Лагерь под фиговым деревом
Я уже не спал, но и не проснулся как следует, когда услышал дробный стук. Смутные догадки сменялись в моем мозгу и отпадали одна за другой по мере того, как мысли становились все более связными. Наконец до меня дошло, что это стучат копыта. Очевидно, зебры, потому что гну никогда так не шумят. Они проходили мимо большими гуртами, и земля дрожала от их топота. Я лежал и слушал, не торопился вставать, чтобы не спугнуть их. Упоительный звук… Вероятно, что-нибудь в этом роде испытывали, просыпаясь, участники военных экспедиций прошлого, когда эскадрон за эскадроном выстраивался в боевой порядок и выходил на позицию. Зебры вели себя очень дисциплинированно, лишь иногда издавая резкие звуки, напоминающие лай собак. И, не смолкая, стучали копыта. Рождался новый день в кратере Нгоронгоро.
Откинув полог палатки, я увидел, что день начинается не ахти как над землей повис густой туман. Я оделся и вышел, чтобы осмотреться. Несколько коренастых, толстозадых зебр, стоявших метрах в пятнадцати от палатки, метнулись прочь, и стук их копыт слился с топотом идущих мимо лагеря многочисленных стад. То шагом, то галопом, они появлялись из пелены тумана с одной стороны и уходили в мягкое белое сияние с другой. Не меньше тысячи зебр проделало этот маневр, прежде чем наша площадка очистилась.
И в дальнейшем мимо лагеря каждое утро скакала полосатая кавалькада, потому что мы и зебры пили из одного ручья. Зебры пьют не меньше раза в день, иногда два, и они привыкли именно к этому источнику. Каждое утро мы слышали их бодрый топот. У зебр трудно различить самцов и самок, потому что внешние признаки скрыты. Вообще-то самцы покоренастее и покрепче на вид, но не так уж явно. Тем не менее глаз со временем приобретает способность достаточно уверенно подмечать разницу. Ежедневно, бреясь или завтракая, мы видели этот парад и с каждым разом все более верно определяли возраст, пол и нрав. И не уставали восхищаться их красотой.
В первое же утро мы отправились на машине обследовать кратер. Сильные дожди залили его, как и весь край; нам надо было установить, есть ли пригодные для старта площадки и можно ли к ним пробраться с нашими баллонами. Поэтому мы покидали фиговое дерево и ехали туда, куда намеревались или могли проехать.
Как это все происходило, я расскажу позже, а теперь попытаюсь воздать должное самому кратеру. Я уже говорил, что дно его представляет собой частью лес, частью озеро, частью открытую равнину, частью болото. Со склонов внутрь постоянно стекают минимум две речушки, обычно больше. Они напоминают спицы в колесе, и их нужно форсировать. В период дождей все ручьи сходятся в центральном озере, глубина которого нигде не превышает полуметра. Склоны крутые, но с одной стороны за них еще цепляются деревья, и животные могут проникать в кратер и выбираться из него, однако редко пользуются этой возможностью.
Когда вы разъезжаете по дну кратера, ландшафты с типичной фауной сменяются у вас перед глазами гораздо чаще, чем в других местах Африки. Грандиозные масштабы — отличительная черта этого континента, но внутри Нгоронгоро господствуют другие соотношения. Только что вы, встречая слонов с белыми бивнями, наблюдая семьи бабуинов и высматривая леопардов, ехали через, лес Лераи. Вдруг перед вами открылось озеро. И тысячи фламинго, медленно выступая угловатым шагом, дружно окунают головы в воду и фильтруют клювами ил.
