Грустные посещения заповедника Меру
Мне удалось снова приехать в Меру только 23 марта — я перенесла третью операцию, и больная рука очень медленно заживала.
К этому времени уже должны были начаться недолгие, но очень сильные дожди. Я решила не обращать внимания на плохой прогноз погоды и поехала вместе со Стенли в Меру. Мы добирались туда целый день. И хотя я знала, что после моего отъезда в январе лагерь предали огню, было нелегко выдержать, когда, уже вечером, мы подъехали к тому месту, где четыре с половиной года был мой дом, и увидели, что все уничтожено и только пепел остался на опустошенной земле. Стенли и Локаль от души радовались встрече, и я была им благодарна за то, что их веселая болтовня нарушила окружавшее нас печальное безмолвие.
Мы раскинули палатки, и мужчины пошли к себе, а я отправилась на могилу Пиппы. Это все, что осталось от нашего счастливого дома… На рассвете меня разбудило птичье щебетание. Здесь нас не разделяли стены, как в комфортабельном доме на озере Наиваша, и я чувствовала, что снова сливаюсь в единое целое с птицами, торжественно встречающими восходящее солнце.
Не успел Стенли принести мне утренний чай, как объявились все мои друзья: они тоже хотели получить свой обычный завтрак. Ткачики и голуби с нетерпением ждали проса; блестящие скворцы — шкурки от бекона; прилетел даже нелепый скворец-уродец — когда он был совсем еще маленький, его загнали на самое дно «иерархии клевания», зато теперь он влетел прямо в палатку и примостился у моих ног. Я захватила с собой достаточно припасов, так что птицам не пришлось разочароваться, хотя, по правде говоря, я не ожидала, что друзья встретят меня с прежним доверием.
Потом я поторопилась осмотреть окрестности лагеря. Раньше возле лагеря было всего несколько отдельных пятен, поросших жесткой травой.
Но с тех пор целых два года растительность не поджигали, и здесь разрослись такие джунгли, что пастись в этих местах, не опасаясь хищников, могли только слоны, буйволы да жирафы. Мне было вполне понятно, почему никто из детей Пиппы не возвращается сюда после ее гибели. Если не выжечь эту чащу как можно скорее, все захватят деревья и кустарники, и небольшим животным здесь вовсе нечего будет делать.
Тяжелые тучи уже громоздились со всех сторон: нельзя терять ни минуты, если мы хотим отыскать гепардов. Мы выехали и по дороге повстречали жирафа, шея которого где-то в середине переламывалась под прямым углом, примерно с фут тянулась горизонтально, а потом столь же резко снова принимала вертикальное положение. Но, очевидно, такой необычайный зигзаг не мешал жирафу пастись, не ограничивал его движения, да и в стаде он был на равных правах со всеми.
К сожалению, это была единственная достопримечательность, которая попалась нам за три следующих дня. В эти дни мы уж не знаю сколько раз промокали до костей и большую часть времени потратили на выволакивание лендровера из грязи. Отыскивать следы на раскисшей земле было все равно невозможно, и я решила вернуться на озеро Наиваша, пока мы не застряли здесь из-за дождей на много недель. Я уезжала с тяжелым сердцем: мне ничего не удалось узнать, кроме того, что в январе наших гепардов видели возле пограничной дороги, неподалеку от Бисанади.
Вторая моя поездка — с 20 по 26 июля — оказалась более удачной. Нам сразу же сообщили, что недавно возле Канавы Ганса видели совсем ручную самку гепарда в сопровождении трехмесячного детеныша и очень недоверчивого самца. Предполагали, что это была одна из дочерей Пиппы.
Кроме того, возле ворот, выходящих к реке Мурера, видели двух крупных самцов — должно быть, Тайни и Биг-Боя. Еще одна самочка с двумя малышами часто появлялась возле Кенмер-Лоджа; по поведению ее тоже приняли за одну из дочерей Пиппы. И наконец, поступили сведения, что одна самка живет на другом берегу Ройоверу, а одинокий самец бродит возле загона белых носорогов. Все эти сообщения были очень утешительными, но я хотела собственными глазами по узору пятен возле хвоста убедиться в том, что это дети Пиппы.
Нам повезло в первый же день. Ранним утром, когда мы ехали по дороге вдоль болота возле Муреры, наше внимание привлекли грифы, и тут я увидела гепарда, сидящего под кустом а какой-нибудь сотне ярдов от дороги. Он не двинулся с места, когда я, потихоньку подходя к нему, стала звать: «Пиппа». Когда я подошла примерно на двадцать ярдов, два почти взрослых детеныша выскочили из укрытия и дали стрекача, а мать продолжала смотреть мне прямо в глаза и отошла только тогда, когда я приблизилась к ней на расстояние вытянутой руки. Увидев ее сзади, я сразу узнала Тату. Прошло два года и десять месяцев с тех пор, как я кормила ее в последний раз, а виделись мы с ней год и семь месяцев назад, да и то всего несколько минут. Если судить по возрасту детенышей, в тот раз она была беременна.
Отбежав немного, Тату остановилась и подпустила меня совсем близко.
Я принесла ей миску с молоком и поставила на землю, но Тату не обратила на нее внимания и стала уходить. Она всю жизнь обожала молоко, и я решила вторично попытать счастья, но она и смотреть на него не хотела — сразу уходила, едва я показывала ей миску. Так мы и шли в ту сторону, куда убежали детеныши, а за нами на порядочном расстоянии следовал Локаль. Тату то и дело звала детей низким, стонущим звуком, который я так хорошо знала: Пиппа всегда издавала такой звук, когда волновалась за своих детей. Наконец Тату остановилась и села, а я устроилась рядом под деревом. Мы были сейчас в нескольких сотнях ярдов от Мулики, неподалеку от мест, которые облюбовала Пиппа сразу же по приезде в заповедник; она провела там три месяца. Как чудесно было сидеть здесь рядом с дочерью Пиппы и ее внуками — им теперь было примерно столько же, сколько тогда Пиппе.
Тату замолчала, но все еще пристально смотрела в сторону Мулики.
