Глава XX. Человек, которого выменяли на оленьи рога

Прежде в нашем Франкфуртском зоопарке только тем служителям доплачивали «за работу в особо опасных условиях», которые ухаживали за львами, тиграми, медведями и слонами. Потому что когда думаешь о возможных несчастных случаях в зоопарке, то прежде всего приходят в голову львы, леопарды или белые медведи, которые ведь и на свободе убивают других крупных животных. А между тем именно они-то реже всего нападают на своих служителей. Ведь хищные звери в зоопарках живут обычно в двойных клетках, то есть в клетках, состоящих из двух помещений; во время уборки или кормления достаточно перегнать их в другой отсек и хорошенько запереть дверь, чтобы полностью себя обезопасить. Никому не приходится заходить вместе с ними в одно и то же помещение. И если все же случается, что кто-то получает ранение, то только по причине невнимательности во время работы или из-за попыток служителя «дрессировать» животное.

А вот по вине человекообразных обезьян, жеребцов зебры, верблюдов, быков или диких кабанов люди уже не раз попадали на операционный стол. За искусанные руки чаще всего следует «благодарить» мартышек, куниц, лис и разную прочую «мелочь»; чаще всего подобное происходит, когда их хотят поймать и пересадить в другую клетку. Как-то один бородавочник: пару лет тому назад серьезно ранил, чуть не убил, одного из наших самых опытных служителей, а спустя год в Дуйсбургском зоопарке такой же ручной бородавочник и на самом деле убил служителя.

Но особенно коварны олени. Выращенные дома ручные самцы косули уже многих людей отправили на больничную койку. Один из наших благородных оленей 20 лет назад тяжело ранил своего служителя, тот едва успел перелезть через ограду вольеры. А в Базельском зоопарке олень заколол одного служителя насмерть.

Однако не подумайте, что благородные олени с их роскошными головными украшениями и в природных условиях норовят пырнуть человека! Такого с ними никогда не бывает. Просто, находясь в зоопарке, они теряют всякий страх перед двуногими существами, а кроме того, они содержатся там в условиях, сильно отличающихся от природных.

У нас, например, самец-олень круглый год живет в одной вольере совместно с небольшой группой оленух и молодняка. Мы, правда, встраиваем в их вольеры поперечные загородки с узкими лазами для самок, где они могут спастись от назойливости или грубости самцов. Самцы же с их раскидистыми рогами не могут вообще или не могут слишком быстро последовать за ними сквозь узкий проход. В лесах же такие мощные рогачи проводят вместе с самками лишь одну двенадцатую часть года, а именно время гона, падающее на сентябрь и октябрь. Остальную же часть года самцы держатся отдельно, в своей «мужской компании». В таком стаде самцов практически не бывает вожака, все пасутся совершенно независимо, не обращая друг на друга никакого внимания. И наоборот: ссор между самцами тоже не возникает. Если же в самочьем стаде встречаются рогачи, то это обычно выросшие сыновья — двух- или трехлетки. Они еще продолжают «держаться за мамину юбку», хотя на хороших кормах уже успели отрастить завидные головные украшения. Однако «права голоса» в стаде у них еще нет. Группу возглавляет, как правило, одна из старших оленух, но обычно лишь до тех пор, пока у той есть собственные малыши. Так во. всяком случае утверждает Вильгельм Линке в своей книге о благородном олене. Олени доживают в среднем до двадцатилетнего возраста, но иногда могут прожить и дольше.

Такие ветвистые оленьи рога весом в 14–16 килограммов — вещь совершенно удивительная! Наверное, не слишком-то удобно н приятно таскать подобное сооружение у себя на голове! Причем таскать его приходится большую часть года, пока не сбросишь. Сбрасывание приходится обычно на февраль. Но еще значительно раньше, примерно с июля или августа (после того как олень соскреб о камни и кустарник отмершую, засохшую кожу с рогов), они уже представляют собой лишь мертвую, затвердевшую кость. А затем происходит следующее: особые клетки растворяют костное вещество под розетками у основания роскошных «канделябров», и в один прекрасный день они сваливаются с головы своего владельца. Удивительным образом оба рога, как правило, падают почти одновременно.