А за озером, вокруг источника Гоитокиток, простирается непроходимое болото — царство бегемотов. Веселое похрюкивание подтверждает, что бегемоты довольны трясиной, водой, камышом и илом, из которых состоит этот участок кратерного дна. Кромка болота с ее густой травой пришлась по вкусу носорогам. Эти воинственные тяжеловесы частенько нападают на машины, поэтому путешественники, завидев носорога, думают о том, куда бы поскорее отступить. Поднявшись из лужи, в которой он нежился, носорог смотрит в упор на незваного гостя. Хвост торчит вверх, ноздри шевелятся, втягивая воздух, а в черепе копошится древняя примитивная мыслишка. Дуглас при встрече с таким носорогом очень удачно ее сформулировал: «Бить или не бить?..» Типичная психология юрского периода. Да, строго говоря, носорогу и не место в четвертичном периоде. Природа совсем обделила его смекалкой. Он настолько туп, что сплошь и рядом не покидает пересыхающий источник до тех пор, пока из-за недостатка воды вообще не теряет способность двигаться куда-либо. В наше время, когда человек все больше теснит животных, носорогу приходится худо. Это прежде всего относится к белому носорогу, но и черному все труднее бороться за существование. «Бить или не бить?» — этой не ахти какой глубокой формулой, собственно, и ограничивается весь его умственный потенциал.
В тот день, когда Дуглас так удачно скаламбурил, носорог решил вопрос положительно. Метрах в тридцати от нас он перешел на галоп, и мы лихорадочно заработали рычагом переключения передач. Просто поразительно, как такой тяжеловес может развивать столь высокую скорость — около 40 километров в час, но еще больше нас поразило звуковое сопровождение. Ноздри носорога уподобляются паровозной трубе, придавая его атаке особо устрашающий характер. И наверное, было бы довольно страшно испытать такой таран: ведь носорог весит больше машины (две тонны против полутора). Поэтому Ален позаботился о том, чтобы фыркающий зверь приблизился к нам не больше чем на три метра. Кончилось тем, что носорог, по-прежнему с задранным кверху хвостом, затрусил прочь довольный тем, что подтвердил свою склонность к примитивным выходкам.
При нас в кратере насчитывалось тридцать пять носорогов. Одни обитали в высокой траве у болота, другие большую часть времени проводили в степной части. Но главные обитатели степи — стадные животные. Преобладающим видом были галопирующие гну с обнимающей всю шею косматой гривой, серой спиной и хвостом, напоминающим хлопушку для мух. Дальше следовали зебры, которые ходили вперемешку с гну. Третье место занимали газели Томсона и Гранта. Первых больше, но сами они ростом поменьше и рога у них покороче, а не знающий покоя хвост расположен несколько выше по отношению к типичному для обоих видов броскому белому пятну сзади. Как и все четвероногие обитатели кратера, сколько бы глистов и клещей у них ни было внутри и снаружи, они всегда выглядели превосходно. Сложение — без изъянов, и блестящие черные копыта не ведали усталости. Малыши умели бегать с первого дня появления на свет, правда на свой лад. Вместо обычной рыси они отталкивались сразу всеми четырьмя ногами и скакали по кочкам, будто ожившие пружины.
Разумеется, в кратере не было никаких оград, хищники и их добыча вместе пребывали как бы на одной арене, но местонахождение львов часто можно было определить уже по тому, что этот участок казался каким-то пустым. Приглядишься и видишь лениво развалившегося светло-коричневого зверя, разморенного полуденным зноем. Назойливые автомашины совсем не привлекали внимания львов. Они все так же валялись, потягивались, со скучающим видом смотрели то в одну, то в другую сторону. Шкуры их были густо облеплены мухами, особенно вокруг кровоточащих ран, вероятно следов недавнего спаривания. Мухи улетали лишь тогда, когда их хлестала черная кисточка, венчающая львиный хвост, или вся желто-бурая туша перекатывалась на другой бок.
Странно сидеть без всякой защиты в машине с открытыми окнами в каких-нибудь трех-четырех метрах от такого могучего и свирепого хищника. Но львы относились к автомобилям с полным пренебрежением. А приоткройте дверцу и высуньте ногу — тотчас сработает адреналин. Львы заворчат, соберутся в комок — куда только лень девалась! Все станет на свои места, и закон «все против всех» немедленно вступит в силу. Один удар такой лапой означает для человека почти мгновенную смерть.
