Книга: Жизнь насекомых. Рассказы энтомолога
Назад: ЗЕРНОВКИ
Дальше: ПОХОДНЫЙ СОСНОВЫЙ ШЕЛКОПРЯД

ГУСЕНИЦЫ И БАБОЧКИ

ОБОНЯНИЕ САМЦОВ

Сатурнии

То был памятный вечер. Я назову его вечером сатурний. Поутру 6 мая у меня из кокона вышла самка плодовой сатурнии, иначе — большого ночного павлиньего глаза. Произошло это при мне, на столе моей рабочей комнаты. Я еще не знал, что буду делать с этой бабочкой, но прикрыл ее колпаком из металлической сетки. И хорошо сделал.
Мы ложимся спать и встаем рано. Около девяти часов вечера, когда все начали укладываться спать, вдруг поднимается шум и возня. В соседней комнате маленький Поль, полураздетый, суетится и зовет меня.
— Скорее! Сюда! — кричит он. — Огромные бабочки! Комната полна ими.
Я прибегаю. Восторг и крики ребенка понятны. Комната наполнена исполинскими бабочками.
— Оденься, малыш, — говорю я сыну. — Идем. Мы увидим интересную вещь.
Мы спускаемся в мой кабинет, занимающий правое крыло дома. В кухне няня размахивает передником, выгоняя огромных бабочек: она поначалу приняла их за летучих мышей. Похоже, сатурнии наводнили весь дом. Что же делается там, возле моей пленницы?
Со свечой в руке вхожу в кабинет. Одно из окон открыто. Нельзя забыть то, что мы увидели. Вокруг колпака с самкой, мягко хлопая крыльями, летают огромные бабочки. Они подлетают и улетают, поднимаются к потолку, опускаются вниз. Кинувшись на свет, они гасят свечу, садятся на наши плечи, цепляются за одежду. Пещера колдуна, в которой вихрем носятся нетопыри. И это — мой кабинет.

 

