Глава первая
ЗАГАДКА РИДЛЕИ
Двенадцатифутовая острога описала широкую дугу, вонзилась в скользнувшую тень, ушла в воду на четверть своей длины и замерла, встретив твердый панцирь черепахи. Затем шест упал и поплыл по поверхности.
― Промах… — сказал я.
Мне не следовало бы торопиться с выводами, так как удар острогой нанес Иона Томпсон.
Впрочем, разве можно было попасть в цель при таких обстоятельствах? Нос маленького промыслового бота прыгал и мотался по зыби пролива из стороны в сторону. Порывистый бриз покрыл поверхность моря глубокими морщинами волн, и они на бегу отбрасывали рассеянные блики. С самого начала нужно сказать, что вода была молочно–белой, а черепаха плыла на глубине ярда, футах в тридцати от нас, и металась, как кролик. Попасть острогой в такую черепаху все равно что попасть из ружья в перепуганную свинью, стоя в кузове грузовика, движущегося по вспаханному полю. Только свинья была бы на виду, а черепаха мерцала тусклым пятном в мутной воде.
― Железное острие торчит в ней… — сказал Иона.
И тут я увидел, что веревка змейкой уползает из ведра, стоявшего на носу лодки.
― Как вам это удалось? — спросил я.
Мне шестьдесят пять, и я рано начал. Гораздо труднее с зелеными: они носятся, как чайки. А это ридлея.
Он подхватил шест багром, поднял медленно уползавшую веревку и зажал ее обеими руками. От натяжения нас чуть–чуть отнесло в сторону, и прямо около носа, футах в пятидесяти, воду рассек ласт черепахи. Иона начал осторожно выбирать веревку, и бот приблизился к всплывшей на поверхность ридлее. Когда расстояние уменьшилось, он передал сыну натянутую веревку и ловко набросил петлю на судорожно дергавшийся ласт. Потом сделал еще усилие — и черепаха, скользнув через планшир, упала кверху брюхом на настил, где заскребла и замолотила по гладким доскам ластами.
― Встаньте подальше… — сказал Иона. — Она бешеная. Ридлеи всегда бесятся.
Я поднес веревку к черепахе. Она схватила конец, разгрызла его и в неистовстве забилась по палубе.
Ридлею нельзя долго держать на спине. Только несколько часов. Они становятся сумасшедшими, и у них разрывается сердце.
Вот так началось мое знакомство с атлантическими ридлеями. Так возникла передо мной огромная задача ридлеи.
Море — хранитель величайших тайн. Конечно, еще многое нужно постичь на суше, но в глубинах океанов таятся ответы на множество основных вопросов естественной истории. Где-то в просторах моря обитают молодые лососи, и туда же, покинув родные скалы, направляются с островов Прибылова молодые котики. В силу случайного сочетания неизвестных нам причин возникает «красный прилив», который время от времени вторгается в богатые рыбой прибрежные воды Флориды, убивает мириады рыб, заставляя туристов бежать прочь от распространяющейся вони, а потом уходит, не будучи ни объясненным, ни понятым.
С той поры как человек обрел способность удивляться. он стал ломать голову над тем. как появились молодые угри в водоемах, вырытых среди пастбищ. Когда впоследствии ему объясняли, что угри пришли из моря, где их родители метали икру, для него это было так же непонятно, как и теория астрофизики. Когда пятнадцать лет назад Джон Смит обнаружил кистеперую рыбу, это живое допотопное существо стало для биолога таким же значительным и волнующим свидетельством прошлого, как ископаемый динозавр.
Кто в состоянии проследить пути миграций большой голубой макайры или китовой акулы? Или поведать что- нибудь о ластохвосте, или гигантском кальмаре, или о местах нереста миллионов некрасивых султанок, или рассказать, откуда появляются мерцающие косяки тарпонов?
А кто может сказать, кто такие ридлеи?
Восемнадцать лет прошло с того дня, как Иона Томпсон вытащил при мне ту первую ридлею, и было это в Санди–Ки, во Флоридской бухте. Очутился я там потому, что получил письмо от моего друга Стью Спрингера — одаренного натуралиста и знатока морских судов. В те дни он занимался промыслом акул в Исламорада, в северной части Флорида–Ки. В письме он сетовал на черепах, которых его рыбаки использовали как приманку при ловле акул. Эти черепахи, плоские и серые, с большой головой и широким, но коротким панцирем, были, по его словам, вредными черепахами. В противоположность послушным зеленым черепахам, соглашающимся неделю кряду лежать на палубе брюхом кверху, или философски настроенным логгерхедам, здешнюю породу никак нельзя отнести к спокойным, а скорее к опасным спутникам в плавании. Стью писал, что после того, как их перевалят на планшир, они начинают кусаться и драться и наносят удары ластами, покуда не обессилеют от ожесточения и отчаяния. Жители здешних отмелей зовут их ридлеями. Стью сообщал, что не мог сыскать в книгах правильного наименования, по–видимому, из-за отсутствия достаточных о них сведений. И я тоже не смог.