Когда разъезжаешь по дну кратера, гляди в оба, и будешь вознагражден. Вот гепард каким-то змеиным движением весь исчезает в траве, которая ему всего-то по плечо. Вот с дерева надменно смотрит леопард. Семья ушастых лис затеяла игру. Выследят на слух какое-нибудь насекомое и прыгают на него. Неверно думать, что представители животного царства сами, вырастая, усваивают предопределенную им роль. Как правило, они проходят обучение. Лисята, например, явно не слышали насекомых, но они честно прислушивались и честно прыгали, хотя после прыжка чаще всего катились кубарем. Неподалеку проверяли свои возможности шакалята. Вдруг мамаша завыла. Малыши посмотрели на нее, потом, как могли, последовали ее примеру. Если бы вы слушали их отдельно, вам бы ни за что не удалось определить, что это за звуки, теперь же легко угадывалось трогательное подражание великолепному жуткому вою матери. Правда, голову шакалята закидывают назад совсем как большие, но после этого следовал всего-навсего какой-то капризный визг.
Весь день и почти всю ночь в кратере звучит птичье песнопение. Здесь и множество разных кукушек со своими вариациями на тему обычного «ку-ку». Здесь и щурки, жалобно призывающие кого-нибудь последовать за ними. Здесь и чибисы, которые с криками мечутся в воздухе, совсем как над полями Европы. То и дело раздается своеобразный квакающий клич африканской дрофы, похожий на пение птицы не больше, чем звук автомобильной сирены. Птицы непрерывно находятся в поле зрения. Вот аисты-разини, отыскивая лягушек, выступают среди высокой травы, а другие, поймав восходящий поток теплого воздуха, легко парят над водой. Вот венценосные журавли, марабу, важная птица-секретарь, утки, жаворонки, ткачики, удоды — все вперемешку. Горожанин невольно представляет себе животных примерно так же, как их видит сотрудник зоопарка: каждое животное в своей клетке, всякому виду свой загон. В кратере Нгоронгоро благодаря обилию воды и разнообразию экологической среды царит смешение, которое является важной отличительной чертой этого замечательного места.
Возвращаясь вечером в лагерь после того, как наши глаза поглотили столько незабываемых картин, мы больше, чем когда-либо, были исполнены решимости пролететь на шаре над этим несказанно прекрасным краем. Однако перед нами стояло немало препятствий. Для засушливого периода в кратере, по свидетельству Алена, было необычайно сыро, что ни дорога — глубокая колея. Обширные участки площадью в несколько квадратных километров покрывала вода почти по колено. Их мы форсировали чаще всего благополучно. В противном случае приходилось откапывать машины, подкладывать под них чурки и вбивать в землю металлический кол, за который крепился трос от лебедки, и, прежде чем кол успевал выскочить из земли, машина после одной-двух попыток выскакивала из лужи. Главное было не терять скорость и не попадать в колею.
Мы не встретили никого в тот день, но, когда вернулись в лагерь под фиговым деревом, к нам пришел один африканец, машина которого вместе с пассажирами прочно застряла в грязи. Он описал, где это произошло (километрах в пятнадцати от нашего лагеря), и, так как они уже проторчали там не меньше четырех часов, мы не спеша допили чай, прежде чем отправиться в путь. Со слов африканца мы узнали, что пассажиры американцы и что они были очень злы, когда послали его за помощью. Но застрять в грязи в Африке дело обычное; глупо злиться на то, что ваш график поломался. И мы нахально решили подавить этих американцев, изобразив этакую высокомерную самоуверенность. Ишь ведь что вздумали злиться в таком месте, как Нгоронгоро. А сами, небось, палец о палец не ударили (это мы сразу по их одежде увидим), предоставили водителю мучиться с машиной. Уж мы постараемся поставить их на место, будем работать, насвистывая, и в одну минуту вытащим машину.
