ВСТРЕЧА С ЮННАТАМИ

«12 февраля…. Правильно, ребята!..

Ну, а ты что опаздываешь?.. Понимаю… Да, конечно, животных покормить ― это уважительная причина… Проходи, садись.

Так вот, если ворон даже и в городе ― интеллигентный индивидуалист и молчун (как исключение, собирается иногда до ста ― ста пятидесяти птиц в особых местах: на свалках и т. д.), то вот серая ворона ― со–о-овсем другое дело…

Сразу должен признаться, что я ворон люблю и уважаю. Во–первых, потому, что их большинство людей, плохо зная, не любит или даже ненавидит. Во–вторых, ― за ум и смекалку. После воронов они ― самые умные птицы. И любознательные.

Ну, а гражданам недолюбливать ворон есть, конечно, за что. Потому как, если соберется каркающей братии на ночевку хотя бы тысяч десять (а бывает ― и пятьдесят тысяч, и почти сто!), то мало не покажется. Не только обкакают сплошняком весь Александровский сад, «стены вечные Кремля» и даже (!..) Дворец Съездов, но и закаркают всех насмерть в окрестных домах. Одно утешение ― вплотную к Красной площади не очень-то много граждан обитается.

И не шутки это все. Когда совсем уж поплохело, совсем не стало житья от ворон, правительство приподняло бровь (в том смысле, что уж если и терпим орнитологию как науку, то вот он, тот самый момент, когда пора эту орнитологию использовать): а ну-ка убрать всех ворон из Кремля!

Но ведь это вам не граждане СССР с пропиской в паспорте, это ведь птички, природа, необузданная стихия! Они ведь не слушаются! Навострили орнитологов ― те стали думать.

Слушай, ты не только опоздал, но теперь еще и вертишься! Как тебя зовут? Сиди… Морковкин? Ты шутишь?.. Не кричите, ребята, я верю, что правда… Хорошая фамилия. Вот и сиди спокойно, Морковкин. Что?.. Меня?.. Сергей, э–э, Александрович… Нет, я на пятом курсе учусь… Нет, не в МГУ, а в педагогическом институте… В Ленинском, и это у меня педпрактика… Разному учат, Морковкин, разному… Очень интересно… Что? Наш факультет?.. Географо–биологический… Он на улице Кибальчича… Нет, это между «Щербаковской» и «ВДНХ»…

О чем я говорил?

Так. Короче, призадумались орнитологи. Травить нельзя (и бесполезно); стрелять тоже нельзя (Кремль все-таки, плюс ― «всех не перестреляешь!»); отпугивать проигрыванием криков тревоги ― на это даже бестолковые чайки перестают реагировать после третьего раза, а уж вороны-то, наоборот, слетаться будут, чтобы послушать… Чего делать-то?

Решили расшугать их специально натренированными ловчими птицами. Ведь когда хищный ястреб–тетеревятник гордо летит на своих мощных крыльях, от этого всему пернатому населению вокруг ― сплошная и неподдельная тревога и паника…

Сказано ― сделано! Создали спецподразделение в структуре комендатуры Кремля, выдали трем орнитологам важные красные удостоверения, предоставили допуск в святая святых… Все ходят гордые и довольные.

Короче, потом зашуганных, полуобщипанных тетеревятников из-под ветвей голубых правительственных елей выковыривали, спасая от истошно орущих оголтелых серо–черных хулиганов…

Джоггеры еще ворон не любят на Ленинских горах. Джоггер ― это не русское слово, слово–паразит; или, может, даже вообще не слово. Так что и произносить его не будем на потребу потенциальному противнику, а скажем по–нашему, хоть и многословнее: утренние бегуны–физкультурники тоже ворон не любят. Впрочем, дневные и вечерние бегуны их тоже не жалуют…

Морковкин, ну что ты хихикаешь как придурочный? Пионер, а мешаешь выступать! Что у тебя там? Вынь!.. Ну и что, что из запазухи в штаны пролезла… Доставай!.. Ящерица?.. Не кричите, ребята!.. Я так и думал, что крыска… Рубашку надо лучше заправлять, тогда и не пролезет… Посади ее в портфель и больше не вертись… Ну, так застегни его, чтобы не вылезла!.. Что?.. Не будет ей скучно, я интересно рассказываю!..