Большой ночной павлиний глаз.
Их здесь около двадцати, а ведь еще сколько-то заблудились в кухне, залетели в детскую и в другие комнаты. Наберется до сорока, и все они прилетели к той бабочке, что сидит под колпаком в моем кабинете.
Оставим на сегодня наших гостей. Огонь свечи — плохое соседство. Они бросаются на него и немного припаливаются. Завтра мы займемся наблюдениями, придумав заранее ряд опытов. А теперь поговорим немного о том, что будет происходить ежедневно в течение следующей недели.
Каждый день, между восемью и десятью часами вечера, одна за другой, прилетают бабочки. Сильный ветер, небо в тучах, темно так, что в саду едва разглядишь руку, поднесенную к глазам. Дом скрыт большими деревьями, загорожен от северных ветров соснами и кипарисами, недалеко от входа — группы густых кустов. Чтобы попасть в мой кабинет — к самке — сатурнии должны пробраться в ночной тьме через всю эту путаницу ветвей.
Сова не рискнула бы лететь в такой темноте сквозь эту чащу. А сатурнии летят. И они прилетают без единой царапинки на больших крыльях. Правда, они не всегда сразу находят мой кабинет. Кто влетает в раскрытое окно, а кто и блуждает в сенях, попадает в кухню, в другие комнаты. Очевидно, не зрение показывает им дорогу. Но тогда что? Конечно, и не слух. Обоняние? Проверим.
Подозреваю, что органы обоняния расположены у бабочек на усиках. У самцов сатурнии это великолепные султаны. Украшение это или орган обоняния? Выяснить это на опыте нетрудно.
На следующий день утром я нахожу у себя в кабинете восемь из вчерашних гостей. Маленькими ножницами я отрезав им усики у самого основания. Это совсем не беспокоит бабочек, и они остаются сидеть на своих прежних местах. Теперь нужно переменить место нахождения самки: пусть самцы поищут ее. Я уношу колпак с самкой и ставлю его на полу, под помостом на другом конце дома, метрах в пятидесяти от моего кабинета.
Наступает вечер. Я иду в кабинет навестить моих калек. Шесть уже улетели через открытое окно, два умирают. Я не повинен в их смерти: самцы сатурний живут очень недолго и быстро умирают от истощения.
Улетели более сильные самцы. Вернутся ли они ко вчерашней приманке? Сумеют ли они, лишенные усиков, найти колпак с самкой? Я подхожу время от времени с фонарем к этому колпаку, ловлю сачком прилетевших сатурний, осматриваю, записываю и тут же выпускаю — не наружу, а в соседнюю комнату, дверь которой запираю. Так я точно сосчитаю, сколько самцов прилетело. В половине одиннадцатого лёт самцов окончился. Собрано двадцать пять самцов, один из них без усиков. Только один из шести с отрезанными усиками вернулся.
Опыт не удался: из одного случая выводов не сделаешь. Что ж начнем снова, на большем числе самцов.
Утром навещаю моих пленников. Грустное зрелище! Многие лежат на полу. Я поднимаю некоторых из них, они едва шевелятся. Чего ждать от этих бедняг? Все же попробуем: может быть, к вечеру они и окрепнут. Теперь двадцать четыре самца лишаются усиков. Дверь открыта. Лети, кто может! Колпак с самкой я уношу в комнату на противоположной стороне дома, на втором этаже. Пусть самцы поищут самку.
Из безусых самцов только шестнадцать вылетели наружу. Остальные, обессиленные, вскоре погибают. Вечером ни один не прилетел обратно. В этот вечер я поймал около самки только семь самцов — новых, с целыми усиками.
На четвертый вечер я ловлю четырнадцать новых самцов. Запираю их в комнате, а днем слегка подстригаю пушок на их спинке. Бабочек это совсем не беспокоит, а для меня хорошая примета. Усиков на этот раз не трогаю. Ослабевших не было, и ночью все стриженые самцы улетели. Конечно, я опять перенес колпак с самкой на новое место.
За два часа я наловил около самки двадцать самцов, из них — два стриженых. Только два! Не прилетел ни один из третьегодняшних безусых. Их брачная пора окончилась. Почему не вернулись остальные двенадцать стриженых? Ведь у них остались усики, они не были лишены органов обоняния. Почему почти всегда так много самцов оказываются обессиленными после ночи лёта?
Возможен лишь один ответ: самцы сатурнии очень быстро истощаются и ослабевают. Темнота, дальнее расстояние, препятствия не помеха: самец находит самку. В течение двух-трех суток он тратит несколько часов на поиски. Не нашел самку — все кончено. За эти часы полета самец истратил все свои силы, и он умирает от истощения.
Бабочка сатурния не питается: она не знает, что такое еда. Два-три вечера, и ее жизнь прожита. Что же тогда означают самцы с отрезанными усиками, не вернувшиеся к самке? Не смогли, лишенные усиков, найти ее? Или просто умерли? Не знаю. Самец сатурнии живет так недолго, что опыт с отрезыванием усиков ничего не дает.
