Джон Боулз вернулся в Порт–Ройял в ноябре 1665 года. Добычи он и его люди привезли мало, однако ее хватило на то, чтобы надраться до чертиков в первой попавшейся портовой таверне.

 Облегчив свой и без того худой кошелек, Боулз вдруг вспомнил о прекрасной испанке и, расставшись с собутыльниками, потащился к тетке на окраину. Чем ближе он подходил к ее дому, тем сильнее сердце его сбивалось с привычного ритма. «Что это со мной? — недоумевал Железнобокий, теребя эфес шпаги. — Я чувствую себя, словно барышня, заблудившаяся ночью в районе причалов».

 Входная дверь оказалась незапертой. Войдя в дом, Боулз опустил на пол небольшой сундучок и выпрямился.

 Миссис Пикерсгилл стояла посреди комнаты в позе кающейся грешницы, не смея дохнуть.

 - Добрый вечер, тетушка, — заплетающимся языком приветствовал ее Железнобокий. — Как поживаете? Соскучились по своему непутёвому племяннику? Почему же не видно радости в ваших глазах? А где Глория? Эй, Глория! Иди сюда, Железнобокий Джон привез тебе небольшой подарок с Кубы… Да где же она?

 - Ее нет, — очнувшись от оцепенения, кислым голосом ответила миссис Пикерсгилл. И вдруг, набравшись смелости, добавила: — Извини, Джонни. Пока ты шлялся по морям, она сбежала.

 Боулз уставился на тетушку, как удав на кролика. Потом начал кулаками протирать осоловевшие глаза, делая это сосредоточенно и долго.

 - Сбежала?

 - Да, — миссис Пикерсгилл попятилась к стене. — И не одна.

 Железнобокий огляделся, но под рукой не оказалось никаких бьющихся предметов.

 - Любопытно… Когда же это случилось?

 - В октябре. Я велела ей вынести помои, она вышла и… Какое–то тягостное предчувствие сдавило мне грудь и подтолкнуло к двери. Выглянув на улицу, я увидела молодого повесу в плаще и шляпе, который ждал ее на углу. Он тоже заметил меня, быстро схватил Глорию за руку, и они оба бросились в проулок. Я пыталась преследовать их, Джон, подняла крик, но догнать эту парочку у меня было не больше шансов, чем у старой хромой черепахи.

 Боулз какое–то время разглядывал тетушку в холодном молчании. То, что он услышал, казалось ему совершенно невероятным. Кто, кроме его компаньонов, мог знать о Глории и ее местонахождении? И с кем она могла сбежать?

 - Вспомните, как выглядел этот мошенник? Вы никогда не видели его прежде?

 Миссис Пикерсгилл покачала головой.

 - Нет, Джон. Хотя…

 - Что — хотя? — Боулз напрягся, как якорный канат.

 - Ростом и фигурой он мне напомнил твоего друга–португальца.

 - Лоренсо? — воображение буканьера отказывалось работать в столь нелепом направлении. — Он напомнил вам Лоренсо Секейру?

 - Да, — кивнула миссис Пикерсгилл. — Кстати, где он? Почему ты не привел его с собой?

 - Мой друг попал в плен к испанцам, — промолвил капитан «Американки», тяжело опускаясь на лавку. С минуту он молчал, пытаясь собраться с мыслями, потом покачал головой: — Знаете, тетушка, это был самый несчастный из всех наших походов; мы потеряли в Кампече капитана Рока и около двух десятков парней. Погиб наш боцман — Рыжая Борода. А на Кубе попали в засаду Лоренсо и еще один матлот. Они отправились на разведку в Баямо и бесследно исчезли.

 Миссис Пикерсгилл пробормотала себе под нос несколько крепких словечек, но, говоря по совести, ей были совершенно безразличны судьбы и Рока Бразильца, и Рыжей Бороды, и Лоренсо Секейры, и двух десятков прочих сгинувших головорезов. Довольная, что Джон больше не достает ее вопросами о беглянке, она вдруг вспомнила о своих обязанностях хозяйки и начала услужливо накрывать на стол. При этом ее подмывало сказать племяннику, что пиратский промысел — не его ремесло, что лучше бы он нашел себе какое–нибудь другое, более спокойное, занятие на суше. Однако она молчала, ибо знала: давать советы Джону — дело бесполезное. Ее племянник заехал слишком далеко, чтобы поворачивать оглобли.