О чем я говорил?..

Да, так вот. Появилась на Ленгорах и в парке Горького новая мода у ворон: трюхает себе гражданин для укрепления нервной системы и здоровья в целом, а на него вдруг пикирует с дерева черная тень, вцепляется лапами в волосы и клюет прямо в чайн… клюет в голову своим крепким клювом! До крови!

Понятное ведь дело: у тебя гнездо поблизости, дети в яйцах растут, а здесь покою нет от этих, которые носятся и носятся кругами… А гражданам, которые с нервной системой и бегают, тоже непоправимый урон ― оклемайся потом от такого; им ведь после этого вдвое больше бегать надо, а, значит, воронам вдвое хуже, следовательно, они вдвое злее нападают… Понимаете экологическую взаимосвязь?..

А то и хуже бывает: воспитательница из детсада вышла помойку выбросить, а на нее как спикировала пара ворон! Как начали орать, клевать, скандалить! Так перепугали бедную, что ее еле откачали, и начался серьезный конфликт между людьми и воронами… Депутатов привлекли! Орнитологи говорят: да не паникуйте вы, птенец рядом был, не опасно это для детей… И что же вы думаете? Закрыли детский сад, перевели в другое место! А репутация воронья еще больше пострадала…

В дикой-то природе (если найдете сейчас ворону вдалеке от жилья) она ниже воды и тише травы (или наоборот, как там?), а уж в городе… Ни одна птица не умеет так приспосабливаться к городским условиям, как ворона. Ну, сами посудите: гнезда из проволоки строит? Строит. Тряпками внутри выкладывает? Выкладывает. (А один раз я вообще в Балашихе гнездо нашел, в котором лоток был размочаленными фильтрами от сигаретных окурков выстелен ― и мягко, и тепло, и от паразитов великолепная профилактика: никотин всех вшей и пухоедов отпугивает!). Вместо отдельных пар (как ей положено) почти колониями гнездится? Гнездится. Птенцов остатками макарон из столовок выкармливает? Выкармливает. «Пурпаки» с молоком открывает? Открывает. Сухари в луже размачивает? Размачивает! Орехи на асфальт с высоты кидает? Кидает. На проезжую часть под машины их подкладывает? Подкладывает. А сейчас уже и корм из рук берет! Где это видано, чтобы ворона корм из рук брала и так человеку доверяла?! Это ведь не белочка–дурочка…

ПэПээСа, э–э… Петра Петровича расспросите, он вам еще и не такое расскажет…

Оттого-то и завидки человека берут: мол, если ядерная зима, то нам всем каюк, и никого не останется, кроме крыс в подвалах да ворон на пожарищах… А ведь птичек этих за такое уважать надо.

А еще люди часто злятся на ворон за свои собственные ошибки, обвиняют их напрасно. Вот я когда был на полевой практике в Павловской Слободе, наши девчонки нашли в саду (!) на территории биостанции гнездо коростеля.

Коростель ― обычная птица, встречается на полях в очень разных местах, но он скрытен, и увидеть его всегда очень трудно: летает он мало и неохотно; не любит он летать, а вместо этого уходит от опасности пешком сквозь траву.

Коростель даже на зимовку в южные страны большую часть своего долгого пути идет пешком, никто его и не видит; кому интересно смотреть, как коростель пешком идет средь травы? Вот если бы он гордо парил в вышине или стремительно пикировал… Поэтому никто и не смотрит на коростеля, а раз не смотрит, то и не видит его никто.

А уж если хочешь увидеть коростеля, то надо осторожно подходить на его крик («Крэкс–крэкс!» ― это он так кричит и точно так же по–латыни называется: Crex crex), а подойдя совсем уже близко, надо быстро бежать к тому месту, где он кричит, и тогда, если повезет, удается его вспугнуть, и он взлетает из травы, расправив свои пестрые крылья с большими рыжими пятнами. Перелетает метров на десять, снова садится в траву, и теперь его уже и не найти: сразу уходит от опасности пешком. Вот какая интересная птица коростель; очень скрытная. А уж гнездо его найти и того труднее.