Было ясно, что детеныши нас боятся и она не хочет выдавать нам, куда они спрятались. Поэтому мы вернулись в лагерь к двум часам, чтобы наскоро перекусить. Около пяти приехали снова. Я заметила, как вдалеке мелькнули два молодых гепарда — они мчались к реке, но на таком расстоянии мне не удалось определить их возраст. Тату сидела на том же месте, где мы ее оставили, и старательно вылизывала что-то у себя в паху. Когда она улеглась, я увидела, что она лизала открытую рану размером с мою ладонь; кожа вокруг почернела, но рана казалась чистой.
Я пришла в ужас. Утром я не заметила, чтобы она хромала, и совершенно не представляла, как могла образоваться такая рана — ведь она была на месте, которое слишком хорошо защищено, так что вряд ли была нанесена в драке, да и непохоже, чтобы ткани были порваны. Быть может, это абсцесс, возникший на месте укуса клеща, или очень поверхностный змеиный укус, от которого тем не менее ткани начали распадаться? Я попыталась разглядеть рану получше и даже заснять ее, чтобы потом показать ветеринару, но Тату меня не подпустила — она направилась к реке, не переставая призывать детей. Потом перешла реку вброд; очевидно, они прятались на той стороне. Я взглянула в ту сторону, куда смотрела Тату, но увидела только носорога, который надвигался прямо на нас. Тату так превосходно выглядела, стоя на термитнике в свете заходящего солнца, что никто и не заподозрил бы, что она страдает от мучительной раны. Я не хотела переходить Мулику, а решила ехать домой и просить директора о помощи.
После того как я объяснила ему суть дела, он разрешил мне кормить Тату, чтобы она поскорее выздоровела. Поэтому наутро, не мешкая, мы поехали искать козу, но прошел почти целый день, прежде чем удалось найти козу, которую соглашались продать, в самой глубине территории племени боран. Только вечером мы приехали на то место, где я рассталась с Тату, и определили по следам, что она перешла Мулику и присоединилась к своим детенышам, но когда след пошел по каменистой почве, мы его потеряли. С той поры мы только и знали, что искали Тату, но день за днем проходил в изматывающих скитаниях, а следов Тату пли ее детей мы не находили. Нам не попадался ни один из тех четырнадцати гепардов, которых видели здесь на прошлой неделе, хотя, судя по следам, они были где-то здесь.
Дети Тату, видимо, только-только научились помогать ей в охоте; после того, как она была ранена, они бы не выжили, если бы не сумели охотиться вместе с ней. Меня грызло беспокойство за Тату — вдруг она еще больше повредит себе во время охоты, — и поэтому мы исколесили и прошли пешком совершенно невероятные пространства. Но трава поднялась так высоко, что можно было пройти в нескольких футах от гепарда и не заметить его, особенно если он не хотел быть замеченным. А лучших мастеров затаиваться, чем гепарды, сыскать трудно, так что, по всей видимости, поиски наши были обречены на провал.
Мне предстояло в четвертый раз оперировать руку, и операция была назначена на ближайшие дни, вот почему я решила уехать из заповедника и вернуться в начале октября, когда трава уже будет сожжена и нам будет легче увидеть гепардов на черном фоне опаленной земли.
Третье посещение заповедника Меру было намечено на 5 — 23 октября.
В первое же утро в лагере Пиппы все мои пернатые друзья слетелись за кормом так же доверчиво, как и раньше. Такое же постоянство проявили две газели Гранта и пятерка зебр Греви — позднее, проезжая на машине, мы видели их в тех же местах, где они держались в течение всех пяти лет, что я их знала. И мой старый приятель молотоглав тоже продолжал рыбачить на известняковой отмели ниже лагеря и все еще был верен старому дому, хотя мог бы теперь таскать рыбу из бетонированного бассейна. Я была очень рада, что он мужественно пережил трудное время, когда всюду вокруг вели шумные дорожные работы — строились дороги, чтобы открыть туристам доступ к равнинам заповедника. Я с особой остротой почувствовала, какое счастье выпало на мою долю: жить в заповеднике с Пиппой, когда здесь была еще не тронутая глушь. И хотя значительные средства на благоустройство заповедника были отпущены из Фонда Эльсы, мне было больно видеть, как множество дорог расчертили прямыми линиями некогда свободный мир Пиппы.
Некоторое время спустя, проезжая песчаную полосу возле Мулики, на которой Пиппа так часто играла с детьми, я заметила в траве чьи-то настороженные уши. Я подумала, что это кто-нибудь из детей Пиппы, и крикнула: «Пиппа!» Но это оказалась молодая львица, при нашем приближении она скользнула в траву.
Через полмили мы последовали за грифами, спускавшимися на скалистый гребень, они целой тучей навалились на компанию марабу, пировавших на высохшей слоновьей туше. Клыки были отпилены, но туша оставалась нетронутой и была похожа на мумию. Судя по всему, слон погиб очень давно, и мне было невдомек, чем могут поживиться эти любители падали — под туго натянутой кожей оставался голый скелет.
До вечера мы напрасно проискали гепардов, а потом вернулись в лагерь. Было 7 октября — первая годовщина со дня смерти Пиппы. Еще в прошлый раз я заметила, что на ее надгробии появились трещины, должно быть, их проделали павианы. Кругом лежал их помет — как видно, они любили резвиться возле надгробия и вполне могли выцарапать цемент, пытаясь добраться до ящериц и жуков, которые всегда нежились на солнышке среди могильных плит. На сей раз я захватила с собой цемент, залила трещины и привела могилу в порядок.
Потом села и прислонилась спиной к надгробию — я и раньше приходила сюда посидеть вот так. Взошла луна, и заросли озарились серебристым светом, смягчившим резкие линии. Какой мир и покой царили здесь! Если бы только я еще могла быть спокойной за судьбу детей Пиппы! Я старалась утешить себя, вспоминая, что сама Пиппа совершенно безболезненно рассталась с детьми, едва они научились жить самостоятельно, хотя она всегда была очень заботливой матерью, пока они нуждались в ее помощи. Но ничего не помогало. Разумеется, я прекрасно знала законы природы, да только никакая наука не могла дать мне уверенности, что они живы-здоровы. Поэтому с раннего утра мы опять отправились на поиски и так снова искали день за днем, по многу часов проводя в машине, чтобы добраться до дальних уголков заповедника, где могли оказаться гепарды.
