Глава вторая
ГОРИЛЛА!

Африканцы зовут ее нгаги, ученые — горилла берингеи. По умственному развитию горилла стоит в отряде приматов на первом месте после человека, хотя ее мозг вдвое легче. Зато ее тело вдвое крупнее и вдесятеро сильнее человеческого. Она может свернуть вам голову так же легко, как вы отрываете крылья у мухи. Самцы любят своих самок и детенышей и заботятся о них, как люди. Гориллы, если их не беспокоить, никогда не нападают на людей. Нельзя считать гориллу нашим предком, но ее прародитель, вероятно, приходился братом отцу Адама. Если вы сомневаетесь в этом, взгляните на ее след, и вы ясно увидите отпечаток пятки. Такой след оставляют только человек и горилла. У гориллы большой живот (ведь она вегетарианец), но я встречал многих людей, у которых животы лишь немногим меньше. Горилла вся покрыта волосами, но на груди у нее, насколько я мог заметить, они не растут.

Менее ста лет назад гориллу считали мифом, легендой, как Лунные горы. И, как эти горы, она тоже стала реальностью. После того как обследовали шкуры и скелеты, присланные из Африки одним капитаном, отдельные ученые поверили в существование гориллы. Одно это открытие не привлекло особого внимания, пока не были изданы основанные на фактах рассказы об Африке Поля дю Шайю. Все больше белых проникало в глубь Африки. Они убили и обследовали много экземпляров горилл, а со временем удалось поймать живых зверей для крупнейших зоопарков мира. Правда, ловили, как правило, мелких горилл, обитающих на лесистых равнинах Французского Камеруна. Гигантская горная горилла живет только в Восточном Конго. Я был именно там и больше всего хотел поглядеть на гориллу в ее собственном доме, в лесу.

Я знал, что это нелегко. Мартину Джонсону, Карлу Экли и всем, кому удавалось видеть гориллу на воле, приходилось неделями пробиваться сквозь густые горные леса, прежде чем они встречались с ней. Лишь несколько лет назад Х.-Ч. Рэйвен, сотрудник Американского музея естественной истории, провел с пигмеями две недели на горе Бугаламиза, выслеживая гориллу. Я не мог потратить на это столько времени, но, вооружившись надеждой, все же отправился на гору Бугаламиза, в лес Шибинда в нескольких милях к юго-западу от озера Киву.

У подножия горы мы обнаружили плантацию хинного дерева, принадлежащую «Синдикату для изучения хинного дерева на берегах Киву». Управляющий, Марсель Эрнстерхоф, красивый молодой люксембуржец, наблюдал за работой сотни африканцев. Он принял нас с энтузиазмом человека, который рад любому гостю из «внешнего» мира. Он разрешил нам пользоваться плантацией как базой и обещал найти пигмеев-проводников.

Но он строго предупредил меня о запрещении носить огнестрельное оружие в пределах заповедника. Несколько лет до этого Карл Экли и другие ученые писали, что гориллы находятся под угрозой истребления. Экли убедил бельгийского короля объявить о создании национального парка Альберта — заповедника для всех животных, в особенности горилл. Но горилл продолжали убивать. Охотники и ученые, возвращаясь из экспедиций в горах, где живут гориллы, утверждали, что эти громадные звери бросались на них и они были вынуждены защищаться. Иногда это была правда, иногда нет.

Единственным надежным способом прекратить истребление горилл было запрещение брать с собой огнестрельное оружие. Если путешественник протестовал и доказывал, что в горильем заповеднике опасно ходить безоружному, ему отвечали: «Тогда не ходите».

