берт вывел свое семейство обратно в котловину подальше от старого серебристоспинного самца, пытавшегося, по всей видимости, завладеть Симбой. Группа 4 вышла прямо на место, где погиб Диджит, и ходила по нему кругами несколько дней в надежде найти самца, поскольку гориллы, естественно, не видели, как его убили. Их поведение меня несколько озадачило. Дело в том, что за предшествующие десять лет работы с этими животными мне ни разу не доводилось видеть, чтобы они возвращались в опасные места, где им приходилось встречаться со стадами скота, ловушками или браконьерами.

Учитывая весь тот ужас, который пришлось испытать животным, я долго не могла решиться на довольно болезненный процесс вывода группы 4 обратно под укрытие склонов горы Високе, подальше от ловушек и браконьеров, еще оставшихся в седловине. Однако вскоре от моей нерешительности не осталось и следа, когда я обнаружила на кисти правой руки Тигра свежие следы проволочной петли.

День, намеченный для осуществления этой операции, оказался ужасным как для группы 4, так и для меня. Пришедшие в неистовство гориллы не могли знать, что им нечего бояться невидимых преследователей, что дорога очищена от ловушек и что их специально гнали на излюбленное ими место на горе Високе, в настоящее время покинутое Нанки и его группой. Только твердое сознание нашей правоты позволило вынести крики отчаяния животных, уходящих в горы под предводительством Дядюшки Берта с Тигром и Битсми в боковом охранении.

Прошли всего сутки, и, глядя на группу 4, нельзя было сказать, что она прошла через тяжкие испытания. Более того, гориллы выглядели спокойнее, чем когда-либо, однако это было следствием усталости.

На протяжении почти шести месяцев группа 4 преспокойно обитала на склонах горы Високе или рядом с ней, не встречаясь с другими группами горилл или браконьерами. Симба, несущая в чреве первого и единственного отпрыска Диджита, постепенно тяжелела. Детеныши и подростки группы 4 испытывали сильное влечение к молодой самке, но Симба по-прежнему предпочитала держаться и кормиться в одиночестве. Она несколько раз позволила Битсми покрыть ее, а Флосси, которая тоже должна была вот-вот разродиться, не раз добивалась случки с Дядюшкой Бертом. За время наблюдений за группой 4 Флосси носила своего пятого детеныша, причем в то время в живых оставалось только двое. В общей сложности это должен был быть седьмой отпрыск Дядюшки Берта, четверо из них были живы.

У Флосси наблюдалось больше внешних признаков беременности, чем у Симбы. Обе самки отличались сварливым нравом не только по отношению друг к другу, но и к Мачо, которую они недолюбливали. У матери Квели — ему уже исполнилось тридцать два месяца — не было заметных признаков начала менструального цикла, и она по-прежнему старалась держаться особняком во избежание неприятных стычек с Флосси и Симбой.

Еще один явный признак беременности у Флосси, типичный для многих самок в ее положении, — усилившиеся ухаживания за детенышами, объектом которых стал ее младший сын Тит в возрасте трех с половиной лет. Юный самец просто блаженствовал от неожиданных материнских ласк, как прежде старшая сестра Коле до его рождения. Поэтому у Квели стало меньше времени для игр в этот период, когда мать отлучала его от груди. Такая нагрузка в сочетании с меньшей возможностью играть с Титом превратила Квели в нытика и брюзгу, хотя ему перепадали щедроты материнской ласки от Мачо.

Через три месяца и семь дней после смерти Диджита его крошечная частица появилась на свет — Симба родила Мвелу, что на местном языке означает «луч света». Итак, род Диджита продолжила необычайно красивая девочка с длинными ресницами, обрамляющими огромные блестящие глаза. Симба ретиво оберегала свое дитя от назойливых приставаний, ибо Мвелу, как и большинство новорожденных горилл, сразу же стала объектом любопытства со стороны молодых членов группы.

За весь период наблюдений Симба была второй самкой, родившей ребенка в группе без поддержки отца. По иронии судьбы, Симба сама родилась без отца. В раннем младенческом возрасте она могла положиться лишь на свою престарелую мать Миссис Икс, а когда осиротела, ее взял под опеку новый вожак группы 4 Дядюшка Берт собственной персоной. Как только кто-либо из группы 4 слишком рьяно проявлял свое любопытство к новорожденной, Дядюшка Берт тут же вставал на защиту Симбы и самой Мвелу. Мвелу было 45 дней от роду, когда Флосси родила девочку, названную Фрито.

Когда Фрито в середине 1978 года было около месяца, Дядюшка Берт вывел группу обратно в седловину, где благодаря усилившемуся патрулированию территории в течение нескольких месяцев не наблюдалось признаков браконьеров. Целую неделю взрослые гориллы группы 4 нежились на солнце, а детвора давала волю своей безграничной энергии, лазая по хагениям и устраивая на них гонки друг за другом. В общем, животные в полную меру наслаждались всем богатством, которое им могла предоставить седловина, прежде всего в виде пышной и разнообразной растительности. Вернувшись в родные места, они зажили полнокровной жизнью.

Утром 24 июля 1978 года ко мне в дверь постучал один из четырех стажеров, находящихся в то время в Карисоке. Я удивилась, увидев его, потому что час назад он вышел из лагеря на контакт с группой 4. По выражению его лица я поняла, что снова случилась беда. «Браконьеры», — я, скорее констатировала, нежели спрашивала. Стажер ответил: «Дядюшка Берт убит наповал выстрелом в сердце, и ему отрубили голову».

