Я снова встречаю детей Пиппы
Нам предстояло самое важное и неотложное дело — найти детей Пиппы.
Наши мужчины с утра пошли по их следу; от моста через Ройоверу он тянулся две мили вдоль дороги, а возле взлетной полосы затерялся.
Мы не хотели тратить время даром, и поэтому мужчины на следующее утро вышли пораньше, пока я распаковывала чемоданы. Но не успела я разложить вещи, как к нам пожаловала группа американских туристов — все хотели получить мой автограф и непременно сфотографироваться вместе со мной. Мне не привыкать к налетам совершенно незнакомых людей, которые думают, что моя жизнь в лагере — нечто вроде общедоступного аттракциона, и не считают нужным хоть сколько-нибудь считаться со мной. Обычно я старалась по мере возможности идти навстречу таким непрошеным гостям, но на сей раз я почувствовала, что это мне не под силу, и объяснила их гиду, в чем дело. Они видели мои распухшие, покрасневшие веки, видели свежую могилу — ну что им стоило оставить меня в покое? Так нет — они уселись и, треща без умолку, то и дело нацеливали в упор мне в лицо свои фотоаппараты и выжимали из меня «улыбочку»!
В полдень мужчины вернулись — никаких новостей о гепардах! После ленча Локаль и Стенли начали искать с того места, где они бросили след, а мы с Джорджем отправились в другую сторону. Тем временем Бен повез Лью Хэркстала к водопаду Адамсона на реке Тана. Мы давно уже приметили там большие гранитные плиты, они громоздились по краю стремнины, и течение отполировало их до блеска. Я решила, что из них получится хорошее надгробие на могиле Пиппы.
Еще несколько дней мы продолжали поиски, разделившись на два отряда, но наши гепарды словно сквозь землю провалились. За это время мы сделали высокое надгробие из крупных камней и обложили его плитами гранита с Таны. Лью нужно было возвращаться в Найроби, и он захватил с собой самую красивую плиту, чтобы высечь на ней имя Пиппы и даты ее жизни. Позднее мы поместили эту плиту в центре надгробия и залили все промежутки цементом, так что даже слону не под силу его разрушить, и в довершение всего выпололи всю траву вокруг могил Пиппы и ее сына. Его маленький холмик словно прижался к большому надгробию Пиппы. Почему я воздвигла такие торжественные гробницы для Эльсы и для Пиппы? Ведь меня, чего доброго, могут обвинить в склонности к мрачным переживаниям. Пусть обвиняют — я все же хотела выразить свою признательность этим животным за то, что они позволили мне принять такое близкое участие в их жизни.
Джорджу только что дали разрешение остаться в заповеднике и переехать в мой лагерь. Когда он приехал к нам со всем своим имуществом, мы увидели вдалеке облако дыма: оно поднималось оттуда, где он прожил четыре года и где всего час назад был его дом. Мы ничего не сказали друг другу — слова здесь помочь не могли. Как мне было жаль Джорджа…
Бен уехал с Лью Хэрксталом на две недели — он заявил, что «пора отдохнуть». Но это, к сожалению, означало, что нам уже не под силу будет обыскать такую территорию, как раньше, когда мы выходили двумя отрядами. Стояла страшная жара, и разыскивать следы с утра до вечера было невероятно утомительно. Чтобы не разболелась голова, я применяла единственное доступное средство: прямо в одежде бросалась в каждую речонку, около которой нам случалось проходить; к этой системе охлаждения я прибегала каждый раз, как только успевала обсохнуть на ходу. Лишь теперь я по-настоящему поняла, что именно Пиппа служила связующим звеном между нами и молодыми гепардами: они терпели наше присутствие только потому, что так хотела Пиппа. Я не сомневалась, что очень часто они нас прекрасно слышали, но ни разу не откликнулись на мои призывы, хотя я звала их все время, бродя по зарослям день за днем.
Два раза мы находили след одинокого гепарда, и однажды невдалеке от него увидели очень темного самца. Может быть, это был супруг Пиппы? Он перешел через дорогу в миле от лагеря и скрылся возле Мулики. Мы надеялись, что он поможет нам найти молодых, и пошли по его следу, но тут мы наткнулись на пару львов, а это означало, что искать гепардов в этих местах совершенно бесполезно.
