«Супер макси» и транкилидад

Заполнение холодильников — универсальная проблема всех времен и народов. Разумеется, она происходит из другой проблемы: где взять денег? Но если деньги уже есть, то их владельцу обязательно хочется кушать, и чем лучше, тем лучше. Если серьезно, то посещение местного магазинчика (сразу за углом) навело на меня почти советскую тоску о карточной системе. И хотя ни одному, даже кремлевскому, спецраспределителю красных времен и не снился ассортимент магазинчика за углом, все же я остался недоволен — развращенность капитализмом дала о себе знать в полной мере.

Я обратился за консультацией к хозяину дома, все еще счастливому человечку. В качестве бесплатного приложения к нему была Дора, которая пока не успела уехать в свой возлюбленный Майами.

Дора несказанно обрадовалась моему появлению, а узнав, в чем дело, взялась руководить всеми моими покупками. Она с восторгом поведала огромную тайну местного значения, заключавшуюся в том, что недалеко от нас расположены целых два больших, очень больших (!) продуктовых магазина, причем первый из них — на склоне горы. Впрочем, второй тоже на склоне горы, но до первого ближе. Впрочем, если поехать вдоль аэропорта, то ближе все-таки до второго… Ну, и так далее. Человечек вызвался отвезти нас туда на своей машине, на старинном (в смысле изношенности) «шевроле» удивительно бездарного дизайна — внутри салон был втрое меньше, чем казался снаружи.

Неким волшебным образом (без магии тут явно не обошлось) мы поместились все: Дора, счастливый человечек, Валентина, Маша и я. И еще полтонны радости. Очевидно, Дора воспринимала неудобства как своего рода аттракцион и хохотала во все горло. «Шевроль» с великой натугой вытащил нас на трассу и с воем приступил к долгому, бесконечному разгону. Длинный пологий подъем выматывал из мотора всю душу. Но болтовня Доры перекрывала механические шумы, и я не успел оглянуться, как мы уже въезжали на большую пустоватую стоянку.

Мы вышли, и я залюбовался открывшейся с вершины холма панорамой — Кито лежал как на блюдечке. Кукольные домики выстроились в кукольные улицы. Парки — как лоскутки зеленого вельвета. А в довершение картины — два белых вулкана у горизонта. Один из них называется Чимборасо, это я узнал из туристических проспектов. На авениде Амазонас можно всего за сотню долларов купить четырехдневный тур на Чимборасо, в который входят два дня подъема на вершину. Честно говоря, я бы не рискнул, но объявление врезалось в память.

Дора сказала, что Чимборасо — это который слева и круглый, и повела нас в «Супермакси».

«Супермакси» — большая и богатая китийская компания, которой принадлежат ровно двенадцать очень похожих друг на друга продуктовых торговых центров, по-нашему — универсамов. Подозреваю, что компания никогда не осмелится построить тринадцатый магазин — местные жители восхитительно суеверны, как, впрочем, и вся Южная Америка. Но Кито не настолько велик, чтобы двенадцати торговых гигантов было недостаточно.

Итак, я вхожу в зал. Если быть очень близоруким и забыть дома очки или смотреть только в пол на свои туфли, то ничего особенного, конечно, не увидишь. Длинный ряд касс и упаковочных столов, за столами — площадка с коротенькими очередями (очереди все же бывают и здесь!) и бессчетное стадо сверкающих высоких колясок на колесиках. Все остальное пространство занимают стеллажи и холодильники, где товар аккуратно разложен рядами. Но нужно именно подойти поближе к этим рядам, чтобы увидеть главное — выбор! «Супермакси» — это такая возможность выбора, какой я не встречал нигде, хотя побывал… О-о-о, где я только не побывал!.

Большой выбор еды — это я понимаю, этим никого не удивишь, но полный выбор — нечто иное. Выдумайте, припомните что-нибудь самое экзотическое, редкое, едва известное опытнейшим поварам, запишите это на бумажке, чтобы не забыть, и приезжайте в «Супермакси» — там вы найдете «это» в десяти видах, импортированное из десяти разных стран и упакованное десять раз по-разному. «Супермакси» — точка схождения продовольственных рынков всех континентов.

Не подумайте бога ради, что я рекламирую эквадорскую компанию. Вовсе нет. Я просто хочу верить, что придет день и час, когда подобная сеть подобных же магазинов появится и в Москве. Это будет счастливый день. Почему? Потому что москвичи смогут наконец-то по-настоящему не только экономить, но и по-настоящему вкусно, здорово, разнообразно и красиво питаться. Поверьте, выстроив где-нибудь в центре Москвы огромный полупустующий торговый центр, в котором, как в старые времена, полки заставлены однотипными по содержанию баночками или пакетами, мы тем самым нисколько не решаем проблемы правильного снабжения. Куда разумнее вместо одного колосса построить десять не очень больших магазинов, но с очень большим ассортиментом. И только самообслуживание.