Однажды невдалеке от прежнего лагеря Джорджа мы увидели одинокого гепарда, но, как только я пошла к нему и произнесла имя Пиппы, он скрылся. Потом мы увидели массу падальщиков, которые спускались на дальний край большого болота, окружавшего лагерь Джорджа. Целых полчаса я пробиралась на лендровере по бездорожью, пока наконец не подъехала достаточно близко. Тут я увидела молодую львицу, которая решительно направлялась к тому месту, куда слетались птицы. При ее приближении они улетели на ближайшее дерево. Львица пошла дальше, и тут перед ней как из-под земли вырос носорог. Оба зверя замерли на месте. Но львица недолго думая смазала носорога по носу; тому это явно пришлось не по вкусу, и он отступил назад. Так он и стоял лицом к лицу с львицей, а она через несколько минут уселась, не спуская глаз с носорога. Носорог повернулся и степенно удалился. Тогда львица молниеносно схватила тушу какого-то животного, которая лежала как раз между ними, скрытая высокой травой. Нас и зверей разделяло ярдов четыреста, и потому никому из нас не удалось разглядеть, какое это было животное; однако ноша была не из легких, потому что львица довольно долго оттаскивала ее в сторону. Обычно львы и носороги стараются избегать друг друга, но на этот раз носорог, как видно, заинтересовался убитым животным — слишком уж долго он не уступал львице. Быть может, у самки носорога был выкидыш, и падальщики привели к этой «добыче» и нас, и львицу; но и ей, и нам понадобилось немало времени, чтобы добраться до места. Носорог, который охранял мертвого детеныша, к тому моменту решил уйти; если бы детеныш был жив, он этого не сделал бы.
Мы хотели позавтракать на природе — там, где некогда был лагерь Джорджа, — но обнаружили, что здесь уже обосновалось стадо импал.
Грациозные антилопы, стоя в тени двух раскидистых деревьев, осенявших лагерь Джорджа, представляли собой изумительно красивое зрелище.
Антилопы больше походили на фриз, чем на живые существа, — они стояли в тени совершенно неподвижно, пережидая полуденную жару. Земля уже покрылась густой растительностью, и трудно было себе представить, что всего год назад здесь жили и работали люди. Была какая-то горькая ирония в том, что природа так быстро вновь завладела землей, оставленной человеком; повсюду новые дороги, как свежие раны, рассекали девственные просторы равнин. Вдоль дорог мы часто находили следы гепардов, которые пользовались этими путями для переходов. Но хотя мы, подобно гончим псам, бросались по каждому следу и проходили нескончаемые мили, только однажды вечером нам попался одинокий гепард, Солнце клонилось к закату, и множество животных приходило к болоту на водопой. Локаль следил за одиноким ориксом, как вдруг недалеко от него увидел наконец двух гепардов. Как ни старались мы подобраться к ним незаметно, они заметили нас и почти сразу скрылись в густых зарослях, так что я не смогла на таком расстоянии узнать их, даже бинокль не помог. Мы пошли за ними так быстро, как могли, одновременно пытаясь отыскать след и не столкнуться со слонами — бурчание в слоновьих животах раздавалось со всех сторон. Но стало быстро смеркаться, и мы поспешили обратно, чтобы быть возле машины до полной темноты. Возвращаясь, мы едва не налетели на слониху, которая лениво обдавала себя пылью прямо на дороге. Через несколько минут к ней присоединилось целое стадо слонов и началась пыльная баня. Трудно было оторвать взгляд от этих гигантов, которые посыпали друг друга пылью; судя по всему, они только что приняли прохладную ванну в болоте, потому что кожа у них была мокрая. Но все же нам нельзя было задерживаться, мы торопились найти машину, чтобы ночь не застигла нас в зарослях. Инстинкт Локаля — я доверяла ему больше, чем себе, — помог найти дорогу: мы осторожно обошли слонов и наконец забрались в машину, как в надежную крепость.
Через несколько дней мы снова угодили в слоновью засаду, возвращаясь домой после того, как проискали гепардов весь день напролет. Мы нашли три гепардовых следа и кучку свежего помета, но больше никаких признаков присутствия зверей не обнаружили.
И снова на склоне дня пять слонов преградили нам дорогу. Я испробовала все обычные в таких случаях ухищрения, чтобы принудить их убраться с дороги: заставляла мотор реветь как можно громче, сама кричала изо всех сил. Но они преспокойно пощипывали веточки акаций, словно в запасе у них была целая вечность. Что оставалось делать?
Пришлось повернуть и добираться до дому в объезд. Дорога была неблизкая, и домой мы приехали в полной темноте.
В это время года слоны во множестве бродят по всему заповеднику, но как только начинаются дожди, они переходят на участки с песчаной почвой — там, где вода не так легко впитывается, им грозит опасность увязнуть.
Каждый день мы сталкивались со слонами и, право же, гораздо чаще, чем хотелось. Как-то утром мы шли по свежему следу трех гепардов и недалеко от холма Мугвонго обнаружили солонец. Вся его поверхность так и искрилась на солнце — это сверкали кристаллы соли, вымытой несколькими источниками, которые пробивались из-под земли и стекали вниз крохотными ручейками. Локаль тут же бросился собирать кристаллы и набил ими карманы. Судя по многочисленным следам, они привлекали не только Локаля, но и множество животных, которые приходили на этот солонец. Потом мы нашли райское местечко — каменистый бассейн, в который стекали ручейки. Просачиваясь через естественный фильтр под землей, вода падала в бассейн такими кристально-чистыми струйками, что меня неодолимо потянуло искупаться. К несчастью, то же пришло в голову слону, и он поспешил сюда напролом через заросли, ему не терпелось принять душ. Нам пришлось поскорее уносить ноги, и мы направились вслед за ручейком, пока он не спрятался в глубокой расселине. Ее каменистые склоны сплошь поросли деревьями и ползучими растениями, которые сплелись в непроницаемую завесу, и зной и ослепительный свет солнца, заливавшего равнину, не могли сквозь нее пробиться; мне вдруг почудилось, будто я вступила в святилище. Как ни странно, это прохладное убежище, которое так и манило укрыться от немилосердного полуденного солнца, казалось совершенно безжизненным; лишь глухое уханье совы, обеспокоенной нашим вторжением, нарушало зачарованную тишину. Я вглядывалась в зеленый узор зарослей — быть может, животные исчезли, почуяв леопарда? — но не очень-то была уверена, что обнаружу его. Я хорошо знала, как мастерски умеет затаиваться этот хищник.