Самка живет у меня под колпаком восемь дней. Каждый вечер к ней прилетает рой самцов. Я ловлю их, запираю на ночь, а утром мечу стрижкой. За эти восемь вечеров прилетело около полутораста самцов. Поразительно много. Сколько трудов затратил я в два следующих года, чтобы собрать гусениц и куколок этой сатурнии. Они редки в ближайших окрестностях: здесь очень мало миндаля, а плодовая сатурния живет у нас по большей части на этих деревьях. Две зимы я старательно осматривал все старые миндали, и сколько раз возвращался с пустыми руками. Значит, мои сто пятьдесят самцов прилетели издалека, за два километра, а то и дальше.
Как же они узнали, что в моем доме есть самка?
Можно ли говорить здесь о зрении? Конечно, нет. Нельзя видеть за несколько километров, в ночной темноте. Звук? Но самка нема. Остается запах. Не пахнет ли самка, не летят ли самцы на ее запах? Это можно проверить: нужно лишь заглушить запах самки каким-либо иным, притом сильным.
В комнате, где поставлен колпак с самкой, я. рассыпаю нафталин. Кладу его и под колпак, рядом с самкой. Все кругом пропахло нафталином.
Наступил вечер, и самцы слетелись к самке как всегда. Мое доверие к обонянию самцов поколеблено. Но... опыты кончились: на девятый день самка умерла. До будущего лета ничего не узнаешь: другой самки у меня нет.
Теперь же я начинаю делать запасы для опытов будущего года. Плачу за гусениц по медяку за штуку. Несколько мальчишек, моих обычных поставщиков, бегают по соседним садам и иногда приносят мне больших зеленых гусениц. Я кормлю их листьями миндаля, они растут, и вскоре у меня лежат большие коконы. Зимой я с помощью друзей ищу коконы у подножия миндальных деревьев. И вот у меня целая коллекция коконов. Среди них дюжина особенна крупных и тяжелых. Это коконы самок.
Увы! Мне очень не повезло.
Май — капризный месяц. Воет северный ветер и срывает листья платанов, словно вернулась зима. Холодно, приходится надевать теплое платье и топить все печи. Мои бабочки сильно страдают от холода. Они выходят из куколок малоподвижные, и лишь изредка самец подлетит к колпаку, под которым его ждет сегодня одна, завтра другая самка.
Год потерян. Ах, как трудно делать опыты, которые зависят от капризов погоды.
Я начинаю в третий раз. Выращиваю гусениц, зимой ищу коконы. К маю я набрал их много.
Погода прекрасная. Самцы летят и летят. Каждый вечер двенадцать, двадцать и больше самцов прилетает в комнату. Самка сидит, прицепившись к стенке колпака. Неподвижная, она даже не затрепещет крыльями, когда самцы садятся на колпак и бегают по нему, ударяют его концами крыльев. Изо всех сил они стараются пробраться под колпак. Утомленные, они отлетают и смешиваются в общей воздушной пляске, а на их место прилетают новые.
Каждый вечер я ставлю колпак с самкой на новом месте Это нисколько не смущает самцов: они находят самку. Ясно, что память здесь не при чем. Они словно знают, что на вчерашнем месте самки нет, и не летят туда. Нет, в полете ими руководит не память.
Все это время самка была прикрыта только металлической сеткой колпака. Что будет, если я закрою ее непрозрачной крышкой? Я сажаю самку в самые различные коробки: картонную, деревянную, жестяную, очень плотно закрытые, даже смазанные жирной мазью. Накрываю самку стеклянным колпаком, ставлю его на стеклянную пластинку. И что же? Не прилетает ни один самец.
В самые теплые и тихие вечера возле такой самки — пустота. Все равно, из чего сделано помещение самки: картон, стекло, дерево, металл — все действует одинаково. Стоит плотно закрыть такое помещение, и самцы не прилетают. Слой ваты в два пальца толщиной дает те же результаты: я сажаю самку в стеклянную банку, а вместо крышки беру слой ваты. Ни одного самца!
Проверим теперь плохо закрытые помещений: полуоткрытые коробки. Поставим их в шкаф, в ящик. Самцы летят так же, как и к самке под сетчатым колпаком. Я помню один вечер. Самка была посажена в картонку для шляпы, а та спрятана в шкафу. И самцы прилетели, стучали крыльями о дверки шкафа. Прилетевшие неизвестно откуда, они хорошо Знали, где скрывается самка.
Все наводит нас на мысли о запахе. Стоит посадить самку в плотно закрытое помещение, и самцов нет. И все же точного ответа я не имею. Мои запасы коконов истощаются, а секрет сатурнии все еще не раскрыт. Начну ли я снова на четвертый год?
Нет, я отказываюсь. Мне трудно уследить за бабочками в ночной темноте. Нужна хотя бы свеча, а рой бабочек часто тушит ее. Кроме того, свет свечи, фонаря, лампы отвлекает самцов от цели. Влетев в комнату, они бросаются к свету, опаливают свой пушок. А если не обгорят, то усаживаются возле огня и сидят здесь, словно приклеенные. В комнате горела лампа с большим белым колпаком. Девять самцов влетели в комнату, и только два уселись на колпаке с самкой. Остальные лишь мимоходом пробежали по колпаку и отправились к лампе. Весь вечер они просидели здесь, сидели там и на следующий день. Огонь лампы оказался сильнее самки.
Мне нужна другая бабочка. Такая, самцы которой летят к самке, как и сатурнии, но днем.