В то утро стажер проявил большую смелость. Несмотря на то что был один, он обшарил всю местность вокруг еще не остывшего тела Дядюшки Берта в поисках группы 4 и был готов вернуться на место происшествия в сопровождении моих сотрудников. Люди потратили немало времени, разбираясь в следах, ведущих от тела Дядюшки Берта к склонам горы Високе. Там они обнаружили окраинную группу никогда не видевших людей горилл, противостоящих оставшимся в живых десяти членам группы 4, которых храбро защищал Тигр, достигший возраста десяти с половиной лет. При виде людей окраинная группа сразу пустилась наутек, а гориллы группы 4 сплотились вокруг своего нового вожака Тигра. Будучи единственным выжившим сыном Уинни, который, вероятно, был основателем этой группы, и единственным оставшимся в живых отпрыском когда-то главенствующей самки Старой Козы, Тигр как бы готовился всю свою еще недолгую жизнь стать следующим вожаком группы 4. Поскольку молодой самец был удивительно похож на Дядюшку Берта и длительное время тесно общался с ним, мне казалось, что укреплению нового положения Тигра в группе способствовала и его непосредственная родственная связь с первым вожаком Уинни.

Квели жалобно ныл, а Мачо куда-то исчезла. Мы предположили, что окраинной группе удалось переманить ее к себе. В ту ночь Тигр расположился на ночлег в одном гнезде с троюродным братом, трехлетним Квели, который до этого ни разу не спал в одиночку. Забота Тигра о Квели была точным повторением покровительственного отношения Дядюшки Берта, который на протяжении предыдущих семи лет в качестве вожака группы 4 непрестанно заботился об осиротевшей единокровной сестре Симбе.

Весь ужас и шок, испытанные в момент смерти Диджита, вновь овладели мной. Новое убийство позволило выявить отвратительные подробности содеянного. Отправившись по следам браконьеров от места преступления, мы с двумя следопытами вышли на еще тлеющий костер, возле которого убийцы провели ночь всего лишь в двух часах ходьбы от того места, где 23 июля группа 4 расположилась на ночлег. Следы браконьеров в конечном итоге привели нас в Киденгези, деревню, где жил Муньярукико. Выяснилось также, что браконьерам помешало прибытие стажера, иначе бы они еще более обезобразили труп Дядюшки Берта, отрубив ему руки. В отличие от медленной мучительной смерти Диджита от стрел, копий и укусов собак Дядюшка Берт был убит наповал одной-единственной пулей, попавшей в сердце. Вряд ли он успел испытать ужас перед смертью.

Дядюшка Берт был убит по соседству с ночным гнездилищем группы 4 в канун не предвещавшего ничего злого солнечного дня который семейство провело бы как обычно: в мирном общении, и играх друг с другом. Единственным слабым утешением для меня было то, что в отличие от Диджита Дядюшка Берт не страдал. Браконьеры дали ясно понять, что не остановятся перед убийством горилл огнестрельным оружием, оставив отверстие от единственной пули, пронзившей сердце Дядюшки Берта, нетронутым, зато вскрыли правую часть груди с помощью ножей и панг, с тем чтобы изъять пулю как неопровержимую улику. Мы отнесли тело Дядюшки Берта в лагерь и похоронили его рядом с Диджитом.

Я отправилась в Рухенгери сообщить Полину Нкубили о новом преступлении. Шеф полиции немедленно собрал оперативную группу для рейда в деревню Муньярукико и предложил мне принять участие. Используя фактор неожиданности, полицейские ночью окружили деревню и стали быстро обыскивать хижины. В течение часа им удалось конфисковать кучу копий, луков, стрел и трубок для гашиша.

Но самый важный результат — обнаружение под кроватью в одной из хижин третьего злостного браконьера в округе — Гашабизи. Следствием установлено, что он причастен к обоим убийствам. Хотя Муньярукико снова удалось скрыться, поимка Гашабизи — надежное оправдание ночной тревоги. Его приговорили к десяти годам заключения в тюрьме Рухенгери.

На следующее утро шеф Нкубили организовал еще один внезапный рейд на небольшую деревню, где проживал второй злостный браконьер — Себахуту — с семью женами и оравой детей. Так же как и предыдущей ночью, полицейские окружили хижины и тщательно обыскали одну за другой. Результаты обыска и здесь были плодотворными. Копья, луки, стрелы и трубки для гашиша были свалены в деревне в огромную кучу. И наконец, под соломенной подстилкой были найдены пропитанная кровью одежда Себахуту, несколько ножей и панги.

Неопровержимые улики привели жен Себахуту в крайне нервозное состояние, и они принялись громко причитать, утверждая, что их муж невиновен. В этот момент из-за изгороди выскочил мужчина в ярко-красном свитере и побежал через деревню. Полицейские схватили беглеца и привели в хижину для допроса. Так был взят Себахуту, браконьер, который, как выяснилось позже, и застрелил Дядюшку Берта. На суде, состоявшемся вскоре после этого, он был признан виновным и приговорен к заключению в тюрьме Рухенгери. Таким образом, на свободе оставался лишь Муньярукико.

Я уже собиралась возвращаться в лагерь, когда мне повстречался носильщик с запиской, доставленной с подножия Високе. В пятидесяти метрах от того места, где был убит Дядюшка Берт, было обнаружено тело Мачо. Она также была застрелена одной-единственной пулей, прошедшей через грудную клетку навылет и перебившей позвоночник. И в этом случае браконьеры подобрали гильзу, чтобы уничтожить все улики.

Ошарашенная этим известием и отказываясь поверить в него, я поехала обратно в Рухенгери, вспоминая тот день, когда Мачо впервые подошла ко мне и уставилась на меня огромными доверчивыми глазами, а также ту нежность, с которой она всегда ласкала Квели. Сможет ли трехлетний малыш выжить без матери и отца?

Нкубили прореагировал на известие об очередном убийстве вспышкой гнева. Он незамедлительно приступил к подготовке третьей операции и приказал привести на допрос всех без исключения лиц, подозреваемых в браконьерстве. На следующий день вместе с инспектором полиции я отправилась в своем микроавтобусе-«фольксвагене», набитом полицейскими, в деревушку, расположенную на границе с Вулканическим национальным парком. Я остановилась за деревней, и из машины посыпались полицейские. Подняв автоматы высоко над головой, как морские пехотинцы, производящие вылазку на берег, они быстро окружили базарную площадь, где находилось несколько сотен людей. Это был первый из пяти внезапных рейдов, совершенных в тот день в деревнях, окружавших парк. В результате этих рейдов было арестовано 14 браконьеров, и все были посажены в камеру предварительного заключения тюрьмы Рухенгери в ожидании суда.

