Книга: ПИКНИК И ПРОЧИЕ БЕЗОБРАЗИЯ
Назад: СМЯТЕНИЕ ОТ ЧТЕНИЯ
Дальше: ПЕРЕХОД

ЧЕЛОВЕК ОТ “МИШЛЕНА”

Много лет назад, когда я только начинал путешествовать по Франции, один добрый приятель вручил мне экземпляр “Путеводителя Мишлена”, руководимый, видимо, теми же чувствами, какие побуждают членов религиозных обществ снабжать экземплярами Библии гостиничные номера. Для путешественника и гурмана “Путеводитель Мишлена” (ласково именуемый “Миш”) то же, что Библия для христианина, Коран для мусульманина, изречения Будды для немалой части человечества. Во Франции он ваш гид, наставник и друг. Он - маленький, толстый и красный, подобно многим упитанным добродушным французским крестьянам, цветущим от многолетнего потребления хорошей пищи и вина. Под ярким переплетом собраны данные и раскрыты сокровенные секреты примерно двух тысяч гостиниц, пансионатов и ресторанов.
Откройте “Миш”, и вы найдете сведения о всех достойных упоминания пристанищах в радиусе до ста километров от вашего местонахождения. Путеводитель скажет вам, дозволено ли приводить в номер собак, можете ли вы рассчитывать на полный комфорт или всего лишь на сносные условия, есть ли при гостинице гараж, а в номерах - телефон, ванная и прочие современные удобства, обеспечен ли вам полный покой (о чем говорит знак, изображающий красное кресло-качалку), окружена ли гостиница садом.
Однако “Миш” предложит вам не только перечень примет, сравнимых с досье Скотленд-Ярда, он расскажет, как кормят в каждом отдельном заведении. Франция - чрезвычайно здравомыслящая страна, люди ее относятся к пище, как к произведению искусства, и ведь хорошо приготовить и оформить блюдо - в самом деле искусство, которое, увы, почти совершенно забыто в Англии. Во Франции к выбору блюда подходят так же осмотрительно, как вы отнеслись бы к выбору супруги, а то и еще придирчивее. Вот почему в “Мише” вы увидите на полях рядом с названиями ресторанов знаки, помогающие верно сориентироваться человеку, серьезно относящемуся к пище и ее приготовлению.
Первый знак такого рода изображает скрещенные ложку и вилку. Если напечатан один знак, можете рассчитывать на простую и сытную трапезу, два или три знака сулят отличный или превосходный стол, четыре скрещенных ложки и вилки означают нечто особенное. Дальше следует такое, что у вас захватывает дух.
Четыре знака плюс звездочка обещают божественную трапезу в идеальной обстановке; эта комбинация - первая ступенька гастрономической лестницы, ведущей в рай, обозначенный четырьмя скрещенными ложками и вилками и тремя звездочками. Правда, таких заведений во всей Франции только четыре. Получить в “Мише” три звездочки неизмеримо труднее, чем заслужить английский крест Виктории, французский Военный Крест или американский орден “Пурпурное Сердце”; даже одна звездочка делает на всю жизнь счастливым уважающего себя шеф-повара.
Оценив кулинарный рейтинг заведения по числу скрещенных ложек и вилок, плюс звездочек на полях, вы можете приступить к изучению дальнейших сведений, коими вас заботливо снабжает “Мишлен”. Для каждого ресторана названы фирменные блюда и вина, которыми особенно гордится заведение. Так что, остановив свой выбор на том или ином пристанище, вы можете затем пять или шесть минут дразнить свои вкусовые сосочки, мысленно смакуя запеченных раков, или поджаренного в сметане палтуса, или суп из омаров, или бифштекс “шароле” с маслятами, этими чудесными грибами, черными, как смертный грех, и вызывающими представление о ведьминых зонтах.
Таким образом, “Путеводитель Мишлена” - не просто справочник, это еще и гастрономическая поэма. Лишь однажды подверг я сомнению достоинства сего несравненного издания. Лишь однажды - и то ненадолго - меня посетила мысль, что в своем стремлении не проходить мимо ни одного гастрономического достижения “Миш” нарушил каноны приличия. Случилось это несколько лет назад, когда я совершал ежегодное паломничество в маленький домик, приобретенный мной в Южной Франции, где я пытаюсь делать вид, будто Александр Белл вовсе не изобрел телефон, и кое-что написать.
