Не пройдёт – Ослик и сам это знал. Взять хотя бы историю с «Марком Марронье» и «Собакой Софи». Минуло четыре года с тех пор, как он расстался с ними. Он исписал всю голову своими текстами, но боль не проходила.

 

Спустя четверть часа Генри подъехал к Tate Modern, вышел из машины и подобрался к реке. Набережная была пустынна. Лишь метрах в двадцати от него – то ли дрались, то ли занимались любовью (и не поймёшь сразу) какие-то люди.

Галерея современного искусства Tate Modern входит в состав группы Tate (музеи в Лондоне, Ливерпуле и Сент-Айвс) и предлагает коллекцию произведений арта, созданных в XX веке и создаваемых по всему миру в настоящее время. Галерея открыта в 2000 году в помещении бывшей электростанции Bankside Power Station на южном берегу Темзы напротив собора Святого Павла. Кроме традиционных выставок известных мастеров Tate Modern успешно реализует различные программы и для новых художников. Взять хотя бы программу «Национальная молодежная сеть визуальных искусств». По замыслу устроителей программа должна вовлечь в мир современного искусства до 80 тысяч молодых людей. Спонсор проекта – фонд Пола Хэмлина, который за 25 лет своего существования выделил в качестве субсидий порядка 200 миллионов фунтов.

Ослик время от времени приезжал сюда, привлекаемый невероятным ощущением комфорта и спокойствия. В отличие от многих других мест, здесь он чувствовал не только доброе отношение к себе, но и словно какое-то единение с окружающими людьми. Доведись ему прыгнуть в Темзу, его не просто спасут («Здравствуйте, господин Фрейд, можно и мне кокаину?»), но и докопаются до истины («Пожалуйста, но сначала узнаем истинную причину ваших бед»).

Честно сказать, он не прыгал и никто не докапывался, если только не он сам. Генри приезжал сюда с регулярностью компьютера, как будто предчувствовал некую перемену. Важную перемену в жизни, что и случилось.

Сегодня он встретит Ингрид Ренар. Это будет первая с нею встреча, в значительной степени предопределившая его дальнейшую эволюцию.

 

К счастью те двое, на которых он обратил внимание, не дрались, а и в самом деле занимались любовью. Ослик подошёл ближе, вынул сигареты и даже смог разглядеть их лица. Им было примерно по тридцать. Как и он сам, они явно переживали непростой период, прощаясь с иллюзиями юности – и насчёт окружающего мира, и по поводу себя. Тут тебе и необоснованная гордыня, и амбиции, и радужные планы на жизнь. Оставались семья и секс – последний рубеж оптимизма.

Что до секса у Темзы – он был довольно бурным, но вместе с тем (на улице не принято заниматься любовью) выглядел совершенно приличным и даже возвышенным. Влюблённые напомнили Ослику Ингрид Йонкер и её друга Джека Коупа из фильма «Чёрные бабочки» (Black Butterflies, реж. Паула ван дер Уст, Германия, Голландия, ЮАР, 2011).

Отдадим должное Джеку (Robert Knox Cope, 1913–1991, южноафриканский поэт и прозаик) – Джек явно ощущал себя на втором плане, как и подобает настоящему мужчине. Главной же героиней выступала Йонкер. Она не только феерически занималась любовью, но также вошла в историю как прекрасная поэтесса, в высшей степени приличный человек и непримиримый борец с апартеидом (Ingrid Jonker, 1933–1965, писала на языке африкаанс). Наиболее известная её книга стихов «Дым и охра» (1963) создавалась в драматической обстановке между любовью и безысходностью («Любовь лишена прав» – одно из заключений Ингрид). В тот период Йонкер сделала аборт, спустя время из-за нервного срыва попала в дурдом и вскоре покончила с собой, прыгнув в океан.

Роль Ингрид Йонкер блестяще исполнила Карис ван Хаутен (премия кинофестиваля Трайбека, 2011), а Джека сыграл Лиам Каннингем. «Талантливые актёры», – размышлял Ослик. И тут его окликнула красавица с набережной.

– Мужчина, вы не могли бы подержать меня за руки?

– Мог бы, – ответил Ослик. – Если только ваш друг не против, а вас зовут Ингрид, – добавил он и улыбнулся.

– Нет, друг не против и меня действительно зовут Ингрид, вы знали? Ингрид Ренар, – представилась она, – галерея Tate. Вон та труба через реку, видите?

А теперь, внимание: 18+. Ингрид выглядела необыкновенно счастливой. Она словно предчувствовала нечто новое (что обещало быть незабываемым) и не скрывала радости. Она вообще ничего не скрывала. Задрав юбку, Ингрид присела, разведя колени и облокотившись о поручни набережной. Ослик зашёл сзади, взял её за руки, и та плавно откинулась на него, приняв максимально удобное положение для секса.