Насколько мне известно, никто там и не был с тех пор, как незадолго до моего прибытия в Африку это запрещение вступило в действие. Поэтому Эрнстерхоф и подчеркивал, что мой поход на гору Бугаламиза лежит целиком на моей ответственности. Даже если я не возьму с собой оружия, я буду отвечать, если мои проводники-пигмеи убьют гориллу копьем. Кроме того, сказал Эрнстерхоф, пигмеям почти невозможно отразить нападение гориллы без того, чтобы один или двое из них не погибли, прежде чем с гориллой будет покончено. Тогда мне придется отвечать за смерть пигмеев и гориллы, неизбежно длительное расследование, и я рискую заплатить крупный штраф и, может быть, даже попасть в тюрьму.

Объяснив всю опасность задуманной экспедиции, Эрнстерхоф сделал все, чтобы помочь мне. Он послал рабочего в лес за Касиулой, вождем здешних пигмеев. Мне уже было знакомо это имя. Он был проводником у Аттилио Гатти и помогал Х.-Ч. Рэйвену и У.-К. Грегори, сотрудникам Американского музея естественной истории, во время успешных поисков этих крупных обезьян. Эрнстерхоф уверил меня, что мне не найти более храброго и искусного следопыта. Касиула знал любимые тропы гориллы лучше, чем кто-либо другой. Он много лет жил в одном лесу с гориллами и утверждал, что знает несколько старых обезьян «в лицо».

Он был прав, и он знал о гориллах больше, чем многие ученые. Но он не сказал, что эти обезьяны — злобные создания, нападающие и убивающие человека без всякой причины, ради развлечения.

Пигмеи делают большой крюк, если узнают, что впереди гориллы. В то же время если гориллы услышат приближение пигмеев, они стремятся избежать встречи. Горные леса — суверенные владения горилл, где они живут в мире со всеми другими животными, исключая леопарда.

Иногда гориллы спускаются с гор и опустошают огороды и банановые рощи. Местные жители, громко крича, с палками нападают на грабителей. Обычно обезьяны отступают в лес, но иногда гориллы в схватке убивают или ранят африканцев. Некоторые пигмеи не любят идти последними в цепочке, когда тропа проходит по местности, где есть гориллы. Иногда эти обезьяны прячутся около тропы и бросаются на последнего из проходящих мимо людей. Нередко, когда их преследуют, они возвращаются кружным путем к своему следу и нападают на незваных гостей сзади.

«Горилла нападает молниеносно, — рассказывал мне Эрнстерхоф, — хотя она кажется столь массивной. Многие люди, внезапно увидев гориллу и услышав ее крик, каменеют от страха».

Он рассказал мне историю охотника-профессионала с Колорадо, который несколько лет назад отправился в лес Тшибинда за гориллами. Он выследил стадо горилл, но не видел их в чаще. Вдруг на тропинке появился большой самец и зарычал на него. Охотник, бесстрашно поражавший львов и слонов, оцепенел от ужаса. К счастью, горилла не бросилась на него. Она неторопливо отступила в кустарник и вместе со своей семьей ушла. Охотник, очнувшись, быстро спустился с горы на плантацию, и там у него наступила реакция. Его вырвало и мутило весь следующий день.

Эрнстерхоф рассказал мне также о своем ягоднике. На краю плантации у него был участок, засаженный земляникой. Однажды ночью, как раз накануне сбора урожая, гориллы спустились с горы и съели все спелые ягоды.

«Но вообще гориллы почти не беспокоят нас, — сказал Эрнстерхоф, — они живут совсем близко. Гораздо вреднее леопарды. Они часто убивают из любви к убийству».

Леопарды убили в лесу нескольких рабочих, заночевавших там на пути к своим деревням. За несколько дней до нашего прибытия на одного рабочего среди бела дня напал необычайно дерзкий леопард. Он утащил тело в ближайшие кусты и сначала съел, как обычно делают эти хищники, внутренности. Африканцы, зная, что хищник всегда возвращается за остатками своей добычи, поставили капкан, но леопард ухитрился избежать его и съел за ночь остатки.