Вскоре мы вышли на более открытое место и тут заметили, что по направлению к солонцу гуськом движется стадо примерно в двадцать слонов, а с ними под прикрытием старших поспешают несколько крохотных слонят. Удивительно, как малыши успевали за взрослыми, которые, судя по всему, торопились поскорее добраться до воды. Мы хорошо знали, как опасно оказаться на пути слоних с маленькими слонятами, и без промедления ушли в противоположную сторону.
Снова начались пожары, и пламя с ужасающей скоростью проносилось по равнине, пожирая сухую траву. Конечно, это спутало все привычки животных, и нам никак не удавалось пройти по тем редким следам гепардов, которые попадались нам в последние дни. Лучше всего искать их было в двух местах: в болотах вокруг холма Мугвонго и в болотистой местности по границе территории племени боран. Во время засухи здесь собирались почти все животные, в эти места перешли и гепарды. Я непрестанно волновалась за них, опасаясь, что им не удастся избежать столкновений с другими хищниками, особенно со львами, которых засуха заставила все чаще наведываться в болота.
Однажды мы ехали к лавовому плато по берегу Мулики и прокололи шину. Механик из меня неважный, и, провозившись с неисправным домкратом, я попросила Локаля сбегать в контору заповедника — может быть, там кто-нибудь сумеет его починить. Поиски гепардов приходилось отложить, и надолго: раньше чем через три часа Локаль не вернется. В его отсутствие я осматривала окрестности в бинокль и неожиданно увидела самку гепарда с детенышем — ему было месяца четыре; они шли со стороны лавового плато и спускались по скалистому гребню прямо к Мулике. И хотя до них было не меньше мили, выжженная земля выдавала их; они были видны как на ладони. Я не рискнула одна, без Локаля, отправиться пешком через лесистую равнину — слишком часто в этих местах встречались буйволы и носороги. Но меня очень огорчило, что я не смогу увидеть поближе и узнать их, тем более что это вполне могла быть Сомба: у нее как раз был бы детеныш такого возраста, если бы она понесла в то время, когда я видела ее в последний раз, десять месяцев назад. Я почти не сомневалась, что это Сомба, — она всегда любила эти места, к тому же ее братьев видели несколько раз в болотах на границе территории племени боран.
Вернулся Локаль и принес домкрат, но нам не удалось снять запасную шину — что-то там заело, поэтому все равно пришлось ехать в контору и отложить поиски гепардов. Мы подъехали к гаражу одновременно с грузовиком, на котором вернулись с контрольного маршрута егеря заповедника. Они рассказали нам, что десять минут назад видели самку гепарда с двумя взрослыми детенышами и готовы хоть сейчас показать ее нам. Я надеялась, что это Тату с детьми, и решила заняться ими в первую очередь, тем более что Сомба наверняка ушла далеко от тех мест, где я видела ее два часа назад. Мы пошли за егерями и обнаружили след трех гепардов на полпути к лагерю Джорджа; он вел к небольшому ручейку. Мы шли по следу почти до вечера, и наконец вдалеке мелькнул почти взрослый детеныш — он удирал во все лопатки. Но уже почти стемнело, и поиски пришлось отложить.
И хотя на другой день мы исходили огромную территорию, нам попался только старый знакомец — тот самый носорог, который в прошлом году обитал здесь рядом с нашими гепардами.
Конечно, мы безмерно радовались тому, что удалось увидеть хотя бы два семейства гепардов, которые могли оказаться потомками Пиппы, но поиски от этого значительно усложнились: оба семейства держались на противоположных концах заповедника. С тех пор мы распределили день таким образом: с утра обыскивали болота возле лагеря Джорджа, а во второй половине дня — болота на границе территории племени боран.
Приходилось ездить из конца в конец. На все это уходили драгоценные часы. Чтобы сберечь время, мы старались проезжать основную часть пути в самую жару, когда все живое скрывалось в тени и нам легче было сосредоточить внимание на поисках следов. Но много дней подряд мы нигде не могли найти следов гепардов и решили ограничиться поисками на болотах на границе территории племени боран. Однажды мы целый день ходили по берегам Бисанади, если только можно назвать «ходьбой» непрерывное сражение с густейшими прибрежными зарослями. Мы пробирались — подчас на четвереньках — через чащу лиан, оплетавших колючие кусты, почти ничего не видя перед собой и прислушиваясь, чтобы не пропустить ни малейшего звука: того и гляди, наткнешься на буйвола — судя по следам, их тут было полным-полно. Как-то раз, пытаясь переправиться вброд через кишащую крокодилами реку, мы лишь в последний момент заметили, что из-под нависшего над заводью пальмового листа на нас глазеет гиппопотам. Видимо, и на него эта встреча произвела не меньшее впечатление: громко отфыркиваясь, он снова ушел под воду, А чуть погодя мы едва не налетели на жирафа — он так увлеченно пасся, что не замечал нас, пока мы, затаив дыхание, стояли и не сводили с него глаз. Потом, взглянув на нас сверху своими бархатными глазами, он мотнул могучей шеей и галопом унесся прочь.
Казалось бы, все животные живут в мире и покое, но с каким ужасом мы обнаруживали почти у каждого водопоя настороженные или уже опустошенные ловушки и множество высохших ветвей, которые выдавали места на звериных тропах, где были скрыты ловушки! Локаль своим наметанным глазом сразу определил, что большинство ловушек предназначено для леопардов и гепардов — племя боран отлично знало цену их шкурам. Здесь густые заросли были только по берегам реки, а за ними простиралась идеальная для гепардов местность, но ведь животным приходилось пробираться к реке, чтобы напиться, — других водопоев в этой обширной местности не было.