Мы лихо развернулись и подъехали к пострадавшим спереди. Американцев было трое — злые, как черти, и совсем чистенькие; словом, такие, какими мы их себе представляли. И еще тут был водитель, с ног до головы облепленный грязью. Мы сказали: «Привет!» — и начали осуществлять свой план. Небрежно насвистывая, правда не очень-то в лад, мы ступили в воду и взялись за дело. Один намотал трос на лебедку, второй зацепил крюком бампер застрявшей машины, третий включил мотор. Все это делалось с самой наглой самоуверенностью. Но трудно все время насвистывать с независимым видом, и то один, то другой из нас прыскал. Так или иначе, не прошло и минуты, как мы их вытащили, после чего поехали следом на случай, если они снова завязнут. Что и произошло очень скоро. Бедняга водитель не мог совладать со своими нервами, и вот уже колеса его машины с воем зарываются в грязь все глубже и глубже.
— Не волнуйтесь, — сказали мы, снова прибегнув к свисту и независимому виду. — Мы вас живо вытащим.
И вытащили. И они тут же опять застряли. Когда они выбрались, солнце только что зашло, осталось совсем немного до ночи.
— Давайте мы поедем впереди, — предложили мы.
— Ну конечно, поезжайте, — отозвался один из американцев. — Мы еще три часа назад должны были быть в мотеле. Вы можете вывести нас на хорошую дорогу?
Такая покладистость заслуживала того, чтобы использовать ее на сто процентов. Проехав немного по хорошей дороге, мы нарочно свернули вправо, где была самая настоящая трясина. Американцы покорно последовали за нами. Немного погодя мы вернулись на дорогу, делая вид, что предпочли трясину какому-то гораздо более коварному препятствию.
— Вы знаете этот кратер как свои пять пальцев! — воскликнул кто-то из американцев.
— Да, тут есть заковыристые участки!
— В первый раз, конечно, трудно!
— Так ведь тут ничего сложного нет!
Мы постарались прокричать это одновременно, чтобы он ничего не разобрал, после чего опять покинули дорогу и взяли курс на озеро. Вторая машина пошла за нами и начала вспахивать воду, распугивая фламинго. Мы продолжали ехать так, пренебрегая сухопутьем, пока впереди не показалась главная дорога, пересекающая дно кратера. Ненужные крюки и объезды кончились.
— Дальше уже не застрянете. Да вы бы сперва заехали к нам в лагерь, выпили пивка.
— Нет, — ответил тот же голос. — Конечно, неплохо бы, но мы опаздываем почти на четыре часа. Лучше уж поедем.
Они поехали, и мы проводили взглядом красный огонек, который старался хоть немного наверстать график. Мы и потом не раз встречали туристов, озабоченных тем, как бы не нарушить расписание. Хорошо составлять графики, сидя в Гамбурге или Денвере, да только Африка к ним относится пренебрежительно. «Сегодня вторник, значит, мы в Вероне» — такой подход не годится, когда реки сносят мосты, дороги превращаются в реки и грязь исправно засасывает машины. В тот вечер нас чуточку мучила совесть, что мы так обошлись с этими американцами. Но уж очень хорошо мы себя чувствовали в Нгоронгоро, и нам казалось, что другие, как бы ни ломался график, обязаны испытывать то же самое.
И во всяком случае мы не позволили легким угрызениям совести омрачить нам радость от такого замечательного дня. К тому же расписание нашего дамана ничто не могло поломать. С беспощадной точностью, словно зрелище людей, уписывающих галеты с сыром, было для него невыносимо, этот удивительный зверь принялся сотрясать своими неестественными криками окружающий мир. Самая подходящая концовка для превосходного дня! Ложась спать и вспоминая все, что я успел увидеть и услышать после того, как нас разбудили на рассвете зебры, я ощущал в душе огромную благодарность.
