О животных у нас бытует множество примет и предрассудков: воющая собака предвещает покойника, крик сыча тоже сулит несчастье, а если черный кот дорогу перейдет, сами знаете — лучше свернуть в сторону или вообще вернуться. Зато встреча с черным тараканом — к счастью. Видный отечественный зоолог академик Е. Н. Павловский частенько шутил, что его научная карьера и карьера академика Л. А. Орбели потому и сложились так удачно, что объектом их первых исследований был черный таракан.

Не скажу, что мне с научной карьерой не повезло, хотя начать пришлось с шакала, существа значительно крупнее таракана, но тоже с не очень хорошей репутацией. Должен признаться, зверь, который оказался на моем пути, мог легко отбить интерес не только к науке, но и к любому живому существу. К счастью, этого со мной не произошло, и в этом отношении мне, несомненно, повезло!

Итак, шакалы! Познакомиться с ними мне довелось еще в детстве. С этими животными связана моя первая, еще ребячья, попытка приобщиться к научной деятельности. В кружке юных зоологов Ленинградского зоопарка мне поручили изучить и описать распорядок жизни шакалов в неволе, и я с энтузиазмом приступил к наблюдениям.

В те годы в зоопарке содержался всего один шакал, напоминавший небольшую рыжевато-бурую, равнодушную ко всему собачонку, живущую у не очень заботливых и не очень чистоплотных хозяев. Наблюдать за ним было совершенно неинтересно. Мой подопечный, если не спал и не ел, то, низко опустив голову, слонялся по своей просторной клетке и, двигаясь по раз и навсегда выбранному маршруту, выписывал одинаковые восьмерки. Лишь в часы, когда в зоопарке раздавался негромкий скрип колес телеги, на которой хищникам развозили мясо, он оживлялся, темп его движений убыстрялся, и всякий раз, добежав до западного угла решетки, зверь задерживался, вставал на задние лапы и бросал тревожный взгляд в проход между зданиями, откуда должна была появиться телега, а потом семенил дальше. Однако за внешним безразличием ко всему скрывался изощренный шакалий ум, способность находить выход из любого положения, и я развлекался тем, что задавал ему различные задания на сообразительность. То клал недалеко от решетки кусочек мяса, но так, что со стороны казалось, будто дотянуться до него совершенно невозможно, и наблюдал за акробатическими прыжками моего шакала, которые все-таки позволяли ему в конце концов овладеть лакомством. Еще интереснее было наблюдать, как он пытается понять, что я задумал, какую позу ему нужно принять или что следует сделать, чтобы получить от меня очередное вознаграждение.

За несколько месяцев регулярного общения я хорошо изучил повадки этого обитателя зоопарка, но пообщаться с шакалами на воле мне долго не удавалось. Не потому, что эти звери были особенно редкими или наши пути никогда не пересекались. Встречи с шакалами у меня, конечно, бывали, но всегда оказывались случайными и мимолетными. Путешествуя по Казахстану, республикам Средней Азии и ночуя в небольших поселках, мне иногда случалось в сумерках видеть бегущего по своим делам шакала, слышать возню зверей на помойках где-нибудь на окраине кишлака или «насладиться» заунывным пением, которое систематически досаждает местным жителям.

так видный отечественный зоолог Е. Н. Павловский очень точно охарактеризовал вокальные упражнения и образ жизни этих зверей.

Действительно, шакалы ведут ночной образ жизни, но придерживаются этого правила не особенно строго, и если днем покидают свои убежища, то ведут себя в это время достаточно осторожно. Ну, а в темноте понаблюдать за степными изгоями не так-то просто.

Впервые встретиться с шакалами поближе мне удалось в Азербайджане. Там в районе Ленкорань находятся два заповедника. Старейший — Кызыл-Агачский — это остров в заливе Каспийского моря. На острове зимой собираются сотни тысяч перелетных водоплавающих и околоводных птиц. Второй, более молодой, получивший название Гирканский лес, находится в Талышских горах.