При мысли о том, что браконьеры могут до смерти забить детей Пиппы, попавших в ловушку (а мы знали, что они прибегают к этому способу, чтобы не попортить шкуру копьями), меня охватывало отчаяние, и я решила обратиться к министру по туризму и охране природы с настоятельной просьбой возобновить переговоры с племенем боран о присоединении этой территории к заповеднику Меру (раньше подобные переговоры ни к чему не привели). При теперешних условиях племя боран не только свободно занималось браконьерством, но и без всякого ограничения рубило пальмы раффии; их листья шли на крыши хижин. А эти пальмы растут только по берегам рек, и если их вырубят, берега обнажатся и реки пересохнут. Я говорила по этому поводу с директором заповедника, который был полностью согласен со мной; он тоже надеялся, что моя просьба поможет спасти эти прекрасные места от полного опустошения.
Несколько дней спустя мы шли по следу гепарда с детенышем, пересекавшему болота вблизи границы территории племени боран. След привел нас к туше недавно убитого теленка водяного козла. Она была почти не тронута — видимо, гепардов спугнуло наше приближение. Мы поспешили уйти в надежде, что гепарды вернутся. Вскоре я наткнулась на кошечку сервала, дремавшую под кустом. Была как раз самая жара.
Обнаружив, что ей некуда деваться, кошечка застыла, как изваяние, и волоском не повела, пока я не подошла к ней на несколько шагов, — только тут она сорвалась с места и удрала. Зато две львицы, отдыхавшие под кустом с тремя маленькими львятами, не могли похвастаться таким присутствием духа: при виде нас они тут же скользнули под соседние кусты и следили за нами из-под прикрытия. Тут Локаль меня удивил — он предложил пойти посмотреть на львят, которые остались без присмотра!
Это, без сомнения, заставило бы матерей немедленно начать действия — и отнюдь не дружественные! — так что мы пошли, но не вперед, а назад, отступая шаг за шагом и не сводя глаз с львиц, пока они не скрылись из виду.
Еще через полмили падальщики привели нас к мертвой конгони; антилопа сидела, подобрав ноги и вытянув голову, туша была совершенно цела: как ни старались грифы, им не удалось прорвать шкуру, хотя, судя по всему, они делали попытки уже давно. Странная поза мертвой антилопы наводила на мысль, что животное пало внезапно, возможно от укуса змеи.
Время нашего пребывания в заповеднике истекало, и мне хотелось перед отъездом навестить могилу Эльсы. Хорошо, что мы договорились с администрацией заповедника, чтобы место сохранялось в тайне, только мы да случайный егерский патруль навещали эти места. Но из-за этого колея, ведущая к могиле, так заросла, что даже мне — а уж я знала каждый метр этой дороги — еле удалось провести туда машину. Могила оказалась в ужасном состоянии: три эуфорбии, которые мы посадили возле могилы, чтобы они напоминали о детях Эльсы, были вырваны с корнем; цемент, скрепляющий камни, весь в трещинах, а живая изгородь вокруг могилы уничтожена. Следы поведали нам о том, что все это — результат совместных усилий носорогов, слонов и браконьеров. К счастью, у меня было с собой достаточно цемента, чтобы заполнить трещины, а тем временем мужчины посадили эуфорбии и кусты живой изгороди. И все время, пока мы были заняты работой, мне казалось, что Эльса здесь, рядом. Я и так часто думаю о ней, но в ее лагере мной всегда овладевает это странное, утешительное чувство. Я знаю, что все мои старания держать в порядке могилы Эльсы и Пиппы совершенно напрасны: обе они обречены на разрушение, как только я умру. Но все же мне хочется их сохранить хотя бы до тех пор, пока я в силах следить за ними. И это несмотря на то, что я понимаю: неизмеримо важнее, чтобы Эльса и Пиппа остались жить не только в своих детях, но и в сердцах всех тех людей — а их миллионы, — которым они помогли понять истинную природу и нрав диких животных. Однако на следующий день я узнала, что близок час, когда мне придется бросить обе могилы на произвол судьбы…
Ранним утром нам встретился турист, который сообщил, что только сейчас видел гепарда с детенышем прямо на дороге. Мать отнеслась к нему очень дружелюбно и позволила фотографировать себя сколько угодно с близкого расстояния. Он описал то место на границе территории племени боран, где мы недавно нашли следы гепарда с детенышем, — это они убили теленка водяного козла.
Несколько часов мы разбирались в следах. Я стояла на капоте машины, осматривая заросли в бинокль, а Локаль рядом всматривался в нечеткие отпечатки лап. Вдруг он с громким воплем помчался к машине, и я увидела, как прямо на нас бежит слон, он был уже в пятнадцати ярдах.
Мигом я соскочила с капота и тоже прыгнула в машину — обе дверцы хлопнули одновременно. Шум напугал слона: не добежав до нас несколько шагов, он круто повернул и скрылся, возмущенно трубя. Мы с Локалем переглянулись и принялись хохотать — это была реакция после пережитого ужаса. Только теперь до нас дошло, что мы легко отделались — если бы не хлопанье дверей, напугавшее слона, нам бы несдобровать. И тут же я обнаружила, что сильно повредила правое колено, когда прыгала с капота. Я превозмогла боль и заставила себя идти в надежде, что колено «разработается». Должно быть, я ошиблась в выборе процедуры, потому что минуло почти полгода, прежде чем оно разработалось, хотя чем только его не лечили! Но так или иначе, я не могла позволить себе отдыхать в такое время и целый день бродила, опираясь лишь на собственную волю, но ничего не увидела, кроме головы леопарда, — он взглянул на нас сквозь густую траву и мгновенно исчез.
Зато наутро нам повезло: мы нашли свежие следы гепарда с детенышем всего в миле от того места, где их видел вчерашний турист. Следы вели на равнину и там потерялись. Не обращая внимания на гнетущий зной, мы искали час, другой, двигаясь в ту сторону, куда, нам казалось, пошли гепарды. И тут — вот уж истинное везение! — Локаль опять напал на их след. Вскоре я заметила отдыхающего под деревом гепарда и, хотя до него было слишком далеко и узнать его нельзя было даже в бинокль, решила, что это мать. Старательно прячась, мы подходили все ближе, но когда мы подошли, гепард уже скрылся. Мы подумали, что в такую жару ему далеко не уйти, и решили вернуться часам к пяти, причем с той стороны, с которой гепард пришел в те места, где мы повстречали Уайти десять месяцев назад.