«Джек» кивнул Ослику и тут же возобновил свои движения – довольно мощно, но в то же время и мягко, словно стесняясь быть пошлым и удерживая Ингрид за талию. Трусов на ней не наблюдалось, лобок был почти выбрит, а лицом она походила на Мишель Пфайффер из «Знаменитых братьев Бейкер» (The Fabulous Baker Boys, реж. Стивен Кловз, США, 1989).

 

Что интересно, эти братья (по фильму Джефф и Бо Бриджес) были именно братья, а не так называемые «братаны», которые сплошь и рядом шатались по Москве и искали приключений. Всюду только и слышалось: «Здорóво, братан» или того хуже: «Братан, дай десятку». Россия вообще славилась «братанами». Те разгуливали по улицам, выслеживали вас у магазина, руководили вами в офисе и управляли страной. Братья Бейкер в отличие от них десяток не просили, виртуозно играли на рояле и выступали по клубам. С ними-то Ослик и связывал образ истинного мужчины, а русские «братаны» годились разве что в крокодилы из рассказа про Собаку Софи («Видишь, как здесь красиво?»).

Ничего красивого здесь, конечно, не было. Путинская Россия представляла собой в некотором роде неизлечимо больного ребёнка, которого, безусловно, жаль, но помочь которому уже никто не может (включая НКО, приёмных родителей из Америки и сказки Римуса).

 

Между тем, «Джек» двигался всё интенсивней, а Ингрид подбиралась к оргазму. Ослик держал её за руки, разглядывал её, вдыхал её запах и по сути влюблялся, переживая небывалую лёгкость. При этом его завораживало и само движение, ведь вместе с «Джеком» двигался и он с Ингрид – шаг за шагом продвигаясь к наивысшей точке эмоционального подъёма.

Явление идеальной итерации.

В какой-то момент Ослик представил этот процесс в виде блок-схемы, затем математически, и вдруг подумал про итерацию в психиатрии. Надо же – при патологическом возбуждении больной то и дело повторяет слова или фразы, и это состояние наиболее выражено как раз при глубоком слабоумии. Именно с таким диагнозом его в своё время отправили на Мосфильмовскую, и вот теперь он рисует блок-схемы полового акта.

(На заметку – в дальнейшем Ослик не раз ещё вернётся к своим алгоритмам, а столь необыкновенная встреча с Ингрид Ренар обернётся сильнейшим генератором его творчества на многие годы вперёд.)

Наконец Ингрид кончила, отпустила Осликову руку и чуть присев, погладила клитор – нежно и прищурив глаза, словно хитрая кошка (глаза закрыты, но мышь никуда не денется – кошка чувствует её). Спустя интервал, она подтянула чулки, поправила юбку и обернулась к Ослику:

– Было хорошо, спасибо.

– Пожалуйста, – ответил Ослик.

– Как вас зовут?

– Генри.

– Что ж, тогда мы пойдём.

«Джек» попрощался с ним, и они ушли.

 

О тротуар вновь застучал дождь. Капли были довольно крупными. Ударяясь об асфальт, они мгновенно взрывались, точно инопланетные снаряды, прилетевшие покончить с Землёй, но без толку: Земля держалась, а дождь лишь придавал красоты окружающему миру.

«Джек» и Ингрид перебежали улицу и заторопились прочь. Ещё немного – и они вовсе скроются из виду, но вот о чём подумал Ослик: у Ингрид удивительно переменчивое лицо. При малейшем изменении мимики Ингрид Ренар преображалась. Она менялась: от Карис ван Хаутен через Мишель Пфайффер и до Эмили Блант (внешность которой уже сама по себе – бесконечная завораживающая перемена).

Способность к изменению образа давно и устойчиво ассоциировалась у Ослика с мимикрией. Мимикрия же в его понимании была функцией приспособляемости. Той самой приспособляемости, что как раз и обеспечивает виду выживание. «Механизм естественного отбора, – прочёл он как-то у Барнса (и вновь храбрый Барнс, «Нечего бояться»), – зависит от выживания, но выживает не тот, кто сильней или обладает более высокими интеллектуальными способностями, а тот, кто лучше всех приспосабливается». По-любому, здесь было над чем подумать, но думать не хотелось.

Ослик пребывал в эйфории. Он понимал, что влюбился, ему хорошо, а сколько это продлится – не так уж и важно. Ингрид Ренар из галереи Tate Modern постучалась в его голову, он впустил её, и Ингрид постепенно обустраивалась. Впрочем, обустроиться здесь несложно: пустая голова – делай что хочешь. Пустые комнаты, собрание картин, развешанных по стенам, полки с книжками, да сотня-другая любимых пластинок. Можно сказать, Осликова голова была готова к приёму чего угодно, хотя и тут как посмотреть.