В том году Европа выбралась из объятий теплой влажной зимы и встретила пышную, благоухающую многоцветную весну. Соответственно Франция, и без того одна из самых красивых стран мира, смотрелась как великолепный узорчатый гобелен, деревенские сады с их ярким многоцветьем напрашивались на сравнение с пасхальными яйцами Фаберже. Цвела полевая горчица, когда я взял курс на юг, и моя машина катила по меандрам проселочных дорог среди ослепительного, канареечно-желтого ландшафта. Восхищенный картинами усыпанных цветами изгородей и склонов, безбрежных желтых полей горчицы, озаренных весенним солнцем крыш с пряничной черепицей, я ехал, будто в полусне.
В полдень я сделал остановку в селении, где обитало с полсотни душ, купил вина, булку свежего серого хлеба, отличный сыр и фрукты. После чего поехал дальше, пока не очутился среди огромного поля горчицы, покрывающей желтым ковром волнистые холмы. Здесь я остановился в тени под каштанами и, захватив провиант, нырнул в шелковистое желто-зеленое море. Лег на землю среди ломких стеблей и приступил к трапезе, омываемый золотистой рябью. Решил наконец, что пора ехать дальше, и… погрузился в глубокий сон.
Проснулся я, когда солнце уже склонилось к горизонту, и косые лучи его превратили мое светло-желтое ложе в темное золото. Поразмыслив, я понял, что ехал куда глаза глядят, проспал слишком долго и теперь совершенно не представляю себе, где очутился. Близился тот предвечерний час, когда все разумные путешественники по французским дорогам сворачивают на обочину и обращаются за советом к своему “Мишу”. Вот только мне он вряд ли мог помочь, поскольку я не знал, куда меня занесло.
А потому я завел машину и медленно поехал по дороге, пока удача не послала мне навстречу телегу с грузом благоухающего навоза. Возница - добродушный коротыш с лицом, напоминающим грецкий орех, придержал своих коней-тяжеловозов и коричневым от земли и загара мозолистым пальцем показал на карте, где я нахожусь. Я поблагодарил его, и телега, скрипя, покатила дальше под цоканье копыт; я же достал свой “Миш” и стал искать какой-нибудь подходящий город или селение в радиусе пятидесяти километров. Увы, “Миш” довольно холодно отзывался о заведениях этих мест, не видя в них никаких гастрономических достоинств. Было очевидно, что я очутился в одном из тех редких районов Франции, которые можно назвать “немишленистыми”.
Глаза мои остановились на деревне километрах в двадцати от моей позиции. Судя по всему, она была такой крохотной и уединенной, что вряд ли располагала чем-либо примечательным, однако меня привлекло ее название - Буа де Россиньоль (Соловьиная Роща). Я вчитался в текст, и “Миш”, к моему удивлению, сообщил мне (чуть ли не дрожа от удовольствия), что эта деревушка гордится кабачком “Ле Пти Шансон”; очень подходящее наименование, сказал я себе, для кабачка в Соловьиной Роще. Чудо из чудес - при этом кабачке было шесть номеров для постояльцев, с ванными, телефонами, гаражом, дом стоял в саду, и значок, изображающий красное кресло-качалку, сулил полный покой. В довершение всего кабачок был удостоен трех скрещенных ложек и вилок и одной звездочки. На зиму он закрывался, но как раз в этот день должно было состояться открытие.
Я перечитал эти сведения, не веря своим глазам. Все так - черным по белому. Дальше следовал перечень фирменных блюд, который просто поразил меня - такое меню сделало бы честь крупной гостинице на Лазурном берегу. Хозяин явно сам давал названия своим творениям, и они обличали натуру тонкую и независимую. Тут были “Раки в яичном облаке”, мясо в красном вине “Для утоления голода Теодора Пуллини”, “Торт с лесной земляникой для услады Софи Клемансо”. Восхищенный таким меню, я решил во что бы то ни стало сделать остановку в “Ле Пти Шансон”. Захлопнул “Миш”, включил зажигание и развил предельную скорость, спеша прибыть в Соловьиную Рощу до того, как другие странствующие гурманы, глотая слюнки, примчатся туда и займут все шесть номеров на постоялом дворе.