 Прошло почти три года с тех пор, как Рок Бразилец и восемнадцать его товарищей попали в плен к испанцам, и за все это время на Ямайку не поступило ни одного заслуживающего доверия сообщения о том, какая же участь постигла их. Поговаривали, что самого Бразильца и троих его ближайших соратников перевезли из Кампече в Мериду и там повесили у стен форта по приказу губернатора. Проверить, правда это или нет, было невозможно, но как не бывает дыма без огня, так, видимо, и данная информация могла иметь под собой какие–то основания. Что касается Железнобокого, то он, став с некоторых пор убежденным пессимистом, не сомневался в трагическом финале одиссеи капитана Рока.

 Каково же было его изумление, когда поздно вечером 18 мая 1668 года он встретил в трактире «Зеленый попугай» двух старых знакомых — Буйвола и Робина! Крепко обняв обоих, он тут же заказал дюжину бутылок рома и спустя полчаса уже доподлинно, в мельчайших подробностях, знал обо всем, что приключилось с Бразильцем и его приятелями.

 - Губернатор Юкатана охотно повесил бы нашего капитана без малейшего промедления, — заявил Буйвол, — да только кишка у него оказалась больно тонка! Он боялся, как бы Бразилец не утащил и его с собой в преисподнюю.

 - А знаешь, Джон, что за штуку выкинул Рок? — глупо ухмыляясь, пробормотал опьяневший Робин.

 - Цыц! — нетерпеливо стукнул по столу ладонью Ян Кун. — Я рассказываю.

 - Так что же придумал Рок? — попыхивая трубкой, полюбопытствовал Боулз.

 - Он подстроил так, что губернатору вручили письмо. Писал–то он его сам, однако все было сделано так, будто написано оно товарищами капитана, оставшимися на воле. Сеньору де Эскивелю угрожали и предупреждали его, что ежели он, шелудивый пес, причинит хоть малейшее зло знаменитому Року Бразильцу, то пираты Ямайки и Тортуги впредь не дадут пощады ни одному испанцу. Понятно, что, получив подобное послание, губернатор тут же наложил в штаны и решил не играть с судьбой. Всех нас, включая Бразильца, он посадил на галеоны «серебряного флота», направлявшиеся в Испанию. При этом мы дали ему клятву никогда более не разбойничать и не наносить ущерб испанским подданным. Но что стоит клятва, данная в тени виселицы? В Испании нас осудили на сто ударов плетью и два года галер, и все это время наши помыслы были направлены лишь на то, чтобы побыстрее вырваться из лап католических собак, вернуться на Ямайку и отомстить испанцам за те страшные мучения, которым они нас подвергли.

 Железнобокий, то потягивая ром, то посасывая курительную трубку, понимающе кивал головой. Когда пришел его черед рассказывать о событиях, случившихся с ним и его товарищами после неудачи в Кампече, он ограничился кратким сообщением о встрече с фрегатом «Дрейк» капитана Брейна, провале баямского проекта и бесследном исчезновении Лоренсо Секейры и испанской пленницы. Он мог бы поведать Буйволу и Робину еще ряд историй, связанных с его участием в экспедициях ямайских флибустьеров под командованием Эдварда Мансфельдта на Санкти–Спиритус и остров Санта–Каталина или о недавнем походе вместе с валлийцем Генри Морганом, преемником Мансфельдта, на Пуэрто–дель–Принсипе, однако ничего примечательного в этих акциях Боулз не видел и поэтому просто умолчал о них.

 - Я слышал, — сказал Робин, — будто губернатор Модифорд и его советники изменили свое отношение к корсарам и теперь всецело нас поддерживают. Это действительно так или корсарство на Ямайке по–прежнему не поощряется?

