Глава третья
ЦАРСТВА ЗВЕРЕЙ

После встречи с гориллами я не склонен соглашаться с теми, кто утверждает, что эти животные близки к вымиранию. По словам Касиула, на нас лаяло около сотни горилл. И это были далеко не все обитающие на горе Бугаламиза — одном из многих мест, где живут гориллы. Если за какие-то два дня мы увидели столько горилл, их нельзя считать слишком редкими животными.

Тем не менее этих гигантских обезьян следует охранять. Вспомнив, за какой короткий срок были полностью истреблены громадные стада американских бизонов, можно себе представить, как быстро исчезнут гориллы, если их будут беспощадно преследовать охотники на крупную дичь и местные жители. Необходимо охранять всех диких животных, может быть в первую очередь именно горилл.

За последние три десятилетия в Африке созданы большие заповедники, где дикие животные могут чувствовать себя в безопасности от человека. Но как долго эти животные останутся дикими? Сейчас львы национального парка Крюгера в Южной Африке настолько привыкли к людям и автомобилям, что подпускают их почти вплотную к себе. Но в других заповедниках дело пока обстоит иначе. Их работники стремятся, чтобы животные оставались по-настоящему дикими. Где много дорог и туристов, там животные становятся полудомашними, но, с другой стороны, посетители мешают охотиться в заповедниках браконьерам, которые со временем могли бы перебить всех диких животных. Нужно держать противоположно действующие силы в равновесии, и работники ведомства по охране природы стремятся к этому.

Постоянно создаются новые заповедники и национальные парки, где все животные находятся под охраной, либо зоны ограничений или контроля, в которых запрещена охота на отдельные виды. Например, за 1937–1955 годы в Африке выделено больше дюжины громадных участков, которые навсегда должны остаться нетронутыми цивилизацией. Незадолго до моей экспедиции 1954–1955 годов в Уганде, в дикой и живописной местности между озерами Джордж и Эдуард, был открыт Национальный парк королевы Елизаветы площадью около семисот квадратных миль. Он примыкает к еще более крупному национальному парку Альберта в Конго.

Проток Казинга между двумя упомянутыми озерами — любимое место гиппопотамов. Рельеф парка очень разнообразен. Здесь встречаются самые различные ландшафты, от потухших вулканов до бескрайних травянистых равнин, и живут разные виды диких животных — слоны, буйволы, антилопы и многие другие. Персонал заповедника королевы Елизаветы хорошо встречает туристов, к их услугам скромные, но уютные помещения на небольшое число персон. По огромной территории заповедника проходит несколько дорог и троп, но их не слишком много, и посетители могут видеть животных в естественной обстановке. Вблизи дорог звери не боятся людей и автомобилей, но есть большие пространства, лежащие далеко от всяких дорог, и там животные не соприкасаются с миром человека.

Всего в Конго четыре крупных парка (в два из них туристов до сих пор не пускают) и много заповедников. Самый крупный парк, Национальный парк Альберта, тянется на сто восемьдесят шесть миль по грабену (впадине) Альбертины, ограниченному с двух сторон высокими обрывами. На юге парк граничит с озером Киву. Большинство обитателей парка (кроме закоренелых бродяг — слонов) никогда не покидает его. Отдельные части заповедника закрыты для туристов, например район вулкана Вирунга, где водятся гориллы. Ученым время от времени выдают специальные пропуска, но не слишком часто, чтобы дикие животные не привыкали к человеку и не одомашнивались.

К 1937 году со дня основания Национального парка Альберта прошло немногим более десяти лет, и поток туристов был незначительным. В этом первобытном уголке Африки величиной со штат Коннектикут есть почти все формы африканской растительности, рельефа и имеются ландшафты, удобные для жизни любого африканского животного: дождевые тропические леса, горы, просторные саванны, горные джунгли, ледники, реки, болота и половина богатого рыбой озера Эдуард. В те годы количество животных увеличивалось особенно быстро, потому что в парк стекались звери с окружающих территорий. Эмблемой этой богатой и теперь сравнительно безопасной для животных местности стала виноградная лоза.