По пути в лагерь я увидела идущего по обочине директора парка и предложила подвезти его к себе в управление. Во время непродолжительной поездки он что-то говорил отрывистыми фразами на киньяруанда моим сотрудникам, сидящим позади, а меня полностью игнорировал. После того как директор вышел, мои люди передали смысл его речей. Основная причина его недовольства состояла в том, что арестовали руандийцев, которых издавна подозревали в браконьерстве. Директор заявил, что он будет добиваться их немедленного освобождения, ибо Дядюшка Берт и Мачо были убиты в заирской части Вирунги, и поэтому ответственность за содеянное должны нести заирцы, а не руандийцы.

Мы вспомнили, что и Диджит был убит на заирской территории, по соседству с местами последних происшествий, хотя существовали неопровержимые доказательства, что все браконьеры, связанные с убийством Диджита, были руандийцами. Поскольку ни браконьеры, ни гориллы в визах не нуждались, я была удивлена тем, что директор хотел свалить вину на заирцев, которые вообще редко появлялись рядом с руандийской границей, где произошли убийства.

Пока я продолжала путь по ухабам лавовых полей, ведущих к подножию Високе, мне перевели остальную часть замечаний директора. Он сообщил, что возвращался из Гисеньи, куда ездил на три дня за пойманной гориллой. Не обнаружив ее, он вынужден был вернуться в управление парка, расположенное на полпути между Рухенгери и подножием гор.

Когда мы начали длительное восхождение в Карисоке, я то и дело вспоминала поимку Коко и Пакер девять лет назад для обмена между ФРГ и Руандой. И тут мне в голову закралась крамольная мысль: а что, собственно, заставило директора внезапно отправиться в Гисеньи за пойманной гориллой именно в тот день, когда были убиты Дядюшка Берт и Мачо? Пытаясь обнаружить связующее звено между его поездкой и последними убийствами, я попросила нескольких руандийцев, кому давно доверяла, незаметно провести расследование. Они умели собирать необходимую информацию среди жителей деревень и других лиц, сведущих о деятельности браконьеров, не вызывая при этом подозрений.

Через два дня после убийства Дядюшки Берта и Мачо в Кигали в сопровождении репортера прибыла группа европейцев, специалистов по охране природы. К их давно запланированному визиту тщательно готовились чиновники управления парка, рассчитывающие получить дополнительную финансовую помощь, оборудование и снаряжение от консорциума ведомств по охране горилл, созданного после широкой огласки гибели Диджита. В аэропорту Кигали группу встречали сам директор, его заместители и помощник-бельгиец. Вновь прибывших, конечно, сразу же оповестили о последних убийствах. Репортер успел по телефону связаться с Лондоном и передать сообщение из Кигали.

Группа специалистов провела два дня в Кигали и отправилась в Рухенгери, где я встретилась с ними во время операций по розыску браконьеров в деревнях. Я была такой грязной, голодной, изможденной и подавленной, как никогда за одиннадцать лет работы. Машина с европейцами подъехала к моему микроавтобусу и остановилась. Репортер ловко выпрыгнул из нее с магнитофоном в руке и попросил меня дать интервью о событиях последних дней. Я вдруг вспомнила, как мы с Иэном Редмондом целую ночь обсуждали целесообразность обнародования смерти Диджита шесть с половиной месяцев назад. Поскольку его смерть оказалась выгодной для работников управления парка в Руанде, не тянулась ли ниточка от последних убийств к первой трагедии? Я отказала репортеру в просьбе сфотографировать в Карисоке тела горилл или хотя бы их могилы, потому что не хотела давать делу большую огласку. Пока она принесла оставшимся в живых гориллам только беды.

На следующий день, пятый после смерти Дядюшки Берта и Мачо, европейская делегация покинула Руанду. Из статьи, вскоре опубликованной в английском журнале, посвященном охране природы, я узнала, что группу специалистов в высшей степени удовлетворил состоявшийся визит, его актуальность, финансовая помощь, предоставленная Вулканическому национальному парку, обещанные дополнительные средства, а также тот широкий отклик, который получили статьи нашего репортера среди общественности.

Даже сейчас, четыре года спустя, многие еще думают, что горилл убивают ради их голов, но это не так. С помощью Полина Нкубили подобного рода убийства были пресечены за несколько лет до гибели Диджита, Дядюшки Берта и Мачо. Тот факт, что гориллы готовы умереть, защищая своих сородичей, очевидно, представляет не столь большой интерес для охотников за сенсациями, как россказни об обезображенных трупах животных ради охотничьих трофеев.

Прошло шесть дней после убийства Дядюшки Берта и Мачо, и я наконец выяснила причину непрекращающегося нытья Квели. Оказалось, что в него тоже стреляли и пуля попала в правое плечо. На вылете из мышцы рядом с лопаткой она задела ключицу. Учитывая, что Себахуту и Муньярукико были отличными стрелками, мне показалось странным, что они промахнулись, целясь в Квели, если, конечно, вышли на группу 4 в то роковое утро ради охоты.

Повторив процедуру тщательного изучения следов, которая помогла многое раскрыть после смерти Диджита, мы с руандийскими помощниками и несколькими стажерами восстановили последовательность событий, связанных с последними убийствами. Оказалось, что Квели был первой жертвой. В него с дерева стрелял Себахуту вскоре после того, как члены группы 4 вылезли из своих ночных гнезд и, рассредоточившись, принялись кормиться. Мачо застрелили, когда она ринулась на защиту сына. Дядюшка Берт возглавлял группу, отходящую под укрытие склонов Високе, когда крики Квели и Мачо заставили его вернуться и напасть на браконьеров, защищая жену и сына. Очевидно, серебристоспинный самец стоял во весь рост, когда роковая пуля настигла его, угодив прямо в сердце. И он умер, не успев упасть на землю. Только благодаря вмешательству родителей Квели удалось убежать с остальной группой. Если бы Дядюшка Берт и Мачо инстинктивно не кинулись на защиту своего детеныша, они бы не были убиты. Они отдали свои жизни за сына.