На следующее утро, когда мы разговаривали с Эрнстерхофом, прибежал африканец и сообщил, что видел рядом леопарда. Эрнстерхоф, захватив ружье, немедленно отправился с африканцем. В его глазах пылал мрачный огонь. У него, казалось, была глубокая кровная вражда с леопардами, и он преследовал их так же безжалостно, как они преследуют свои жертвы. Мне хотелось пойти с ним. Но я мог увидеть леопардов во многих других районах, а горные гориллы жили только здесь. Я решил остаться и ждать прихода пигмеев.

Они появились на следующее утро — четырнадцать пигмеев с десятифутовыми копьями и с маленькими луками и стрелами. Оказалось, это не «чистые» пигмеи и они были не такие маленькие, как я ожидал. В их крови была примесь крови банту. Средний рост их был около пяти футов. Вероятно, это были батва. Чистокровных пигмеев Итури называют бамбути.

Маленьких лесных людей привел старый седобородый Касиула. Он стоял в непринужденной позе, ожидая, когда мы начнем переговоры. У него был острый взгляд, и он казался полностью уверенным в себе, несмотря на застенчивость. Хотя, с нашей точки зрения, он выглядел довольно странно со своими тонкими ногами, большим животом, седыми курчавыми волосами и широким носом, но я сразу почувствовал к нему доверие. Я не сомневался, что с ним я буду в безопасности и он обязательно найдет гориллу.

Во время своих путешествий я не раз прибегал к помощи местных жителей. Она часто необходима, и вы должны за несколько минут определить характер человека, которому доверите жизнь. Это не всегда легко. Мешает незнание его языка и различия в образе мыслей, в правилах поведения, в оценке ценностей. Но на этот раз у меня не возникло никаких сомнений.

Касиула немного знал язык кингвана, и Цезарь смог договориться с ним об условиях нашего соглашения. Если мы найдем горилл, то пигмеи получат три мешка соли и две дюжины коробок табаку. Если нет, я дам им то, что захочу, — по-моему, вполне справедливые условия.

Касиула объяснил, что гориллы постоянно «кочуют». Поэтому сначала он пошлет шесть человек на разведку. Обнаружив стадо обезьян, они вернутся на плантацию, и мы тогда пойдем прямо к стаду. Шесть пигмеев ушли, а мы остались ждать их возвращения.

В тот день Эрнстерхоф с триумфом вернулся с охоты. Два африканца несли шест, с которого свисала туша стопятидесятифунтового леопарда. Управляющий приветствовал пигмеев и подозвал одного из них.

«Взгляните на его руку», — обратился ко мне Эрнстерхоф.

Левое предплечье африканца было покрыто страшными рубцами. По его словам, он охотился вместе с другими батва, как вдруг на него внезапно набросилась горилла и стала кусать. Два его товарища метнули копья в обезьяну, она отпустила свою жертву и с воем убежала. Бедняга считал, что он легко отделался.

На следующий день возвратились пигмеи-разведчики. Они нашли стадо горилл недалеко от вершины. Касиула объявил, что рано утром мы выступаем.

Позавтракав, мы отправились в путь. С нами шли четырнадцать пигмеев во главе с Касиулой. Мы прошли по аллее между хинными деревьями, пересекли болото и углубились в чащу. Я чувствовал нервный подъем, возможно, я слегка побаивался предстоящего приключения. Но ничего напоминавшего о приключениях не происходило. Мы с Цезарем или шли, согнувшись и хватаясь руками за лианы, или ползли на четвереньках вверх по крутому склону. Через четверть часа мы могли думать только о том, как продираться сквозь густые заросли.

Лианы, ползучие растения, молодая поросль, кусты, папоротники, бамбук, ветки больших деревьев — все это переплелось и перепуталось, и чаща казалась мне непроходимой. Я с удивлением смотрел, как Касиула раздвигает этот барьер, проскальзывает сквозь него и исчезает, не оставляя за собой никакого отверстия. Африканцы работали мгусу — орудием с длинной деревянной ручкой и похожим на турецкую саблю железным секачом, насаженным на нее. Пигмеи ловко прорубали туннель в гуще растений, я старался не отставать от них. Но пигмейский туннель был для меня слишком низким, и мне приходилось идти согнувшись. Я старался не обращать внимания на высокую крапиву и ветки, цеплявшиеся за одежду. На пигмеях же были лишь набедренные повязки.