Потеря грозного оружия приводит оленя поначалу в шоковое состояние. По-видимому, он кажется себе в таком виде совершенно неполноценным и беззащитным. Во всяком случае в зоопарках уже наблюдалось, как потерявшего рога красавца оленя, которому прежде всегда почтительно уступали дорогу, какая-нибудь старая самка лупцевала передними копытами, да так его охаживала, что он в страхе бросался наутек. По-видимому, в такие минуты он даже забывает, что мог бы оказать сопротивление аналогичным способом, то есть встать на дыбы и отбиваться передними ногами. Ведь именно так и поступают так называемые «гололобые» самцы или те, у которых только что отросли чувствительные и легко ранимые панты, когда между оленями возникают какие-либо разногласия или несовпадения во взглядах…

Сброшенные же рога достаются обычно мышам, белкам и другим грызунам, которые их охотно поедают; впрочем, в Шотландии их якобы съедают сами олени.

По-видимому, олений организм должен заранее накопить большую массу питательных веществ, чтобы затем, в течение всего лишь нескольких месяцев, вырастить подобное мощное сооружение! Сначала из черепа показывается нечто клубнеобразное. Но даже тогда, когда рога наполовину готовы, обтянуты мягкой кожей наподобие замши, а концы их округлые и тупые, — они бывают на ощупь неизменно теплыми, почти горячими.

Растущие кости значительно сильнее накапливают радиоактивные вещества, чем любые другие. Именно поэтому в скелетах детей находят гораздо больше ядовитого радиоактивного стронция, чем в скелетах взрослых людей. В рогах шотландского оленя, которые подробно исследовали в 1957 году, содержалось в 10 раз больше радиоактивного стронция, чем в рогах оленя, убитого в 1952 году.

Таким образом, оленьи рога способны особенно наглядно отражать все усиливающееся загрязнение нашей земной атмосферы из-за испытаний ядерного оружия.

Молодые оленьи рога — панты — испокон веков считались целебными и использовались в народной медицине. В наше время в Советском Союзе в государственных масштабах, на больших современных фермах держат оленей-пантачей, которым периодически спиливают рога.

В Москве были проведены серьезные клинические анализы оленьих рогов, что позволило выяснить следующее: панты действительно содержат много половых гормонов и биологически активных веществ. Они оказывают положительное действие при явлениях старения организма и залечивании ран.

На территории нынешних ФРГ и ГДР олени водились с незапамятных времен. И были они в Европе прежде столь многочисленны, что одну из трех наиболее ранних эпох появления человеческих поселений в Швейцарии даже назвали «эпохой оленьих рогов». Однако к 1900 году во всей Швейцарии уже нельзя было найти ни одного благородного оленя. Граждане Швейцарской конфедерации их начисто истребили. В других странах Европы правящие династии и титулованная знать заботились о том, чтобы сохранить хоть часть этих великолепных животных для своих охотничьих утех… В то время как леса и поля испокон веков были всеобщим достоянием людей и любые поселенцы и крестьяне могли добывать в них для себя дрова и пропитание, эти знатные господа во времена средневековья превратили такие угодья в свою частную собственность. Во всяком случае теперь только им одним разрешалось охотиться на оленей, медведей, кабанов, волков и прочую дичь. Охота служила как бы временной заменой воинского ремесла, развлечением среди скучных и будничных хозяйственных дел. Кроме того, такую охоту можно было обставить весьма роскошно и помпезно. Сначала строили охотничьи дома в лесу, затем уже начали воздвигать целые охотничьи замки и дворцы, достигавшие порой грандиозных размеров, как, например, замок Морицбург в Саксонии.

Что касается четвероногих, то с ними все эти благородные бароны, графья, князья, короли обходились, прямо скажем, не очень-то благородно и недостойно настоящих охотников, во всяком случае в сегодняшнем нашем понимании. Они загоняли оленей верхом и с помощью целых свор собак, преследуя их часами, до тех пор пока у тех уж и дух вон; затем обессилевшим животным наносили поначалу легкие раны, чтобы продлить себе удовольствие, и разыскивали подранков по их кровавым следам… А чтобы не так уж сильно напрягаться самим, гоняясь за зверем по лесу, они вскоре додумались загонять дичь в большие загоны и уже там, где ей некуда было деться, убивали ее копьями, стрелами из лука или из мушкетов. Используя подневольный труд, крестьян принуждали воздвигать километровые заграждения, чтобы феодал всегда имел под рукой подходящую дичь к приезду гостей, если тем захочется поохотиться. Рогачей гнали вдоль длинных изгородей, в проемах которых их подстерегали петли-удавки и ловчие сети. Нечто подобное делают в наши дни в Африке браконьеры, живущие рядом с национальным парком Серенгети. Наиболее «добычливыми» оказывались самые длинные сети, в которых прочно запутывалась загнанная дичь. Чтобы иметь возможность развешивать такие грандиозные сети для проветривания и лучшей их сохранности (иначе могут истлеть!), в лесу воздвигались специальные хранилища для сетей. Такое строение в Гессенском Вальдау, например, имеет в длину 75 метров, то есть только в половину короче развешиваемой в нем сети.