Моим глазам предстала прелестная деревушка. Два-три десятка домов привольно расположились вокруг залитой солнцем маленькой площади, на которой высокие платаны окружили маленький красивый фонтан. У одного конца площади расположилась чудесная церквушка XV века, чей тонкий шпиль наставительно возвышался над пряничными крышами жилых строений. На подоконниках, на тротуарах, на верхних кромках каменных стен каждый свободный клочок занимали ряды цветочных горшков и ящиков, жестяных банок, а кое-где стояли даже тачки и старые ручные тележки с ослепительной россыпью ярких весенних цветов. Я остановил машину перед скамейкой, на которой сидели пять беззубых, морщинистых, как ящерицы, стариков, впитывающих лучи вечернего солнца, и спросил, как проехать в “Ле Пти Шансон”. Тотчас хор дрожащих голосов и лес узловатых палок направили меня в дальний конец деревушки. Выехав за ее пределы, я в нескольких сотнях метров увидел поворот и указатель, извещающий, что “Ле Пти Шансон” находится где-то слева. Узкая подъездная дорога вдоль серебристо-зеленого ручейка тянулась между перелеском и виноградниками, где узловатые канделябры черной лозы венчались париками свежих зеленых листьев.
Облик “Ле Пти Шансон” вполне оправдал мои ожидания. Описав дугу между двумя могучими дубами, я узрел окруженный пестрым цветочным ковром постоялый двор, длинное низкое строение с красной черепичной крышей, расписанной изумрудными подушечками мха. Впрочем, часть крыши, как и все стены, была почти неразличима за ветвями одной из самых великолепных глициний, какие мне когда-либо доводилось видеть. Год за годом она нежно обвивала дом своими плетями, и дошло до того, что его обитатели вынуждены были укрощать ее пыл, чтобы лиана совсем не закрыла окна и двери. Нижняя часть ствола достигла упитанности, которая сделала бы честь уважающему себя удаву, и сложное переплетение ветвей было покрыто синими, как крыло зимородка, цветами. На посыпанной гравием площадке среди клумб перед домом, под сенью полудюжины цветущих крон багрянника были расставлены аккуратные белые столики и стулья. Алые цветки уже начали осыпаться, и землю устилал красный ковер лепестков, а белые столы были словно обрызганы драконовой кровью. За пределами сада зеленели рощи и возвышались одетые желтой горчицей холмы.
Оставив свой автомобиль на стоянке, я захватил сумку с самыми необходимыми вещами и вошел в дом. В маленьком холле пахло вкусными блюдами, вином и полиролем, царила идеальная чистота. Первым меня приветствовал огромный косматый пес; попадись он вам в лесу, вы вполне могли бы принять его за медведя, однако это было добродушнейшее создание. Я скоро обнаружил, что у него за ушами есть весьма чувствительные точки, и принялся почесывать их, чем доставил псу великое удовольствие. Затем появился молодой официант, и я спросил, есть ли в гостинице свободный номер, где я мог бы переночевать.
- Конечно, мсье, - учтиво ответил он, взял мою сумку и проводил меня по коридору в очаровательную спальню, где через окна в рамке из синих цветков глицинии открывался вид на поля горчицы.
Приняв душ и переодевшись, я вышел в сад, озаренный лучами заходящего солнца. Сев за стол, прикинул, что не худо бы выпить рюмочку ароматного ликера, когда вновь показался молодой официант.
- Извините, мсье, - сказал он, - но мсье хозяин просил узнать, не пожелаете ли вы выпить с ним бутылочку вина, поскольку вы наш первый постоялец в этом году и у него заведено отмечать такое событие.
Как было не порадоваться такому просвещенному обычаю!
- Разумеется, я буду счастлив, - ответил я. - Однако, надеюсь, хозяин не откажется выйти сюда?
- Конечно, - отозвался официант. - Я скажу ему.
Мне очень хотелось познакомиться с хозяином, потому что я не сомневался, что затейливые названия фирменных блюд придуманы им, и хотел узнать, что его вдохновляло.
Он не заставил себя ждать, и я убедился, что внешность хозяина “Ле Пти Шансон” хорошо согласуется с окружением. Это был настоящий великан - ростом больше ста восьмидесяти сантиметров, косая сажень в плечах. Мясистое лицо с орлиным носом и ярко-синими глазами под копной седых волос вполне могло принадлежать какому-нибудь библейскому пророку. На нем был чистейший передник, шевелюру венчал сдвинутый на затылок поварской колпак, толстые ручищи с артритическими узлами держали поднос, на котором стояли два красивых бокала ручного производства и бутылка вина. Мне показалось, что ему за восемьдесят, однако время явно не было властно над ним. Чувствовалось, что он проживет и сто лет, и больше.
Великан приблизился ко мне, широко улыбаясь, как если бы узрел давнего близкого друга, глаза его искрились юмором, и морщины на его лице несомненно были следами бесчисленных улыбок.
- Мсье, - пробасил он, осторожно ставя на столик поднос, - добро пожаловать в мою гостиницу. Вы первый гость в этом сезоне, а потому особенно желанный.