И вот девчонки наши, значит, нашли. Рассказали об этом, а сами и не знали, что это за птица такая. Я вроде как орнитолог; вроде как догадываюсь, о чем они говорят. Отправились мы всей подгруппой смотреть.

Шли аккуратно, высматривали заранее; подходим к куртинке травы среди скошенного открытого места в саду, а мама–коростелиха сходит с гнезда (когда мы уже метрах в двух были), пригибается пониже ― и бегом, бегом от нас к высокой траве, поспешно так, но без паники, словно говоря: «Ну, вот зачем вы здесь?! Делать вам, что ли, нечего?!»

Посмотрели мы гнездо, записали все, сфотографировали (там одиннадцать пестрых яиц было), не тронули ничего. Только одно яичко положили в банку с водой ― узнать, насколько насижено; так вот оно плавало уже, как поплавок, а это значит, что уже скоро вылупляться птенцу (если совсем свежее яйцо, то лежит на дне, если немного насижено ― плавает посередине банки: это все от количества газа внутри; плавучесть возрастает, когда зародыш растет). Ну вот, не трогали больше ничего и сразу ушли, чтобы мама–коростелиха побыстрее на гнездо вернулась, ― нельзя же яйца надолго оставлять.

На следующий день пришли проведать (вдруг птенцы уже вылупились? Птенцы у коростеля уникальные ― малюсенькие, пушистые и черные как уголь) и видим, что пять яиц в гнезде расклеваны… И сразу понятно стало, что это вороны сделали. Выследили нас, как шпионы, когда мы первый раз подходили, а потом поинтересовались, что же это мы там такое интересное в траве рассматривали…

Вот и вышло, что это мы воронам подсказали, где поживу искать; навредили коростелю… Плохо получилось. Потому как, если ворона сама такое гнездо найдет, то это ― одно дело; это природа. А если человек ее навел, то это уже совсем другое, это уже наше с вами человеческое вмешательство.

Так что хлопот от ворон действительно хватает, и не только птицам, но и человеку тоже. Это уж, как всегда, с индивидуальностями и талантами… Чуть проявит кто-нибудь активность, ему сразу: сиди и не высовывайся! Так ведь?

А от ворон что? Прибыли особой нет, а расходов ― миллионы. Одни памятники отмыть от белых клякс (это ведь концентрированный аммиак, разъедает и гранит и бронзу) чего стоит. Засиживают, понимаете ли, историческое и культурное наследие… И ладно, если бы одно только историческое или только культурное, но и политическое тоже… И не только наследие, но и сегодняшние реалии… Воронам-то все равно, кому на макушку сесть, что Пушкину, что Чайковскому, что… Короче, непорядок, ребята; не можем мы такое терпеть! Моют, моют дворники великие головы щетками, а все без толку…

Не трогай портфель! Сидит она там себе, и пусть сидит… Нет, не задохнется… И не страшно ей там… Нет, она не боится темноты… Я же только что сказал, что ей и атомная война нипочем… Потому что это крыса!.. Конечно, мне интересно, как ее зовут, но про это, Морковкин, ты нам потом расскажешь… Вот и хорошо!

Или как однажды сижу я в Вологодской области, на самом севере это было, почти на границе с Архангельской тайгой (деревня Нижняя на речке Вожеге, отличное место, посмотрите потом по карте, ― это вам домашнее задание). Сижу, обдираю вечером птиц, тушки делаю для научной коллекции. Приходит ко мне в гости (я в пустой деревенской школе жил) местный монтер, Толян его зовут. Поддатый сильнее обычного и расстроен; смолит на всю школу вонючим дымом из своей самокрутки, как грустный паровоз. Я, говорит, студент, к тебе, как к специалисту, поделиться ― накипело у меня…

― Ты, Серога, пойми! Меня ведь чуть не убили мужики! Я им говорю: я не виноват! Какое… И слушать не хотят… Ну, оно и понятное дело; сам представь: человек копил–копил, в очереди стоял–стоял, ждал–ждал, куп ил-таки наконец свой цветной «Рубин», сел новости смотреть… А он у него ― йййоок! И погас, на хрен, в первый же день… Навсегда. Абзац… Перегорел к свиньям. И не предохранитель, а всерьез перегорел, с дымом…