Прочитав письмо, я решил, что Стью говорит о черепахе, которая впервые была описана лет шестьдесят тому назад и названа черепахой Кемпа — по имени Ричарда Кемпа из Ки–Уэста, пославшего экземпляр черепахи Самуэлю Гарману в Гарвардский музей сравнительной зоологии. О происхождении черепахи Кемпа практически ничего не известно. Кое-кто вообще не в состоянии отличить ее от логгерхерда, а многие даже сомневались в ее реальном существовании.
Некоторые герпетологи опубликовали отчеты или упомянули в своих трудах об остеологии ридлей, но подавляющее большинство специалистов по пресмыкающимся никогда не видели ридлей и считали, что черепаха Кемпа низший, если только не ложный вид, не заслуживающий того, чтобы проливать пот над его изучением.
Стью держался иного мнения, а я с глубоким уважением отношусь к его проницательности; поэтому я и решил отправиться в здешние края и посмотреть в натуре на эту вспыльчивую черепаху. И возможно, что причиной моей длительной привязанности к ридлеям являются воспоминания об этой незабываемой поездке к прибрежным мелям.
Моя жена отправилась со мной. В те годы мы были молоды, а здешнее взморье не было еще чьим-то недвижимым имуществом, как это стало теперь; тогда здесь можно было встретить всего лишь нескольких сунувших сюда нос чужаков. Большинство местных жителей были потомками багамцев и англичан, промышлявших здесь черепах сотню–другую лет назад.
В те дни вы могли ловить здесь любую рыбу, какую только хотели, и для этого вовсе не надо было фрахтовать специальную лодку. Рифы были почти нетронутыми, а груперы и бельдюги буквально хватали вас за рубашку. Даже луцианы держались очень просто. Плавая в каком-либо проливчике или около кораллового выступа, вы могли наловить столько желтохвосток, что улов покрыл бы дно вашей лодки, или наполнить ее пестрым грузом анизостремусов, королевских спинорогов, рокхиндов или испанских хогфишей. А если плохая погода гнала вас домой, то всегда можно было вдоволь наловить хэмулид, которые очень хороши с овсяной кашей. Да и хэмулиды здесь вдвое крупнее обычных, и на вкус они очень приятны.
Вам стоило только поболтать приманкой в проливе — и появлялась морская щука, всегда сопутствующая косякам тарпонов, идущих из Баия–Онда, или же полазить по известковым отмелям, чтобы обнаружить косые тени альбулей, мирно снующих в поисках корма. И если у вас имелась некоторая сноровка, один из них становился вашей добычей, и тогда жизнь казалась совсем другой.
В те годы отмели были прекрасны сами по себе, даже вне связи с таившимися в них загадками природы. Прибрежные дороги уже существовали, но здесь не ощущалось ни малейшего признака того, что когда-нибудь прибрежные острова сделаются пригородами Майами. Право, этого нельзя было заметить, но вместе с тем вы понимали, что это неминуемо произойдет.
Вы знали, что когда-нибудь эта прелестная бухта наполнится брюзжащими критиканами, что берега сделаются лежбищами для людей и свалкой оставленного ими мусора, а солнечные закаты испоганит свет неоновых ламп. Одним из первых исчезнет старый крокодил, живущий в норе слишком близко к шоссейной дороге, а рыбы повсюду станет мало, и она будет боязливой. Даже старые серебряно–седые стволы красного дерева уползут, словно змеи, в столярные мастерские, а из узорчатых, как рисунок на гемме, и завивающихся, как улитки, ветвей ямайского кизила будут делать шершавые гамаки.
Не изменятся только очертания и расположение островов. Синие воды Гольфстрима будут всегда плескать у восточных берегов полукружием лежащего архипелага; сохранятся кажущиеся неправдоподобными сочетания красок в бухтах; останутся теплые, кружащиеся воронками известково–белые воды, смыкающиеся с каждой тенью переливами цветов — от бирюзового до темно–зеленого и молочно–нефритового. Тысячи крошечных островков, заросших по берегам мангровыми деревьями, останутся здесь вместе с огромными черными губками, и крупные морские окуни будут искать среди них убежища от рыболовов, восседающих на старом паромном причале. Кое-что останется…
В тот год Марджи и я приехали сюда, чтобы посмотреть на ридлей, о которых упоминал Стью. Отмели были такими чудесными и нетронутыми, что мы даже не обиделись на построенную здесь дорогу, по которой, кстати говоря, сами приехали. Никто на свете так не обижается на появление признаков человеческого прогресса, как натуралист, особенно если он молод. Я хорошо помню, как страстно мы тогда желали, чтобы отмели навсегда были отданы солнцу и ветру, хохлатым белым голубям, красноватым енотам и маленьким ланям, а также небольшому числу чуждых суете людей с такими же именами, как Лоу, Томпсон, Суитинг. И конечно, нам.
Помню, как Марджи спросила меня тогда, неужели я буду столь бессердечным, что откажу моему здешнему приятелю в удовольствии угостить нас супом с устрицами. И я сказал: «Будь я проклят, если этого не сделаю, так как во всем мире можно найти такой же устричный суп, а мой приятель уж слишком им возгордился». А нынче, всего лишь двадцать лет спустя, вы можете обшарить весь архипелаг и не найти ложки этого супа. Да и устриц не найдете, хотя вам знакомы укромные уголки, в которых они прячутся. Их нет, как нет больше крабов и легкой ловли рыбы.
Но ридлеи до сих пор здесь, и нам пора вернуться к ним.