Через несколько дней после того, как я узнала о ране Квели, люди, которых я просила собрать сведения у жителей соседних с парком деревень, вернулись в лагерь. Они извлекли из карманов клочки бумаги с записанными от руки адресами, датами, часами и именами, а также событиями, имеющими отношение к убийствам. От своих осведомителей я узнала, что два африканца из чужих мест, «конголезцы», как их называли, то есть заирцы, наведались к директору парка накануне убийства Дядюшки Берта и Мачо. Проведя с директором несколько часов, они ушли, а директор объявил своим подчиненным, что собирается уехать в Гисеньи за только что пойманной молодой гориллой. Затем он велел привести в порядок загон рядом с конторой, куда предстояло поселить пленника.

И только теперь — одиннадцать дней спустя после убийств — до меня дошел подлинный смысл беседы директора с моими сотрудниками в машине, когда я предложила подвезти его по возвращении из Гисеньи. Вероятнее всего, Квели и был той намеченной жертвой для отлова, но ни директор, ни браконьеры не могли предвидеть, с какой отвагой и рвением гориллы будут защищать своих попавших в беду сородичей. Однако все они прекрасно отдавали себе отчет в том, что поимка гориллы за пределами района наблюдений не приведет к должному общественному резонансу, необходимому для получения финансовой помощи в пользу горилл от других стран. Более того, чтобы не ставить под удар руандийцев, связанных с той частью Вирунги, где располагался Исследовательский центр Карисоке с соответствующими группами горилл, поимку гориллы следовало организовать только в заирской части заповедника. На протяжении многих лет группы 4 и 5 переходили из одной страны в другую, но только группа 4 оказалась на заирской стороне во время приезда европейских экспертов по охране животных.

Осиротевший Квели, лишившись матери Мачо и отца Дядюшки Берта и с огнестрельной раной в плече, мог теперь положиться только на Тигра, который обрабатывал его рану, прижимал к себе несчастного детеныша и делил с ним тепло ночного гнезда. С озабоченным выражением лица Тигр сидел с трехлетним малышом, отвечая на его плач успокаивающим урчанием. Став новым вожаком группы 4, Тигр следил за тем, чтобы во время кормежки и переходов Квели не отставал, и придерживал своих сородичей. Самой большой угрозой для жизни Квели в августе 1978 года была тоска, в которую он впал.

Лишенный родственных связей с кем-либо из членов группы, Битсми стал помехой ее сплоченности. Этот чужак, двумя годами старше Тигра и бывший самым старым самцом в группе, предводимой более молодым вожаком, вскоре стал претендовать на роль главаря, что часто проявлялось довольно агрессивным образом. Неполовозрелый Битсми как самый старый и крупный самец через три дня после смерти Дядюшки Берта стал мучить Флосси. Его агрессивность была направлена преимущественно на Фрито, последнего отпрыска Дядюшки Берта. Убив Фрито, Битсми избавился бы от детеныша соперника, и Флосси снова стала бы способной к зачатию.

Ни молодой Тигр, ни стареющая самка не могли противостоять Битсми. Через 22 дня после гибели Дядюшки Берта Битсми удалось убить Фрито, несмотря на отчаянные попытки Тигра и других членов группы 4 защитить мать с детенышем. Флосси таскала с собой тело Фрито два дня и в конце концов вынуждена была бросить его, защищаясь от очередного нападения Битсми. Крошечное тело малышки было похоронено рядом с отцом на кладбище перед моим домиком. Смерть Фрито была еще одним косвенным свидетельством того урона, который наносят браконьеры, убивая вожака группы горилл.

Через два дня после смерти Фрито Флосси стала домогаться интимной связи с Битсми, но вряд ли из-за половой страсти или потребности зачать — она еще не вступила в очередной менструальный цикл, а Битсми не достиг половой зрелости. Ее приглашения, несомненно, были направлены на то, чтобы положить конец продолжающимся приставаниям. Во мне невольно возникло сильное отвращение к Битсми от сознания того, как его поведение сводит на нет десятилетние усилия Дядюшки Берта по сплочению своего семейства.

Через неделю после смерти Фрито во время ожесточенной стычки с группой под предводительством Нанки Флосси представилась первая реальная возможность покинуть группу 4. Она перешла в нее вместе с семилетней дочерью Коле и Августом, восьмилетней дочерью Петьюлы. Четырехлетний сын Флосси Тит остался в группе 4. Несмотря на то что эти переходы привели к дальнейшему дроблению группы 4, я почувствовала облегчение от ухода Флосси. Вряд ли она смогла бы выдержать непрекращающиеся издевательства со стороны Битсми.

Флосси и Коле провели всего лишь 19 дней с Нанки, а затем перешли в небольшую окраинную группу из четырех животных, причем сделали это при первой возможности. Поскольку в этой группе была всего одна самка, Флосси заняла в ней главенствующее положение, чего бы ей никогда не удалось в группе Нанки с четырьмя самками и детенышами. К сожалению, второй переход Флосси и Коле означал, что мне навсегда придется распрощаться с ними. Дело в том, что принявшая их группа редко появлялась в районе Карисоке. Эта группа была известна под именем Суза, ее территория располагалась на отдаленных склонах горы Карисимби за рекой Суза. И одиннадцать месяцев спустя мы с превеликим удовольствием узнали, что у Флосси появился новый детеныш, скорее всего от Джона Филиппа, серебристоспинного вожака группы Суза. Прошло еще около сорока месяцев, и, когда Коле родила в декабре 1981 года, Флосси стала бабушкой.

Августа не перешла в новую группу вместе с Флосси и Коле, потому что ее мать Петьюла была первой супругой Нанки, приобретенной четырьмя годами ранее. Поэтому она заняла главенствующее положение среди его четырех самок. Оставшись в группе Нанки, Августа претендовала на место своей матери и трехлетней единокровной сестры Ли, отцом которой был Нанки.