Если кто-либо в Европе или еще где-то становится богат, тот зачастую начинает интересоваться охотой. Это происходит не потому только, что скитание по лесам и полям привносит приятное разнообразие в тягостные и скучные будничные занятия, связанные с деланием денег, а скорее потому, что охота все еще носит оттенок необычного и благородного занятия. Тот, кто в наше время приглашает «погоняться за зайцами» или «пострелять оленей», заставляет окружающих быстрее забыть о том, что разбогател-то он на торговле потрохами или холодильниками…

Но то, что у нас, в Европе, есть охотники, — это все же хорошо. Иначе кто бы стал подкармливать зимой оленей? Не будь у нас энергичных людей, радеющих об охотничьем хозяйстве, наши крестьяне давно бы уже объявили всех рябчиков, зайцев, лис и оленей «вредителями сельского хозяйства» и начисто их истребили.

Вот если бы только некоторые охотники, кстати прекрасно изучившие средневековые приемы охоты и лихо трубящие в охотничий рожок, научились бы еще вдумчивому природоведческому подходу к вопросам охоты! Хорошо бы им усвоить, что хищное животное отнюдь не кровожадный разбойник, которого следует убивать лишь за то, что он, так же как и сам охотник, убивает мирных представителей нашей фауны. А что, наоборот, рыси, дикие кошки, орлы, лисы, филины, ястребы, соколы, коршуны, выдры, куницы и другие хищники изымают из природного биоценоза излишек молодняка травоядных, а также больных и ослабленных особей, сохраняя биологическое равновесие в природе. Причем они в отличие от человеческих охотников выходят на промысел не только по выходным дням, а всегда — и ночью, и в метель, и в стужу, и под моросящим дождем. И уж поверьте, они получше нас с вами различают, кто слаб и кто болен! И никакой выборочный отстрел с целью оздоровления стада никогда не заменит их острого, натренированного и «профессионального» взгляда!

Когда в прошедшие времена знатный охотник был одновременно и владельцем угодий и единовластным судьей, он всегда стремился особенно жестоко расправиться со своими охотничьими конкурентами. Изгнать нарушителей запретов из страны или жестоко высечь — было еще самым легким наказанием. Некоторые князья приказывали за подобные провинности отрубать нарушителю руку, выкалывать глаза или забрасывать его камнями. Егеря и охрана бдительно следили за сохранностью «барской дичи». Многим из них в благодарность за верную службу даровали дворянский титул (о чем можно было впоследствии догадаться по оленьим рогам на их гербе). Притом крестьян в лес толкал отнюдь не охотничий азарт, а голод и безнадежная нужда.

На сегодняшний день считается нормальным, если на один квадратный километр смешанного леса приходится один благородный олень, а в хвойном достаточно и одного на два квадратных километра. Во всей Федеративной Республике Германии обитает сейчас не больше 60 тысяч оленей и в 10 раз больше косуль. Однако князьям, повелевавшим в прошлые времена Европой, всего было мало, поскольку им ведь все равно не приходилось возмещать крестьянину нанесенного ущерба за потравы. Они только радовались, когда стада благородных оленей разрастались до колоссальных размеров.

Некоторые августейшие охотники приказывали собирать диких копытных в загон, а затем прогонять по одному мимо стрелка словно движущуюся мишень. Лучше всего — мимо окна охотничьего замка. Именно таким способом австрийскому наследнику престола (позже убитому) удавалось иной раз за день уложить 100 оленей. Да и последний кайзер — Вильгельм II устраивал подобного же рода «охоты» в Верхней Силезии. Два телохранителя при этом перезаряжали и подавали ему ружья.