До войны шестидесяти километровая полоса между побережьем Каспийского моря и предгорьями Талышских гор представляла собой заболоченную равнину, покрытую непроходимыми зарослями ольхи, ив, других влаголюбивых деревьев и кустарников. По ночам оттуда раздавалось грозное рычание туранских тигров. Позже заросли вырубили, болота осушили, а на месте бывших джунглей возникли десятки многолюдных поселков и засаженных полей, с которых в Ленинград прямыми поставками поступали ранние овощи: капуста, помидоры, кабачки, баклажаны. В одном из таких поселков, выросших на подступах к Гирканскому лесу, я в то лето и поселился. Большую часть дня и часть ночи я проводил в заповеднике. Мне приходилось ежедневно карабкаться вверх по довольно крутым склонам гор, чтобы в сумерках из укрытий на западной стороне горной гряды наблюдать за жизнью обитателей заповедника.

Нужно сказать, что режим в нем не был очень строгим: население ходило в лес за дровами и ягодами, а совхозы использовали для полива воду горных ручьев. В самой низкой части долины, откуда начиналась тропа к перевалу, была сооружена плотина. За зиму вода крохотного ручейка, стекающего откуда-то сверху по неглубокому ущелью, заполняла небольшое водохранилище. На все лето этого запаса не хватало. В середине сезона, когда я появился в заповеднике, запасы воды были полностью израсходованы. Дно хранилища обнажилось, его покрывал лишь слой жидкого ила и разбросанные кое-где большие лужи воды.

Однажды, огибая, как всегда, водохранилище, я заметил, что ил у берега был истоптан мелкими собачьими следами. Мне ни разу не приходилось видеть на территории заповедника собак. Ленивые деревенские псы сюда никогда не заглядывали. Следы, несомненно, принадлежали шакалам. Находка меня заинтересовала, однако пачкаться в жидкой грязи мне не захотелось и на дно я не спустился, но и с берега было отчетливо видно, что следы имели разные размеры, а это означало, что к водохранилищу подходили не меньше четырех шакалов. Позже выяснилось, что на самом деле их было шесть. С тех пор я ежедневно стал оставлять на этом месте хорошую порцию объедков и специально купленную для шакалов буханку хлеба. За ночь вся еда исчезала. Я надеялся, что звери привыкнут регулярно посещать открытую мною столовую и в лунную ночь мне удастся организовать с ними встречу.

Так продолжалось дней десять, но однажды, подойдя к берегу водохранилища, я увидел свежие шакальи следы, медленно заполнявшиеся жидкой грязью. Это означало, что звери были здесь не больше минуты назад. Следовательно, они вычислили время появления подкормки и, изменив своим традициям, явились к обеду средь бела дня. Появилась возможность познакомиться с ними.

Наблюдательный пункт удобнее всего было сделать на противоположном берегу водоема. Там на дамбе стояла бетонная будка с узкими как бойница окнами, забитыми досками. Учуять оттуда мой запах звери не могли: днем нагретый в ущелье воздух поднимался вверх, унося с собою все запахи, а ночью, охладившись, воздух скатывался по склонам вниз, и ветерок тянул из водохранилища в мою сторону. Единственная трудность состояла в том, чтобы попасть на наблюдательный пункт загодя, до появления шакалов.

Чтобы от того места, где я разбрасывал корм, обогнув водохранилище, добраться до укрытия, мне требовалось 10–12 минут. За это время шакалы вполне могли бы сожрать всю еду и удалиться восвояси. Если бы даже принес с собой очень много корма, это вряд ли что-нибудь изменило. За десять минут шакалы способны набить свои животы до отказа, и это только усилило бы их желание отправиться на покой. Необходимо было как можно дольше задержать шакалов у водохранилища, и я придумал, как это сделать.