Как приятно скользить за наполняющейся коляской среди пестрых волн товаров! Как приятно знать, что никуда больше не нужно ехать, чтобы найти то или это, дешевле или лучше. И то и это — все есть в «Супермакси», дешевле нет нигде, лучше — тем более. Наглядное тому доказательство — маленькие уличные магазинчики, чьи владельцы, не долго думая, покупают товары в «Супермакси» и перепродают их по высокой цене тем, кому лень пройти три лишних квартала.

Однако более всего я был поражен видом перегруженных колясок. Такой картины не увидишь почти нигде (я говорю «почти», потому что тридцать шесть стран, в которых я побывал, — это еще не весь мир; возможно, подобное наблюдается где-то еще, хотя я не уверен). Представьте себе женщину, толкающую перед собой центнер груза. Сто килограммов! Нет, это не оптовая закупка. В коляске всего понемногу: и мясо, и рыба, и овощи, и фрукты, и консервы, и гарниры, и вино, и сладости, и проч. и проч. Все прекрасно упаковано, ничего не прольется, ничего не раздавится. Всего так много! Но и это не предел — кое-кто катит, мучаясь и перенапрягаясь, сразу две коляски, и обе нагружены горой.

Несмотря на обилие покупаемого товара, очередь движется быстро. Кассир не вводит цену в кассовый аппарат, он просто одним движением руки проносит упаковки над вырезом лазерного считывающего устройства и передает их мальчику, который за его спиной поспешно укладывает ваши покупки в большие белые целлофановые пакеты. Коробки, бутылки, банки и пакеты летают над кассой так стремительно, что вы едва успеваете выкладывать их из своей повозки.

Но я пока не спешу к кассам, я качу тележку вдоль рядов. Вокруг меня бегает Дора, сует в коляску невесть что, с восхищением комментируя каждую очередную находку. Так, с ее легкой руки, кроме продуктов в коляску попадают кастрюльки, тарелки, рюмки, маленькие щетки, паста для натирки паркета, большие щетки, губки, салфетки, шампунь, снова какие-то «специальные» щетки и, наконец, — огромная, как полковое знамя, швабра. И еще одна щетка, но уже с длинной ручкой.

С другой стороны суетится Валентина, заваливая коляску овощами, крупами, мясом, колбасой, молоком, апельсинами, бананами, грушами, сырками, куриными ногами, маслом и бог весть чем еще. Маша тоже не отстает, подкидывая то банки с фруктовым желе, то йогурты, то палочки пастилы, то пакеты жевательных конфет. Я же, проплывая мимо вин и коньяков, ненароком подцепляю бутылку гавайского рома, а далее — пакет очень сухого вина и такой же пакет мангового сока. И еще концентрированное мороженое — детская любовь. И еще пол-арбуза в пленочке и полпапайи — уж очень ее семечки похожи на заячий помет, интересно попробовать. И так далее. Ходим, подкидываем в коляску. Вскоре подкидываем уже НА коляску — емкость превратилась в быстро растущий пригорок. Нашу покупательскую вакханалию останавливает Валентина.

— Все, достаточно! — говорит она. — У нас денег не хватит.

Действительно, хватит ли? И что делать, если не хватит?

— Если не хватит — выложим то, что подороже, — по-советски логично предлагает Валентина. С ее точки зрения, лучше лишиться какого-нибудь деликатеса, чем пакета с рисом или пшенкой.

Подкатываемся к кассам. Инстинктивно занимаем наиболее выгодную позицию — я со стороны торгового зала, Валентина — на выходе из кассы, она готова «принимать товар».

— Буду присматривать за пацаном, — шепчет она мне на ухо.

Что поделать, привычка — вторая натура. Всюду мы, советские (сейчас все говорят «российские», но это пока не устоялось, не выросло, в ближайшие тридцать лет мы все будем именно советскими), мы, советские, привычно подозреваем всякого продавца в воровстве. И мальчишка-укладчик, разумеется не догадывающийся об этом, тоже попадает в наш список потенциальных жуликов.

В самом деле, что ему стоит незаметно сунуть наш пакетик с жвачками куда-нибудь вниз, под стол? Ничего не стоит. Просто он никогда этого не сделает, даже если очень попросить. Он всеми конечностями держится за свое рабочее место, он знает, что будет уволен и рассчитан в течение получаса при любой малейшей жалобе покупателя. Но он не трясется от страха (нет смысла трястись, все равно рано или поздно уволят — текучка здесь значительная), он старается, работает как может. Однако чисто психологически нам все же легче держать пацана в ворах — это восстанавливает привычную картину мира и оберегает нас от лишнего стресса.