Было жарко, царила полутьма. Мы не видели голубого неба, пока не добрались до вершины. Один раз, проползая на четвереньках под упавшим деревом, я заметил рядом хамелеона. Он молниеносно выбросил язык и слизнул какое-то насекомое, затем исчез в листве.

Подъем становился все круче, я тяжело дышал и через каждые несколько шагов спотыкался или соскальзывал вниз. Тогда Касиула останавливался и протягивал мне конец копья. Я хватался за него и продолжал карабкаться вверх.

Прошло два часа. Мое сердце тяжело билось в груди, в висках стучало, было трудно дышать. Оглянувшись, я увидел, что Цезарь устал не меньше. Пигмеи же двигались без видимых усилий. Они шли вдвое медленнее обычного, чтобы мы могли не отставать от них. Я вынужден был скомандовать привал. Пигмеи ждали нас терпеливо, но с видом любезной снисходительности к этим двум белым, которые с таким трудом взбираются на простую гору.

Пока мы отдыхали, я всматривался в мрачную темень леса и удивлялся, зачем взял с собой аппарат. Даже с самыми лучшими линзами и чувствительной пленкой здесь не удастся получить ни единого кадра. Я мог заснять гориллу только на поляне или прогалине, а их здесь было немного. Теперь мне стало понятно, почему в книгах о путешествиях помещают, как правило, снимки убитой гориллы. Застрелив обезьяну, ее относят на освещенное место и там фотографируют. Карлу Экли первому удалось заснять гориллу на кинопленку после года «охоты» за этим животным.

Снявшись с привала, мы вскоре вышли на слоновью тропу. По ней идти было легче, но затем тропа отклонилась в сторону, и нам опять пришлось прорубать путь сквозь густые заросли. Я очень устал, и мы все чаще и чаще устраивали трехминутные привалы. Один раз мы задержались подольше и перекусили.

Недалеко от вершины заросли были прорезаны слоновьими тропами. Подъем кончился, идти стало легче, и я понял, что мы достигли вершины. Все больше попадалось следов различных животных. Пигмеи шли осторожно и бесшумно. Я пытался подражать им, но безуспешно. Хрустели ветки под моими ногами, шелестела раздвигаемая мною листва, и казалось, на полумилю вокруг обитатели леса знают, что сквозь заросли продирается белый человек.

Вдруг Касиула остановился и указал на свежие следы слона. Через несколько минут он указал на новый след: это был совсем свежий след гориллы с ясными отпечатками пятки и пальцев. Легкая дрожь охватила меня, когда я понял, что всего четверть часа назад здесь прошла горилла.

В десятке ярдов дальше мы увидели горилий помет. От него еще шел пар! Касиула улыбнулся — несомненно, гориллы были где-то рядом. Тропа, огибая выступ скалы, пересекала небольшую прогалину шириной всего метра три, залитую ярким солнечным светом.

Перейдя полянку, Касиула опять показал рукой, и мы увидели три горильих «ложа». Чтобы устроить себе «постель», горилла ломает ветки и поросль, подминает их под себя и связывает. Ее «постель» выглядит весьма уютно и напоминает гнездо гигантской птицы. Когда поблизости есть леопарды, мать и дети забираются на дерево и устраиваются на развилке сучьев, отец спит у комля дерева, опершись спиной о ствол и свесив голову на грудь. Мимо него никто не проскользнет незамеченным.

