Хмельницкому явно не понравились слова провидца. С силой рванув саблю из ножен, он подержал ее на весу и вновь вернул на место. Ни одна жилка на лице хранителя языческого капища при этом не дрогнула.

— Саблю оставьте в покое, полковник. Если уж вы беретесь вершить судьбы целых народов, то должны быть готовыми воспринимать и то, как эти народы станут воспринимать вас.

— Не то говоришь, Велес, не то…

— Сказано уже, что не я пишу книгу судьбы вашей. Всего лишь заглядываю в нее. Ну а слава… Слава к вам, так или иначе, придет.

— Уж не хочешь ли ты отговорить меня от восстания, язычник?

— Даже если бы очень захотел, то не сумел бы, поскольку сие мне пока что не подвластно.

— Хочешь еще что-либо добавить? — спросил Хмельницкий таким тоном, словно позволял Велесу молвить последнее слово перед казнью.

— Хочу. Давно выяснил для себя: сатанизм нашего мира в том и заключается, что в исторической памяти народа всегда остаются те, кто хижины превращает в пожарища, а не те, кто на пожарищах стремится возвести хижины.

Хмельницкий откинулся так, чтобы припасть спиной к обшитой досками стенке хижины, и поиграл желваками.

— Тебе уже когда-то приходилось слышать обо мне, Велес?

— Я даже не знаю, кто вы, поскольку вы так и не представились.

— Узнать, кто я — будет нетрудно. Куда труднее будет заставить себя молчать. Но, видит бог, придется. Ты никогда больше не должен повторить то, что только что сказал обо мне. Беднота желает победы и мести. То и другое она получит. Как случится дальше — один бог ведает. После первых же своих побед я пожертвую на хутор столько, что ты сможешь отстроить и укрепить его как настоящую крепость. И людей принять, сколько прокорм местный позволит. И так будет после взятия каждого города, каждого дворца и замка.

Велес вновь прошелся по полковнику взглядом, словно раскаленным штырем, и выразительно кивнул:

— Верю, что так и будет.

— Озерцо небольшое, но, судя по всему, глубокое.

— В гранитном провале образовалось, причем бог знает когда. Как и скалистый остров Перуна посреди него.

— Потому и говорю: озеро хоть и небольшое, а все же для пешего и конного — преграда. Поэтому возведи на острове большую каменную башню, чтобы стояла там, как неприступная цитадель. Мастеров каменных я пришлю с первой же оказией, как только подвернутся под руку. Камня в округе много, на несколько башен хватит.

— Были бы люди, а камня вокруг — на удивление, — признал Велес. — Будто не посреди степи, а в горах живем.

— Поселение пришельцев, которое по ту сторону озера возникнет, тоже рвом и валом обведи. Обшей деревом и всячески облагородь несколько подземных схронов, где можно было бы отсиживаться, даже если татары или поляки ворвутся в форт. В том числе и на острове…

— Что потребуешь взамен, полковник?

— Чтобы мне всегда были рады в этом стойбище Перуна.

— И будут рады, конечно, будут. Однако же не все молвлено, — решительно повертел головой Федор.

— Дарю тебе чин сотника и назначаю комендантом этого укрепленного казачьего лагеря.

— Теперь мы должны будем считать это капище — «стойбище Перуна» — казачьим лагерем?

— Чем вы станете считать свой хутор в душе — это ваше дело. Я же, ко всему прочему, — будущий гетман взглянул на дверь, из-за которой послышались шаги, и приглушил голос, — назначаю вас хранителем войсковой повстанческой казны, которая должна быть спрятана в одном из подземных тайников. Причем спрятана так… — потряс полковник перед собой кулаком, — чтобы никто и никогда…

— Вы готовы доверить казну человеку, которого впервые видите и которого совсем не знаете? — изумленно уставился на атамана Велес. Вот уж чего он никак не ожидал услышать за этим столом, так это разговора о сокровищах.

— Да, казны, которой пока еще не существует, но которая вскоре обязательно появится. А что касается нашего мимолетного знакомства, то разве на Сечи обнаружатся люди, с которыми я знаком ближе? И разве там хранить безопаснее?

— Значит, вы действительно намерены хранить награбленные, извините, добытые в боях сокровища здесь?

— Какую-то часть. Подумай, где и как спрятать его в здешних каменных подземельях. Причем схоронить надобно так, чтобы, кроме тебя и меня, ходу к нему никто не ведал. Ты понял меня, сотник?

— Но мне сказали, что в отряде ваш сын Тимош. Он в нашей «тайной вечере» не участвует.