 

Бабочки:
1 — шелкопряд клеверный, самец; 2 — то же, самка; 3 — малый ночной павлиний глаз, самец; 4 — большой ночной павлиний глаз, самец; 5 — походный шелкопряд сосновый; 6 — мешочница одноцветная, самец; 7 — коконопряд дубовый, самец; 8 — то же, самка (все слегка увеличены).
Прежде чем расстаться с сатурниями, скажу несколько слов о сатурнии малой, иначе — о малом ночном павлиньем глазе.
Мне принесли кокон этой бабочки, и в последнее мартовское воскресенье из него вышла самка. Я прикрыл ее колпаком и открыл окно в моем кабинете: пусть весть о событии разнесется по окрестностям. Доступ к моей пленнице открыт.
Всего три-четыре раза я встречал до этого самку малой сатурнии. Кокон мне известен лишь со вчерашнего дня, а самца я никогда не видал. Только по книгам я знаю, что он гораздо меньше самки и окрашен ярче, чем она. В моей местности, по-видимому, эта бабочка редка. Прилетит ли незнакомый красавец к моей самке? Она прицепилась к сетке и не двигается в течение целой недели. Ждет...
В двенадцать часов дня, когда мы садились за стол, вбегает маленький Поль. В пальцах у него хорошенькая бабочка, только что пойманная. «Эге, — говорю я, — это как раз тот, кого я жду. Пойдем, посмотрим. Пообедаем после».
Самцы слетаются. Все они летят с севера. Эта подробность важна. Всю эту неделю стояли холода и дули сильные северо-восточные ветры, словно вернулась зима. Такие бури здесь обычно предшествуют весне. Сегодня сразу потеплело, но северный ветер все еще дует. И вот, все самцы прилетают к моей самке с северной стороны, все они летят по ветру и ни один — против него. Если бы ими руководило обоняние, подобное нашему, то они должны были бы прилетать с южной стороны. Тогда можно было бы думать, что их привлек запах, занесенный ветром. Но они прилетели с севера при северном ветре, который уносил с собой все шедшие с юга запахи, не пропускал их к северу. Как же самцы различили то, что мы называем запахом?
Примерно часа два при ярком солнце самцы летают снаружи возле моего кабинета. Они ищут тут и там, исследуют стены дома, кружат над самой землей. Видя их поиски и колебания, можно подумать, что им не удается разыскать место, где находится привлекающая их сюда самка. Прилетев издали куда нужно, они словно заблудились здесь... Все же рано или поздно они влетают в комнату. Всего в этот день прилетело десять самцов.
Всю неделю каждый день в полдень, в самое светлое и теплое время, прилетают самцы. Но с каждым днем их прилетает все меньше и меньше. Всего побывало здесь штук сорок. Я не повторял с ними опыты, проделанные с большой сатурнией: они не дали бы мне ничего нового. С меня достаточно того, что я узнал. Во-первых, малая сатурния летает днем, и самцы справляют свой праздник при полуденном солнце, а большой сатурнии для этого нужны темные часы начала ночи. Во-вторых, сильный ветер не мешает самцам находить самку: они летят по ветру, в направлении, наименее выгодном для тех, кто в своих поисках руководствуется обонянием.

 

Дубовый шелкопряд

Однажды мальчуган, доставлявший нам репу и помидоры, принес мне большой рыжий кокон. Похоже, что это кокон дубового шелкопряда. Если так — прекрасная находка. Дубовый шелкопряд — классическая бабочка: о лёте его самцов рассказывают во всех книгах о насекомых. Говорят, что если самка выйдет из кокона в комнате, даже в коробке, далеко от лесов, то и тогда самцы найдут ее. Я знаю о этих чудесах из книг, но сам их не видел. Эта бабочка у нас редка, и ее не поймаешь, когда захочешь. На протяжении двадцати лет я ни разу не видел ее вблизи моего дома. Принесший кокон мальчуган сказал, что никогда такого не видел. Коротко: вблизи моего дома дубовый шелкопряд очень редок. Эту важную подробность нужно запомнить.
Мой кокон действительно оказался коконом дубового шелкопряда. 20 августа из него вышла толстая самка. Я посадил ее под колпак из металлической сетки: на столе, посредине моего кабинета. В нем два окна в сад, одно из них теперь раскрыто днем и ночью.
Первый и второй день прошли спокойно. Самка прицепилась к сетке колпака и неподвижна. Ей нужно созреть и окрепнуть. Кто знает, что происходит внутри ее толстого тельца. Но что-то там происходит, притом такое, что взволнует всех самцов в окрестностях. Только на третий день самка оказалась готовой к приему гостей. Я уже отчаялся в успехе: так медленно все шло. Около трех часов дня я был в саду. И вдруг около раскрытого окна закружился рой бабочек.
Самцы прилетели. Я вижу таких, которые летят вдали, над стенами, над рядами кипарисов. Они слетаются со всех сторон. Но их прилетает все меньше и меньше: я прозевал начало, и уже почти все самцы прибыли. Скорее домой! В кабинете я снова вижу то же чудное зрелище, как в вечер сатурний, но теперь — среди дня. Туча самцов — штук шестьдесят — летает в кабинете. Они кружат по комнате, садятся на колпак, бьются о него. А там, под колпаком, сидит толстая самка. Она по-прежнему неподвижна: ее не волнует эта шумная ватага.
Больше трех часов продолжался праздник самцов. Но солнце спускалось все ниже и ниже, воздух становился все прохладнее. Охлаждается и пыл самцов. Многие вылетают из комнаты и не возвращаются. Иные усаживаются на раме закрытого окна. На сегодня все кончилось. Завтра праздник, конечно, возобновится.
Увы! Слет самцов не повторился, и виноват в том был я сам. Поздно вечером мне принесли богомола. Он был очень маленький, и это заинтересовало меня. По рассеянности я сунул хищника под колпак с самкой шелкопряда. Мне и в голову не пришло, что такое соседство опасно: богомол был такой щуплый, а самка такая большая и толстая. Как плохо я знал хищнические повадки богомола! Утром я застал его пожирающим огромную бабочку. Он уже успел съесть голову и грудь. Ужасное насекомое! Что ты наделало? Прощайте, мои исследования, о которых я мечтал весь вечер. Новой самки не было. Три года я не смог возобновить мои наблюдения.
Запомним все же то немногое, что мы узнали. В один день к самке прилетело около шестидесяти самцов. Дубовый шелкопряд очень редок в моей местности, в течение нескольких лет попытки и мои, и моих друзей разыскать его успеха не имели. И вдруг — столько самцов. Откуда слетелись они? Несомненно, со всех сторон, притом издалека. С тех пор, как я живу здесь, мне хорошо знакомы каждый куст и каждая куча камней в окрестностях моего дома. Я могу утверждать: дубового шелкопряда здесь нет. И если ко мне в кабинет поналетело столько самцов, то значит они слетелись из очень большой округи.