Касиула жестом призвал всех соблюдать тишину и снова зашагал по следу. По ровной поверхности вершины идти было удобно, к высоте мы привыкли. Но мне, сколько я ни старался, никак не удавалось идти бесшумно. Даже двое четырнадцатилетних пигмейских мальчиков, которых Касиула взял, чтобы они набирались опыта, шумели меньше. Мы шли по следу гориллы, и нам то и дело попадалась примятая трава, сломанные стебли и ободранные зеленые побеги.

Я увидел впереди просвет, и мы вышли из лесу на каменистую площадку, заросшую низким кустарником. Яркое солнце слепило глаза, но зато моя надежда заснять обезьян увеличилась. Если бы только удалось увидеть гориллу на таком же открытом месте!

Мы пересекли поляну, и на этот раз я шел почти так же бесшумно, как и пигмеи. Остановившись на краю склона, мы увидели внизу, примерно в сотне футов от нас, густой лес. Касиула показывал на что-то рукой, но я видел только густые заросли. Вглядевшись в то место, куда указывал Касиула, я заметил, что листья шевелятся. Послышался хруст, и ветки закачались. В страстном нетерпении я пристально всматривался… и не видел ничего, кроме пышной растительности.

Касиула произнес вполголоса несколько слов. По выражению его лица я понял, что он видит зверя. И через несколько секунд я тоже заметил черную голову, осторожно выглядывавшую из зеленой листвы. Вот протянулась длинная волосатая рука, раздвинула ветви, и горилла на четвереньках выбралась из чащи.

Я, конечно, ожидал увидеть крупное животное, но массивность этой громадной обезьяны удивила меня. Мою грудь переполняли волнение и ликование. К радости, что нам посчастливилось так быстро найти гориллу, примешивался благоговейный страх и восхищение при виде этой туши, символа грубой силы. Горилла шла, осматриваясь, у кромки леса. Несмотря на кажущуюся неуклюжесть движений, она обладала своеобразной грацией. Хотя ее руки на каждом шагу касались земли, она удивительно напоминала человека, а не карикатуру на человека, как многие обезьяны. У меня чуть не вырвалось: «Эй, там…» — и на какое-то мгновение я мысленно увидел моих древних предков, тревожно следивших за этим ближайшим родственником человека, который был намного сильнее его физически, но по умственному развитию отстал на тысячи лет.

Горилла, должно быть, услышала или почуяла нас. Она внезапно остановилась, повернулась и посмотрела в нашу сторону. Подстегиваемая любопытством, она поднялась на ноги и стала внимательно разглядывать нас. Но наше присутствие ее, казалось, не беспокоило. Она ударила себя кулаком в грудь, и я услышал глухой стук «том-том», напоминающий бой барабана. Горилла использовала свою грудь-бочку как резонатор и открывала рот, чтобы «барабан» звучал громче. В звуке и движении руки не было ничего угрожающего или злобного. Это был просто сигнал, предупреждающий других горилл, что ей встретились неизвестные существа.

Из листьев выглянули еще три головы. Затем мы снова услышали удары в грудь, но уже дальше. Сигнал тревоги передавался всеми ближайшими гориллами.

Первая горилла, очевидно, заинтересовалась нами не меньше, чем мы ею. Она перестала стучать в грудь и ухватилась длинной рукой за свисающую ветку. Ее ноги были очень короткими. Я видел толстую кожу на макушке, лоснящееся черное лицо, верхнюю часть груди и плоский широкий нос. Вдруг я вспомнил про свой киноаппарат и вскинул его. Но в этот момент горилла решила, что она достаточно нагляделась на нас. Опустившись на четвереньки, она медленно пошла в тень. Я спустил затвор аппарата, но был уверен, что гориллу нельзя будет различить на темном фоне леса.

Обезьяна скрылась за деревьями. Я почувствовал, что меня тронули за руку. Старик пигмей, не выше пяти футов ростом, с морщинистым лицом, длинными тонкими руками и клочьями курчавых седых волос на голове и на подбородке, кивнул головой в другую сторону. Я понял, что там скрывается еще одна семья горилл, и пошел с этим ветераном-охотником. За нами последовали еще один пигмей и двое мальчиков, а Касиула и Цезарь с другими пигмеями остались ждать, не выйдут ли снова на поляну гориллы, которых мы видели.