Колено у меня очень болело, и я еле ковыляла за Локалем, а он пошел в обход и только через два часа привел меня обратно к тому месту, где я видела гепарда. К этому времени там набралось такое множество слонов, да еще со слонятами, что нам было уже не до поисков; пришлось призвать на помощь весь опыт и охотничий инстинкт Локаля, чтобы благополучно обойти стадо. Я была в отчаянии. Мне так хотелось узнать этого гепарда (может быть, это была Уайти?), что я позволила себе пробыть здесь лишний день, хотя давно пора было возвращаться в Наиваша. Подумать только, какая несправедливость: почти три недели мы ходили по следам, видели семь гепардов где-то вдалеке, а теперь, может статься, мне придется воспользоваться случайной любительской фотографией, чтобы узнать хотя бы одного из детей Пиппы. Я заехала к туристу по дороге домой, и он любезно обещал прислать мне фотографии.
Позже, получив их, я без труда узнала Уайти; с ней был детеныш, почти годовалый. Оба выглядели великолепно. Значит, в тот раз под деревьями мы видели Уайти. Учитывая возраст ее детеныша, я сообразила, что десять месяцев назад она спрятала его от нас, когда мы повстречались; тем более я оценила ее дружеское отношение к нам при этой встрече.
Хотелось как можно полнее использовать наш последний день в заповеднике, и мы встали до рассвета. Ночью поднялся сильный ветер, он раздул искры, затаившиеся на тлеющей земле, и теперь почти все равнины были охвачены огнем. Все же нам удалось добраться до болот на границе территории племени боран, но путь на равнину, где мы оставили гепардов, был отрезан: все затянул густой черный дым. Конечно, мы и не надеялись отыскать гепардов на прежнем месте — теперь они, как и остальное зверье, разбежались кто куда, и пройдет много дней, прежде чем они возвратятся в родные места. Я смотрела на тучи птиц, спасавшихся от пламени, — они кружили вокруг нас в дикой тревоге — и думала о новорожденных конгони и водяных козлах, о маленьких импала и газелях Гранта, о жеребятах зебр, страусятах и крохотных львятах, которых мы встречали, блуждая по заповеднику: что станется с ними в этом огненном вихре?
Не было решительно никакой надежды отыскать здесь наших гепардов, и мы поехали к болотам Мугвонго, но и здесь все пылало. По дороге домой я увидела черное облако дыма, поднимавшееся над лагерем Пиппы, и понеслась туда: надо успеть уложиться, пока все наши пожитки не превратились в тлеющие угольки. Когда мы складывали палатки, птицы стали слетать вниз, будто ждали обычных подачек. Раньше они никогда не прилетали среди дня, и это доказательство их дружбы утешило и поддержало меня в трудный час. А на сердце у меня было тяжело: приходится уезжать, не повидав никого из детей Пиппы. И сколько бы я ни твердила себе: надо только радоваться, что они остались дикими зверями, именно этому я посвятила все годы пребывания здесь, но все же я так свыклась с гепардами, что оторваться от них вот так было нелегко, очень нелегко. Но утешительно было знать, что Уайти и Тату уже воспитали собственных детенышей, а Мбили, Сомба, Биг-Бой и Тайни находились в отличной форме, когда я видела их в последний раз. Мне оставалось только молить судьбу, чтобы все они поскорее обзавелись собственными семействами и произвели на свет побольше новых маленьких Пипп. Тогда моя Пиппа останется жить не только в своих детях, но и в каждом из гепардов, которым она открыла путь к освобождению от пожизненного плена.
Только через девять месяцев я сумела снова выбраться в Меру. К вечеру 16 июля 1971 года я подъехала к месту, где был раньше лагерь Пиппы. Локаль уже поджидал меня там. Новостей о Пиппиных детях у него не было, зато он сообщил мне, что теперь ему поручен новорожденный белый носорожек — он один был свидетелем его рождения и с тех пор делил с матерью заботы о нем. Я вспомнила, что шестерка белых носорогов около года бродила по заповеднику, а когда стало заметно, что одна из самок беременна, для нее построили большой загон из толстых бревен, чтобы обеспечить убежище на случай родов.
Локаль рассказал, что примерно через три месяца после того, как он с женой начал пасти двух самок, из которых одна была беременна, он заметил первые признаки приближающихся родов. В это время они находились примерно в трех милях от главной конторы заповедника. Он сразу же послал жену за директором, а сам бросился отгонять вторую самку, которая ни с того ни с сего набросилась на роженицу. Та улеглась на землю, и через полчаса на свет появился маленький носорог.
К приезду директора все было кончено, и ему оставалось только приветствовать появление первой в Кении новорожденной самочки белого носорога. Это счастливое событие увенчало собой эксперимент, начатый лет шесть назад, когда в Кению доставили три пары белых носорогов для возможной акклиматизации и размножения этих редких животных на новом месте.
Ранним утром Локаль с гордостью показал мне свою подопечную — она как раз училась щипать травку. В этом нежном возрасте крохотный носорог больше, чем взрослые животные, был похож на доисторическое чудовище; я не могла отвести глаз от этого очаровательного существа. Я смотрела, как она чешет свой толстый задик о каменную стенку — должно быть, клещи допекли; потом следом за матерью и егерем, который сменил Локаля, она отправилась пастись на свободе, неторопливо двигаясь в сторону равнин.
Когда я кончила снимать маленького носорога, мы с Локалем отправились на поиски Пиппиных детей. По давно заведенному обычаю Локаль уселся на капоте лендровера и искал следы, а я вела машину со скоростью катафалка и тоже высматривала гепардов. Если Локаль замечал хотя бы намек на след, дальше мы шли пешком. Однако в последний сезон дождей прошли такие неуемные ливни, что трава до сих пор стояла во весь рост и подчас очень трудно было заметить отпечатки лап. Несмотря ни на что, мы упорно продолжали поиски, и частенько нам приходилось бродить пешком по тем местам, где машине ходу не было, но нам казалось, что именно там мы наткнемся на наших гепардов. С рассвета до заката мы бродили по равнинам, но за неделю увидели только двух гепардов, которые промелькнули на дороге и скрылись в густых зарослях.