И не у одного. А сразу у всех, кто смотрел… В двух деревнях… Потому что у меня на две деревни один трансформатор, один распределитель; ёнть, кто же от подстанции будет отдельную силовую линию в каждую деревню тянуть, ну ты ж понимаешь…

Так ты думаешь, они меня стали слушать, что это ворона на трансформатор в клюве проволоку притащила и, представляешь, села с ней, падла мохнатая, на самое неподходящее место!.. Я и снимать ее не стал, чтобы мужикам подтвердить; так и висит там жареная…

Вот видите, ребята… А уж про современные самолеты, которые ломаются, если ворона в турбину попадает, я и не говорю; это уже миллионы, а то и миллиарды долларов…

Что? При чем здесь подводная лодка?.. Морковкин, ну как ворона может попасть в турбину подводной лодки?! Да, правильно, субмарина тоже очень дорогая; да, даже дороже самолета… Да, она может проплыть вокруг света через все океаны… Ну конечно же я люблю китов… Нет, я не был моряком…

Зато я, как и вы, был юннатом и провел в то время на Звенигородской биостанции МГУ целое лето, изучая в вольерах поведение молодых врановых: галок, грачей, но в большинстве ― ворон.

Мы, юннаты, занимались там разными научными исследованиями, а я, значит, воронами. А нами, юннатами, занимался КаэНБэ ― очень хороший человек. Кто знает Константина Николаевича? Молодцы, ребята, опустите руки.

Так вот, я с тех самых пор теперь на всю жизнь уверен, что двадцать воронят в сумме точно умнее одного девятиклассника. Сохранил, можно сказать, уважение и священный ужас…

Чего они только со мной не вытворяли! Усядешься, бывало, наблюдать, а они окружат со всех сторон, смотрят жалобно, похрюкивают нежно вполголоса (у ворон ведь штук пятьдесят разных видов карканья описано); почти воркуют, как голубки, а сами затаят замысел и ждут момента…

Потом спохватываешься, а все, поздно уже: карандаши и ластики растащены и попрятаны по углам вольеры, шнурки на кедах развязаны или затянуты мертвыми узлами, на плече или на журнале наблюдений бессовестная клякса (вроде как не по злобе, по молодости, мол, простодушно капнули… А наверняка специально кто-нибудь целился…).

Кшикнешь на них (разогнать-то нельзя ― научный эксперимент), а они опять уже сидят вокруг, моргают своими невинными черно–синими глазами… А там уж их и опять кормить пора, распихивая пальцами кусочки мяса в двадцать ненасытно раззявленных, предсмертно–истошно орущих ртов среди хлопающих крыльев…

Орнитология… Смех смехом, а более наглядного примера практических орнитологических проблем я вам, ребята, и не найду. Поэтому изучать ворон в частности и всех птиц вообще ― дело очень важное.

Вон орнитолог Константинопольский как своих студентов–аспирантов выведет на учеты, расставит по наблюдательным постам, так потом расхаживает с профессорским видом, в очках и с бородой (он и вправду ― профессор в очках и с бородой) и кидается коршуном на дотошных московских пенсионеров, требующих разъяснить, по какому такому праву стоит студент с блокнотом около помойки и записывает?

А орнитолог Константинопольский тут как тут: мол, в чем дело, товарищи?! Отойдите! Вы саботируете советскую науку! Люди важным делом заняты! Ворон считают…

Сердятся бабуси, недоумевают ветераны с авоськами; сетуют на беспредел; мол, при Сталине такого не бывало…

Что?.. Да, и я считал… Слушай, Морковкин… будь другом, не отвлекай меня, пожалуйста, мы уже почти закончили… Ну, конечно, сможешь ее вынуть из портфеля, не век же ей там сидеть… Что?.. Вот тогда мы все вместе и посмотрим, что она умеет…

О чем я говорил?

Да, так вот. Есть, есть у нас орнитологи, у которых основное занятие ― ворон считать. И ихтиологи есть, которые на работе целый день рыбу ловят. И ботаники есть, которые в рабочее время собирают ромашки и лютики. И садоводы есть, которые официально груши околачивают…

Так что у всех у вас впереди ― неограниченные возможности. Главное, ребята, ― это только правильно выбрать себе дело по душе!»