 

Гусеница дубового шелкопряда. (Нат. вел.)
Три года прошли, и у меня — наконец-то! — есть два кокона дубового шелкопряда. Около середины августа из них выходят две самки. Теперь я могу не только повторить, но и поразнообразить мои опыты.
Я быстро повторяю те опыты, что делал раньше с сатурниями, и получаю те же самые результаты. Плотно закрытая коробка с самкой не привлекает самцов, даже поставленная на окно. Снова начинаешь думать о запахе.
Мне не удалось обмануть сатурний нафталином. Я повторяю этот опыт, но теперь пускаю в дело все имеющиеся у меня пахучие вещества. Вокруг колпака с самкой я расставил с десяток блюдечек. Здесь и нафталин, и керосин, и лаванда, и пахнущий тухлыми яйцами сероуглерод. Большего не сделаешь: можно удушить самку. К середине дня мой кабинет настолько пропах всякими резкими запахами, что в него было жутко войти. Собьют ли с пути самцов все эти запахи?
Нет! К трем часам дня самцы прилетели. Они летят прямо к колпаку, который я прикрыл толстым полотном, чтобы еще затруднить самцам розыски самки. Не видя ничего, в гуще резких запахов они летят к самке и стараются пробраться к ней, заползая в складки полотна.
Казалось, что после этого опыта я должен был отказаться от своего предположения, что самцы находят самку по запаху. Случайность помешала мне сделать это.
Однажды после обеда я посадил самку под стеклянный колпак: хотел узнать, имеет ли значение зрение при отыскивании самки. Колпак я поставил на стол перед открытым окном: влетевшие самцы должны увидеть самку, они полетят мимо нее. Чашку с песком, в которой под сетчатым колпаком самка провела ночь и утро, я отставил в сторону. Сделал я это безо всякого умысла: чашка мне мешала, и я отнес ее в угол, на пол, в десятке шагов от окна.
Я был сбит с толку тем, что случилось. Ни один из прилетевших самцов не задержался около стеклянного колпака, под которым на самом виду сидела самка. Все они летели в угол, к чашке с песком и сетчатым колпаком. Садились на сетку, ощупывали ее усиками, били по ней крыльями. Все послеобеденное время самцы кружили около этой чашки с сеткой.
Странно! Самцы летят туда, где ничего нет. Они пролетают мимо самки, сидящей под стеклянным колпаком, и летят к пустой чашке.
Что сбивает их с толку?
Всю предыдущую ночь самка провела под колпаком из металлической сетки. Она сидела на песке, всползала на сетку и повисала на ней. Очевидно все, чего она касалась, особенно брюшком, пропиталось какими-то испарениями самки. Песок сохранил этот запах. Он-то и привлек самцов к чашке с песком. Значит, самцами руководит обоняние: оно приводит их к самке. Зрение никакой роли не играет.
Теперь я могу проделать новые опыты. Утром я помещаю самку под сетчатый колпак. Она сидит там на дубовой веточке с сухими листьями. Когда подошло время лёта самцов, я вынул ветку, пропитанную запахом самки, и положил ее на стул, недалеко от окна. Самка оставлена под колпаком, посреди комнаты, на столе.
Прилетают самцы. Они летают вблизи окна, недалеко от стула с дубовой веткой. Ни один не летит к столу, на котором их ждет самка. Сразу заметно, что они чего-то ищут, ищут... Находят. Что? Дубовую ветку, на которой утром сидела. самка. Трепеща крыльями, они садятся на сухие листья, ищут сверху и снизу, ворочают ветку, толкают ее. Ветка падает на пол, самцы продолжают свои поиски и там. От толчков и ударов крыльями веточка катается по полу, словно бумажка, которой играет котенок.