 - За эти годы многое изменилось, — проворчал Боулз. — Изменился и сэр Томас. Из противника пиратов он превратился в нашего доброго покровителя, партнера и союзника. Сначала он объявил о своем намерении пожаловать каперские свидетельства против испанцев, а затем эти свидетельства начали продавать всем желающим по двадцать фунтов за штуку. Хотя речь в них идет лишь о праве захвата испанских кораблей, губернатор смотрит сквозь пальцы на поступки тех, кто трактует эти поручения слишком широко и не отказывает себе в удовольствии разорить какой–нибудь испанский город на Кубе или на материке.

 - Значит, в Порт–Ройяле наступили золотые денечки, — обрадовано заметил бомбардир. — Грех было бы не воспользоваться этим, а?

 - У Бразильца есть на примете хороший проект? — усмехнулся Боулз.

 - Он сейчас ведет переговоры с адмиралом ямайской флотилии Морганом. Ты знаешь его?

 - Конечно, знаю. Это племянник покойного Эдварда Моргана. Я и мои люди недавно ходили с ним на Пуэрто–дель–Принсипе.

 - С ним можно иметь дело?

 - Он прирожденный вожак. Хороший стратег и хороший воин.

 - Сколько у него людей?

 - На сегодняшний день его поддерживают экипажи девяти судов, включая и нашу бригантину; это более четырехсот человек.

 - Неплохо, — Буйвол осушил очередную кружку и, переведя дыхание, тихо спросил:

 - Ты теперь капитаном на «Американке»?

 - Да.

 - Уступишь эту должность Року?

 - Если большинство проголосует за это.

 Ян Кун покачал головой и задумчиво промолвил:

 - Лучше бы ты сам уступил ему место командира.

 - Я не держусь за него, — спокойно пояснил Железнобокий. — Но пусть всё будет по правилам.

 На следующий день — это было 19 мая — Боулз встретился с Бразильцем и другими флибустьерами, вернувшимися из испанского плена. Их осталось четырнадцать человек. В команде «Американки» насчитывалось двадцать пять человек. Естественно, что во время новых выборов главаря шайки большинство отдало предпочтение Железнобокому.

 - Не унывай, Рок, — обратился к бывшему командиру Боулз. — Как только мы захватим какое–нибудь стоящее испанское судно, ты перейдешь на него с теми, кто захочет плавать под твоим началом… Кстати, нам нужен хороший штурман. Если Весельчак Томми не претендует на эту должность, ты можешь занять ее.

 - У Бразильца больше опыта плавания в здешних морях, чем у меня, — сказал Флетчер. — Я готов быть подштурманом.

 Распределив обязанности и заключив шасс–парти, флибустьеры решили не выходить из состава ямайской флотилии и сообщили об этом Моргану, ее адмиралу.

 - Я рад, что вы с нами заодно, — улыбнулся Морган, узнав от Боулза о решении его людей. — Постарайтесь до конца месяца подготовиться к отплытию, мы нанесем удар по испанцам там, где они нас не ждут.

 - Я могу знать, где именно?

 - Об этом я сообщу капитанам после выхода в море.

 Адмирал ямайской флотилии не спешил рассказывать о своих намерениях кому бы то ни было по двум причинам. Во–первых, он опасался испанских шпионов, а во–вторых — и это главное, — у него не было полной уверенности в том, что экипажи всех девяти кораблей, узнав о цели предстоящего похода, отважатся пойти вместе с ним.

 Морган хотел напасть на один из богатейших и наиболее защищенных испанских городов в Америке — Пуэрто–Бельо. Расположенный в глубине удобной бухты на северном берегу Панамского перешейка, он на рубеже ХVI–ХVII веков превратился в крупнейший перевалочный пункт, куда по мощенной камнем Королевской дороге два–три раза в год караваны мулов доставляли из Панамы сокровища перуанских и чилийских рудников и куда регулярно заходили так называемые «галеоны Тьерра–Фирме» с европейскими товарами, продававшимися на местных ярмарках агентами севильской Торговой палаты. Здесь же находился один из самых бойких в Новом Свете невольничьих рынков.