Точнее, безопасной от человека. Львы, леопарды и дикие собаки истребляют много антилоп, а падаль пожирают гиены и грифы. Так природа сама уравновешивает свой баланс. Как, спросите вы, разве человек не часть природы? Современный человек с ружьем, со скреперами и бульдозерами, с сооружениями из стали — этот человек не часть природы в том смысле, как ее понимают натуралисты. Только первобытный охотник — дитя природы, поэтому пигмеев оставили в этом районе, а остальные местные племена выселили отсюда.

Идея создания Национального парка Альберта принадлежит Карлу Экли, видевшему, как сокращался животный мир Африки за два десятилетия, которые он провел там. Он хотел быть уверенным, что значительная часть первобытного мира останется нетронутой, и убедил бельгийского короля Альберта объявить о создании заповедника. На короля глубокое впечатление произвел Йеллоустонский национальный парк, который он посетил во время визита в США в 1919 году, и предложение Экли было принято. Указом от 1925 года создан заповедник. Экли похоронен в нем, на склонах горы Микено, где живут гориллы.

Наше знакомство с гориллами состоялось на горе Бугаламиза, в нескольких милях к югу от границы Национального парка Альберта, и после этого мы с Цезарем отправились в заповедник. Так как носить ружья на территории заповедника было запрещено, мы снова решили отложить их покупку. Тогда мне пришла в голову мысль, что ружья нам вообще не нужны, и мы с Цезарем обсудили это.

«Если мы пережили охоту на горилл без ружья, — сказал я, — то вполне можем обходиться без него и дальше. Не думаю, чтобы нам угрожала хотя бы вполовину столь серьезная опасность со стороны других животных, так зачем таскать с собой оружие? Мы идем без ружей смотреть диких животных в Национальном парке Альберта. По-моему, мы можем и дальше путешествовать безоружными».

Цезарь никогда ни о чем подобном не слыхивал, но он не мог отрицать, что до сих пор мы прекрасно обходились без оружия. В то время я еще не сознавал всей необычности моего предложения, но впоследствии, когда моя поездка без ружья стала широко известной, я даже дал своей лекции, которую читал в Соединенных Штатах, такое название: «Без оружия по Африке».

У меня никогда не было повода раскаиваться в своем решении. Мне было интересно не убивать животных, а видеть и снимать их. Я стремился избегать ситуаций, когда стрелять бывает необходимо. Хотя за время трех моих африканских экспедиций мне много раз приходилось рисковать, я не могу вспомнить ни одного случая, когда обладание ружьем могло улучшить или ухудшить мое положение. Иногда, в частности когда я снимал крупным планом львов, меня прикрывали охотники-профессионалы с ружьями, но им ни разу не пришлось стрелять для спасения моей жизни.

Попав в Национальный парк Альберта, мы прежде всего отправились к реке Рутшуру, известной обилием гиппопотамов. Наш путь к реке проходил по ровной саванне, травянистому пространству с болотистыми участками и немногочисленными деревьями. Кое-где виднелись впадины, наполненные грязью, и к каждой тянулись параллельные ряды глубоких рытвин, будто оставленных тяжело нагруженной телегой с широкими колесами. Это были следы гиппопотамов. Вес взрослого бегемота достигает четырех тонн, и ясно, что он оставляет глубокие следы.

Бегемот никого не боится, даже других бегемотов. Одним взмахом своих гигантских челюстей бегемот может переломить позвоночник льву или крокодилу. Он постарается сделать то же с другим бегемотом, если тот посягнет на его самку или на любимое солнечное место на берегу реки. А река Рутшуру на отдельных участках заселена так плотно, что все лучшие места на берегу и на песчаных косах заняты.

Цезарь остановил автомобиль на высоком берегу реки, и я окинул взором открывшуюся передо мной картину. В реке, на илистых ее берегах, на маленьких островках и песчаных косах кишели сотни бегемотов. И вода, казалось, была переполнена резвящимися, ныряющими, фыркающими и флиртующими бегемотами. Один с бульканьем погружался в воду, пуская громадные пузыри, и снова, пыхтя и отдуваясь, выбирался на поверхность. Другой нырял и, казалось, исчезал под водой навсегда. Гиппопотам может пробыть под водой около десяти минут (а многие авторитетные люди говорят, что намного дольше), может быстро плыть под водой и передвигаться по дну.