Пожав мою руку с пылкой учтивостью, он сел напротив. Столько энергии было в нем, что на меня будто дохнуло жаром из топки. Он излучал доброту, приветливость и юмор и был совершенно неотразим.
- От души надеюсь, что вам понравится это вино, - продолжал он, наполняя бокалы. - Это божоле, продукт моего собственного виноградника. Я собираю достаточно винограда, чтобы в год приготовить два десятка бутылок для собственного потребления, так что, сами понимаете, откупориваю только в особых случаях, вроде этого.
- Благодарю за честь, - сказал я, поднимая бокал.
Вино легло на язык, точно бархат, и мои вкусовые сосочки взыграли.
Хозяин подержал вино во рту, потом задумчиво проглотил.
- Правильное вино, - произнес он.
- Совершенно верно, - согласился я.
- Вы здесь отдыхаете?
- Да, - ответил я. - У меня есть маленький домик в Провансе, и я стараюсь выбираться туда каждое лето.
- О! Прованс!… Зеленый край. Чудесный уголок Франции!
- Франция вся прекрасна. На мой взгляд, одна из прекраснейших стран во всем мире.
Он улыбнулся мне и кивнул. Некоторое время мы продолжали пить в почтительном молчании, как того заслуживает доброе вино, потом хозяин снова наполнил бокалы.
- И что же вы желаете заказать на обед?
- Если можно… Я прочитал в “Мишлене” кое-что о ваших фирменных блюдах. Вы, должно быть, отменный повар, если заработали звездочку.
Он закрыл глаза, и на мгновение лепное лицо его исказила болезненная гримаса.
- Ах, эта звездочка, эта звездочка, - простонал он. - Вы не представляете себе, мсье, каких мучений мне стоило заполучить ее. Подождите, я принесу меню, вы сделаете заказ, потом я расскажу вам эту историю. Поверьте, это не хуже романов Дюма, а между тем все - чистая правда. Минутку, я схожу за меню.
Он вошел в дом и вскоре вернулся с картой вин и меню.
- Если позволите, - сказал хозяин, вновь наполняя бокалы, - я порекомендовал бы “Голубей для Марии Терезы” - блюдо, которым я по-настоящему горжусь. У меня найдется несколько отличных тушек, и поскольку вы наш первый в сезоне постоялец, я, конечно же, откупорю еще бутылку божоле к голубям.
- Вы чрезвычайно добры, - отозвался я. - Ваше предложение звучит бесподобно. Скажите, я заметил, что вы даете вашим фирменным блюдам любопытные названия. Очевидно, в этом заложен какой-то особый смысл?
- Разумеется, мсье, - серьезно молвил он. - По-моему, когда изобретаешь новое блюдо, просто необходимо, чтобы в названии было отражено какое-то событие. Взять, например, тех же голубей. Это блюдо было придумано мной, когда жена ждала нашего первого ребенка. Вы ведь знаете, что у беременных женщин бывают самые странные причуды, так? Ну вот, моя жена вдруг страстно полюбила эстрагон и голубей. Короче - я был обязан изобрести блюдо, не только питательное для нее и для ребенка, но и удовлетворяющее изысканные запросы беременной женщины редкостной красоты и чувствительности. Так появились “Голуби для Марии Терезы” по имени моей супруги.
- Восхитительная идея, - отозвался я. - Непременно приму ее на вооружение, ведь я сам люблю стряпать, и мне всегда казалось, что у многих чудесных блюд скучнейшие названия.
- Совершенно верно. Не вижу причин, почему наше воображение не должно участвовать не только в придумывании блюд, но и в их поименовании.
Я пробежал глазами меню.
- Пожалуй, - заключил я, - поскольку главным блюдом будут ваши “Голуби для Марии Терезы”, мне хотелось бы начать с “Паштета памяти покойного Альбера-Анри Перигора”, а завершить трапезу каким-нибудь сыром и “Тортом с лесной земляникой для услады Софи Клемансо”.
- Превосходный выбор, мсье, - сказал хозяин, вставая. - Вы пока сами наполняйте свой бокал, я только схожу и сообщу жене, что вы заказали, а затем вернусь и расскажу вам, как мы впервые заслужили звездочку.
Он вошел в дом и вскоре появился снова, неся блюдо с оливками и нежнейшими маленькими слоеными пирожками с сыром.