 Морган знал, что в Пуэрто–Бельо постоянно проживало около четырехсот семейств, не считая монахов и монахинь; большинство купцов, имевших здесь свои склада и торговые конторы, из–за нездорового климата и соседства болот — рассадников желтой лихорадки — предпочитали жить на южном берегу перешейка, в Панаме. Кроме того, в городе постоянно находился сильный гарнизон, насчитывавший триста солдат. У самого входа в гавань возвышались две крепости — Сантьяго–де–ла–Глория и Сан–Фелипе; еще два укрепления прикрывали подступы к городу со стороны суши: это форт Сан–Херонимо и башня Сан–Фернандо. Сменявшие друг друга часовые вели круглосуточное наблюдение за окрестностями.

 В начале июня ямайская флотилия была готова сняться с якорей: борта кораблей просмолены, ремонтные работы закончены, трюмы загружены боеприпасами, провиантом и дровами. Дождавшись северо–восточного пассата, пираты подняли паруса и направились на юг, к побережью Тьерра–Фирме. 15 июня они приблизились к гавани Пуэрто–де–Леос. Гористый берег был виден с моря на расстоянии около четырнадцати английских миль. Здесь Морган, собрав на военный совет капитанов и офицеров кораблей, сообщил им о своем намерении атаковать Пуэрто–Бельо.

 - Пуэрто–Бельо?! — разом воскликнули несколько человек.

 - Да, вы не ослышались, — спокойно подтвердил адмирал. — Мне кажется, сделать это совсем нетрудно. Во всяком случае, легче, чем вы думаете: ведь на берегу никто не догадывается о нашем прибытии. Мы захватим испанцев врасплох.

 - Боюсь, эта затея вряд ли удастся, — высказал свое мнение Джон Моррис–старший.

 - Почему же?

 - Сил для нее явно в обрез.

 - Да, численность наша невелика, — согласился Морган. — Зато дух силен. К тому же, чем меньше нас, тем согласованней будут наши действия и тем большая доля добычи достанется на каждого.

 Последний аргумент показался флибустьерам довольно веским.

 - Лично я поддерживаю адмирала, — заявил Томас Солтер, вице–адмирал флотилии. — Пуэрто–Бельо — сонный город. Там никто не ждет нашего визита, и это нам на руку.

 Эдвард Коллир, Жан Дюгла, Рудольф Курт, Джон Боулз, а за ними и большинство других участников военного совета тоже согласились исполнить задуманное Морганом предприятие. Той же ночью, держась берега, флибустьеры вышли к Пуэрто–дель–Понтин, расположенному в четырех милях к западу от города, и там отдали якоря. Оставив на борту только необходимую охрану под командованием Железнобокого — она нужна была для того, чтобы позже ввести корабли в гавань, — Морган отдал приказ садиться всем в шлюпки и каноэ и грести к местечку Эстера–Лонга–Демос, где можно было незаметно высадиться на сушу. Около полуночи пираты сошли на берег и тут же скрылись в сельве. Воздух был липкий от влаги; на размокшей от дождей земле ноги расползались, словно в масляной луже; через каждые десять шагов приходилось стряхивать с башмаков и сапог фунты грязи.

 - Сэр! — к Моргану подошел Том–Гром. — Я уже бывал в этих местах в плену и знаю все дороги. Скоро появится форт Сан–Херонимо. Доверьте мне и трем моим друзьям подобраться к воротам и взять в плен кого–нибудь из дозорных.

 - Вы сможете сделать это?

 - Не сомневайтесь, сэр.

 - Хорошо. В случае удачи получите награду.

 Том–Гром прихватил с собой Касика Сэма, Робина и Бэзила Блейка. Через четверть часа они подкрались к испанскому укреплению — многоугольнику с башней, окруженной низкой стеной, — и, обнаружив часового, лениво слонявшегося у ворот, сняли его без малейшего шума. Когда пленный был доставлен к адмиралу, последний задал ему на ломаном испанское языке лишь два вопроса: в какую пору город пробуждается от ночной спячки, и каковы силы его защитников. Перепуганный до смерти солдат выложил Моргану все, как на исповеди.