 

Его коллекцию живописи, к примеру, составляли выдающиеся импрессионисты: Клод Моне с работой «Впечатление. Восход солнца», Огюст Ренуар («В кафе»), Эдгар Дега («На сцене»), Фредерик Базиль, Берта Моризо и тому подобные.

Особое же место среди художников (и это бросалось сразу) занимали картины Жоржа Сера. Редкий пример «социального импрессионизма», по мнению Ослика. Взять хотя бы «Купание в Аньере» (работа слева) и «Воскресную прогулку на острове Гран-Жатт» (работа справа). Люди из разных миров и разделённые плавным течением реки, будто смотрят друг на друга, но на этом и всё. Слева – молодые люди (рабочие местной фабрики), справа – разноцветные зонты, леди, их дети, джентльмен с проституткой и, похоже, ещё одна (за ловлей «форели» – стоит себе у самой воды и удит).

Жорж Сера создал лишь семь больших полотен, что и понятно. Во-первых он прожил всего ничего (32 года), а во-вторых, придуманная им техника рисования – так называемый «пуантилизм» (крошечные точки контрастного цвета) – была невероятно трудоемкой.

Ингрид всё «обустраивалась».

Из книжек у Ослика присутствовали в основном научные издания (преимущественно по математике, биологии и искусственному интеллекту). Коллекция художественной литературы была представлена большей частью западными писателями (примерно от Байрона до Бернара-Анри Леви), если не считать отдельной полки с античными авторами. Неплохая коллекция как ни странно: там тебе и «Одиссея» Гомера (совсем уж архаика), и «Лисистрата» с «Облаками» Аристофана.

Что касается музыки – в голове у Генри то и дело крутились малоизвестные панк-группы, такие как Tiny Moving Parts, Precursor, Alcoa, Vinnie Caruana, Shai Hulud, ну и конечно его распрекрасные This Town Needs Guns из Оксфорда. Группы не ахти какие, но, по-любому, одарённые – и поэтически, и музыкально.

Кроме того Ослик бережно хранил и несколько флаеров на клубные концерты своих любимцев. Среди них наиболее памятный – флаер на This Town Needs Guns (при поддержке L’étranger и Forbiros) в московском клубе Б2. Дело в том, что Ослик так и не попал на этот концерт 12 февраля тринадцатого года из-за ареста («Пройдёмте с нами»). Ослика схватили как раз накануне, а 12 февраля, во вторник, он уже проходил медицинскую комиссию в ведомственной санчасти.

Осликова голова, таким образом, была хоть и пуста, но весьма романтична, и приживётся ли там Ингрид – было неясно. Наташа Лобачёва, к слову, не прижилась. Не прижилась, похоже, и Эльвира Додж, не говоря уже о Собаке Софи из дурдома на Мосфильмовской. Люди ценят реальность. Даже в искусстве они большей частью ищут именно её. Реальность же Ослика походила на вымысел, да и ни к чему ему, если подумать, лишние заботы. «Оставьте меня в покое» – вот наиболее часто возникавшая в его голове мысль. Так что шансов у Ингрид было немного.

 

Ослик перешёл улицу и направился к собору Святого Павла. Возведением собора (1675–1708) занимался Кристофер Рен (1632–1723, математик, архитектор и профессор Оксфорда), но самым сложным для Рена оказался купол. Его конструкция должна была быть очень лёгкой, иначе церковь грозила бы развалиться: фундамент и без того просел. И тогда Рену помог Роберт Гук, изобретатель микроскопа (1635–1703, английский естествоиспытатель). Он предложил трёхуровневую архитектуру по принципу свисающих цепей.

И вновь уровни. Находились ли Ослик и Ингрид Ренар на одном уровне или были распределены? – вот о чём думал Генри. Лучше бы на одном. В противном случае придётся и жёсткость пересчитывать (жёсткость перекрытий), и цепи городить («перевёрнутые цепи» купола обычно собирались из досок), а так не хотелось.

(Роберт Гук признан одним из основоположников экспериментальной физики. Он открыл закон всемирного тяготения (что впоследствии успешно оспорил Исаак Ньютон), закон пропорциональности между упругими растяжениями (закон Гука) и явление интерференции света. Кроме микроскопа Гук изобрёл оптический телеграф и множество других механизмов.)

Постояв у Saint Paul’s Cathedral, Ослик съел гамбургер в «Макдоналдсе» у Wood Street и вернулся к своей Audi. Занимался рассвет. Он дослушал «Animals» и под утро уснул, убаюканный Стюардом Смитом (вокалистом This Town Needs Guns).