С уходом Флосси из группы 4, где оставались Битсми, Тигр, Тит, Квели, Симба и ее детеныш Мвелу, агрессивность Битсми заметно спала, хотя он иногда угрожающе набегал на Тита или награждал его тумаками. Так же как и Тит, Симба с Квели полагались на Тигра как защитника. Я тешила себя надеждой, что четырехмесячная дочурка Симбы, единственный отпрыск Диджита, сможет выжить несмотря ни на что.

Меня также все больше беспокоила судьба Квели, который еще несколько месяцев назад был самым жизнерадостным и подвижным детенышем в группе 4. Апатия и подавленное состояние трехлетнего малыша продолжали усиливаться изо дня в день, несмотря на то что Тигр старался заменить ему и отца и мать.

Прошло три месяца со дня ранения и потери обоих родителей, и Квели словно утратил интерес к жизни. В то утро, когда он скончался, его нашли при смерти в ночном гнезде, которое он делил с Тигром. Квели только издавал слабые крики, когда группа незаметно удалялась во время кормежки. Услышав его стенания, гориллы по нескольку раз на дню возвращались и пытались утешить его урчанием или ласками. Однажды Битсми даже попытался усадить Квели, как бы понуждая полуживого малыша встать на ноги и пойти за ними. Каждое животное хотело чем-нибудь помочь, однако из этого ничего не получалось. После того как группа провела дневной отдых рядом с быстро угасающим Квели, каждый ее член подходил к малышу, несколько секунд серьезно смотрел ему в глаза и удалялся на кормежку. Гориллы как бы знали, что Квели уже не жилец на этом свете.

Поздно вечером мы притащили тело маленького Квели в лагерь и похоронили между могилами матери и отца, Мачо и Дядюшки Берта. Теперь в группе 4 остались только Симба, ее шестимесячная дочь Мвелу и три самца — Тит, Тигр и Битсми. Мне трудно было воспринимать Битсми как полноправного члена группы из-за его непрекрашаюшегося террора по отношению к остальным животным в попытке установить свое превосходство, особенно над Тигром.

Через четыре месяца после убийств, в декабре 1978 года, Симба последовала примеру Флосси и при первой же возможности перешла в группу Нанки… К моему величайшему огорчению, Мвелу, единственный отпрыск Диджита, была убита Нанки во время встречи между двумя группами. Так угас еще один лучик света.

От группы 4 осталось всего лишь три молодых самца, беспокойно шнырявших по склонам горы Високе на протяжении шести недель после ухода Симбы. Тигр пытался сохранить ее единство, по-матерински ухаживая за Титом и укрощая строптивость Битсми. Влияние Тигра и незрелость всех трех самцов способствовали тому, что они держались вместе. В январе 1979 года они присоединились к все еще одинокому Пинатсу. Под предводительством молодого серебристоспинного самца впервые за шесть месяцев с момента убийств гориллы сошли с горы Високе в седловину.

Получив подкрепление из трех самцов, Пинатс расширил свою территорию и после неизвестных нам встреч с окраинными группами в северо-западной части седловины приманил к себе еще двух взрослых самцов. Ахаб и Патти (сначала мы думали, что Патти — самка) привнесли в группу оживление, став партнерами по играм. Появилась надежда, что под предводительством Пинатса группа 4 сможет продолжать свое существование в измененном составе. Шансы на выживание возросли и для других горилл в Вирунге, когда пришло известие о смерти злостного браконьера Муньярукико.

Рождественские праздники 1979 года в Карисоке и прилегающих районах прошли мирно для исследуемых и окраинных групп. Фонд Диджита позволил усилить патрулирование с базы в Карисоке в последующие полтора года. Благодаря этому фонду и пожертвованиям Американского общества гуманного обращения с животными мои сотрудники смогли наконец обзавестись водонепроницаемой обувью, плащами, легкими палатками, теплой одеждой и перчатками. Проведя целый день в лесу, уничтожая ловушки и конфискуя оружие у браконьеров, патрули могли вернуться в Карисоке, где их ждали горячая пища и теплая постель.

Всякий раз, когда сотрудники лагеря выражали беспокойство по поводу того, что им приходилось патрулировать большие территории далеко от лагеря, а это повышало вероятность встречи с вооруженными огнестрельным оружием злоумышленниками, я и Иэн Редмонд отправлялись вместе с ними для поддержания духа. Их готовность работать в тяжелых условиях сочеталась с кристальной честностью и убеждением, что они вносят личный вклад в дело охраны оставшихся в Вирунге животных. Не следует, однако, забывать, что мои сотрудники не были официальными служащими охраны парка, а являлись всего лишь проводниками природоохранной политики Исследовательского центра Карисоке.

Каждую неделю шесть человек, уходящих в патрулирование, проработав три дня, возвращались в свои деревни с заработанными деньгами в кармане. Они оставляли в лагере промокшие ботинки и одежду, которые следовало почистить, просушить и подготовить к работе на следующей неделе. Этим не только обеспечивался большой срок эксплуатации снаряжения, но и риск его потери сводился до минимума, пока люди были на горе.

За первые полтора года патрулирования на средства Фонда Диджита было уничтожено около 4000 ловушек браконьеров. Расходы на питание и зарплату составляли шесть долларов в день на одного человека.

Пока патрули из Карисоке уничтожали ловушки и конфисковывали оружие браконьеров в глубине Вирунги, другие организации по охране горилл также пытались спасти этих животных. Они получали значительные средства от общественности после обнародования смерти Диджита, Дядюшки Берта и Мачо. Работая за пределами Вулканического национального парка или вблизи его границ, сотрудники этих организаций подчеркивали необходимость расширения туризма, приобретения транспортных средств и оборудования для служащих парка, а также проведения разъяснительной работы среди местного населения, чтобы расширить их знания о гориллах и повысить интерес к ним. Поскольку вся эта деятельность повышала престиж Вулканического национального парка, она получила надежную поддержку со стороны руандийцев, работавших в нем. Несмотря на то что, по моему мнению, слишком много средств затрачивалось на пассивные мероприятия по охране природы, меня тем не менее утешала мысль о положительной реакции со стороны руандийских чиновников, а также о возможности беспрепятственно продолжать активную работу по патрулированию территории из Карисоке.