Во время поисков мы нашли мертвую слониху. Туша еще была покрыта в некоторых местах затвердевшей, высохшей кожей, а оба клыка лежали в нескольких сантиметрах от головы. Судя по этим признакам, она умерла естественной смертью. А вот жираф, которого мы нашли примерно в миле от границы заповедника, вряд ли встретил такой мирный конец. Хвост у него был отрезан (может быть, на опахало от мух?) и шкура кое-где вырезана ножом — тут явно поработали браконьеры.
Однажды мы шли по зарослям, как всегда поглощенные поисками следов, и наскочили на двух львов, расправлявшихся с тушей буйвола; и они тоже ни на что не обращали внимания, кроме своей добычи. Всех нас эта встреча застала врасплох, но, на наше счастье, львы убежали. Мы подумали, что Джорджу будет интересно узнать, не из его ли подопечных эти два льва, и поэтому вернулись за ним в лагерь. Путь туда и обратно занял у нас пять часов — львы за это время успели набить себе животы так, что чуть не лопались, и теперь отдыхали возле остатков добычи. Но один лев, помоложе, несколько раз бросался к туше, чтобы отогнать падальщиков, облепивших все деревья поблизости, — они ждали, когда придет их черед. Среди них были грифы Рюппелля с бело-розовыми шеями и, конечно, вездесущие марабу. Когда Джордж подъехал достаточно близко, он увидел, что эти львы не из его прайда, и мы предоставили им пировать на свободе, а сами отправились на поиски детей Пиппы. Час спустя мы снова проезжали мимо буйволиной туши. Львов уже не было, зато грифы сбились в одну кучу, наступая друг на друга, чтобы урвать последние съедобные волоконца с почти начисто обглоданных костей.
Интересно, что на этот раз горловые мешки марабу были раздуты, а я точно помнила, что, пока они сидели на деревьях, эти мешки были нормального размера. Существует масса теорий относительно того, по какой причине и в каких именно случаях эти мешки, находящиеся спереди на шее марабу, наполняются воздухом, только до сих пор все эти теории остаются неубедительными.
Близилось время дождей, и снова пора было жечь траву. У директора не хватало людей для этой работы, особенно в отдаленных районах, и он был очень рад, когда мы предложили поджечь траву на нескольких равнинах — все равно мы заезжали туда в поисках гепардов. Особенно хорошо мы изучили к тому времени местность, расположенную между притоками Ройоверу. Однажды, предусмотрительно определив направление ветра, мы бросили несколько спичек в траву между двумя речушками, и высохшая, как солома, трава вспыхнула и занялась огнем с такой неописуемой скоростью, что нам пришлось сломя голову нестись к ближайшей речушке. Мы добежали до нее в последнюю минуту и бросились в воду, не разбирая пути, жаркое пламя уже бушевало у нас за спиной.
Выбравшись на другой берег, мы оказались в густейшем колючем кустарнике, обильно унавоженном слонами и носорогами; мы слышали, как животные фыркают и ломятся сквозь чащу, казалось, со всех сторон. Да, положение было хуже не придумаешь: если бы мы встретили один из этих живых танков, податься нам все равно было бы некуда. Но в этом и без того мало приятном положении я еще обнаружила, что у меня на ноге глубокая царапина — я очень неловко прыгнула в реку, и теперь кровь противно хлюпала у меня в ботинке. Но мне было не до царапины, надо было как можно скорее выбираться из этого колючего сплетения ветвей: если огонь перекинется через реку, мы окажемся в западне. Выбравшись наконец на относительно открытую местность, мы едва не наткнулись на спящего носорога. Он был потрясающе похож на термитник, так что мы почти наступили на него, но тут он вскочил, развернулся и со сварливым фырканьем скрылся в колючем аду, из которого мы только что выбрались.
Разглядывая многочисленные кровавые царапины, я позавидовала толстокожему зверю, хотя его излюбленное местообитание никакой зависти у меня не вызывало.
Когда возвратился Бен, мы снова разбились на пары и выходили на поиски в разные стороны. Но дни шли за днями, а нашей тройки не было и в помине. Словно специально, чтобы досадить нам, на территории Пиппы появились два одиноких гепарда: один — возле Кенмера, а второй — на Ройоверу, поблизости от взлетной полосы. Их следы ввели нас в заблуждение, и, только увидев этих гепардов, мы поняли, что попусту потратили несколько дней.