Я очень боялся, что то же самое повторится и в Африке. Поэтому я стал деятельно противиться тому, чтобы европейские-и заокеанские псевдоохотники, надежно охраняемые вооруженными платными провожатыми, имели право стрелять во время своих «сафари» во львов и слонов, в то время как местного африканца за то же самое бросают в тюрьму как браконьера. Я опасался, как бы теперь африканцы, ставшие самостоятельными, не убрали вместе с европейским господством и всех кафрских буйволов, носорогов и жирафов. Я постарался сделать все от меня зависящее, чтобы этого не произошло. В пятидесятых годах мы совместно с моим сыном Михаэлем написали книгу и отсняли одноименный фильм «Для диких животных места нет» , где резко осуждалась подобная, ничем не оправданная и никому не нужная стрельба «заезжих гастролеров» по диким животным. Это ведь никакая не охота. Она не имеет ничего общего с деятельностью настоящих охотников из европейских Охотничьих обществ, радеющих о процветании подлинного охотничьего хозяйства. Вместе с целой группой других энтузиастов по охране природы нам еще удалось в самый, можно сказать, последний момент убедить некоторых африканских государственных деятелей ставших самостоятельными молодых африканских стран изменить свое отношение к собственной дикой фауне.

Мне бы хотелось, чтобы богатые заезжие охотники приносили Африке не вред, а пользу. И этого можно было бы достичь, если бы они согласились арендовать в Восточной Африке большие охотничьи угодья, держать там платных егерей, отстреливать дичь только согласно плану Управления охоты, а именно изымать излишнюю часть ее, бороться с браконьерством, выплачивать местным племенам столь же высокие арендные платы за пользование охотничьими угодьями, как, например, в Баварии, и покрывать нанесенный дикой фауне ущерб. Вот это было бы справедливо. Я не охотник, но против разумной формы охоты я абсолютно ничего не имею. Разумеется, вне границ заповедников и национальных парков.

Вот в Швейцарии теперь снова появились благородные олени, даже довольно много. В 1914 году там был основан национальный парк Граубюнден. Уже в 1915 году туда перешли девять оленей из Австрии. К 1939 году их стало 350, а на сегодняшний день оленей, я бы сказал, скорее даже слишком много, потому что отсутствуют хищники, призванные держать их численность в разумных границах. Всякий, кому захочется, может теперь осенью поехать в лес, чтобы послушать, как трубят олени во время гона. Их «зов любви» относится к романтике европейского леса. Порой он становится столь притягательным для чужестранных туристов, что предприимчивые хозяева туристических гостиниц, расположенных неподалеку от леса, специально нанимают нескольких лесорубов, чтобы те, спрятавшись в самой чащобе, имитировали, дуя в садовую лейку, призывный зов благородных оленей… Гости бывают очень довольны, а лесничий тоже, потому что таким способом можно отвлечь поток любопытных от настоящих мест брачных игр оленей.

Сильный самец способен порой собрать вокруг себя до 20 молодых и матерых самок. Но тем не менее это не настоящий гарем, потому что самец не является вожаком такого стада, не охраняет его, более того, в случае опасности — при приближении охотника или собак — он поскорее убегает прочь. Единственная его забота, по-видимому, состоит в том, чтобы не допустить приближения соперников — оленей и чтобы ни одна из его самок к ним не перебежала.

Когда дело доходит до драки двух оленей между собой, то, наблюдая за ней, можно убедиться в том, что их роскошные ветвистые рога скорее турнирное оружие, чем кинжалы, предназначенные для убийства. Именно их ветвистость способствует тому, что при ударе рога запутываются в рогах противника и не наносят таким образом серьезных ранений в более уязвимые части тела оленя. Когда два таких драчуна стоят друг против друга, скрестив рога, то это скорее способ померяться силами, столкнуть или стянуть противника с места, как мы делаем это при перетягивании каната или выжимании рук.