Беззвучно порхают пакеты, коробки, банки, шелестят упаковочные сумки. Я выгружаю все содержимое коляски на стол, но старательно откладываю в сторонку деликатесы — на случай нехватки денег. Но в конце концов деликатесы тоже попадают в общую сумму.

— Трэсьентос трэйнта трэс, — зачитывает кассир, интеллигентного вида парень в белой рубашке с бордовой бабочкой.

Дора подлетает в воздух — счастье привалило! Триста тридцать три! Три тройки! Бесконечная удача! Я же радуюсь не тройкам, а тому, что у меня в кармане триста сорок тысяч сукров. Хватило. Разве не чудо?

Да, девяносто долларов — сумма впечатляющая, но видели бы вы эту коляску! Я-то ожидал другого — в смысле суммы.

Тут подбежал пацан помельче, тоже с коляской, но другой, крепко сработанной из толстых стальных трубок. Пацан подвозит сумки к багажникам машин. Он тоже официальный работник «Супермакси». Таких там немало. Подвоз обошелся мне во все ту же монету — ун миль. А еще через минуту или две произошло очередное волшебство: все сумки, числом шестнадцать, с трудом, но вошли-таки в багажник «шевроля». Более того, маленький человечек купил еще кое-что для себя, тоже пару сумок. Единственное, что никак не пожелало укладываться, — это швабра. Ее воткнули в салон и уложили мне на плечо, веревочными хвостами вперед.

Когда по приезде все добро из шестнадцати сумок было выложено на столы в нашей кухне, превратившейся сразу же в подобие продовольственного магазина, я не смог удержаться от восхищения (к которому меня уже успела приучить Дора).

— И это все за девяносто долларов?! — восклицал я, щупая продукты, чтобы убедиться в их реальности. — Да у нас в Москве… У нас бы это… У нас было бы… Я даже не знаю, сколько бы у нас это было!

— Триста! — выпуливает Валентина.

— Пятьсот! — поднимает планку Маша.

— Ну, пятьсот, наверное, нет, но двести пятьдесят — скорее всего.

— Ты просто ничего уже не помнишь, — настаивает Валентина. — Мы тратили сто пятьдесят в неделю, а чем мы питались? Картошкой.

— Не только картошкой, конечно…

Но Валентина, не слушая меня, машет рукой: мол, что с тобой говорить, что ты, мол, понимаешь в хозяйстве, и бережно, не спеша раскладывает, сортирует это богатство.

Нет, мы никогда не знали голода. Было, разумеется, и так, что в кармане три рубля и в ближайшую неделю никаких «прибылей» не предвидится. Всяко бывало. Как мы выкручивались — это отдельный разговор, это роман о любви и печали на четыреста страниц, не меньше. Потом мы стали жить лучше, завелись деньги, появилась возможность позволить себе многое (как нам тогда казалось). Но из московского магазина Валентина возвращалась всегда с одной, максимум двумя сумками в руках. А чтобы с шестнадцатью — такое в Москве не могло нам и присниться.

Правда, вскоре мы несколько умерили наши китийские аппетиты. Шестнадцать сумок остались непобитым рекордом, но одиннадцать — двенадцать случались нередко. Хотя чаще, наверное, девять — по три на каждого: так удобнее тащить до такси. Но всякий раз мне вспоминались тощие московские авоськи, съедавшие тем не менее по шестьсот долларов в месяц, причем без всяких деликатесов.

«Что-то у нас в Москве неправильно», — рассуждаю я. Но что неправильно, так и не понимаю до сих пор.

…Я снова у адвоката. Он гордо вручает мне для просмотра целых три папки — вещественное доказательство его «потогонного» труда. Как я понял, этот итальянец не умеет вкалывать больше двух часов в день, но благодаря его энергии два часа превращаются в десять. Впрочем, рассмотрев как следует содержимое папок, я вижу, что в основном они заполнены копиями одних и тех же документов. Хотя, разумеется, мое «дело» движется хорошо. Полным ходом идет оформление компании «Mashuk S. A.» (последние две буквы входят в название почти любой компании, так принято в Южной Америке, что, в свою очередь, скопировано с Европы), не менее резво «бегают» и визовые бумажки.

— В конце этого месяца вам надо будет слетать в Боготу, — напоминает легионер.

Я знаю, я помню. Такова бюрократическая эквилибристика — бизнес-визу нельзя получить никак иначе, как только в другом государстве, где есть эквадорское посольство. Есть оно и в Боготе, в достославной столице прекрасноликой Колумбии. И как бы ему там не быть, если и сам Эквадор не слишком давно являлся колумбийской провинцией. Но процесс отделения был неизбежным, предначертанным свыше. Хотела ли Колумбия оставить у себя провинцию Эквадор или не хотела — все едино, от исторической эволюции нет противоядия.