Утром 1 января 1980 года кто-то громко постучал в мою дверь. Открыв ее, я увидела одного из моих носильщиков с переполненной корзиной из-под картошки на голове. Только я собиралась сказать ему, что картошку не заказывала, как он возбужденно воскликнул: «Ико нгаги!» («Это горилла!») У меня замерло сердце. Мы поставили корзину на пол в большой, редко используемой комнате. Я медленно приподняла крышку. Из корзины вылезла исхудавшая малютка в возрасте около трех лет.

Ее отобрали у заирских браконьеров, пытавшихся всучить малютку под Новый год французскому врачу в Рухенгери за сумму, эквивалентную 1000 долларам. Пленницу удалось вызволить у браконьеров только благодаря смекалке доктора Вимона, а сами браконьеры потом попали в тюрьму. Еще один случай, доказывающий, что соблюдение законов, по сути дела, является активной мерой по охране животных. Я так и не узнала, сколько горилл пришлось убить, чтобы заполучить детеныша. Но мне стало известно, что пленницу держали около шести недель в сыром, темном картофельном сарае рядом с границей парка у горы Карисимби и кормили хлебом и фруктами. Как и у других попавших в неволю горилл, ее организм был основательно обезвожен, и у нее были сильно застужены легкие. Испугавшись людей, малышка немедленно забилась под кровать. На протяжении двух дней она ныряла туда всякий раз, как только в комнату входил человек. Для нее принесли свежий корм и материалы для гнезда. Я обрадовалась, когда она наконец стала есть и спать в сооруженном мной гнезде.

Потребовалось шесть недель тщательного ухода, чтобы Бон-Анэ («Новогодняя») почувствовала себя достаточно окрепшей и смогла играть на лужайках рядом с лагерем. Минули еще шесть недель, и она стала с прежней ловкостью лазить по деревьям и подготавливать себе пищу, раздирая на части стебли сельдерея, сдирая кожицу с чертополоха и скатывая в шарики подмаренник. Как было приятно наблюдать за превращением больной пленницы в жизнерадостного детеныша! Выздоровлению Бон-Анэ немало способствовала Синди, которая ухаживала за ней точно так же, как она делала это одиннадцать лет назад с Коко и Пакер. Хотя Синди сильно постарела, она согревала Бон-Анэ, прижимала ее к себе всякий раз, когда малышка хотела отдохнуть. Синди также устраивала с ней игры с легкими потасовками и погонями друг за другом.

Директор парка в Кигали был оповещен о появлении в лагере Бон-Анэ, а также о моем намерении пристроить ее к одной из живущих на воле групп, после того как она оправится от последствий поимки и заключения. Я с удовлетворением восприняла его согласие с моим решением. Да, с 1969 года в соблюдении законов наметился заметный прогресс как в Руанде, так и за рубежом, когда Коко и Пакер были переданы этим государством в качестве заложников в ФРГ.

Мне казалось, что шансы Бон-Анэ на выживание были бы наилучшими в составе возрождающейся группы 4, единственной группы без крепких родственных уз и детенышей. Единственным недостатком группы 4 было намерение Пинатса вывести ее в седловину к западу от Високе, где еще встречались браконьеры и ловушки. Стоит ли выпускать Бон-Анэ на свободу, если ей снова грозит опасность стать жертвой браконьеров?

К марту здоровье Бон-Анэ было полностью восстановлено и мешкать далее было нельзя. Но сначала следовало ее отучить от таких атрибутов Карисоке, как готовая пища, теплый ночлег и многочисленные обитатели лагеря, включая Синди и посетителей, которые окружали ее вниманием и играли с ней. Для этого на территории группы 4 вдали от Карисоке была устроена временная стоянка, состоящая всего лишь из одной палатки и нескольких спальных мешков. Там Бон-Анэ предстояло на протяжении четырех суток постепенно привыкать к дикой природе с помощью довольно способного стажера Джона Фаулера и его африканского помощника.

В тот день, когда было решено выпустить Бон-Анэ на волю, все с самого начала пошло вкривь и вкось. Мало того, что лил проливной дождь, но и группа 4 далеко отошла от стоянки и вступила в ожесточенную схватку с неопознанной окраинной группой. Учитывая возбужденное сверх меры состояние животных, вряд ли можно было рассчитывать на то, что они в этот день примут Бон-Анэ. Возвращаясь к стоянке, мы с неохотой решили попытаться ввести ее на следующий день в группу 5. Попав в эту группу, Бон-Анэ оказалась бы на территории, сравнительно безопасной от браконьеров, но, с другой стороны, прочно сложившиеся кровные связи могли бы затруднить процесс принятия детеныша с чужим генофондом.

Наибольшее беспокойство при введении Бон-Анэ в группу 5 вызывала, как мне казалось, главенствующая самка Эффи, на которой появление чужекровки сказалось бы сильнее всего. В то время я еще не знала, что ей предстояло родить через три месяца (это будет шестой детеныш группы за годы наблюдений). Меня беспокоили возможные провокации со стороны Так, дочери Эффи, которая вступала в регулярный менструальный цикл и часто совокуплялась с Икаром. Третий фактор укрепления родственных связей в группе 5 был обусловлен появлением в ней в том же месяце второго детеныша от Икара, зачатого Пентси. В то время, а именно ранней весной 1980 года, у меня еще не было никаких доказательств того, что серебристоспинный вожак будет рьяно оберегать чистоту семейной линии, если не считать его поведения во время встреч с чужими серебристоспинными самцами. Поэтому я не видела в Икаре потенциальной угрозы для Бон-Анэ.

По мере того как мы с Джоном и Бон-Анэ приближались к группе 5, мои недобрые предчувствия все более усиливались, но они, очевидно, не передавались малышке, которая с удовольствием сидела на загривке Джона во время длительного перехода. Добравшись до группы 5, скучившейся под моросящим дождем на южной стороне Високе во время дневного отдыха, мы с облегчением отметили, что поблизости не было посторонних групп или серебристоспинных одиночек. Может быть, вторая попытка пристроить Бон-Анэ все-таки увенчается успехом?