В это время прилетают два самца. На пути у них стул, на котором лежала веточка. Самцы садятся на стул, бегают по нему именно там, где лежала ветка, ищут. А в нескольких шагах от них та, которую они так старательно разыскивают. Но на самку под колпаком никто не обращает внимания.
Веточку можно заменить чем-либо другим. За несколько часов до прилета самцов я кладу самку то на кусок сукна, то на вату, на бумагу, на стекло, на мрамор, на металл. И все эти предметы становятся притягательными для самцов: на них посидела самка. Одни вещи сохраняют это свойство лучше, другие хуже. Пористые предметы — вата, фланель, пыль, песок — дольше сохраняют свою притягательность, гладкие — металлы, мрамор, стекло — быстрее утрачивают ее.
Фланель прекрасно удерживает испарения самки. На дно высокой склянки с узким горлышком я кладу кусочек фланели, на котором утром сидела самка. Самцы заползают в склянку, бьются в ней, не могут выбраться наружу. Я освобождаю их, вынимаю фланель. И все же самцы летят к склянке, снова оказываются в этой ловушке. Их привлекает запах, оставленный фланелью на стекле.
Итак, самцов привлекает запах. Он очень тонок, и наше обоняние бессильно уловить его. Запах этот пропитывает всякий предмет, на котором некоторое время пробудет самка. И пока этот предмет пахнет самкой, он привлекает к себе самцов. Вещество это вырабатывается в теле самки медленно и должно накопиться, чтобы его действие проявилось со всей силой. Снятая со своего места самка на время теряет свою притягательную силу. Пока запас вещества не возобновится, самцы ее не замечают. Самка, только что вышедшая из куколки, должна накопить запас этого вещества. Самка сатурнии начинает привлекать самцов чаще лишь на другой день по выходе из куколки, самка дубового шелкопряда — только через два-три дня.
Вернемся на минуту к усикам. Перистые усики самца дубового шелкопряда похожи на усики самца сатурнии. Может ли в перышках его усиков помещаться своего рода компас? Я снова принимаюсь обрезать усики. Ни один из искалеченных самцов не возвращается. Сатурния показала нам, почему обычно не возвращаются самцы, и причины эти серьезнее, чем утрата усиков. Поэтому воздержимся от выводов.

 

Клеверный шелкопряд: гусеница, самец и самка (направо). (Нат. вел.)
Клеверный шелкопряд очень близок к дубовому, и у его самцов такие же великолепные усики. Он часто встречается возле моего дома, и я нахожу его коконы даже у себя на дворе. Коконы эти очень похожи на коконы дубового шелкопряда, и я сначала смешивал их. Из шести коконов, из которых я ожидал выхода дубовых шелкопрядов, в конце августа вылупились самки клеверного шелкопряда. И вот, вокруг этих шести самок не запорхал ни один самец. Никто не прилетел к моим самкам, а ведь вокруг, конечно, было немало самцов.
Самцы клеверного шелкопряда задали мне трудную задачу. Если большие перистые усики действительно способствуют узнаванию на расстоянии, то почему мои «клеверники», обладающие столь роскошными усиками, не узнают о том, что происходит в моем кабинете? Почему они остались равнодушными к такому событию, которое заставило бы других шелкопрядов толпами слететься в мой кабинет?
Еще раз мы видим, что орган не всегда определяет свойства. Один может им обладать, другой нет, хотя органы и одинаковы.

 

Назад: ЗЕРНОВКИ
Дальше: ПОХОДНЫЙ СОСНОВЫЙ ШЕЛКОПРЯД