- Итак, мсье, - начал он задумчиво, садясь и принимая удобную позу профессионального рассказчика, - сам факт, что нас удостоили звездочки, на мой взгляд - маленькое чудо. Не сомневаюсь, что вы согласитесь со мной, услышав ее историю. Разумеется, все это произошло до Первой мировой войны, ведь как вы, наверно, заметили, я еще вполне крепкий мужчина, хоть и далеко уже не юноша. В ту пору я увлекался живописью, правда, без особого успеха. Я до сих пор иногда балуюсь маслом или акварелью, однако подлинным моим призванием стала кулинария. Но тогда я иной раз зарабатывал несколько франков, рисуя портреты или чьи-то дома. Не очень верный хлеб, однако мне нравилось бродить по стране, и, если никто не покупал моих картин, я брался за любую работу, какую мне предлагали. Ремонтировал дороги, убирал виноград и вишни, одно время - совсем недолго - даже выращивал улиток. Так вот, однажды весной, как раз в такую пору, как сегодня, мои странствия привели меня в это селение. Сами понимаете, здешние места очаровали меня своими красками и всей природой. И я решил задержаться здесь в надежде написать несколько действительно хороших картин. Но как это часто бывало со мной, в карманах было пусто, и следовало подыскать какую-то работу. Вам ли объяснять, что в таком маленьком селении свободные места были такой же редкостью, как гусь с пятью печенками.
Хозяин вздохнул, медленно пригубил вино.
- Так вот, - продолжил он после короткой паузы. - Жил в этом селении один человек, который проникся симпатией ко мне, и он поговорил с владельцем этой гостиницы, всячески расхвалил меня и спросил, не возьмет ли тот меня на работу в качестве рабочего на кухне. Владельца звали Жан-Жак Морсо, это был своеобразный, серьезный мужчина, толстый коротыш, способный порой бесноваться из-за пустяков, словно какая-нибудь старая дева. Что не мешало мсье Морсо быть богом в кулинарии. Заверяю вас, некоторые из его блюд были так хороши, точно их доставили прямиком из рая с любезного разрешения Всевышнего. Его кондитерские изделия были легки, как паутина, нежные соусы создавали во рту такое ощущение, будто вы смакуете самые благоухающие цветы во всем мире. Его омлет из раков и мелко нарезанного фенхеля и грецких орехов был таким дивным творением, что я сам видел, как это блюдо вызывало слезы восхищения у посетителей. В соусе из белого вина он кипятил на медленном огне устриц и головки спаржи, получалось такое божественное блюдо, что люди чувствительные, деликатного сложения, отведав его, способны были лишиться чувств от восторга. Его дикая утка, начиненная рисом, семенами сосны и вымоченными в бренди трюфелями, вызывала такое ощущение, словно во рту играет оркестр, - ваше нёбо трепетало в такт кулинарной музыке. Короче, мсье, Жан-Жак Морсо был гастрономический гений, Леонардо да Винчи застолья, Рембрандт вкусовых сосочков, настоящий Шекспир кулинарии.
Старик остановился, пригубил вино, бросил в рот маслину и аккуратно выплюнул косточку на ближайшую клумбу.
- Еще у него была дочь, красивейшая женщина, каких я когда-либо видел, мсье, и тут-то все и завязалось, потому что, увидев ее, я уже не мог смотреть на других женщин. Она была бесподобна. Я, легко относившийся к своим связям (не стану скрывать - мне нравился противоположный пол, и я не мог пожаловаться на отсутствие взаимности), я, поклявшийся никогда не жениться, я, веселый любовник “нынче здесь, завтра там”, влюбился так, что повел себя будто теленок, отлученный от коровы, метался, точно обезглавленная курица, уподобился кобелю, соблазненному запахом анисовых капель. Я был готов на все, вплоть до убийства, чтобы жениться на этой девушке.
Он глубоко и скорбно вздохнул, воздев глаза к небесам при мысли о былом своем безрассудстве, и глотнул еще вина.
- С того дня, как я поступил здесь на работу, прошел год, и с каждым из трехсот шестидесяти пяти дней я влюблялся все сильнее и сильнее. И что поразительно - девушка тоже полюбила меня. Но дело в том, что она была единственным ребенком и постоялый двор должен был достаться ей по наследству. Отец с великим подозрением смотрел на всех поклонников дочери, полагая, что, как ни хороша она собой, они, как говорится, замышляют жениться не столько на ней, сколько на гостинице. Надо ли удивляться, что мы оба знали - всякая моя попытка просить ее руки будет неверно истолкована отцом. Мы много говорили с ней об этом, и нам было ясно, что следует действовать предельно осторожно. И тут у меня возникла блестящая идея - во всяком случае, тогда я посчитал ее блестящей, однако осуществить ее оказалось куда труднее, чем я думал.
Он закурил желтую, как цветки горчицы, сигарету и налил еще вина.