Первой задачей было найти подходящее дерево рядом с группой. Расположившись на дереве, Бон-Анэ сохраняла возможность остаться с нами, если вдруг испугается, или вернуться к нам, если ее не примут. Втроем мы забрались на высокий, несколько склонившийся гиперикум метрах в пятнадцати от отдыхающей группы. Прошло пять минут, и Бетховен сначала уставился на нас в изумлении, а потом издал короткий тревожный крик. Глядя на Бон-Анэ, он никак не мог понять, своя это горилла или чужая. Малышка в ответ уставилась на него так, словно знала старого самца всю свою жизнь. Трудно было поверить, что Бетховен был первой гориллой, увиденной Бон-Анэ за последние три месяца.

Звуки, издаваемые Бетховеном, привлекли к нам внимание остальных членов его семейства. Так тотчас же отделилась от группы и заковыляла к основанию дерева, сжав губы и нервно похлопывая по кустам. За ней последовала ее мать. Эффи тоже была в напряженном состоянии, и выражение ее лица нельзя было назвать приятным.

Люди перестали существовать для Бон-Анэ. Она медленно высвободилась из рук Джона и стала спускаться по стволу к своим соплеменникам. Когда она проходила мимо, моя рука невольно потянулась к ней, как у матери, пытающейся защитить свое дитя от опасности. Затем, отчетливо поняв, что не мне вмешиваться в решение, принятое малышкой, я отдернула руку. Бон-Анэ спустилась к Так, обе гориллы нежно обнялись. Мы с Джоном переглянулись с сияющими улыбками, забыв все прежние опасения и сомнения по поводу принятия пленницы в группу 5. Это, однако, были наши последние улыбки в тот день.

Все, чего я опасалась вначале, случилось. Эффи бросилась к Так. Обе самки стали бороться за малышку, тянули ее в разные стороны и покусывали. Бон-Анэ разоралась от боли и страха. Через десять минут я решила, что с меня достаточно. От моих намерений оставаться сторонним научным наблюдателем не осталось и следа. Я заорала: «А ну прочь отсюда!» — и спустилась с дерева на помощь бедняжке. Я передала ее Джону, и он забрался с ней еще выше на дерево. Эффи и Так вернулись к дереву, оправившись от охватившего их на мгновение страха, вызванного моим вмешательством, и угрожающе уставились на нас, словно намекая, что вот-вот залезут на дерево и отберут Бон-Анэ.

Затем, к полному нашему изумлению, малышка снова высвободилась из рук Джона и вернулась к Так и Эффи. На этот раз я не пыталась остановить ее. Видно, Бон-Анэ твердо решила стать вольной гориллой.

Так и Эффи сразу же возобновили истязания Бон-Анэ, и она снова начала орать. Мне было мучительно видеть жестокость самок группы 5 и невыносимо слышать крики малышки. Крики заставили Бетховена примчаться к дереву с угрожающим рыком, Эффи и Так пустились наутек. Потрясенная Бон-Анэ направилась прямо к старому самцу, который с интересом обнюхал ее, но не раскрыл объятий в ответ на ее тщетные попытки найти убежище в его руках. В это время снова полил дождь, и Бетховен повернулся спиной к малышке, стараясь укрыться от него в зарослях. Насквозь промокшая и дрожащая от холода маленькая Бон-Анэ прижалась к его массивной серебристой спине.

Когда дождь поутих, остальные члены группы 5 стали подходить к маленькой незнакомке и обнюхивать ее. Присутствие детенышей, видимо, приободрило Бон-Анэ. Она забралась в самую середину, присела и стала невозмутимо есть. Мы почти потеряли малышку из виду, когда гориллы окружили ее, стали важно похаживать вокруг нее и бить себя в грудь, как бы пытаясь вызвать у детеныша ответную реакцию. Вдруг среди животных оказался Икар со сжатыми губами, который разогнал малышню угрожающей походкой. Он направился прямо к Бон-Анэ и потащил ее за руку через заросли. Эффи и Так подбежали к молодому самцу и вместе с ним стали издеваться над малышкой, сбивая ее с ног всякий раз, как она пыталась подняться. Их издевательства в присутствии Икара стали еще более грубыми. Он безжалостно выхватил Бон-Анэ из рук самок и пробежал метров пять, держа ее в зубах. Дитя закричало от страха. Ее крик заставил Бетховена и остальных горилл кинуться к Икару, который сразу же выпустил малышку и убежал.

Моя благодарность Бетховену за его вмешательство скоро улетучилась. Не прошло и минуты, как старый вожак ушел вниз и стал кормиться сам по себе. Можно было подумать, что возраст уже не позволял ему гоняться за Икаром. К тому же возможность снова стать отцом уже не светила Бетховену, если учесть, что две его самки, Маркиза и Эффи, вряд ли станут восприимчивыми в половом отношении в ближайшие три-четыре года. Ответственным за продолжение рода теперь стал Икар.

С уходом Бетховена Икар вернулся и вместе с Так снова принялся терзать Бон-Анэ. Мне с Джоном показалось, что они хотели как можно дольше растянуть мучения малышки ради собственного удовольствия. Наконец Бон-Анэ оставила всякие попытки к сопротивлению. Она легла на землю, перестала двигаться и издавать какие-либо звуки. Она признала свое полное поражение.

Икар в последний раз постучал себя по груди, схватил ее, потащил вниз и бросил на землю, завершив свое выступление короткой пробежкой и еще одной серией ударов в грудь. Каким-то чудом Бон-Анэ удалось доползти до нашего дерева, но ей не хватало сил вскарабкаться на него. Пораженная небывалой жестокостью животных группы 5, я не сразу спустилась ей на помощь. Тем не менее мне удалось взять ее на руки и передать Джону. До того как Икар и Так вернулись к дереву и стали угрожающе взирать на нас, Джон спрятал Бон-Анэ под куртку. Нам только оставалось молиться и надеяться, что малышка звуками не выразит своего обычного недовольства лишением свободы. У меня не было никаких иллюзий, что если Икар услышит ее крики, то залезет на дерево и силой отберет ее у нас.