Я выбрал местечко на берегу, где кустарник и тростник были повыше и погуще и можно было незаметно подобраться к бегемотам. Недалеко от меня огромный самец спал, положив голову на спину другого бегемота. Глубокий свежий рубец у него на боку напоминал о недавнем сражении.

Мой киноаппарат заработал, и тут я увидел в видоискатель что-то быстро скользящее по поверхности воды. Я остановил аппарат и заснял это, хотя и не знал, что именно. Затем я опустил аппарат и вгляделся. Это оказался маленький розовый детеныш бегемота, сидевший верхом на спине матери, которая невозмутимо плыла вниз по течению, высунув из воды только ноздри. Уж ее-то ребенка крокодил не схватит.

Она положила малыша на песчаную косу, предварительно растолкав нескольких бегемотов, чтобы очистить ему место. Затем улеглась сама и едва не задавила свое дитя. Детеныш закричал, ближайшие бегемоты неохотно отодвинулись, и снова все задремали.

Во время последующих экспедиций мои встречи с бегемотами оказались еще более увлекательными. Особенно интересно было работать вместе с Эрнстом Хубертом, директором Национального парка Альберта. В Конго из уст в уста передавались рассказы о том, как умело он обращается с дикими животными. Многие не верили этим рассказам, пока не убеждались лично. Нередко Хуберт прогонял готовящихся к нападению зверей, бросая в них комки грязи. Меня всегда интересовали такие очень редко встречающиеся люди, обладающие почти инстинктивным пониманием диких животных, поэтому я страстно желал поработать с Хубертом.

Во время моей экспедиции 1946 года он принял меня в заповеднике очень тепло, вероятно отчасти и потому, что это была первая экспедиция с начала Второй мировой войны и он чувствовал себя одиноко. Подвижный, плотный, энергичный, остроумный и бесстрашный, он с готовностью помогал мне искать для съемок стада слонов, буйволов или бегемотов. Сначала мы отправились к реке Рутшуру, где живут бегемоты. Мы ехали на грузовике, впереди шел мальчик-африканец. Из-за разбросанных в траве камней и муравейников грузовик подвигался медленно, и мальчик ушел вперед на сотню-две ярдов. Недалеко от реки из наполненной грязью ямы несколько левее и впереди нас вылез большой самец-бегемот, похожий на гигантскую движущуюся глыбу сырой земли.

Мальчик оказался между бегемотом и рекой, и бегемоту это не понравилось. Он побежал к мальчику. Тот бросился назад к грузовику, но мне казалось, бегемот может отрезать ему дорогу и он не успеет добежать до нас. Хуберт, по-видимому, подумал то же самое. Он спрыгнул с грузовика и побежал к бегемоту. У Хуберта не было никакого ружья, но он мчался к четырехтонному чудовищу, как будто намеревался переломить его о колено.

В семидесяти футах от бегемота Хуберт дико взмахнул руками и закричал изо всей силы: «Эй! Эй! Эй!» Огромный зверь взглянул на Хуберта, на мальчика, который был уже у грузовика, и недовольно повернул назад. В тот момент я убедился, что рассказ о том, как Хуберт остановил разъяренного льва, был правдой. Он просто поднял руку, повелительно крикнул: «Стой!» — и лев остановился.

Хуберт вернулся к автомобилю с таким видом, будто не сделал ничего необычного. Я понял, что, по его мнению, так оно и было. В реке оказалось ещё больше гиппопотамов, чем в первый раз, и мы подобрались к ним вплотную. Все они были заняты своим обычным делом — плавали и ныряли и совсем не походили на неподвижные горы мяса, которые мы обычно видим в зоопарках. Хотя гиппопотамы проводят в воде много времени, река служит им только местом отдыха, где они могут поплавать, подремать или подраться. Бегемоты — ночные животные. Ночью они вылезают на берег и нередко проходят много миль в поисках сочной травы и побегов.