— Вообще-то от сына у меня секретов нет. Но в этот, в тайну нашей казачьей казны, мы посвятим его позже. Значительно позже, когда придет время.

Велес понимающе развел руками: дескать, воля ваша, было бы сказано.

— Во всяком случае, теперь многое проясняется, — задумчиво постучал опустевшей кружкой по столу сотник. — Есть тут одна подземная пещерка, три подводы драгоценностей поместить можно. И ход к ней — мудреный. Но главное, чтобы как можно меньше людей знало, о том, что на стойбище Перуна казна казачья хранится. Что она находится именно здесь, что сами следы ее ведут в нашу местность.

— Всех особо интересующихся будем истреблять, — кротко заверил хранителя святынь будущий повелитель.

— Более надежного способа хранения тайн человечество не придумало.

Полковник внимательно присмотрелся к выражению лица Велеса: не искажено ли оно гримасой насмешки.

— Кажется, ты пока еще тоже сказал не все, что хотелось бы. Говори, коль уж выпали минуты откровений.

— Задумка у меня возникла: построить на этом месте монастырь.

— Казачий монастырь, — тут же уточнил Хмельницкий, ничуть не удивившись появлению этой «задумки».

— Православный и, конечно же, казачий. Поскольку иного на Сечи не воспримут. Но в нем будут храниться те языческие святыни и реликвии, которые ждут своего часа в тайнике нашего скита.

— Здесь хранятся реликвии язычников? Не ожидал.

— И даже старинные летописи, тексты языческих треб, которыми пользовались волхвы и до введения на Руси христианства, и после ее крещения. Только, извините, полковник, сейчас я не стану вскрывать эти тайники и демонстрировать вам какие бы то ни было реликвии.

— Не думаю, что они удивят меня или откроют нечто такое, с чем бы я не познакомился в иезуитском коллегиуме, — как можно безразличнее парировал полковник. — Выкладывайте свой замысел дальше.

— Еще там, в бурсе, я задумал возвести монастырь, в котором бы язычники могли молиться Иисусу как одному из богов наших предков. Чтобы не вводить христиан и язычников во вражду, а, наоборот, объединять их. Кстати, об этом мечтал еще мой прадед, Властибор Велес. Дед и отец тоже до последних дней жизни оставались его последователями. Точнее, они мечтали о таком учении, такой вере, которая сумеет соединить православие и язычество в единой вере русичей.

— Итак, вы намеревались создать религию русичей? То есть ты, лично ты, сотник, намерен творить сейчас эту веру?

— Намерен.

— Именно поэтому отец отдал тебя в науку? Рассчитывал увидеть в тебе творца святого писания новой веры?

— Писания, которое он когда-то назвал «Языческой Библией от Велеса». Понимаю, вам, выпускнику иезуитского коллегиума, мое увлечение может не понравиться.

Хмельницкий снисходительно улыбнулся, однако улыбка эта едва «прочитывалась» в аскетической строгости его лица.

— Прежде чем попасть в науку к католикам-иезуитам, я окончил школу Православного Братства.

— Редкое сочетание религиозного образования.

— Не столь уж и редкое, как вам кажется. И вот что меня смущает в вашем замысле, сотник. Мы же не можем дойти до того, чтобы у каждого народа существовала своя собственная вера. В конце концов, Господь один.

— Что не помешало христианам уже сотворить десятки всевозможных церквей и сект, причем все они воинственно настроены друг против друга.

Полковник понял, что втягивается сам и пытается втянуть в диспут этого хуторянина-скитника, хотя еще в иезуитском коллегиуме дал себе слово никогда в подобные схоластические диспуты не вступать.

— Хорошо, я не стану возражать против зарождения здесь, посреди Дикого поля, новой веры, — вздохнул он. — Кто знает: вдруг со временем она действительно сумеет вырвать украинский народ из-под власти и католиков, и православных, вечно и кроваво враждующих на этой земле?

— Вот! — едва не подхватился со своего места Велес. — Эта вера может стать нашей, сугубо национальной верой, наподобие тех, которые уже существуют у армян, евреев, некоторых других народов.

— С этой мыслью я и дам тебе со временем денег на строительство монастыря, который, по традиции, станет и казачьим госпиталем. Кроме того, подберу нескольких выпускников Киево-Могилянской и Острожской академий, которые не успели закостенеть в церковно-христианских догматах. Потому что только такие люди способны будут скопировать и осмыслить те летописи и требы, которые хранятся в вашем ските, сотворив из них некое подобие Нового Завета новой веры.

— Только теперь меня осенило, что для начала эта языческо-христианская вера вполне могла бы стать верой украинского казачества.