Седобородый пигмей привел меня к выступу скалы высотой примерно три фута. Под ним простирался небольшой покатый луг, за которым начинались джунгли. На краю леса в густой тени деревьев стояли четыре гориллы — отец, мать и двое детенышей. Мамаша и малыши были заняты едой, но старый самец услышал наше приближение и настороженно смотрел вверх. Он бросил сочный побег, который обгладывал, и обернулся к семье. Хотя я не слышал ни звука, он, очевидно, предупредил своих об опасности. Они посмотрели вверх и скрылись за деревьями. Самец снова повернулся к нам и стал нас разглядывать.

Я приготовил «лейку». Неужели мне не удастся снять эту гориллу? Меня охватило желание запечатлеть ее на пленке, и все другие мысли, даже мысли о необходимости соблюдать осторожность, вылетели из головы. Поляна была хорошо освещена, но горилла стояла в тени, и на пленке получилось бы только темное пятно на еще более темном фоне.

Когда горилла, переваливаясь, двинулась к нам, я не смог удержаться. Что, если она остановится на границе освещенного пространства, а потом опять отступит в тень леса? Мне не удастся заснять живую гориллу в ее горной резиденции. А если спрыгнуть со скалы и пойти вниз по склону? Тогда я окажусь достаточно близко к горилле, чтобы получить хороший кадр, как только она вступит на освещенную часть поляны. Я соскочил с уступа и побежал через зеленую лужайку шириной всего с дюжину ярдов, нарушая элементарнейшее правило охотников на диких животных, которое гласит: «Никогда не бегай!» В данном случае я сделал самое худшее, побежав к семье гориллы. Самец решил, что я собираюсь напасть на его супругу и детей.

Аппарат поглощал все мое внимание, и я не видел, что любопытство гориллы мгновенно сменилось дикой яростью. Зверь выпрямился во весь рост, повернулся ко мне и раскрыл рот в гневном крике. Его вопль раздался, когда я нажимал спуск затвора. Это был крик слепой и искренней ярости, от которого кровь леденела в жилах. Меня объял ужас.

Я, бросив взгляд на обезумевшую от ярости гориллу, повернулся, чтобы бежать к спасительному уступу. Обезьяна пустилась на четвереньках в погоню. Она явно намеревалась разорвать меня на кусочки. Страх, мучительный, парализующий страх сковал меня. Мне чудилось, у меня подгибаются колени и останавливается сердце. Я никогда не думал, что человек может до такой степени напугаться и не владеть собой.

Все же ноги каким-то чудом задвигались, и я помчался к скале быстрее, чем бегал когда-либо в жизни до или после этого. Я не смел обернуться и ждал, что вот-вот почувствую смертельное объятие длинных волосатых рук. Гориллы бегают гораздо быстрее, чем кажется на первый взгляд. Обезьяна схватила бы меня, прежде чем я успел добежать до уступа и взобраться на него, если бы ей не помешала яма на пути. Между мной и гориллой была неглубокая лощинка с довольно крутыми склонами. Горилле пришлось спуститься в эту впадину и выбраться из нее. Это пустячное препятствие все же задержало гориллу как раз на ту долю секунды, которой мне так не хватало.

Подбежав к выступу, я, к моему ужасу, увидел на нем лишь одного старика пигмея. Куда делись остальные? Уступ высотой три фута и тонкое копье пигмея вряд ли могли остановить разъяренную гориллу, но по крайней мере это был первый шаг к спасению. И в самый последний момент я чуть не потерял полученного преимущества. Ухватившись за край уступа, я стал заносить на него правую ногу, как вдруг с нее соскочил ботинок.