Два больших самца выбрались на берег и заспорили из-за солнечного места на небольшой песчаной косе, и ни один из них не хотел уступить. Началась битва, каждый из дерущихся старался шире раскрыть пасть, и мы видели огромное розовое нёбо и страшные зубы. Но единственное животное, не боящееся клыков бегемота, это другой бегемот. Как эти два самца ни старались, вспенивая воду и разбрасывая песок, им не удалось нанести друг другу серьезных ран. Некоторые бегемоты не спеша покинули место битвы, но множество великанов продолжало расхаживать по косе, не обращая никакого внимания на драку.

В тот же день, слегка закусив, мы снова выехали на грузовике, и, когда пересекали равнину, я видел бесчисленных топи, водяных, болотных и других антилоп. Я знал: где водится столько антилоп, там должны жить и львы. За время же первой экспедиции мне ни разу не удалось хотя бы мельком увидеть льва в Конго. Но зато в Восточной Африке я их встречал. Я спросил Хуберта, водятся ли в Конго львы.

«Да, у нас их множество, — ответил он. — Но их редко можно видеть в это время дня. Самое удобное время — сумерки».

Я много раз пытался увидеть в заповеднике львов, но безуспешно. Ночью я слышал их рычанье, покрывавшее другие ночные звуки первобытного мира. Из них самый тоскливый — крик гиены, но больше всего нам мешали спать гиппопотамы, тершиеся о деревья рядом с павильоном, где мы жили.

На второй день нашего пребывания в парке на равнинах Руинди мы встретили большое стадо слонов. Мы подъехали довольно близко к ним с подветренной стороны, остановили автомобиль и пошли пешком. По правилам парка не полагалось покидать автомобиль, но, как гость Хуберта, я мог делать все то, что и он. Казалось, Хуберт, как и я, страстно желал получить несколько драматических кадров. Я сказал моему оператору, чтобы он немного отстал от нас и снимал меня и животных, когда я буду снимать слонов. Я выполнял заказ Голливуда, а для него одних слонов было недостаточно. Нужно было показать человека рядом с ними.

Из-за этих требований во второй экспедиции я подвергался гораздо большей опасности, чем в первой. Но, находясь рядом с Хубертом, я никогда не чувствовал, что рискую жизнью. Я верил в его знание животных и без колебаний соглашался на все его предложения.

Приблизившись к стаду, мы увидели среди взрослых животных и слонят. Я вопросительно взглянул на Хуберта, а он небрежно кивнул мне, показывая, что все в порядке и можно подойти еще ближе. Мы оказались ближе к слонам, чем я когда-либо был к диким животным, и стали снимать их на цветную пленку. Слоны спокойно щипали траву, хлопали ушами и неторопливо передвигались с места на место. Эту сцену снимал и оператор. Кадры получились хорошие, и в фильме «Величие первобытного» вы можете видеть нас с Хубертом около стада слонов. Но, по-моему, они не подозревали о нашем присутствии.

Когда мы вернулись к грузовику, я спросил Хуберта, как бы он остановил нападающего слона. Мне казалось, здесь недостаточно кричать «эй!» или бросать комки грязи. Хуберт согласился с этим и сказал, что сильнее всего раздраженных слонов пугает вой автомобильного двигателя, работающего на полных оборотах.

«Со стороны можно подумать, что стадо — труппа цирковых слонов, — сказал я. — Можно было бы только пожелать, чтобы все были такими смирными».

«Именно поэтому слон оказывается иногда самым опасным животным, — возразил Хуберт. — Он выглядит таким добродушным, что это усыпляет нашу осторожность. И тогда вы встречаете слона, не выносящего присутствия людей. Вы же знаете, что слоны заядлые путешественники. Другие животные остаются в пределах парка, а слоны регулярно совершают экскурсии миль на сто — сто пятьдесят. Какого-нибудь из них могут ранить, и он вернется с пулей в теле или с больным бивнем. Это делает его раздражительным, и он бросается на человека, как только почует его. И никогда нельзя определить, есть ли в стаде такой слон».

