«СИДЕЛА ПТИЧКА НА ЛУГУ…»

«25 августа. Привет!

…Орнитология, будучи всего лишь частной ветвью зоологии, включает при этом в себя весьма разнообразные предметы, и работа разных орнитологов может выглядеть совершенно по–разному.

Кто-то, изучая миграции птиц, строит огромные, с двухэтажный дом, ловушки из тонкой сетки и тысячами отлавливает самых разных мелких птиц. Затем быстро, как на конвейере (сводя к минимуму стресс для птиц), выполняет операции, требующие огромной тренировки и профессионализма: определяет вид; раздувая оперение, оценивает просвечивающие через кожу запасы жира; проводит необходимые промеры (крыло, хвост, клюв, лапа); определяет по окраске и изношенности оперения пол и возраст; взвешивает птичку, опуская ее вниз головой в установленный на весы конус из пластика; а перед тем как отпустить, надевает на лапу специальное кольцо с номером и адресом, куда его при находке надо вернуть.

Кто-то, кольцуя гусей или лебедей, как партизан или диверсант, тайком раскладывает на полях или берегах водоемов огромные пушечные сети, привязанные к своего рода ракетам, врытым в землю, а потом, проведя долгие часы ожидания в укрытии, нажимает гашетку, выстреливая этими ракетами и накрывая сетями целую стаю. Затем выпутывает из сетей этих крупных и сильных птиц, стараясь удержать их извивающиеся длинные шеи, в то время как пленники безжалостно лупят исследователя крыльями (известен случай, когда лебедь ударом крыла сломал мужчине бедро!) и больно щиплются клювами через толстые перчатки, превращая научную работу в тяжелое физическое испытание. Этих птиц метят ножными кольцами и яркими пластиковыми ошейниками, заметными в бинокль с большого расстояния.

Кто-то, наблюдая пернатых хищников, неделю за неделей, меняясь посменно, дежурит около их гнезд в укрытиях, устроенных порой высоко на скалах или на деревьях, каждый раз добираясь туда, как верхолаз, и наслаждаясь не только наблюдениями за семейной жизнью птиц в гнезде, но и созерцая с высоты открывающиеся вокруг красоты. Наблюдатель сидит в вышине, ощущая особенность хищных птиц, как «аристократов» пернатого мира, и свою собственную к ним приобщенность… А потом, спускаясь на бренную землю, прозаически подбирает под гнездом отрыгнутые хищниками погадки из непереваренных остатков шерсти, костей, перьев или чешуи съеденных жертв и, размачивая их в чашках петри, часами корпит над лупой и микроскопом, определяя их содержимое.

Кто-то, изучая территориальные связи птиц, виртуозно прикрепляет им на тело маленькие радиопередатчики (так, чтобы не мешали полету), а потом с машины, вертолета или вездехода (а сейчас уже нередко и через спутник) специальным приемником определяет, где помеченная птица находится.

Кто-то, исследуя гнездование мелких воробьиных, развешивает искусственные гнездовья (скворечники и синичники), регулярно проводя затем их осмотр и описание: сроки откладки и количество яиц, выживаемость птенцов, время их вылета. Накладывает лигатуры: по–садистски перевязывает мягкой ниткой горло слепому голому птенчику какой-нибудь безобидной мухоловки–пеструшки, чтобы потом изъять у него из глотки для определения принесенный родителями корм (не убивая никого конечно же, а освобождая потом страдальца, с повышенным энтузиазмом проглатывающего последующую пайку).

Кто-то сутками сидит на солнцепеке в душной палатке посреди многотысячной колонии чаек или крачек, наблюдая и фотографируя птиц через сетчатые окошки, писая (прошу прощения) в бутылку и испытывая прочие прелести добровольного одиночного заключения.

Кто-то, занимаясь оологией (наука о птичьих яйцах) и получив специальное разрешение на научное коллектирование яиц, лазает, как Том Сойер (иногда уже кряхтя, с брюшком и седеющей бородой), по гнездам за яйцами. Просверливает в скорлупе маленькое отверстие специальным сверлышком, выдувая или отсасывая шприцем содержимое, и проводит детальные измерения и описание яйца по разным параметрам.