- В то время, мсье, компания “Мишлен” как раз начала издавать ставший теперь всемирно известным справочник и отмечать звездочками заведения, отличившиеся на поприще кулинарии. Как вам должно быть известно, представитель “Мишлена” втайне посещает вашу гостиницу или ресторан, чтобы оценить меню. Вы только потом узнаете о проверке, так что, сами понимаете, надо все время обеспечивать высокий уровень, ведь вам неизвестно, когда среди ваших посетителей окажется человек “от “Мишлена”. Так вот, Жан-Жак Морсо знал, что он мастер своего дела, однако понимал, что его гостиница расположена слишком далеко от больших дорог, чтобы привлечь внимание представителей фирмы “Мишлен”. Сознание того, что он заслуживает быть отмеченным звездочкой, и полная уверенность, что ему не видать ее как своих ушей, доводили беднягу до безумия. Он только об этом и говорил все время. Вся его жизнь была подчинена этой мании. При одном упоминании справочника “Мишлена” он приходил в ярость и принимался швырять все, что попадалось под руку. Клянусь вам, мсье, я самолично видел, как он на кухне метнул в стену “Бомб-Сюрприз” и “индейку в соусе”. Он дико страдал от собственной одержимости, меня же она вполне устраивала. Понимаете, я заявил ему, будто услышал от своего дядюшки (разумеется, по секрету), что его как раз назначили агентом “Мишлена”.
- Ваш дядюшка в самом деле получил такую должность? - спросил я.
Старик приложил к носу указательный палец и зажмурил один глаз.
- Конечно, нет, - ответил он. - По правде сказать, у меня вообще не было никакого дядюшки.
- В чем же тогда заключалась ваша идея?
- Не торопитесь, мсье, я расскажу, что именно задумал. Естественно, Морсо, услышав такое, страшно возбудился и принялся уговаривать меня зазвать дядюшку в нашу гостиницу. Сперва я ответил, что это будет неэтично и мой дядюшка ни за что не согласится. Так продолжалось с неделю, причем Морсо всячески старался переубедить меня. Наконец, доведя его до полного неистовства, я смягчился. Сказал, дескать, даже если дядюшка надумает приехать, я не могу гарантировать, что он присудит звездочку нашему заведению. Морсо ответил, что все понимает и что ему только нужен случай показать свое искусство. Я изобразил сомнение в успехе этой затеи и предоставил ему еще несколько дней мучиться неизвестностью. После чего объявил, что люблю его дочь, а она любит меня, и если я соглашусь зазвать своего дядюшку, Морсо должен дать согласие на нашу помолвку. Сами понимаете, мои слова привели его в страшную ярость. Свежий “яблочный торт” пролетел на волосок от моего уха, и до конца этого дня я предпочел не появляться на кухне. Однако, как я и рассчитывал, мечта о звездочке была слишком сильна, и на другой день он с величайшей неохотой разрешил нам объявить о помолвке. Через день после того, как палец невесты был украшен кольцом, я отправился в Париж навестить моего дядюшку.
- Но ведь вы сказали, что у вас не было никакого дядюшки, - возразил я.
- Верно, мсье, настоящего дядюшки не было, но был, так сказать, дублер, один мой старый друг по имени Альбер-Анри Перигор. Он был паршивой овцой в одном состоятельном семействе, обитал в мансарде на левом берегу Сены, немного занимался живописью, немного мошенничеством, всеми правдами и неправдами добывал средства к жизни. Ему были присущи как раз те качества, которые устраивали меня: аристократический, надменный вид, изрядные познания о пище и винах, воспринятые от гурмана-отца, и, наконец, он был толстяк, именно такими представляешь себе агентов “Мишлена”, и обладал чудовищным аппетитом. Альбер поглощал пищу, мсье, как киты поглощают маленьких креветок, если верить тому, что говорят про китов. Итак, я отправился в Париж, поднялся в мансарду Альбера-Анри и застал его, как обычно, без гроша в кармане, страшно голодного. Пригласив его отобедать со мной, я изложил мой план. Дескать, пусть приедет сюда, поживет недельку, играя роль моего дядюшки, затем попрощается и едет обратно в Париж. Оттуда пришлет Морсо учтивое письмо с обещаниями сделать все от него зависящее насчет звездочки, вот только гарантировать успех не может, поскольку окончательное решение принимает не он. Надо ли говорить, что Альбер пришел в восторг от возможности поехать в деревню и целую неделю есть сколько влезет блюда, приготовленные таким кулинарным гением, как Морсо. Соответственно, я известил Морсо телеграммой, что мы с дядюшкой скоро приедем. После чего пошел с Альбером на блошиный рынок, чтобы одеть его как надлежит быть одетым состоятельному человеку. Поверьте, мсье, задача была нелегкая, если учесть, что Альбер-Анри весил не меньше ста килограммов. В конце концов мы подобрали кое-что из подержанной одежды, и вкупе со своей аристократической внешностью он выглядел в точности, как должны выглядеть агенты “Мишлена”. Прибыв сюда, мы застали моего будущего тестя в состоянии дикого восторга. Он принял Альбера-Анри так, словно тот был членом королевской семьи. Разумеется, я предупредил Морсо, чтобы он ни в коем случае не давал понять гостю, что знает о его службе в фирме “Мишлен”. Сказал также Альберу, чтобы он ничего такого не говорил Морсо. Видеть их вместе, мсье, было сплошное удовольствие: чем больше Морсо угождал Альберу-Анри, тем надменнее и высокомернее тот держался, и чем высокомернее он вел себя, тем угодливее становился Морсо. Мой будущий тесть шел на все, чтобы добиться успеха. На кухне навели чистоту так, что все медные кастрюли и сковородки светились точно осенняя луна.