Мы едва успели бросить вещи на койки в одной из хижин Стью, как он повел нас дальше, и мы очутились в лодке вместе с двумя жителями острова Матакамбе — неким мистером Ионой Томпсоном и его взрослым сыном, чрезвычайно на него похожим.
В 1935 году, когда атмосферное давление резко снизилось, а промчавшийся со скоростью двухсот миль в час ураган поднял двенадцатифутовую стену воды, которая ринулась через низкие острова, уничтожая и унося с собой все, что встречалось на пути, мистер Томпсон получил серьезное ранение в бедро. Официальный отчет об этом урагане гласил, что погибло восемьсот человек, главным образом ветеранов Первой мировой войны, живших в палатках на острове Матакамбе. Впрочем, все прекрасно знали, что подсчет жертв был закончен слишком рано. В живых остались главным образом коренные жители, которые укрылись от неистового моря и ветра в гладкопалубных лодках, накрепко причаленных в густых прибрежных мангровых зарослях. Поток воды опрокинул даже железнодорожный локомотив и утащил на двадцать миль в глубь материка обломки бетона, а здесь люди на маленьких лодках ухитрились спастись. Иона Томпсон тоже спасся, однако летевшая балка чуть не разбила его. Он получил такое ранение, которое делает инвалидом любого человека, но Иона быстро поправился и вскоре занял первое место среди рыбаков на верхних отмелях.
Он владел острогой лучше всех людей любого цвета кожи, которых я когда-либо видел, он знал толк в погоде, в воде и в рыбе, и, что было самым важным, он знал черепах.
Пожаловавшись на сердитую черепаху, которую только что вытащил на палубу, он сказал:
― Люди говорят, что ридлея — это помесь…
Я прислушался к его словам и поддержал дальнейший разговор.
― Мы даже не знаем, где она откладывает яйца, — продолжал он. — Другие черепахи выходят на берег в то или другое время, но ридлею никогда не увидишь. Все говорят, что они получаются, когда логгерхед забавляется с зеленой черепахой…
Затем он смущенно пробормотал еще что-то, и я полагаю, что понял его правильно.
Мы думаем, они принадлежат к среднему роду и ни на что не способны.
Вот примерный смысл того, что он произнес.
Я не находил ничего предосудительного в том, что этот человек считал ридлей неразмножающимися, однако никогда не соглашался с подобными предположениями, да и теперь не соглашаюсь. Я понимал, что ридлеи — резко отличные от других видов и своеобразные создания, но сомневался в том, что они являются промежуточным видом, результатом скрещивания разных пород. Вот, скажем, мул — четко выраженная помесь осла и кобылы, но ридлеи — самостоятельный вид животного. И хотя кивнул Ионе Томпсону в знак согласия, но тогда же решил любым путем добиться истины.
Как я уже сказал, все это произошло давно, но с тех пор я успел очень мало. Загадка ридлеи, вместо того чтобы уменьшиться, выросла еще больше, и сегодня я еще дальше от разгадки, чем в те дни. Полученные мной ответы настолько расплывчаты, что я стал считать ридлею наиболее загадочным из всех дышащих воздухом животных Северной Америки.
Прежде всего возникает хотя и не столь уж важный, но интригующий вопрос о наименовании животного.
Ридлея! Что это за название и откуда оно взялось?
Вдоль всего восточного побережья Флориды от Фернандины до Ки–Уэста и дальше до Пенсаколы — я задавал этот вопрос, и жители смотрели на меня с изумлением. Большинству людей мой вопрос казался таким же странным, как если бы я спросил, почему макрель зовется макрелью, а собака — собакой. Однажды я натолкнулся на человека, который называл ридлей «мулатами» и «черепахой–мулом», исходя из предполагаемого способа их размножения. Но во всех остальных случаях их именовали ридлеями, и ни одна душа не знала почему. Несколько раз мне пришлось слышать, как отдельные рыбаки называли их «ридлер», но вполне возможно, что это всего лишь прежняя, хотя и ничем не подтвержденная этимологическая форма. Как бы там ни было, но по сравнению со всем тем, чего мы не знаем о ридлеях, вопрос о наименовании — сущая безделица, а наше незнание хотя и крайне досадно, но не безнадежно.
Еще более неясным и своеобразным является район распространения ридлей, то есть территория, на которой их можно обнаружить. Все прочие породы морских черепах — кожистые, зеленые, логгерхеды и биссы — можно найти в Атлантике, Карибском море, Тихом и Индийском океанах. Даже когда представители этих пород, обитающие в индо–тихоокеанском районе, изолированы материком или холодным течением от своих собратьев — черепах атлантическо–карибского района, они сохраняют сходство. Если вы, скажем, отправитесь в Колон на карибский берег Панамы, поймаете там зеленую черепаху и отвезете ее на Тихоокеанское побережье, например в Панама–Сити, где сравните во всех подробностях с черепахой, пойманной в Тихом океане, то, право, нужно очень тщательно рассматривать, чтобы обнаружить между ними разницу. Такое сходство обычно для многих морских животных, как позвоночных, так и беспозвоночных, на всем протяжении обеих сторон Панамского перешейка. Изолированные чуждой им средой на тысячемильном расстоянии, они мало чем отличаются друг от друга, хотя в других местах такое обособление приводит к существенным различиям. Сохранение сходства удивительно потому, что живые существа Карибского моря были отрезаны перешейком от своих тихоокеанских сородичей, вероятно, тридцать миллионов лет назад.