 - Пойдешь впереди отряда, — грубо сказал ему адмирал. — И учти: если ты хоть в чем–нибудь соврал, тебя сразу же повесят.

 Вытянувшись цепочкой, пираты двинулись вслед за пленным к испанскому форпосту. Вскоре лес поредел, и в предрассветной мгле проступили неясные контуры каменной башни, возвышавшейся над редутом.

 - Иди к своим и скажи, чтобы они сложили оружие, — приказал Морган пленному солдату. — В случае отказа подчиниться пощады им не будет.

 Солдат добросовестно выполнил то, что ему велели, однако капитан, возглавлявший защитников форта, решил сражаться.

 - Господа, — сказал он, — солдаты! Вы долго жили за счет короля, нашего сеньора, и теперь настал час доказать, что вас кормили не зря! Именем его величества приказываю вам открыть огонь по неприятелю, хотя бы затем, чтобы нас услышали в городе и подняли там тревогу. Если нам суждено погибнуть, встретим смерть, как подобает храбрым воинам! Клянусь, я готов сложить голову первым!

 Завязавшийся бой был коротким. Что могли сделать четыре десятка испанцев против четырех сотен вооруженных до зубов флибустьеров? Загнав защитников форта в центральную башню, разбойники подвели под пороховой погреб фитиль, подожгли его, и через короткое время послышался взрыв; в воздух взметнулись огромные камни, языки пламени и клубы дыма. Форт Сан–Xеронимо и его гарнизон перестали существовать.

 Не теряя времени, флибустьеры разделились на несколько отрядов и устремились к пробуждающемуся городу. Часы показывали четыре тридцать утра.

 Энрике де Беррео, проводивший медовый месяц со своей молодой женой Глорией в небольшом доме у стен монастыря св. Франциска, был разбужен взрывом в Сан–Херонимо. Быстро одевшись и схватив со стола начищенную обоюдоострую шпагу, он выскочил на порог и прислушался. Откуда–то из–за монастыря доносились крики и выстрелы из мушкетов и пистолетов, а со стороны порта — тревожная барабанная дробь и звон колоколов. За его спиной послышались торопливые шаги — это Глория, на ходу поправляя спутавшиеся волосы, вышла вслед за ним из спальни.

 - Что случилось, Энрике?

 - В городе тревога. Очевидно, совершено нападение.

 - Да кто же мог напасть на Пуэрто–Бельо?!

 - Кто бы это ни был, я должен бежать к дому губернатора. А ты не мешкая собери самые ценные веди и отправляйся к падре Игнасио.

 - Я боюсь, Энрике! — воскликнула девушка. — Не уходи!

 - Ничего не бойся, дорогая. Падре Игнасио найдет, где спрятать тебя.

 - А если с тобой что–нибудь случится?

 - Молись за меня — и дева Мария поможет мне.

 Поцеловав жену, дон Энрике перебежал улицу и, петляя в лабиринте узких кривых переулков, помчался к особняку дона Хуана Кастельона, губернатора города. Однако губернатора на месте не оказалось. По словам негра, оставленного присматривать за домом, дон Хуан вместе с женой и дочерью отправились в крепость Сантьяго–де–ла–Глория.

 Тем временем часть пиратов атаковала форты Сан–Фернандо и Сан–Фелипе, а другие бросились к зданиям таможни, казначейства, церквам и монастырям, чтобы не дать испанцам возможности вывезти оттуда деньги, священные сосуды, золото и серебро. Когда Энрике присоединился к защитникам крепости Сантьяго–де–ла–Глория, последняя также была подвергнута осаде со стороны англичан.

 Бой длился с утра до полудня, но из–за отсутствия осадной артиллерии флибустьерам никак не удавалось сломить сопротивление испанского гарнизона. Их корабли, блокировавшие гавань, время от времени постреливали из пушек по двум цитаделям, охранявшим порт, однако серьезного вреда береговым укреплениям они не могли причинить. Форты представляли собой монолитные сооружения из камня, построенные в соответствии с правилами военно–инженерного искусства. Оба они были отделены от жилых домов эспланадами и окружены широкими рвами, оба имели форму звезды и по четыре ромбовидных бастиона с пушками различного калибра. Башни, возвышавшиеся над зубчатыми крепостными стенами, выполняли функции сторожевых вышек и колоколен; в центральной части каждого форта имелся плац, вокруг него — жилые помещения для коменданта, капеллана и офицеров, казармы для гарнизона. Две стратегические лестницы вели на верхний этаж и во внутренний двор, где хранились бочки с питьевой водой.