Во-первых, я решил разбрасывать подкормку как можно шире, чтобы ее пришлось долго разыскивать. Во-вторых, частью еды я набил железную консервную банку. В Азербайджане я регулярно питался курицей с овощами — китайскими консервами в больших железных банках. Вскрывая их, я делал консервным ножом разрез по окружности крышки, оставляя целым лишь небольшой ее участок, чтобы крышка полностью не отвалилась. Когда требовалось извлечь содержимое, крышку приходилось отгибать, но зато потом ее можно было опустить, и банка оказывалась надежно закрытой.

На следующий день с солидным запасом корма и с закрытой консервной банкой, где была самая лакомая часть угощения, я пришел минут на пятнадцать раньше обычного. Внимательно осмотрев берега водоема, я нигде не заметил свежих шакальих следов. Это могло означать, что вчерашний дневной визит зверей к водохранилищу был случайным и сегодня я их не увижу или, возможно, вчера они уточнили время появления подкормки и с минуты на минуту явятся обедать. Действительно, только я успел устроиться на наблюдательном пункте, как на другом берегу из кустов вышли звери.

Боже мой, что это была за картина! Если бы мои сведения о шакалах ограничивались только знакомством с заморышем из Ленинградского зоопарка, я никогда не принял бы этих роскошных зверей за шакалов. Грациозные движения, гордая поза с высоко поднятой головой, необходимая на собачьих выставках для многих пород наших четвероногих друзей, лоснящаяся в лучах южного солнца шерсть вместо старой, сильно поношенной шубки из свалявшегося меха, давно утратившего цвет и рисунок, какую носил мой ленинградский подопечный. Я никогда не предполагал, что шакалы могут выглядеть такими красавцами!

Между тем звери не мешкая, но и не проявляя излишней торопливости, принялись собирать мое подаяние. Они легко и непринужденно передвигались по илу, осторожно брали куски хлеба, куриные косточки, несколько раз обошли весь южный участок водохранилища, чтобы убедиться, что ничего съедобного здесь не осталось, и при этом не перепачкались, как это происходит в дождливую погоду с нашими собаками. Консервная банка не была обойдена вниманием. Звери подходили к ней по старшинству, разглядывали, обнюхивали, лизали, трогали лапой, хватали зубами, но, убедившись в бесполезности усилий, бросали ее и, явно огорченные, продолжали поиски доступной добычи. Однако аппетитный запах манил, и некоторые звери еще и еще возвращались к не поддающейся их усилиям банке.

Больше всего в этом отношении усердствовал небольшой щупленький зверь, видимо, самый молодой из этой семейной стайки. Я нарек его Пацаном. Благодаря банке и широко разбросанному корму шакалий обед затянулся почти на полчаса. Последним покинул водохранилище Пацан, с трудом оторвавшись от заветной банки. Я уже закинул за плечи рюкзак, собираясь продолжить свой путь, когда заметил в кустах на противоположном берегу водохранилища какое-то движение. Это вернулся молодой шакал. Торопливо оглядевшись, зверь вышел на открытое место и, подойдя к банке, сделал попытку ее унести. Однако банка была слишком большой и в его пасти не помещалась. Он несколько раз прихватывал ее и тут же ронял. Наконец ему удалось ухватить банку за верхнюю кромку, и он потрусил вверх по склону. Зверь явно спешил нагнать свою стаю, но, как только прибавлял шаг, банка выскальзывала у него изо рта, и ему приходилось останавливаться, чтобы, изловчившись, снова ухватить ее зубами. Это его не смущало: настырный шакаленок не собирался расставаться со своим сокровищем и вскоре скрылся в глубине леса.

На следующий день я, конечно, снова пришел на водохранилище с запасом объедков и новой ароматно пахнувшей консервной банкой. Звери еще не появились, но, видимо, были где-то рядом, так как когда я добрался до наблюдательного пункта и заглянул в щель между досками, вся шакалья компания уже разбрелась по дну водоема. Лишь мамаша — старая самка, предводительница этой стаи, трудилась возле банки, перекатывая ее лапой с одного места на другое, а рядом, внимательно наблюдая за ее манипуляциями, дожидался своей очереди Пацан. Как только самка убедилась в тщетности своих усилий и пошла подбирать разбросанные повсюду кусочки хлеба, он занял ее место. Немного повозившись, юнец сумел поставить банку на землю вскрытой стороной вверх. Затем он встал на крышку передними лапами и стал на ней топтаться, но это, видимо, не дало ожидаемого результата.