Такое же сходство наблюдается и у ридлей: атлантические ридлеи очень сходны с ридлеями, обитающими в восточной части Тихого океана. Ридлеи живут в теплых водах и, по–видимому, не путешествуют вокруг мысов Горн или Доброй Надежды, где господствуют холодные воды. Быть может, только молодняк заносится течением к югу.
Получить ясное представление о размерах района распространения ридлей не так-то просто. Этого нельзя сделать во время послеобеденной прогулки, когда можно пойти да и наловить морских черепах, к тому же ни в одном музее мира вы не найдете хорошо составленной коллекции этих животных.
До того как биолог Кинси занялся проблемами пола, он занимался энтомологией. В свое время он изучал определенную группу крошечных ос, устраивающих орехоподобные гнезда на ветках деревьев. Разгуливая в свободное время по дорогам, он останавливался в сотнях мест и собирал интересовавших его насекомых. Его коллекция насчитывала семнадцать тысяч ос, и, основываясь на этом материале, он написал монографию, которая считается классической. Так и нужно вести работу по определению района распространения животного; однако этим нельзя воспользоваться при изучении морских черепах–ридлей.
Подсчитывая количество ридлей, которых в течение последних восемнадцати лет я выпросил или купил у рыбаков, видел при убое на промыслах, а также в коллекциях Американского музея сравнительной зоологии, Американского музея естественной истории и Британского музея, я смог насчитать их не более сотни. Если учесть, что опубликованная о ридлеях научная информация невелика, а рассказы рыбаков требуют тщательной проверки, то становится ясно, каким ничтожным материалом мы располагаем. Но все же его достаточно для повести о ридлеях, и притом повести своеобразной.
В каких местах побережья Северной Америки обитают ридлеи?
Они водятся вдоль западного побережья Флориды от дельты реки Сувонни до Флоридской бухты и вдоль восточного берега от Сент–Огастина до Мелборна. На восточном берегу ридлеи более всего известны рыбакам, промышляющим сравнительно далеко в море. По–видимому, Флоридское течение, от которого берет свое начало Гольфстрим, относит животных к северу. Один рыбак с мыса Канаверал утверждал, что за двадцать лет наловил тысячу ридлей.
Ридлеи встречаются вдоль берегов Мексиканского залива вплоть до Техаса, их здесь вылавливают вместе с зелеными черепахами. Что делается на Тихоокеанском побережье Мексики, мы не знаем, и вообще никто не знает, как далеко к югу простирается район распространения этих черепах. В нескольких опубликованных статьях о мексиканских морских черепахах упоминаются только четыре породы, но ничего не говорится о ридлеях.
По каким-то необъяснимым причинам ридлеи не встречаются в районах Бермудских и Багамских островов, где другие породы черепах водятся или, по крайней мере, водились в изобилии. И что самое странное, они отсутствуют в Карибском море.
Ридлей находят на атлантических берегах Северной Америки. Но, как я полагаю, размещение их здесь не определяется районом распространения, как принято понимать в зоогеографическом смысле, то есть территорией, на которой обитает животное и где оно добровольно перемещается. Оно является односторонним пассивным рассеиванием, вызванным Флоридским течением и Гольфстримом. Унесенные из родных мест ридлеи плывут по течению, оказывая на свою судьбу такое же ничтожно малое влияние, как, скажем, планктон. Только отдельные черепахи, плывущие по краю течения, попадают в прибрежные воды Атлантического побережья Северной Америки, достигают берега и живут в более или менее подходящих условиях, а плывущих в центре течение относит дальше.
Почти несомненно, что появление ридлей в Северной Каролине, нью–йоркской гавани и на острове Мартас- Винъярд объясняется поворотом течения к северу. Как бы мало мы ни знали о ридлеях, можно быть уверенным, что здесь они не родятся. Их сюда заносит течение. В Массачусетсе они также не останавливаются — Гольфстрим уходит дальше, и они уплывают вместе с ним. Трудно сказать, как проходит их жизнь все это время, но великое течение несет их в холодную Северную Атлантику. где оно отклоняется к востоку и проходит по Большой Ньюфаундлендской банке, наталкивается на арктические айсберги, потом направляется к Западной Европе — здесь оно очень влияет на климат, делая его более теплым — и выбрасывает ридлей на берега Ирландии, Корнуолла, островов Силли, Южной Франции и Азорских островов.
Район распространения ридлей (в Атлантике) не определяется очертаниями океана или полосой какого- либо побережья. В основном это Гольфстрим. Ридлеи являются неотъемлемой частью этого водоворота нашей планеты, зарождение которого начинается еще там, где экваториальное течение нагнетает массы воды через Юкатанский пролив в Мексиканский залив, уровень воды в котором на шесть—восемнадцать дюймов выше, чем в Атлантическом океане. Теплые слои воды перемещаются, совершая движение по часовой стрелке, в восточную часть залива и проходят через Флоридский пролив, где образуют так называемое Флоридское течение. Вскоре это течение встречается с Антильским течением, и вместе они образуют Гольфстрим в точном смысле этого слова. Где-то по линии этого движения — скорость его вначале три узла, — обитают ридлеи, которые медленно плывут по течению на протяжении многих тысяч миль.