 В двенадцать часов дня Морган бросил свои основные силы на штурм крепости Сан–Фелипе, но испанцы начали кидать сверху горшки с порохом и лить на головы атакующих кипяток и смолу. Число убитых и раненых среди пиратов росло с каждой минутой. В этот критический момент, когда люда Моргана готовы были дрогнуть, над башней Сан–Фернандо взвился английский флаг.

 - Победа! — заревели флибустьеры, воодушевленные видом флага, — Вперед! Вперед!

 Неудержимой лавиной они хлынули на стены крепости и после короткого яростного боя стали ее хозяевами.

 В руках испанцев оставался лишь форт Сантьяго–де–ла–Глория, в котором засел губернатор Кастельон с сотней солдат и добровольцев. Морган прислал к нему парламентера — своего толмача и секретаря Джона Пайка.

 - Мой адмирал требует от вас безоговорочной капитуляции, — сказал Пайк губернатору. — Если вы откажитесь сделать это, он заставит штурмовать крепость монахов, священников и женщин.

 - Передайте вашему адмиралу, что мой долг велит мне сражаться, — ответил дон Хуан. — Пока я жив, крепость не будет сдана.

 Парламентер ушел, а защитники форта начали готовиться к отражению очередного штурма.

 Убедившись, что испанцы не собираются сдаваться, и не желая оставлять в их руках стратегически важное укрепление, господствующее над гаванью, Морган распорядился доставить к нему знатнейших жителей города, монахов, женщин и детей и прихватить из монастырских и церковных сокровищниц серебро, золото, драгоценные камни и священные сосуды. Одновременно был отдан приказ сколотить штурмовые лестницы, по которым сразу могли бы подниматься по четыре человека в ряд. Когда эти приказы были исполнены, адмирал велел флибустьерам приготовить ручные гранаты и горшки с порохом и ждать сигнала к атаке.

 Приблизившись к группе монахов и рыдающих женщин, Морган скользнул по ним холодным взглядом.

 - Вам нужно будет взять лестницы, — процедил он сквозь зубы, — и приставить их к крепостной стене. Надеюсь, нам удастся избежать кровопролития — не станет же сеньор Кастельон стрелять в своих!

 - Сударь, — взволнованно обратился к Моргану настоятель монастыря св. Франциска падре Игнасио, — я знаю, что вы не принадлежите к римской католической церкви и не можете быть добрым христианином, но все же прошу вас: оставайтесь рыцарем хотя бы по отношению к женщинам! Даруйте им свободу и честь, а мы, Божьи люди, готовы подчиниться любому вашему приказу.

 - Нет, святой отец, — скривил губы адмирал флибустьеров. — Пусть бремя рыцарства возьмет на себя ваш губернатор. Ему это легче сделать: ведь он всегда пребывал в лоне римской католической церкви и, в отличие от меня, может быть добрым христианином.

 По знаку главаря пираты окружили монахов, священников и женщин и с бранью погнали их к сваленным в кучу штурмовым лестницам.

 - Взять лестницы в руки! Бегом и крепостной стене! Бегом!

 Подгоняемые ударами, пинками и покалываниями абордажными саблями в спины, монахи и женщины потащили лестницы к подножию форта. Следом за ними двинулось флибустьерское воинство.

 Испанские солдаты с искаженными от бессильной ярости лицами смотрели, как мужчины в коричневых и черных рясах и плачущие женщины, спотыкаясь и падая, волокут штурмовые лестницы к стене форта. Еще немного — и лестницы будут приставлены.

 - Огонь! — закричал дон Хуан. — Отсекайте ладронов от женщин и монахов!