Примерно миль через двадцать мы подъехали к большому логову гиен, похожему на пирамиду из хвороста.

Мы вышли из кабины. Хуберт взял большую палку и стал колотить ею по куче. Криками и стуком он, наверное, перебудоражил зверей во всей округе. Внезапно из кучи выскочило больше дюжины гиен. Они рыча пронеслись мимо нас и скрылись в высокой траве. Я не успел заснять гиен, но почувствовал их запах. От них исходил смрад, вероятно потому, что они питаются падалью, как и грифы. Некоторые племена до сих пор оставляют своих мертвецов на съедение гиенам-санитарам.

Гиены часто следуют за львом, надеясь поживиться объедками с царского стола, или преследуют раненых животных, терпеливо дожидаясь их смерти. Они могут часами и даже целыми днями гнаться за самкой антилопы, которой пришло время родить. Гиены ждут, когда детеныш появится на свет, чтобы сожрать его. У этих животных подлые повадки — известны случаи, когда они кусали спящих африканцев в лицо. Если у гиены нет логова из сучьев, она на день забивается под землю. Но она не утруждает себя рытьем норы. Она находит нору кабана и ждет, пока хозяин утром вылезет из нее и пойдет по своим делам. Тогда гиена забирается в его нору задом вперед. Наверное, поэтому ее шерсть всегда такая взлохмаченная. Когда к вечеру кабан приходит домой, гиена встречает его рычаньем. Перепуганный кабан убегает и спешит вырыть новую нору, пока не зашло солнце и не появились львы, любители поживиться свининой.

Дикая собака издали напоминает гиену, но у нее совсем другой нрав. Она хищник и не ест падали. Она смела и даже в одиночку всегда готова схватиться с противником втрое крупнее ее. Обычно собаки охотятся стаями числом от пяти до двадцати голов. Некоторые путешественники рассказывают, что видели до сотни собак в стае. Большеухая, с короткой шерстью, в белых, черных и рыжевато-коричневых пятнах, дикая собака кажется некрасивой. Но зато она быстро бегает, очень вынослива и на равнине может догнать почти любое животное. Это прожорливый, неумолимый и злобный хищник-убийца.

Преследуя антилопу, они лают, как гончие, и действуют сообща. Вожак гонится по пятам за убегающей добычей, а остальные мчатся за ним. Место уставшего вожака занимает другая собака. Когда антилопа выдохнется, собаки догоняют ее, бросаются на обреченное животное и рвут его на части. Я не слышал, чтобы дикие собаки нападали на человека, но местные жители избегают встреч с ними.

Наиболее опасное из всех африканских животных, по-моему, буйвол. У каждого охотника он значится под первым или вторым номером. Горилла обычно держится подальше от человека; чтобы ее увидеть, нужно забраться в горы. Лев нападает, только когда он голоден, и не всегда преследует побежденного врага. Трудно отбить нападение слона, но он, как правило, предпочитает не затевать драки. Леопард почти так же опасен, как буйвол, но он — ночное животное, а большинство здравомыслящих людей не гуляют по ночам в тех местах, где есть леопарды.

Буйволы встречаются в Центральной Африке почти повсеместно, хотя их стада гораздо меньше, чем в прежние времена. Но с вами легко разделается и один буйвол. Это мускулистое животное весом около тонны. Основания его рогов, сросшиеся посередине лба, образуют надежную броню, защищающую наиболее уязвимое место. Буйвол быстр, проворен и раздражителен. У него превосходное зрение, слух и обоняние, и ему не нравится, чтобы около него появлялся человек.

Охотники с самыми лучшими крупнокалиберными ружьями относятся к африканскому буйволу с большим почтением. У буйвола очень мало уязвимых мест. И когда он нападает, его не остановит ни звук выстрела, ни пуля — если она не убьет его, конечно. Охотники вгоняли в буйвола по четыре-пять пуль, а он даже не замедлял своего бега. Раненый буйвол нередко делает круг и нападает на охотника сзади. Немало охотников уже убито буйволами.