Было бы неправильным утверждать, что ридлеи — обычное явление для Европы. В европейских водах ридлеи, как и все другие морские черепахи, встречаются редко. Недавно я видел в Британском музее всего лишь шесть экземпляров этих животных, а коллекция морских черепах в этом музее — лучшая в мире. Эти шесть черепах представляют не только все европейские образцы, но и половину всех ридлей, попавших в руки здешних натуралистов. Интересно, сколько же ридлей должно было начать свое путешествие в Америке, чтобы эти шесть смогли попасть в коллекцию Британского музея?
Два экземпляра из шести попавших в Англию черепах имеют большое значение для распознания загадочной жизни этих животных. Они небольшого размера, длина одного восемь, а другого четыре дюйма; выловлены они в октябре — декабре. Малый размер объясняется тем, что молодые черепашки легче уносятся течением, чем большие; однако сезонность их появления пока объяснить нельзя.
Вероятно, вы уже поняли, что выявление берегов, где черепаший молодняк появляется на свет, наиболее разумный способ разрешения проблемы, откуда ридлеи попадают в Гольфстрим. Несомненно, это самое осмысленное. Но горе заключается в том, что эти берега невозможно обнаружить. Ведь до сих пор не найдены доказательства размножения атлантических ридлей обычным образом. Я же по–прежнему застрял на том месте, куда меня привело рассуждение Иона Томпсона и его земляков.
Люди постоянно ловят этих черепах, но никогда и никто не обнаружил беременной самки ридлеи, не находил желтые, похожие на бусы яички, которые большую часть года можно увидеть в любой самке черепахи. Никто и никогда не заметил ридлей, роющих гнезда на берегу, и не обнаружил вылупившегося молодняка. Любая только что появившаяся на свет черепаха имеет мягкий пупочный рубец, обозначающий место соединения с желтком яйца; на морде юной черепахи есть острый шип, называемый «яичным зубом», которым молодое существо пробивает оболочку яйца. Признаки младенчества сохраняются и после вылупления на протяжении многих недель, но никто не видел маленькую ридлею, имеющую эти возрастные особенности.
Когда в 1880 году Кемп прислал свою ридлею в Гарвард, он утверждал: «Мы знаем, что они выходят для кладки яиц на берег в декабре, январе и феврале, но не можем сказать, как часто и каково количество снесенных яиц».
Думаю, он просто ничего не знал, и к этому выводу я пришел после первого посещения Спрингеровского акульего промысла. Так как утверждение Кемпа шло вразрез с обычными сроками кладки яиц черепахами, я приложил все усилия, чтобы его проверить, но подтверждения не нашел. На всем побережье от Хомстеда до Ки–Уэста я беседовал с людьми, знающими ридлей, но никто и никогда не слышат, чтобы черепахи откладывали яйца в зимнее время. Наряду с этим выяснилось, что никто и никогда не видел гнезда ридлеи, или яйца, или молодняка. С тех пор я слышал все ту же версию от более чем ста шестидесяти опытнейших рыбаков, которых встречал между мысом Гаттераса и устьем реки Миссисипи Я анатомировал всех взрослых ридлей, каких только мне удавалось достать, расспрашивал людей, занимающихся убоем черепах для продажи на рынке, и постепенно начат ощущать действительные размеры возникшей передо мной загадки.
Когда расспрашиваешь рыбаков или людей, промышляющих черепахами, то обычно слышишь три разные версии Большинство соглашается с Ионой Томпсоном в том, что ридлеи самостоятельно не размножаются, они появляются на свет в результате скрещивания двух разных пород. Один старикашка из бухты Сент–Льюис сказал то, о чем вы уже слышали: «Эта ваша ридлея детей не выводит Вообще она помесь, на ней, как у мула, вся родословная кончается».
Кое-кто из людей, с которыми я беседовал, правда, их было немного, говорил, что ридлеи размножаются, как все живые существа, но они это делают очень далеко, дальше известных нам мест размножения черепах, и не исключено, что даже на отдаленных берегах Карибского моря, где их когда-нибудь обнаружит человек. В этом предположении не было ничего удивительного. Ведь Карибское море — большой район, а в те годы мне были известны только отдельные места на его побережье.
Такие разговоры вселяли в меня бодрость, и мне становилось легче, чем при раздумье о существах, лишенных потомства и предков.
Но представьте мое состояние, когда впоследствии, закончив ряд тщательно продуманных обследований берегов Карибского моря и объездив добрую дюжину стран и островов, я не обнаружил ни ридлей, ни людей, что- либо о них знавших. Я выходил на лов вместе с промышленниками, проверял садки для пойманных черепах, рылся среди панцирей, валявшихся в груде отбросов, осматривал чучела черепах на полках музеев. Я прошел пешком вдоль самых удобных для размножения черепах берегов этого полушария и видел всякую всячину, но не ридлей. Где бы я ни был, люди знали четыре породы морских черепах, но ридлей среди них не было.
Это было для меня потрясением. Вся проблема была снова отброшена к району Мексиканского залива, и мое невежество в этом вопросе становилось нестерпимым.