 Стиснув зубы, защитники крепости возобновили стрельбу из пушек, мушкетов и пистолетов. Сквозь грохот выстрелов послышались вопли раненых и мольбы монахов, которые именем Господа и всех святых призывали губернатора прекратить сопротивление и спасти жизнь ни в чем не повинных людей.

 Одно из ядер разорвалось возле падре Игнасио. Тело его пронзила жгучая боль. Синее небо, белые облака, зеленая трава под ногами — все вдруг исчезло, и падре с ужасом осознал, что ослеп. Он провел руками по мокрому от крови лицу и, не удержавшись, упал на колени. В этот момент Рок Бразилец, бежавший за ним следом, взмахнул абордажной саблей и одним махом раскроил раненому падре Игнасио голову.

 Энрике де Беррео, находившийся среди защитников крепости в составе отряда городской милиции, с пылающим от гнева лицом бросился к дону Хуану.

 - Сеньор! — рявкнул он, едва сдерживаясь, чтобы не нагрубить губернатору. — Что вы делаете?! Там же старики, женщины и подростки! Прикажите прекратить огонь! Мы будем драться с ладронами холодным оружием!

 - Вон отсюда! — заорал дон Хуан, потрясая окровавленным мечом. — Кто вы такой? Почему вы не на бастионе? Враг уже лезет на стены крепости! Вон!

 - Я не могу стрелять в своих!

 - В своих? — в глазах сеньора Кастельона вспыхнули огоньки безумия. — А–а! Тогда спуститесь в подвал и убейте тех пленных англичан, которые сидят там уже полгода! Вот ключ, — губернатор поспешно вытащил из кармана камзола связку ключей. — Возьмите!

 Энрике отрицательно покачал головой.

 - Нет!

 - Это приказ!

 - Я не палач!

 - Вы — негодяй! — дон Хуан взмахнул мечом. — Предатель! Я убью тебя!

 Отбив выпад обезумевшего губернатора, Энрике заметил, как первые флибустьеры уже перемахивают через парапет, и, чертыхаясь, устремился туда, где разгорелась рукопашная схватка. Из облака порохового дыма навстречу ему неожиданно выскочил Весельчак Томми. В руке он сжимал окровавленный топор.

 - Лоренсо?! — опешил пират, не веря своим глазам. — Ты ли это?

 - Нет, — зло сверкнул глазами испанец. — На этот раз — дон Энрике де Беррео, зять убитых вами дона Антонио и доньи Исабель Бенавидес!

 Не дав Флетчеру времени осознать услышанное, он вонзил лезвие шпаги ему в сердце. Пиратский кормчий взмахнул руками, выронил топор и тяжело рухнул к ногам испанца. Склонившись над поверженным разбойником, Энрике убедился, что тот мертв, и настороженно осмотрелся по сторонам.

 Вокруг клубился едкий белый дым от разрывов гранат и горшков с порохом; к нему примешивались черные космы дыма от горевших крепостных ворот. То тут, то там мелькали перекошенные, почерневшие от гари лица солдат, спасавшихся бегством. Было ясно, что форт обречен.

 «Бразилец и его головорезы избежали петли, — догадался Энрике. — Если они здесь и узнают меня — Глория останется вдовой. Что же делать?».

 Он быстро сбросил с себя испанскую куртку и сапоги и, прыгая через три ступеньки, спустился по винтовой лестнице в погруженное во мрак караульное помещение. В нем не было ни души. Сразу за караулкой находились мрачные сырые камеры для заключенных и залитый водой карцер. Сняв со стены фонарь, Беррео направился к карцеру.

 Крепость пала незадолго до захода солнца. Последним воином, пытавшимся ее защищать, был обезумевший губернатор Кастельон. Морган, восхищенный его отвагой, решил сохранить губернатору жизнь и предложил ему сдаться, но тот, угрожающе размахивая мечом, отказался.

 - Никогда! Лучше я умру, как храбрый солдат, чем буду повешен, как собака!

 - Я не вешаю таких людей, как вы!