Кто-то, проводя систематические изыскания, путешествует с ружьем по лесам и по горам и отстреливает по лицензии необходимые виды птиц. Каждой добытой птичке надо сразу вставить ватный тампон в рот и в анальное отверстие, присыпать все ранки и пятна крови на оперении крахмалом или мелкими, как пудра, опилками (иначе кровь потом не отмыть). Добравшись до рабочего стола в палатке или дома, с убитой птицы (несмотря на усталость и целый день в поле) надо сразу снять шкурку, обработать ее мышьяком (против вредителей) и сделать из нее тушку в виде лежащей на спине мертвой птицы, тщательно уложив на ней каждое перышко (это уже искусство). Снабженная детальной этикеткой тушка может храниться в музейной коллекции столетия, давая бесценный научный материал многим поколениям орнитологов.

Кто-то, решая практические задачи управления поведением птиц, использует установленные на машинах мощные громкоговорители, транслируя истошные птичьи крики тревоги, чтобы отпугнуть полчища пернатых от аэродромов или зернохранилищ (специально натренированные ловчие хищные птицы достигают в этом куда лучших результатов: на проигрывание криков тревоги скворцы, грачи, чайки или воробьи вскоре перестают обращать внимание, а вот к виду пикирующего на жертву ястреба или сокола привыкнуть невозможно).

И так далее, и так далее, не говоря уже об отдельной сфере лабораторных орнитологических исследований, которые представляют собой уже совсем другой мир.

Изучая экологию жаворонков, я проводил часы, неотрывно глядя на них в бинокль и наговаривая на магнитофон мельчайшие детали кормового поведения этих, по общему мнению, незаметных и одинаковых маленьких сереньких птичек, а потом еще дольше протоколируя надиктованные записи.

Жаворонки, как и большинство иных «невзрачных» животных, при ближайшем рассмотрении оказались крайне интересными и очень разными, но описанный процесс весьма трудоемок и, при всех несомненных радостях полевой работы, все же являет собой скорее рабочие будни, нежели праздники. На этом фоне встреча особых видов, к которым конечно же принадлежат все хищные птицы, ― это те самые маленькие радости, которые мы так ценим. Наблюдение же за исключительным хищником ― событие неординарное, нередко запоминающееся на всю жизнь.

Понимаю, что для многих все эти материи могут выглядеть как что-то несерьезное или даже странное, но не будем забывать, что зоологи вообще, а полевые зоологи в особенности, ― это не совсем обычные (по общепринятому представлению, не совсем нормальные) люди. Самонадеянно относя себя к их числу, я отнюдь не хочу кокетливо подчеркнуть их исключительность, нет. Это ― многократно проверенная суровая правда жизни.

Занимаясь птицами, я сам с некоторой снисходительностью посматривал сначала на своих знакомых энтомологов, наблюдая, как взрослые, серьезные и очень неглупые мужчины в профессиональном азарте гоняются с сачками… не за бабочками ― за мухами! Качая головой и учась принимать реальность такой, как она есть, я поначалу и не подозревал, что мои собственные друзья из далеких от биологии сфер точно так же оценивали (дразня сначала за глаза, а потом уже и в глаза, «орнитоптёром») меня самого, наблюдавшего жаворонков в горах и пустыне сезон за сезоном…

Бог нам всем судья. Сейчас важно другое. На фоне месяцев и месяцев рутинного наблюдения незаметных воробьиных птиц как основной работы наблюдение хищников стало для меня научным хобби, вносящим в жизнь свой особый шарм, который так украшает ее течение. Ястребиный же орел, о котором пойдет речь, стал намного более значимым, чем просто хобби. Благодаря ему я побывал в потрясающих местах и узнал географические названия, о которых никогда не слышал; укрепил дружбу со многими хорошими людьми и охладил отношения, по крайней мере, с одним, тоже, наверное, неплохим человеком; многому научился сам и многим передал выстраданный опыт. Ястребиный орел стал символом многого важного».