Мы тут же поспешили по следу и часами ползали в колючем лабиринте, пока вечерние сумерки не положили конец нашим блужданиям. Однажды, обшаривая каменистые берега речки, Локаль увидел высоко на дереве два носорожьих рога — несомненно, их затащили туда браконьеры. Это было всего в нескольких сотнях ярдов от большой дороги, где ежедневно проносились машины, полные туристов, и грузовики с патрулирующими егерями. Наверное, они спугнули браконьера, и тот спрятал рога на дереве, а затем неизвестно почему не вернулся за своим драгоценным трофеем. Локаль старательно хранил свою находку, чтобы вручить ее директору и заработать положенное вознаграждение.
Теперь не оставалось никаких сомнений, что браконьеры орудуют в самом сердце заповедника, и меня грызло беспокойство за Сомбу, Тайни и Биг-Боя — ведь в последний раз мы видели их на территории племени боран, где также процветало браконьерство.
Несколько дней подряд мы обшаривали берега речки Бисанади, но видели только несколько питонов в прозрачной воде, а следов гепардов все не было. Однажды, измученные жарой, проблуждав целое утро, мы присели позавтракать в тени прибрежных кустов. Локаль срезал несколько листьев пальмы раффии и устроил мне ложе, а сам уселся рядом и принялся высматривать, не идет ли к водопою какое-нибудь животное. Мы только что шли по следу львицы с маленьким львенком; должно быть, она переправилась на тот берег, потому что оттуда доносилось бормотание верветок; обычно они ведут себя спокойно и поднимают шум, только если их потревожат.
Затем все снова затихло — только ропот воды и шорох пальмовых листьев над головой. Наконец-то я почувствовала себя в своем родном мире, и старый добрый Локаль составлял неотъемлемую часть этого мира.
Мы слишком хорошо знали друг друга и в зарослях были абсолютно равны: обоюдное доверие наше было безгранично, и мы всегда могли положиться один на другого. В последнее время Локаль стал жаловаться на старость и даже размышлял об отставке. У него был крохотный участок за пределами заповедника, там он держал несколько коз и выращивал урожай, которого хватало, чтобы прокормить семью. Он прожил в этих местах всю жизнь, и ему очень не хотелось бы расставаться со всем тем, к чему он привык и что стало ему по-настоящему дорого, однако его беспокоило невероятно быстрое развитие заповедника и те неизбежные последствия, которые оно влекло за собой. Последние дни мы ездили по отличным новым дорогам, проложенным к самым глухим уголкам заповедника; с них открывались великолепные виды на красивейшие ландшафты заповедника.
Сразу же по приезде я была свидетелем совещания директора с архитектором: они обсуждали последние детали нового дома для приезжих, к строительству которого приступали на следующей неделе. Одновременно в Скале Леопарда устраивались несколько новых «банда» — в них предполагалось расселить более неприхотливых туристов. И в довершение намечалось устройство двух палаточных лагерей: одного — на месте Кенмера, другого — южнее, на берегу реки Тана. На смену прежним ненадежным переправам пришли бетонные дамбы, а несколько участков по берегам рек расчистили специально для тех туристов, которые устраиваются самостоятельно.
За годы, которые понадобились, чтобы заповедник так усовершенствовался, дичь здесь расплодилась всем на удивление. Меня, например, поразило, что скрытные малые куду теперь попадались на каждом шагу, а ведь еще год назад эта прелестнейшая антилопа встречалась только изредка, да и то в самых глухих уголках.
С вводом новой гостиницы Меру с его непревзойденными по красоте пейзажами, удивительным разнообразием животного мира и неповторимыми ландшафтами станет, бесспорно, одним из главных национальных парков Кении.
Я поделилась этими мыслями с Локалем, которого мы с Джорджем знали вот уже три десятка лет, и он ответил мне со своей обычной спокойной улыбкой: «Это очень хорошо; зато от старого доброго времени здесь только и остались вы да я, одни мы теперь старожилы». По-моему, он имел в виду Эльсу и Пиппу — для него они были неотделимы от меня; впрочем, для нас обоих они навсегда останутся неотъемлемой частью заповедника Меру.
Меня очень тревожило, что мы так и не нашли детей Пиппы, хотя за последние две недели проехали свыше двух тысяч миль и ходили пешком часов по восемь в день, осматривая местность, где водилась подходящая для гепардов дичь. Здесь и земля была песчаная, а они всегда предпочитали ее высокому травостою, где могут затаиться другие хищники. Наконец до нас дошли слухи о двух гепардах, которых видели неподалеку от прежнего лагеря Джорджа; говорили, будто более крупный из них совсем не боится людей, а маленький очень робок. Приехав на указанное место, мы увидели свежий след — он вел к холму Мугвонго.
Пришлось идти по следу пешком, выбора у нас не было, хотя дикие звери обычно разбегаются при виде идущего по равнине человека, в то время как машина кажется им безобидным существом. Мне оставалось только надеяться, что, если взрослый гепард и в самом деле потомок Пиппы, быть может, он еще вспомнит меня, а если гепарды дикие, мы можем застать их врасплох во время полуденного сна и попытаться узнать, прежде чем они удерут. Мы молча шли по следу и вскоре смогли убедиться, что гепарды бегут со всех ног. Мне вовсе не хотелось отпугивать их от болот, где по вечерам собирались на водопой несметные стада животных. Поэтому мы решили прекратить поиски и вернулись сюда на следующее утро. После двух часов тщетных поисков — нам даже следы не попадались — я вдруг увидела, что из травы под маленьким кустиком на берегу болота выглянула голова гепарда. Потом высунулась еще одна, но тут же снова нырнула в укрытие. Я тихо-тихо повела лендровер прямо на глядящего в упор гепарда. Когда между нами оставалось не более десяти ярдов, выскочил маленький самец — на вид ему было месяцев пятнадцать — и с рычанием умчался прочь, а мать все не трогалась с места. Ни один дикий гепард не стал бы так себя вести, без сомнения, это была одна из дочерей Пиппы. Но которая? Об этом я могла судить только по пятнам у основания хвоста. Мы долго смотрели в глаза друг другу; тем временем, осторожно пробираясь в траве, вернулся детеныш. Я сразу узнала малыша, которого турист сфотографировал вместе с Уайти десять месяцев назад. Он как две капли воды был похож на Биг-Боя, и я подумала, что это, возможно, его сын. Ну что ж, вполне вероятно — в последний раз, когда мы их видели, и Уайти и Биг-Бой бродили по границе территории племени боран. Увидев, что мать нас совсем не боится, малыш уселся к ней поближе, но все же поглядывал на нас с подозрением. Я без конца фотографировала их, а потом они улеглись брюхом вверх и задремали в полуденном зное. Солнце переместилось, мать решила отыскать местечко попрохладнее и перебралась под тенистый куст.