Но может случиться, что рога одного оленя во время поединка настолько застряли и заклинились в рогах другого, что разъединить их становится абсолютно невозможно, и тогда несчастным соперникам грозит голодная смерть. Плохо дело и в тех случаях, когда у оленя вместо разветвленных рогов вырастают два острых и прямых, словно копья, рога. Тогда он легко пронизывает ими ветвистые рога противника и закалывает его. У молодых оленей обычно поначалу вырастают именно такие копьеподобные рога, но у них они как раз не представляют серьезной опасности. Как правило, у молодых еще не хватает смелости ввязаться в настоящую схватку с матерым оленем. А вот когда попадается взрослый олень с подобными рогами — тогда только держись! Зачастую за таким укрепляется дурная слава оленя-убийцы.

Иногда олени могут применять свои рога и совсем для других целей. Так, однажды удалось пронаблюдать, как содержавшийся в саду за оградой олень, который никак не мог добраться до спелых яблок на деревьях, применял акробатический трюк. Он поднимался на дыбы и тряс изо всей силы головой. Рога ударяли по веткам, и яблоки сыпались вниз. А там уж они поступали в полное его распоряжение.

Разветвления рогов отнюдь не увеличиваются регулярно с каждым прожитым годом, как это многие почему-то себе представляют: будто бы в первый год жизни у оленя на голове копья, на второй — вилы, на третий на рогах уже шесть отростков, затем восемь и так далее. Вес и размер рогов, а также их ветвистость зависят не в последнюю очередь от того, как питается их владелец. Иной олень уже на второй год носит на голове не вилы, а целые «канделябры» с шестью, а то и с восемью свечками. А когда олень перевалит через самые свои лучшие годы — примерно четырнадцати-пятнадцатилетний возраст, — рога его уже «пойдут на убыль», с каждым годом число отростков станет уменьшаться, пока они под конец не превратятся в первоначальные гладкие копья, правда, теперь уже более крепкие, чем у молодых.

В охотничьем замке Морицбург, в Саксонии, висят рога благородного оленя весом в 18,8 килограмма с 66 отростками. Рога эти прусский король Фридрих. I, будучи тогда еще только курфюрстом бранденбургским, уступил королю Саксонии за «длинного малого», то есть за особенно- рослого солдата для своего Потсдамского гарнизона. Рассказывают, что оленя пригнала к курфюрсту дочка лесника, восседавшая верхом на ручном лосе.

Во время гона, а иногда и в другие периоды олени могут вести себя самым удивительным образом. Так, один олень настойчиво интересовался белой кобылой, впряженной в охотничью повозку. На ее ржание он отвечал отрывистыми, лающими звуками. Когда она везла повозку по лесной дороге, он следовал за ней, прячась за кустарниками, и вообще старался все время держаться где-то поблизости. Именно поэтому его и удалось подманить поближе и пристрелить.

Оленухам обычно бывает необходимо достичь двух- или трех-летнего возраста, чтобы впервые привлечь к себе внимание за-интересованного в партнершах кавалера. Но случается, что отдельные самки оказываются оплодотворенными уже в первую осень своей жизни. Самец во время брачных игр проявляет обычно достаточно терпения и ведет себя по отношению к самкам весьма миролюбиво. Даже прошлогодним телятам разрешается оставаться в стаде. А через восемь с половиной месяцев, в мае или июне, оленуха в один прекрасный день отделится от «само-чьего» стада (насчитывающего обычно от шести до двенадцати голов), чтобы где-то в укромном месте, одной, без посторонней помощи произвести на свет свое потомство. Прошлогоднего теленка она к этому моменту прогоняет. Сами роды редко длятся дольше десяти минут, но оленуха при этом сдавленно стонет и даже вскрикивает. Пока олененок не в состоянии по-настоящему бегать, а значит, в первые два, а то и четыре дня, мать оставляет его лежать запрятанным от посторонних глаз и лишь два раза в день приходит, чтобы напоить молоком. Как только олененок научится следовать за ней, он будет прикладываться к вымени через каждые несколько минут. К этому времени возвращается и присоединяется к матери и прошлогодний теленок, которому тоже иногда великодушно разрешается получить свою порцию молока.

Пока у оленьих «девиц» не появятся собственные дети, они всегда держатся возле матери. А вот молодые рогачи еще раньше отделяются от «дамской компании» и присоединяются к «мужской».