Существовало и третье объяснение, которое я слышал от небольшого числа людей, сводившееся к тому, что ридлеи ежегодно появляются в июне и откладывают яйца в одних и тех же местах одновременно с другими породами черепах. Я пять раз слышал об этом от вполне серьезных людей, привыкших отвечать за свои слова. Это означает, что пять раз люди называли мне определенные участки на побережье, где, по их утверждению, ридлеи откладывали яйца.
В четырех случаях все оказалось вымыслом, и, как только я подверг рассказчиков перекрестному допросу, выяснилось, что рассказы основываются на слухах или на ошибочных определениях пород черепах. Только в одном случае разработанная мною на протяжении многих лет разгромная система допроса оказалась недостаточно сильной, чтобы обнаружить слабое место в утверждении человека, будто он однажды видел, как на совершенно определенном участке побережья самка–ридлея откладывала яйца. Мы расстались, когда разговор зашел в тупик: он — при своем убеждении, будто двадцать пять лет назад видел одинокую ридлею, откладывавшую яйца в лунную ночь, а я — что имею дело с помешанным.
Я готов признать некоторую вероятность того, что в июньское полнолуние ридлеи выползают на берег и устраивают гнезда на обочине шоссейной дороги, как это делают логгерхеды. Но от этого предположения мне не легче.
Вот вам и загадка о ридлеях!
Большое прибрежное животное, съедобное, отнюдь не редкое и хорошо известное каждому жителю северо–восточной части побережья Мексиканского залива или побережья Флоридского полуострова — и никто не знает, как и где оно размножается. Ридлеи уносятся от Атлантического побережья Флоридским течением и Гольфстримом, просачиваются в прибрежные воды лежащего к северу залива Массачусетс, приплывают в Европу и изредка вместе с отклонившимся течением достигают Азорских островов, а может быть, и более далеких мест. И нигде на протяжении этого огромного пространства нельзя обнаружить лаже намека на то, как они размножаются.
Что тут поделаешь? Было время, когда я думал, что разгадка придет ко мне сама собой, но теперь я в это не верю. Чтобы найти решение, надо работать, и борьба за открытие истины потребует усилий, воображения и терпеливости. Очень может быть, что это будет непрерывная головоломка, связанная со сменой предположений и мест действия, основанная на поисках и ошибках.
Такой проблемы не решить на прогулке в праздничный день, с ней ничего не поделаешь в условиях лаборатории.
Как только будет за что ухватиться, решение может оказаться донельзя простым и ясным, но пока загадка остается трудной и навязчивой.
Тем не менее интересно, хотя и без большой пользы, подытожить всю имеющуюся информацию и подумать, что еще можно сделать.
Большинство так называемых научных законов возникло из теорий, а теории являются всего лишь плодами научного воображения и остаются ими до той поры, покуда не подкрепляются доказательствами. Научный путь формулирования теории сводится к объяснению всякого явления, которое возникает перед вами, каким бы невероятным оно ни казалось. Иногда самые нелепые предположения оказываются правильными.
В загадочном случае с ридлеями нужно без малейшей предвзятости разобрать все имеющиеся варианты, откуда бы они ни исходили: из пропахших сельдью рук малограмотных людей, от недоброжелательно настроенных коллег или из моих грустных воспоминаний. Мы должны все принять во внимание, все оценить по достоинству и провести беспристрастный отбор. Это и будет нашим первоначальным ответом на загадку о ридлеях. Возможно, он окажется неверным, но сегодня этот ответ будет лучшим из возможных.
Из всех само собой напрашивающихся объяснений наиболее простым является утверждение, что ридлеи вообще не воспроизводят потомство, а возникают в результате случайного зарождения. Это наиболее простой ответ, соответствующий объему наших знаний, и в стародавние времена он был бы принят как единственно разумный. Но современные биологи утверждают, что всякое живое существо имеет хотя бы одного родителя, и, таким образом, нашему воображению ставится предел.
Одним из вариантов этого объяснения может быть суждение, высказанное знакомыми мне людьми, среди которых я насчитываю несколько очень разумных. Быть может, говорили они. ридлеи были когда-то вполне способны к размножению, но неожиданно потеряли эту способность, стали в результате какого-то случайного несчастья бесплодными? Но, я думаю, в этом случае ридлеи. которых мы встречаем сегодня, были бы последними представителями угасающего рода. А это не так. Поэтому не стоит заниматься доказательством вздорности этого несостоятельного предположения. Откровенно говоря, я упоминаю такую версию только во имя научного подхода.
Мы должны исходить из предположения, что животное где-то и когда-то размножается. Должно быть только так, а потому неизвестными для нас остаются лишь места и способы размножения.
Может быть, эта черепаха не кладет яиц, а является живородящей и. подобно морской змее, выводит молодняк далеко в море? Такое предположение звучит убедительно, поскольку оно объясняет отсутствие на берегу гнезд и яиц ридлей. Но не забывайте, что мы не обнаруживали беременных самок, а они должны быть беременны. независимо от того, относятся ли они к живородящим или откладывают яйца. Но дело не только в этом: черепаха, не несущая яиц, — слишком необычна. У этих животных удивительно устойчивы природные свойства. Живородящая черепаха была бы не менее странной, чем собака, откладывающая яйца. Все известные нам породы черепах, сухопутные или морские, роют ямы и откладывают в них яйца с белой скорлупой. И так они поступали со времен мелового периода.