Кладовка была битком набита всевозможными фруктами и овощами, всеми видами мяса и птицы. Больше того, на случай, если под рукой не найдется чего-либо необходимого для удовлетворения прихотей человека “от Мишлена”, Морсо потратился на машину с шофером, чтобы можно было мгновенно съездить в ближайший крупный город за продуктами для высокого гостя.
Старик помолчал, потягивая вино и посмеиваясь.
- В жизни не видел такого поварского рвения, мсье, - продолжал он, - и в жизни не видел такого едока. Гений Морсо был в расцвете, и приносимые с кухни блюда сложностью, гармонией, благоуханием и нежностью превосходили все, что он готовил когда-либо прежде. Естественно, в такой же степени расцвел талант Альбера-Анри как обжоры. Казалось, мсье, я наблюдаю битву двух армий. Чем божественнее становились блюда, тем больше порций заказывал Альбер: обед мог состоять из шести и семи блюд, не считая сладостей и сыра, разумеется. Если потребление всей этой пищи и целых рек вина можно назвать геркулесовым трудом, то и приготовление ее требовало огромных усилий. В жизни мне не приходилось так напряженно работать, и это притом что были наняты три подсобника для разделки овощей и прочего. Морсо словно обезумел, метался по кухне будто дервиш, выкрикивая команды, орудуя ножом, размешивая, снимая пробу и поминутно выбегая в столовую, чтобы смотреть, как Альбер-Анри уписывает блюдо за блюдом в таких количествах, что глазам не верилось. Услышав похвалу, Морсо розовел от счастья и мчался обратно на кухню, чтобы с новым жаром браться за приготовление еще более великолепных блюд. Заверяю вас, мсье, когда мы готовили зайца по его рецепту, на что ушло два дня, аромат был такой, что его слышала вся деревня и все жители до единого собрались в нашем саду исключительно ради того, чтобы насладиться запахом редкостного блюда. И вот в разгар лукулловых пиров, когда аппетит Альбера-Анри рос с каждым блюдом, давая повод сравнивать его с Гаргантюа, мой “дядюшка”, управившись с невероятно сытным и благоухающим блюдом из гусятины, встал, чтобы провозгласить тост за здоровье розового от счастья Морсо, и… упал замертво.
Хозяин “Ле Пти Шансон” откинулся на стуле, удовлетворенно созерцая выражение моего лица.
- Боже правый! - воскликнул я. - И что же вы стали делать?
Хозяин мрачно потер рукой щеку.
- Не стану скрывать, мсье, положение было серьезное. Представьте себе все последствия. Пригласи я врача, выяснилось бы, что Альбер-Анри никакой не человек “от “Мишлена”, а тогда Морсо расторг бы мою помолвку с его дочерью, ибо в те годы дети, особенно девушки, слушались своих родителей. Этого я не мог допустить. К счастью, в ту минуту, когда Альбер грохнулся на пол, в комнате были только мой будущий тесть и я сам. Требовалось быстро соображать. Надо ли говорить, что Морсо совершенно пал духом, видя, что Альбер-Анри скончался и пришел конец надеждам получить звездочку. А я еще не пожалел сил, расписывая весь ужас ситуации, дескать, он своим кулинарным искусством фактически убил человека “от “Мишлена”. И если он еще рассчитывает когда-либо быть упомянутым в “Справочнике Мишлена”, не говоря уже о том, чтобы быть отмеченным звездочкой, ужасный факт во что бы то ни стало нужно скрыть от фирмы “Мишлен”. Истерические рыдания не помешали Морсо осознать мудрость моих слов. Так что нам теперь делать? - спросил он. Видит Бог, не отвечать же, что я пребываю в не меньшей растерянности. Надо было придумать что-то, пока мы окончательно не влипли. Прежде всего, сказал я, ему следует вытереть слезы, взять себя в руки, пойти на кухню и сказать дочери, чтобы шла в свою комнату отдыхать, совсем, дескать, измоталась (и это была чистейшая правда). Затем - отпустить подсобников, объявив, что мсье Альбер-Анри Перигор страдает сильной головной болью и вынужден лечь в постель. Ни в коем случае, продолжал я, не пускать никого в столовую.