Один охотник наблюдал, как олени оказывают друг другу помощь. Он ранил одного из восьми оленей в стаде. Животное ослабело, начало спотыкаться и пыталось лечь. Но остальные не дали ему этого сделать: подперев его со всех сторон, они завели подранка в ближайшее ржаное поле, а оттуда уже в рощу. Подобная помощь раненым собратьям наблюдалась не раз и у слонов, и у кафрских буйволов.

Спасающийся от преследования олень способен развить скорость 67 километров в час.

Там, где на. оленей не охотятся, в особенности возле кормушек зимой, они становятся совсем ручными. К ним можно подойти на довольно близкое расстояние. Так, один охотник прикармливал оленей в 20 метрах от своего дома. Они настолько к этому привыкли, приходя по ночам зимой и летом, что нисколько не пугались электрической лампы, горящей на дереве в четырех метрах над их головами. Кроме того, особое устройство включало в доме, на письменном столе, ночничок, чтобы домочадцы всегда могли узнать, что пришли олени и за ними можно понаблюдать.

В пасхальное воскресенье 1943 года целое стадо оленей, около двадцати голов, нанесло визит саксонскому городу Цане. Было семь часов вечера, так что переполох произошел немалый! Олени перемахнули через ручей, переплыли пруд и очутились в самом центре города. Испугавшись гуляющей толпы, часть пришельцев бросилась по направлению к вокзалу, а остальные перескочили через садовые ограды. Один угодил в витрину магазина и сильно поранился о разбитое стекло. Несколько оленей забежало во дворы жилых домов. Общая сумма причиненного оленями ущерба составила свыше 2 тысяч марок.

Поскольку олени всегда считались «княжеской» дичью, то их с давних пор было принято дарить в качестве ценного подношения. В 1661 и 1662 годах в Неймарке отловили 159 оленей и отвезли на корабле в Лондон.

Европейские благородные олени сейчас сильно размножились в Аргентине, Австралии и особенно в Новой Зеландии. Наши охотоведы одно время воображали, что отечественная благородная дичь станет более рослой и статной, если ввезти из Северной Америки вапити или из Восточной России маралов. Вапити хотя и крупнее европейских оленей, однако европейские охотники вскоре потеряли к ним всякий интерес, потому что выглядят они менее импозантно: в период гона у них не отрастает на шее пышная грива, да и клич у них какой-то жалкий, писклявый, скорее свист, а не рев… Кровь ввезенных когда-то в Европу чужеземных оленей в нашей современной благородной дичи присутствует в очень малом количестве. По-видимому, те оказались неустойчивыми по отношению к европейским болезням и паразитам.

500 или 1000 лет тому назад у германских охотников было больше возможности раздобыть себе в качестве охотничьего трофея сильно ветвистые рога, чем сегодня. Отчасти это объясняется тем, что наши олени теперь, не по своей воле, стали чисто лесными животными, в то время как по природе своей они предпочитают открытые кустарниковые пространства или редколесье.

Самые крупные олени Европы обитают сейчас в Карпатах, на Балканах, и вообще ареал их отодвинулся дальше к востоку.

Обожающие всяческую роскошь и помпезность властители мира сего не раз пытались запрячь благородных оленей в свои повозки. Первым, кому удалось этого добиться, был император Марк Аврелий, который во время триумфального шествия в честь победы над Пальмирой восседал на колеснице, запряженной четырьмя ручными оленями. После этого животные были принесены на Капитолии в жертву богу Юпитеру. Много позже барон Пюклер как-то проехался в Берлине по Унтер-ден-Линден на упряжке из шести благородных оленей. Во всех таких случаях речь идет о кастрированных животных, обращаться с которыми значительно легче и безопаснее. Если кастрация произведена в момент, когда у оленя на голове крупные ветвистые рога, то он их уже никогда не сбросит; если же тогда, когда он их только что потерял, то они больше не отрастут.

Французский наместник Люстик, правивший во времена Наполеона в городе Касселе, 15 августа, в день рождения Наполеона, организовал катание на оленьей упряжке. Четыре оленя, запряженные в коляску, внезапно понесли. Все сидевшие в коляске пассажиры в ужасе повыскакивали на ходу. Вернувшись пешком и зайдя в конюшню, люди застали там всю упряжку оленей в полном составе — олени явились туда значительно раньше своих пассажиров. Никакой повозки с ними, разумеется, уже не было: на беглецах висела лишь порванная в клочья сбруя, и за ними волочилась сломанная оглобля…