Предположим, что ридлеи несут яйца, способные удерживаться на поверхности моря, и откладывают их прямо в воду, причем делают это в таком отдалении, что молодняк успевает вырасти прежде, чем мы его увидим Допустим, что такие места расположены очень далеко в море и что самке нужно много времени, чтобы добраться до них, а когда мы этих самок видим, они еще не несут в себе яиц. Но ведь это только разновидность предыдущего предположения с небольшими улучшениями, неприемлемого по уже высказанным доводам. Это было бы слишком большим новшеством для черепах, которые вряд ли допускали какие-либо «нововведения» на протяжении пятидесяти миллионов лет. Кроме того, просачивающаяся в яйцо соленая вода убивает в нем зародыш всяких рептилий, в том числе и морских черепах. Нам пришлось бы предложить какое-то новое и очень остроумно устроенное яйцо для нашей теоретической пелагической черепахи. Может быть, вместо необычного способа размножения существует необычное время размножения. которое и увело нас от истины? Возможно, что сезон кладки яиц очень краток и причудлив по времени или бывает только в канун Нового года или Крещения, а быть может, в самую короткую или самую холодную ночь? У всех морских черепах Атлантики сезон кладки яиц продолжается несколько недель в конце весны и начале лета; быть может, ридлеи приурочили его к середине зимы, когда охотники за черепахами заняты другими делами? Почему бы и нет! Но в этом случае опять возникает злосчастный вопрос о беременных самках. И опять-таки дело не только в этом! В середине зимы на побережье Флориды царит необычайное оживление: люди катаются на автомобилях, развлекаются, ловят с берега рыбу, собирают ракушки и даже плавают. Нельзя себе представить, чтобы зимой, и не только зимой, следы черепах остались незамеченными.
Теперь допустим, что обитающие у южного побережья Северной Америки ридлеи родились где-то в неизвестном месте и либо переселились в Мексиканский залив сами, либо их занесли сюда течения. На первый взгляд такое предположение выглядит отлично, так как имеются морские течения, которые могут это сделать, да и несомненно делают — проходя через Атлантику, они приносят с собой этих черепах из Африки к Антильским островам и, весьма вероятно, к Мексиканскому заливу. Но если вы внимательно присмотритесь к чужеземным ридлеям, которых может занести течение, то убедитесь, что черепахи Мексиканского залива совсем иного вида. Прежде всего, ридлей в Мексиканском заливе слишком много, чтобы считать их сборищем отдельных заблудившихся животных. Кроме того, имеется еще одно, более убедительное доказательство: существует простое, но постоянное различие между ридлеями Мексиканского залива и теми, которые живут у берегов Западной Африки или у тихоокеанских берегов Южной Америки (а это единственные стада черепах, которые находятся вблизи течений, попадающих в воды Флориды). На всем земном шаре все ридлеи имеют на верхнем панцире на две—шесть чешуй больше, чем черепахи Мексиканского залива. И если мы согласимся с предположением, что все здешние ридлеи занесены Экваториальным течением, то мы должны также согласиться с тем, что каждая из этих черепах где-то подолгу останавливалась, чтобы переделать свой панцирь. Очень может быть, что какая-нибудь отдельная мексиканская черепаха была принесена Экваториальным течением в Мексиканский залив, но если это так, то она, безусловно, начала свое путешествие от берегов Америки года три назад, была подхвачена Флоридским течением, выдержала плавание в величайшем в мире течении — Гольфстриме и в конце концов возвратилась в родные воды.
Любая африканская черепаха, попавшая в Мексиканский залив, может быть сразу опознана. Поэтому мало оснований для того, чтобы рассматривать океанские течения как ключ к решению загадки.
Как я уже говорил, ридлеи обитают и в Тихом океане. Но тихоокеанские самцы ридлеи спариваются с самками, которые затем выползают на берег, роют гнезда в песке и откладывают в них белые круглые яйца. Из яиц вылупливается черепашья молодь, имеющая «яичный зуб» и пупочный след, как у всякой новорожденной черепахи.
Где же смысл в том, чтобы считать ридлей в одном месте района распространения гибридами, а в другом — самостоятельным видом? Почему возле Акапулько они сами продолжают свой род, а возле Тампы поручают это дело другим черепахам? Какое печальное суждение и, право, какое несостоятельное!
Кроме того, надо иметь в виду, что, хоть атлантические и тихоокеанские ридлеи разделены большой территорией, внешне они очень мало отличаются друг от друга. Различия между ними меньше, чем при сравнении их с другими породами морских черепах. Насколько я мог установить, разница заключается в дополнительной чешуе на панцире и иногда в несколько более интенсивной окраске тихоокеанской ридлеи да, пожалуй, в пустячном несоответствии пропорций. Поэтому ни один здравомыслящий человек не может подумать, что один тип произошел от ридлеи, а другой — от логгерхеда.
Некоторые считают, что ридлеи роют гнезда одновременно с другими черепахами, в тех же местах, и что это просто–напросто не заметили люди.