Приведя его в надлежащий вид - в припадке горя он бросил на пол свой поварской колпак и топтал его ногами, потом метнул в стену бутылку превосходного вина, так что брызги украсили его облачение, - я отправил Морсо на кухню. После чего вытащил тело Альбера из столовой и спустил в холодный подвал, где хранились наши вина, мясо и птица. Поднявшись обратно, я убедился, что Морсо выполнил все мои предписания и у нас есть время поразмыслить над тем, как действовать дальше. Морсо был в ужасном состоянии, и я видел, что он совсем сломается, если не занять его чем-нибудь. Откупорив шампанское, я заставил его выпить бокал-другой. Возбужденный до предела, он быстро захмелел и несколько остыл. Мы сидели, мсье, точно два преступника, прикидывая, как лучше избавиться от покойника весом больше ста килограммов. Заверяю вас, дискуссия была жуткая. Морсо настаивал на том, чтобы дождаться темноты и на двуколке, запряженной пони, отвезти тело в рощу в нескольких километрах от селения. Я возражал, что тело может быть обнаружено, а люди знают, что Альбер-Анри жил в гостинице, и станут задаваться вопросом, как он мог очутиться вдали от нее. Тотчас на Морсо падет подозрение. Неужели, вопрошал я, его устраивает, чтобы по всей стране говорили о нем как о поваре, который своей стряпней убил человека “от “Мишлена”? Морсо опять разрыдался и заявил, что в таком случае он покончит с собой. Я ответил, что нам следует поработать мозгами и придумать способ отделаться от тела так, чтобы не было никаких подозрений. Дескать, мой дядюшка неженат и знакомых его можно сосчитать по пальцам одной руки, так что его исчезновение вряд ли кого встревожит. И это была чистейшая правда, ибо у Альбера-Анри в самом деле было мало знакомых по причине его ненадежности. Я знал, что в Париже отсутствие Альбера вызовет скорее радость, нежели тревогу. Излагать все это Морсо я не мог и, чтобы как-то его успокоить, предложил и впрямь дождаться темноты, а я за это время что-нибудь придумаю. Хотя клянусь вам, мсье, я совсем не представлял себе, что делать.
Вошел официант и доложил, что мой заказ готов.
- Отлично, отлично, - сказал хозяин “Ле Пти Шансон”, - не будем мешкать. Разрешите, мсье, пригласить вас в столовую.
Он встал, я последовал за ним, и мы вошли в маленькую удобную столовую. Хозяин пододвинул мне стул, официант принес гренки и блюдо с паштетом.
Меня вдруг осенило.
- Скажите, - обратился я к хозяину, - этот паштет “Памяти покойного Альбера-Анри Перигора”… назван так в честь вашего друга?
- Разумеется, мсье. Я просто обязан был сделать хоть это.
Отделив ножом кусок паштета, я намазал им гренок и засунул в рот. Паштет был нежнейший.
- Великолепно, - сказал я. - Чудесный паштет. Ваш друг был бы горд таким тезкой.
- Благодарю, мсье, - поклонился хозяин.
- Однако погодите, вы ведь не досказали мне свою историю. Так нельзя… Что же вы все-таки сделали с телом?
Старик посмотрел на меня, колеблясь, следует ли раскрывать секрет. Наконец ответил со вздохом:
- Мсье, мы сделали единственное, что было в наших возможностях… единственное, что сам Альбер-Анри пожелал бы, если бы это зависело от него.
- Что именно? - не совсем разумно допытывался я.
- Мы приготовили паштет из моего друга, мсье. И по странной случайности именно за этот паштет мы были удостоены звездочки в “Справочнике Мишлена”, чему тем не менее, были очень рады. Приятного аппетита, мсье.
Он повернулся, посмеиваясь, и удалился на кухню.

 

Назад: СМЯТЕНИЕ ОТ ЧТЕНИЯ
Дальше: ПЕРЕХОД