Теперь я увидела пятна возле хвоста и окончательно убедилась, что это Уайти. Сын пошел за ней, но обошел нас сторонкой, ему явно не нравилась наша близость. Когда оба улеглись, я подъехала поближе.
Уайти отнеслась к этому спокойно, более того, она даже прижала лапами сынишку, который чересчур нервничал в нашем присутствии. Мы с Локалем остались в кабине и переговаривались шепотом, чтобы не спугнуть малыша. Да и нужны ли нам были слова, чтобы передать, какая это радость — найти Уайти с таким славным малышом и видеть, что оба они так чудесно выглядят! Гепарды лежали, обняв друг друга лапами, и посматривали, нет ли поблизости опасного врага или подходящей добычи.
Я обратила внимание: малыш настороженно оглядывался, но Уайти ни разу не бросила взгляда в нашу сторону, она словно знала, что отсюда ей ничто не угрожает, пока мы рядом. Так мы и провели эти жаркие часы в полной гармонии. Гепарды дремали, мы тоже отдыхали, насколько это было возможно в раскаленной машине, и я чувствовала себя наверху блаженства: наконец-то я снова в своем мире. Пусть между мной и Локалем не было близкой дружбы, но в такие минуты, как эти, все условные преграды между нами исчезали и мы оба чувствовали себя настолько близкими гепардам, насколько это вообще доступно человеку.
Когда Уайти ласкала и вылизывала сына, она очень напоминала мне Пиппу. Теперь ей было пять лет без одного месяца — немного больше, чем Пиппе, когда она умерла. Уже три с половиной года Уайти жила самостоятельно. Я видела ее на сносях тридцать один месяц назад (в декабре 1969 года). Я знала, что Пиппа разошлась со своими детьми, когда им было семнадцать с половиной месяцев (а охотиться самостоятельно они могли уже с четырнадцати месяцев); бросая их, она недель шесть как была беременна. Выходит, что сынишка Уайти принадлежал ко второму ее помету. С тех пор как Уайти жила сама по себе, мы видели ее два раза возле холма Мугвонго, дважды на территории племени боран и один раз возле Пятой мили. Территория между указанными точками представляла собой треугольник со сторонами 10; 7,5 и 6 миль, но я не знала, какими путями она попадала в эти точки, быть может, ей приходилось покрывать и гораздо большие расстояния. Поэтому я затруднялась точно определить размеры ее охотничьей территории.
К пяти часам жара спала, гепарды стали зевать и потягиваться, потом, обхватив друг друга, немного покатались по земле. В конце концов они поднялись и с сонным видом осмотрелись вокруг. Мне было очень интересно проверить память Уайти, и я дала ей воды в миске, из которой она пила три с половиной года назад. Уайти подошла и стала лакать, будто это было самое привычное для нее дело, но малыш удрал, едва я вышла из машины. Потом я решила еще раз подвергнуть испытанию доверие Уайти и подошла, чтобы подлить сгущенного молока в миску с водой. Она только перестала лакать, пока я выливала молоко из банки, а потом снова принялась пить. Наконец мать напилась и отошла от миски.
Тогда сын с величайшей осторожностью попробовал молоко — нет, не понравилось! — и ушел следом за матерью.
Мы с Локалем переглянулись. Я сказала, что Уайти удивительно хорошо присматривает за своим детенышем, она сумела уберечь его от львов и других напастей, хотя некому было научить ее спасаться от бед.
Единственное объяснение этому — что у нее была исключительная мать и она унаследовала от нее эти черты. Локаль выслушал меня, немного помолчал и сказал: «И у людей так. Если мать хорошая, то и дети будут хорошими родителями».
Вечером я сидела возле могилы Пиппы и вспоминала прошедший день.
Впервые за полтора года с тех пор, как мне пришлось покинуть Меру, я была по-настоящему счастлива. Хотя мы с Уайти не встречались три с половиной года, она отнеслась ко мне как к другу и сумела даже внушить свое доверие дикому детенышу. Может быть, оба гепарда чувствовали, как я их люблю, и поэтому мне доверяли? Я знаю, что сила любви объединяла всех нас — гепардов, Локаля, меня, — хотя каждый из нас жил в своем, отличном от других мире. Я была погружена в эти размышления, как вдруг среди мерцающих звезд заметила красный огонек, поднимающийся с горизонта в темную высоту ночного неба. Неужели это спутник совершает свой путь в космосе?
Глядя вслед спутнику, скрывающемуся в облаках, я снова подумала о сегодняшнем дне и обо всех тех годах, которые мне довелось провести бок о бок с Эльсой и Пиппой…
Еще два дня мы напрасно искали Уайти с сыном, должно быть, их прогнали те львы, которых мы видели с добычей на болоте. Львиные морды еще хранили кровавые следы пиршества. С набитыми животами они отошли, когда я подъехала, чтобы посмотреть, чем они лакомились. Я нашла только голову взрослого орикса. Эта антилопа весит до четырехсот фунтов, и, судя по тому, что поблизости не было следов других хищников, а грифы только-только слетались, на долю каждого льва пришлась половина огромной туши.
Но встреча с Уайти не уменьшила моей тревоги за судьбу Сомбы, Тайни и Биг-Боя. Восемнадцать дней, которые я могла провести в Меру, подходили к концу. Мы снова стали искать на границе территории племени боран, и я встретила туземца, который рассказал, что две недели назад видел здесь двух гепардов. Получив от меня щедрый «бакшиш», он указал это место. Оно находилось неподалеку от мест, где восемнадцать месяцев назад мы оставили трех наших гепардов. Нам все-таки удалось отыскать след этой пары под кустами, но он был слишком старый, вскоре мы потеряли его и больше не видели гепардов.