На мой взгляд, такое утверждение слишком обидно. Возможно, что, блуждая сотни часов по побережьям, я и мои друзья, зоологи и корреспонденты, не выдержали испытания. Ну а почему же такие профессионалы, как Джо Саклин, Тони Лoy и Пако Ортега, которые провели здесь всю жизнь, не встретили на берегу ни одной ридлеи? А как же мои советчики — браконьеры, охотящиеся за черепахами на восточном побережье? Эти люди по три месяца в году разъезжают вдоль берегов в низкобортных автомашинах с особо прочными покрышками и, перехитрив чиновников ведомства охраны заповедников, ловят ежегодно сотни и сотни черепах. Они не собираются бросать это выгодное занятие, несмотря на то что оно становится (к сожалению, слишком медленно) все рискованнее. Спрос на черепашьи яйца растет, так как кондитеры наконец убедились, какие прекрасные достоинства имеют они при выпечке пирожных (что уже давно известно домохозяйкам Саванны и Чарлстона). И теперь кондитеры платят за яйца фантастически большие цены. А в ресторанах, расположенных вдоль автодорог южных штатов, предпочитают готовить пятидесятицентовый фарш для рубленых шницелей из мяса логгерхедов, которое обходится им всего лишь по двадцать пять центов за фунт.
Браконьеры — отчаянный народ. Я знавал одного охотничьего инспектора, которого они бросили в море, чтобы показать, на что они способны. Им хорошо знакомо побережье и его ночные посетители. Но, хотя ночью здесь появляются самые удивительные существа, ридлей среди них не бывает. Я подружился с браконьерами и готов биться об заклад, что, если хоть одна ридлея выползет на берег в сезон ловли черепах, я узнаю об этом через несколько часов.
Но предположим, что ридлеи не выползут на эти удобнейшие для черепах берега. Как быть тогда? Тогда надо обследовать огромный, никем не посещаемый участок побережья между Тампико и Бофортом. Там есть незатопляемые во время прилива песчаные отмели, даже не отмеченные на картах, и, пока мы не побывали на них, нельзя утверждать, что мы что-то проглядели. Может быть, ридлеи устраивают гнезда именно там, на отмелях или редко посещаемых людьми островах и небольших полуостровах юго–восточного побережья Северной Америки.
Думаю, что известные нам факты говорят в пользу такого предположения, и оно наиболее вероятно. Правда, дело осложняется тем, что придется тщательно обследовать каждый песчаный участок вдоль сотен миль побережья.
Однако и это предположение может показаться сомнительным, так как ни одна порода черепах не показала себя столь разборчивой в выборе мест для размножения. Но вспомним, что ридлеи показали себя в некоторых других делах крайне своеобразными животными, а потому эта гипотеза — наилучшая, несмотря на все ее отрицательные стороны.
Я полагаю, что нам нужно отправиться в путь и искать тот небольшой уединенный участок побережья, который мог бы дать ответ на загадку о ридлеях. Очень может быть, что он окажется в самом неожиданном месте, буквально перед вашим носом. Возможно, что это мыс Сейбл или острова Драй–Тортугас или прибрежные острова Джорджии и Каролины. А может быть, это участок западного побережья Мексиканского залива от Браунсвилла до Веракрус. Но все же я сомневаюсь в этом. Мне также кажется, что такого участка нет ни на восточном побережье Флориды от Палм–Бич до Мелборна, ни на побережье полуострова Бонита–Спрингс, ни на острове Санибел, ни в Нейплс.
Зоологи, цитируя друг друга, утверждают, что ридлеи водятся в Карибском море. Однако это не так. Во всех моих скитаниях, о которых я расскажу вам в следующих главах, мне сопутствовала загадка о ридлеях. Волнуясь по разным причинам — по поводу зеленых черепах, ради которых пришлось побывать в этих краях, из-за необходимости бесконечных окольных объездов и отклонений, — я сумел выяснить то, что меня более всего беспокоило: нет ридлей в Карибском море!
Единственное, что нужно теперь делать, — медленно и постепенно продолжать поиски. И прежде чем искать в другом месте, я вернусь во Флоридский залив, где между мысом Флорида и северными отмелями море мелководно и где разбросано бесчисленное множество маленьких островков, вроде Санди–Ки, мало посещаемых натуралистами. Берега этих островков покрыты мангровыми зарослями, в которых никакие черепахи не могут устраивать свои гнезда, однако мангровое окаймление перемежается здесь с песчаными берегами, и, может быть, эти узкие, небольшие песчаные участки — как раз наиболее подходящие места для гнездования ридлей. Ведь именно здесь, в прибрежных водах Флориды, в избытке водятся ридлеи, сюда и проникает Флоридское течение, которое уносит черепах в Гольфстрим. Очень может быть, что природная осторожность молодняка позволяет ему держаться там вне нашего поля зрения, а местные сезонные миграции беременных самок проходят втайне от человеческого глаза. Все это достаточно маловероятно, но пока что это наиболее разумное предположение.
И я полагаю, что за ответом нужно вернуться в залив, где много лет назад Иона Томпсон нанес при мне удар острогой Может быть, все атлантические ридлеи сходятся туда, где была та — первая, и где в теплой молочно–белой воде встречаются дюгони, альбули и доживающие свой век крокодилы. Может быть, в одну прекрасную летнюю полнолунную ночь затянувшееся решение вопроса замкнет круг, и загадка о ридлеях умрет там, где она зародилась.