Четверо подростков группы 5 бегали вокруг дерева и залезали на него, пытаясь найти Бон-Анэ. Когда они проскальзывали мимо меня, я отгоняла их щипками и ударами, пока Икар не смотрел в мою сторону. Удивленные столь необычным обращением, животные несколько отпрянули от меня, но не отказались от намерения отыскать незнакомку. Я благодарила судьбу за то, что спрятанная малышка не выдавала себя движениями или звуками. Икар же разбросал подростков в разные стороны и сам полез на дерево. Никогда не забуду ощущения страха, который я испытала, когда совсем рядом ощутила горячее дыхание молодого самца и его голова оказалась в нескольких сантиметрах от меня. Поскольку мы с Джоном находились выше его — и нас было двое, — Икар не посмел продолжать поиски Бон-Анэ.

Целый час Икар и Так дежурили у дерева, издавая лающие или хрюкающие звуки при малейшем нашем движении. Шерсть на макушке самца стояла дыбом, от него исходил резкий запах, свидетельствующий о крайнем напряжении. Обе гориллы неоднократно позевывали, обнажая все зубы и быстро раскачивая головы из стороны в сторону.

У меня создалось впечатление, что они хотели напасть на нас, но им не хватало смелости, поскольку не решались забраться на дерево, где сидело два человека. Не припомню, чтобы когда-либо чувствовала себя столь беспомощной.

Несколько раз Икар давал выход своим чувствам, бросаясь напролом вниз сквозь заросли, ломая их и ударяя себя в грудь. Но всякий раз он возвращался в исходную позицию. Прошло около часа, и остальные гориллы отправились на кормежку. Икар и Так было последовали за ними, но вскоре вернулись и снова подозрительно уставились на нас. И только когда эта парочка окончательно скрылась из виду в густых зарослях метрах в десяти от нас, Джон слез с дерева и побежал верх по склону с малышкой под курткой, не издавшей ни единого звука. Минут через пять за ними последовала и я, ожидая, что в любой момент подвергнусь нападению сзади. В тот вечер Джон признался, что и его также обуревал страх. Мы позволили себе расслабиться, только проделав получасовой путь от места встречи с группой. Неблагоразумное поведение Так и особенно Икара свело на нет достигнутое за столько лет взаимопонимание между нами. Трудно сказать, было ли подобное проявление ксенофобии Икара столь же неожиданным для него, как и для нас.

Вернувшись в лагерь, мы насухо вытерли Бон-Анэ и поместили в клетку для сна, где находились ее любимые коробки с фруктами. Раны у нее оказались легкими, и она была рада снова попасть в привычную среду.

Через 20 дней раны Бон-Анэ полностью зажили, и она была успешно внедрена в группу 4. Поскольку прочные родственные связи в ней отсутствовали, малышка сразу же легко вжилась в группу, состоявшую из двух взрослых горилл родом из окраинной группы, трех самцов-старожилов — Битсми, Тигра и Тита, — а также молодого серебристоспинного вожака Пинатса, которому в то время было около восемнадцати лет. Не прошло и часа с момента встречи с приемной семьей, как Бон-Анэ уже резвилась с Тигром. Ему тогда было пять с половиной лет. Так Бон-Анэ наконец стала вольной гориллой.

На протяжении года Бон-Анэ была полноправным членом группы 4 под предводительством Пинатса, ее защищали и ласкали все члены семейства. В мае 1981 года, после длительного периода ливней с градом, она подхватила пневмонию.

В связи со смертью Бон-Анэ возникает вопрос, стоило ли ее вообще выпускать на волю. Мой ответ на этот вопрос безоговорочно утвердительный. Можно было бы возразить, что, если на воле осталось всего лишь около двухсот сорока горных горилл, не лучше ли было отправить ее в зоопарк, где пленницу экспонировали бы как редкое животное. К тому же в зоопарках мира нет ни одной горной гориллы, которая выжила в неволе, поэтому, если бы даже Бон-Анэ свыклась с жизнью за решеткой, у нее не было ни малейшей возможности продолжить род. На воле такой шанс у нее был. Кроме того, Бон-Анэ умерла свободной.

Я слишком хорошо помню фотографии Коко и Пакер, снятые во время их долгого заключения в кёльнском зоопарке, которые запечатлели состояние депрессии, несмотря на то что обезьянки находились вдвоем и могли утешить и приласкать друг друга. Мне не хотелось, чтобы Бон-Анэ испытала горечь неволи, как Коко и Пакер ради каких-то двух-трех лет безрадостной жизни. Будучи принятой в группу, где она прекрасно прожила целый год, Бон-Анэ доказала, что и пойманных горилл можно успешно возвращать в естественную среду, если найти подходящую группу вольных животных. Уверена, что вытекающие из этого выгоды, включая возможность продолжения рода, значительно перевешивают риск, связанный с выпуском на волю. В случае Бон-Анэ причиной смерти стали исключительно неблагоприятные условия погоды, хотя браконьеры представляли собой более серьезную угрозу.

Поскольку для Тигра в возрасте тринадцати с половиной лет в группе Пинатса не было никакой возможности стать отцом, он покинул ее в феврале 1981 года, незадолго до смерти Бон-Анэ. Хотя после этого в группе 4 появилось еще одно животное в возрасте около восьми лет, оно, кажется, тоже было самцом. Потенциальный по праву наследования предводитель группы 4, как это в свое время было с Дядюшкой Бертом после смерти их отца Уинни, Тигр стал всего-навсего рядовым членом сообщества серебристоспинных самцов, в котором не было ни одной самки.

Так одна-единственная пуля лишила Тигра всех шансов и радикально изменила его жизнь! Когда я пишу эти строки, Тигр уже два года бродит в одиночку по склонам горы Високе, накапливая опыт в общении с другими группами, в основном с группой под предводительством Нанки, который гораздо старше и опытнее его. Не исключено, что в поисках спутницы жизни Тигр перейдет на другую гору в области Вирунга. Сделает он это ради продолжения рода или нет, не знаю, но хотелось бы надеяться, что ему удастся сформировать свою семью и стать ее вожаком, как того добивались другие серебристоспинные одиночки до него.