Хлынули дожди, и не всегда удавалось разыскать след. В довершение всех неприятностей у Бена разболелась поврежденная раньше коленная чашечка, ему нужно было срочно ехать лечиться в Найроби. Мы поехали в управление заповедника заправиться бензином на дорогу, и там нам сказали, что рано утром детей Пиппы видели возле водокачки, примерно в полумиле от конторы. И что же — там оказались отпечатки лап всех троих. Не сводя глаз с каменистой почвы, мы продвигались по следам шаг за шагом и шли так целый час, выкрикивая имя Пиппы. Вдруг я увидела, что мимо бежит малый куду. Глядя в бинокль на эту прелестную антилопу, я внезапно почувствовала, что и меня тоже разглядывают. Обернулась — и увидела Тайни, Сомбу и Биг-Боя: они высунулись из травы в нескольких ярдах от меня. Может быть, они гнались за этим куду? Было сразу видно, что они голодны. Мы дали им молока — молоко мы носили с собой постоянно, — и они с жадностью вылакали его, все одновременно засунув головы в небольшую миску; так они пили, когда были совсем маленькими.
Теперь я увидела, как они выросли за последние недели и как прекрасно выглядят. Бен вызвался сходить со Стенли за козой, так что мне можно было остаться с гепардами и отпраздновать эту новую встречу.
Гепарды пошли к тенистому дереву, я — за ними, а Локаль — немного поодаль; вскоре все мы уселись в тени. Тайни и Биг-Боя быстро сморила полуденная жара, но Сомба не пропускала ни малейшего моего движения и моментально отшатывалась, когда я пробовала чуть-чуть подвинуться к ней. Конечно, малыши не видели меня больше полугода, если не считать то утро 46 дней назад, когда Пиппа была вместе с нами в последний раз.
С тех пор как Бен видел наших гепардов возле убитого дукера, прошло 25 дней. И хотя я знала, что они уже умеют самостоятельно охотиться, в эти последние недели я все время мучилась неизвестностью: что с ними, живы ли они? Всего час назад я молилась, чтобы мы нашли их здоровыми, — и вот мои надежды сбылись.
Нас окружал теперь мир и покой; меня переполняло чудесное чувство освобождения от страха и напряжения прошедших недель. Не знаю, почему только рядом с животными меня охватывает ощущение бесконечного покоя…
Я была бы совершенно счастлива, если бы Пиппа сейчас была вместе с нами. Но пусть физически ее больше нет, я чувствовала ее присутствие здесь, рядом, и мне хотелось верить, что это она помогла нам найти наших малышей, которые прибежали, услышав ее имя. Это было полно глубокого значения, и я решила, что отныне имя Пиппы всегда будет связывать меня с ее детьми. Ведь в каждом из них осталась жить какая-то ее милая черта. Биг-Бой вместо нее стал с любовью заботиться о своем семействе: ласково вылизывая брата и сестренку, он успокаивал их. Они ложились рядом и прижимались к нему, как раньше к Пиппе. Тайни сохранил все присущее ей обаяние и доверчивую серьезность, а Сомба бдительно ловила малейшие признаки опасности, охраняя семью с материнской заботой.
Внезапно все трое вскочили и стали смотреть в одну сторону — и вскоре оттуда появились Бен и Стенли с козьей тушей. Малыши тут же вцепились в нее и поволокли под куст — а то налетят крылатые падальщики. Через полчаса от туши осталось только несколько клочков шкуры, немного костей и голова. Я хотела раздробить череп, чтобы малыши могли съесть и мозг, но Сомба тут же бросилась на защиту — опустила морду и так молниеносно замахнулась на меня передними лапами, что я поскорее бросила козью голову. Я попыталась отвлечь ее и протянула ей на кусочке шкуры мозг, который Локаль достал из костей.
Она понятия не имела, что с ним делать, зато Тайни сразу насторожился.
Он всегда считал, что имеет особое право на костный мозг, и мигом бросился к своему любимому лакомству, но в ту же минуту за ним погнался Биг-Бой — он ни за что не хотел пропускать такое развлечение.
Они вцепились в шкуру и, свирепо рыча, дергали ее в разные стороны, разбрасывая мозг, пока Тайни наконец не прошествовал триумфальным маршем с большим куском шкуры, а Биг-Бой унес крохотный кусочек — все, что ему досталось. Этот кусочек он утопил в миске с молоком и уселся рядом охранять свою добычу; потом ему стало скучно, он вылакал все молоко и ушел. Тайни тут же сцапал кусочек шкуры и проглотил. Я не могла глаз отвести от наших малышей, так что потеряла всякое представление о времени и засиделась возле них до самой темноты, когда ничего уже не было видно и пришлось уйти домой.