Трудно сказать, сколько бы еще продолжались эти бесполезные манипуляции, но упрямому юнцу пришлось временно уступить место у банки более старому члену семьи, возможно, его отцу. Однако шакаленок не ушел и терпеливо дождался, когда у папы наконец лопнет терпение. За это время он, видимо, успел обдумать сложившуюся ситуацию и догадался, что нужно делать, чтобы его усилия дали положительный результат. Поэтому он изменил тактику: поставив банку крышкой кверху, он привстал на задних лапах и, сложив передние, обрушился на нее всей своею тяжестью. Четырех-пяти ударов оказалось достаточно, чтобы немного продавить крышку внутрь. Теперь банку нетрудно было ухватить зубами, и умелец понес ее на сухое место. Там он попытался вытрясти из банки содержимое. Для этого он брал ее в зубы и, резко вскидывая голову, подбрасывал банку вверх. Иногда из нее при этом что-то вываливалось, и Пацан спешил подобрать лакомство.

К этому времени сбор корма закончился. Звери один за другим вышли на берег и окружили трудолюбивого Пацана. Теперь, когда из банки что-нибудь и вываливалось, то уже доставалось не ему. Но юный эгоист не хотел стараться для своих родичей и прекратил свои манипуляции. При этом никто из членов стаи не сменил его, не предпринял попытки добраться до оставшегося в банке корма, и вскоре мамаша увела семью в лес. Тогда и Пацан с банкой в зубах удовлетворенно потрусил в горы.

Теперь, когда я ежедневно наблюдал похожую картину, разыгрываемое шакалами представление мне уже надоело. Пожалуй, только по инерции я еще приносил на водохранилище подкормку, но однажды был вознагражден за терпеливость сторицей.

В этот день Пацан с одной попытки продавил крышку, но, вытащив банку на сухое место, не стал ее подбрасывать, а, зажав в передних лапах, пытался открыть крышку зубами. Со своего наблюдательного пункта я не мог видеть, что он там делает. Возился он долго, но, видимо, в конце концов ему удалось засунуть резцы нижней челюсти в щель между внутренней поверхностью банки и ее крышкой и поднять ее. Осуществив эту непростую операцию, он засунул голову внутрь и с удовольствием отобедал, затем тщательно вылизал банку, лег и, блаженно жмурясь, дожидался, когда остальная стая кончит «сбор урожая» и отправится на послеобеденную сиесту.

Еще пару недель я продолжал наблюдения. Меня поразило не то, что юный шакал справился с трудной задачей по извлечению корма из закрытой консервной банки, а то, как быстро решение было найдено. Очевидно, обитая на границе густо заселенного района, звери на свалках часто находили консервные банки, доедали оставшуюся там пищу и научились пользоваться ими.

Интересно отметить и другую особенность поведения шакалов: члены семейной группы не только наблюдали, как их юный отпрыск подбрасывал банку, пытаясь вытрясти ее содержимое, но даже беззастенчиво пользовались плодами его усилий, а иногда отбирали у него банку, но я ни разу не видел, чтобы кто-то из них пробовал подражать ему. Тем более никто не пытался научиться открывать банку и не оспаривал право Пацана самому это делать. Занятые сбором корма на дне водохранилища, они совершенно не интересовались тем, что он там делает с банкой. Только два раза, когда шакаленку долго не удавалось добиться успеха, его родичи, возвращаясь после «обеда» на берег, подходили к Пацану, даже останавливались возле него и с любопытством, а может быть, с надеждой получить лакомство поглядывали на усилия упрямого отпрыска, но я думаю, что им, как и мне, было плохо видно, что он делает с банкой, и желания попробовать свои силы я у них не заметил.