Несколько позже, будучи в Боготе, я понял это со всей ясностью: колумбиец и эквадорец — очень разные люди, слишком разные, как, скажем, японец и швед или, еще лучше, как украинец и индус. Оба они, конечно, хомо сапиенсы, но на этом и заканчивается их общность. Колумбиец неотличим от эквадорца даже внешне, однако внутренне, характером, духом, мыслью — они будто жители разных планет.

— Богота — красивый город, очень красивый, — уверяет меня Андрюша Бодильянов. В этот момент он именно Андрюша Бодильянов — расслабился, притомился, отдыхает, расползается по креслу. — Хорошая погода… Да… Но нужно быть осторожным. Криминальное, нехорошее место. Плохое место. Колумбия — это не Эквадор.

Праправнук гордых римлян надменно вызывает по внутреннему телефону спесивую неповоротливую секретаршу, не ту красавицу мулатку, а какую-то очкастую коротышку в черной юбке до паласа (между прочим, секретарш у итальянца хоть пруд пруди — гаремчик?), и повелевает явить нам всем кофе «фор ол» (так и сказал — для всех), будто бы нас здесь целая дюжина. Секретарша бисерно семенит из кабинета, Андрюша продолжает:

— Эквадор — это очень спокойно. Транкилидад, спокойствие. Больше чем спокойствие.

— Сирэнити (безмятежность), — подсказываю я.

Он не знает этого слова, но кивает.

— В Колумбии нет спокойствия, там мафия. В Перу тоже мафия, гориллос. И в Боготе гориллос. В Кито гориллос нету, ни одного. В Кито можно гулять ночью. Ничего не будет. А в Лиме лучше не гулять. Вечером лучше сидеть в отеле. В Боготе — то же самое.

Я интересуюсь: правда ли, что основная колумбийская мафия проживает в Медельине, а в столице ее не много.

— Неправда, неверно! — возмущается адвокат. — Мафия везде! Почему в столице нет мафии? Как это может быть — в столице нет мафии? Есть, будь уверен. Много мафии в столице есть.

— И что же, стреляют по ночам?

— Нет, просто так не стреляют. Но могут напасть. Воруют детей. И туристов воруют. В прошлом году украли одного туриста-корейца. Или вьетнамца. Правда, я не слышал, чем кончилось дело. Но нужно быть осторожным, очень осторожным. Лучше сидеть в отеле.

Приносят кофе, раскаленный, как адские угли. Андрэо (Андрюша из него уже выпарился) геройски отхлебывает, но не обжигается. Сахара нет, горечь — хинная.

— У нас детей не воруют и туристов не воруют. Детей продавали, это верно. Оформляли как служанок и продавали.

— Куда? В Колумбию? — интересуюсь я, просто чтобы поддержать разговор.

— Зачем в Колумбию? Колумбия сама продает детей. То есть мафия, конечно, продает. Не Колумбия. До сих пор продают. Куда? В Штаты, конечно. Других покупателей здесь нет… Кстати, твоей дочери нужна справка на выезд из страны. Я уже сделал. Но мне еще не принесли. Ты купи билеты и зайди ко мне. Я дам тебе справку и позвоню в наше посольство, уточню время приема и прочее… Но Эквадор лучше. Самая спокойная страна в Америке. Ты увидишь. Будешь ездить в другие страны и увидишь.

Я соглашаюсь.

Слово «транкилидад» в прямом переводе означает «спокойствие», но в эквадорском смысле оно гораздо шире. Это целое философское понятие, описывающее образ жизни, принцип мышления и вообще мировоззрение. Транкилидад значит, что ты не хочешь никому создавать неудобств и того же ждешь от других. Транкилидад значит, что ты согласен на любое правление, любую экономическую систему, лишь бы не было изменений и потрясений. Транкилидад вовсе не отменяет шума, но это должен быть обязательно радостный шум, веселый, карнавально-праздничный. Мишура и дешевое счастье — не помеха настоящему транкилидаду.

Все хотят быть богатыми, но смысл и единственная цель богатства в Эквадоре — достижение транкилидада, то есть такого состояния, в котором не потребуется ни работа, ни какая бы то ни было активность, кроме, конечно, активностей приятных, о чем сказано выше. Богач по-эквадорски — это тот, кто может позволить себе целыми неделями ничего не делать, кроме как заниматься поисками невинных развлечений типа вечеринок, танцев и пикников. Если ты занят, окружен сослуживцами, бегаешь с бумагами, то, с точки зрения типичного эквадорца, ты вовсе и не богат. И бег твой хоть как-то оправдан только в одном случае: если на бегу ты мечтаешь о главном — о спокойствии, расслаблении, блаженной глубокой нирване. Транкилидад… Как это все-таки близко русскому человеку. Мне, например. Настанет ли время транкилидад в нашей мятежной России хоть когда-нибудь? О, эти мечты о главном…