Я попросил Хуберта подвести меня к стаду буйволов, чтобы можно было заснять их. У нас не было оружия, и нас не прикрывали охотники-профессионалы с крупнокалиберными ружьями. Ведь мы находились в заповеднике, где носить огнестрельное оружие запрещено. Но именно это помогло нам. Буйволы парка (если только это не были животные, которые недавно пришли в заповедник, чтобы укрыться от ненавистных людей) уже много лет не видели охотников.

Хуберт успокоил меня. Он не преуменьшал драчливости буйволов, но считал маловероятным, чтобы в парке они напали на человека. Хуберт выбрал стадо, и мы пошли снимать.

Трава не мешала нам видеть кормящихся буйволов. С того места, где мы оставили грузовик, животные казались темными пятнами. Мы подходили к ним с подветренной стороны.

Вначале я шел в нескольких шагах впереди, тщательно выполняя все указания Хуберта. Оператор остался примерно в сотне футов сзади, чтобы заснять нас вместе с буйволами.

«Немного левее», — шепнул Хуберт. Я слегка отклонился влево.

«Стой». — И я остановился. Один из буйволов поднял голову. Не обнаружив ничего подозрительного, он продолжал жевать.

«Теперь осторожно вперед», — жестом показал Хуберт, и я сделал еще несколько шагов к буйволу. Внезапно меня поразила одна мысль, и я оглянулся. Вокруг не было ни одного дерева, а грузовик остался примерно в полумиле сзади. Если буйволы бросятся на нас, нам не спастись.

«Стой», — просигналил Хуберт, потому что я подошел слишком близко к стаду.

Два буйвола подняли головы и заметили нас. Они были всего в ста футах, и даже Хуберт не намеревался подходить к ним ближе. Не думаю, чтобы вам когда-нибудь удалось подобраться к стаду буйволов ближе, не подвергшись их нападению.

Вожак повернулся к стаду, и все животные повернулись к нам. Вожак вытянул шею, будто принюхиваясь к чему-то. Я начал снимать. Буйвол, вероятно, услышал звук работающего аппарата. Он поднял голову выше и с неприязнью разглядывал нас. Вожак был явно недоволен.

Он ждал, не подойдем ли мы еще ближе. Мне показалось, что я понимаю его мысли и чувства. Мы не нравились ему. Мы помешали ему кормиться. Если мы уйдем, все кончится мирно. Если нет, он прогонит нас. Но он никак не мог окончательно решить, что же делать.

Мы с Хубертом стояли неподвижно. Если бы мы стали отходить, это могло роковым образом повлиять на решение буйвола. Лучше всего было стоять на месте. Может быть, буйвол поймет, что у нас нет дурных намерений, или решит увести стадо на другое место, со свежей травой.

Именно это он и решил. По какому-то сигналу, который я не смог ни услышать, ни разглядеть, двадцать пять больших черных буйволов медленно повернули и побрели в высокую траву. Мы стояли и ждали, пока все они не скрылись из виду, и тогда я почувствовал, что уже давно затаил дыхание. Я перевел дух и с улыбкой обернулся к Хуберту. Он казался спокойным и довольным, что я получил долгожданные кадры. Меня же больше интересовало, удалось ли оператору заснять эту сцену.

Все кадры оказались хорошими. В фильме вы можете увидеть меня рядом с буйволами. Вы можете увидеть, как вожак внимательно разглядывает меня. Когда он раздумывает над тем, что предпринять, его голова занимает весь экран. Каждый раз, просматривая фильм, я, как и многие зрители, говорившие мне об этом, читаю на морде буйвола его размышления.

Спустя два года Том Марвел рассказал в своей книге «Новое Конго», как Хуберт брал его посмотреть стадо буйволов. Хуберт сказал ему, что буйволы в парке больше не нападают без серьезных причин на людей, а в этом неприкосновенном убежище животных никто намеренно не раздражает их. Буйволы постепенно привыкают к человеку. Со времени моей второй экспедиции в парке побывало очень много посетителей. Пройдет несколько лет, и местные буйволы станут такими же неопасными для человека, как медведи Йеллоустонского парка. Все же мне не верится, что буйволы будут останавливать автомобили туристов и выпрашивать подачки.