Конечно, глупо спасать ботинок, рискуя жизнью, но тогда мои действия были почти автоматическими. Я знал, что без ботинка не смогу бежать, и опустил ногу и впихнул ее снова в ботинок, теряя драгоценные секунды. Старик пигмей протянул мне руку. Я схватил ее и взобрался на скалу. Касиула и остальные пигмеи спешили к нам.

Горилла была в десяти шагах от уступа. Когда внезапно на скале появились пигмеи, зверь остановился, оскалил зубы и зарычал, его глаза пылали жгучей ненавистью. Несколько пигмеев подняли свои копья, готовясь метнуть их в гориллу. Остальные воткнули копья в землю впереди меня, и их острые концы образовали частокол.

Горилла стояла и гневно смотрела на нас. Наконец она повернулась и медленно затрусила к лесу, временами оглядываясь и угрожающе рыча, чтобы мы не вздумали следовать за ней. В нескольких футах от первых деревьев она еще раз обернулась и залаяла на нас. Это было нечто среднее между лаем собаки и тюленя, настоящий лай, не слишком громкий, но пронзительный, не угрожающий, но и никак не дружелюбный.

Семейство в кустах подхватило этот лай. Любопытные детеныши влезли на дерево, мать прислонилась к его комлю. Все они лаяли на нас, потом подняли крик их друзья и соседи, и воздух на много миль вокруг огласился какофонией резких лающих звуков.

Пигмеи перевели дух. Потом пигмей, побежавший за помощью, когда за мной погналась горилла, стал ругать двоих мальчиков. Они испугались рева гориллы и удрали.

Взрослым пришлось тащить их обратно и учить, как надо вести себя в случае нападения горилл. Из них хотели сделать настоящих мужчин, а они нарушили первую заповедь охотника и позорно бежали. Пигмей прочел им публичное наставление, и они повесили головы, не зная куда деваться от стыда.

Касиула обратился к нам: «Гориллы могут напасть на нас, если мы останемся здесь, — сказал он. — Но мы сделаем так, как вам будет угодно, — останемся и отразим нападение горилл или будем их преследовать. Что бы вы хотели?»

Пигмеи, казалось, горели нетерпением сразиться с обезьянами. Они любят мясо гориллы, но у меня не было никакого желания начинать «бой» с обезьянами. Он неизбежно кончился бы гибелью гориллы и нескольких пигмеев. Мне пришлось бы отвечать за это. Во всяком случае, я уже вкусил все прелести общения с гориллой и приказал возвращаться на плантацию.

Когда мы спустились с вершины в лес, лай горилл стал утихать. В сплошной чащобе мы скоро перестали вообще что-либо слышать. Когда Касиула подал сигнал, что опасность миновала, мы остановились немного отдохнуть и покурить. Я раздал всем сигареты, и пигмеи задымили с довольным видом.

Ко мне вернулось хорошее настроение, колени больше не дрожали, дыхание стало нормальным, и пигмеи, казалось, были довольны не меньше меня. Их радовало сознание, что они помогли мне сделать то, чего я так добивался, — безоружным побывать в стране горилл, увидеть нападающую гориллу, заснять ее и счастливо избегнуть опасности.

Спускаться с горы Бугаламиза оказалось намного легче, чем подниматься на нее. Я опирался на копье, стараясь не проколоть случайно кого-нибудь из пигмеев или самого себя. Эрнстерхоф с восторгом встретил весть о нашем успехе и с облегчением узнал, что все вернулись целыми и невредимыми.

Я щедро расплатился с пигмеями и простился с ними. Меня восхищали эти маленькие люди, замечательные следопыты, предупредительные и мужественные. Ведь стоило мне сказать одно слово, и они были готовы сразиться с обезьянами. «Поход» с ними был для меня на редкость поучительным, и я знал, что, даже если я в дальнейшем почти ничего не увижу, главная цель моей первой экспедиции в Африку достигнута.