 Несколько пиратов попытались скрутить дона Хуана, однако клинок старого воина продолжал разить всех, кто пытался приблизиться к нему. Жена и дочь губернатора, стоя на коленях, умоляли его сжалиться над ними и сдаться на милость победителя.

 - Бросьте свой меч!

 - Нет!

 Губернатора пришлось убить.

 Овладев крепостью, флибустьеры тут же подняли на ее башне английский флаг и просигналили Джону Боулзу, чтобы он ввел корабли флотилии в гавань. Затем Бразилец, Буйвол, Робин, Том–Гром, Касик Сэм и Блейк, участвовавшие в штурме и все время державшиеся вместе, отправились на поиски Весельчака Томми. Они видели, как Флетчер в числе первых вскарабкался на крепостную стену, но куда он делся после, никто толком не знал.

 Искать им пришлось недолго. Весельчак Томми лежал возле одной из амбразур с раскинутыми руками и кровавым пятном на рубашке в области сердца. В его неподвижных широко открытых глазах отражалось небо.

 - Томми! — нахмурился Бразилец, — Томми… Клянусь, испанцы дорого заплатят за твою смерть!

 - И я не дам пощады ни одному паписту, которому доведется попасть мне в руки, — стиснул кулаки Буйвол.

 Склонив головы над погибшим корабельным товарищем, флибустьеры взялись за руки и поклялись вести войну с испанцами до конца своих дней. Вслед за этим труп Флетчера был завернут в плащ, позаимствованный у убитого испанского сержанта, и Рок вместе с Буйволом взялись доставить покойного на борт «Американки», чтобы в соответствии с морским обычаем опустить его на дно.

 Оставшиеся в форте Том–Гром, Робин, Касик Сэм и Блейк решили присоединиться к другим разбойникам, получившим приказ Моргана тщательно обыскать все подвалы и подземные ходы. В одном из каменных мешков они и нашли «португальца Секейру». Энрике сидел с изможденным лицом и едва дышал. Одежда его была в грязи и напоминала лохмотья профессионального нищего, на ногах висели тяжелые кандалы, одна рука привязана цепями к массивному болту, вбитому в стену.

 - Слава богу, — простонал «португалец», притворяясь чрезвычайно обрадованным. — Наконец–то я вижу лица друзей.

 - Лоренсо? — удивленно воскликнул Бэзил Блейк, поднимая над головой факел. — Так ты жив, бродяга!

 - Ну и каюту ты себе нашел, — мрачно пошутил Том–Гром.

 Пираты помогли «арестанту» освободиться от кандалов и цепей и, поддерживая за руки, вывели его из подземелья наверх. Робин вкратце рассказал «спасенному» товарищу о том, как был захвачен Пуэрто–Бельо, а Энрике тут же сочинил легенду о своих мучениях в испанском плену.

 - Да, ты знаешь, — с грустью добaвил Робин, — мы ведь потеряли сегодня Весельчака Томми. Он погиб при штурме этой крепости. Можно сказать, что он отдал свою жизнь за то, чтобы ты получил свободу.

 - Сожалею, — промолвил Беррео. — Он был хорошим моряком.

 В тот же вечер победители собрали всех пленных на кафедральной площади и разделили их на три группы: раненых заперли в церкви Санта–Клара, мужчин отвели в барак для африканских невольников, а женщин и детей разместили в здании кабильдо. Морган и его ближайшие соратники — Томас Солтер, Эдвард Коллир и Джон Моррис–старший — заняли губернаторский особняк, украшенный внутри пышными коврами, расшитыми занавесями, скульптурами, китайскими вазами и позолоченными люстрами; другие командиры и рядовые, свободные от караульной службы, облюбовали себе соседние дома — уютные строения из камня с железными кружевами оконных решеток, изящными балконами, гербами и высокими дверями из кедра. Обшарив королевские склады, лавки, трактиры и монастырские кладовые, они извлекли оттуда бочонки с вином, ромом и бренди и предались чудовищному пьянству. Воздав должное Бахусу, перешли к амурным делам. Женщины благородного происхождения — испанки и креолки — достались в основном капитанам и офицерам, остальные — дочери и жены солдат, ремесленников, мелких торговцев, трактирщиков, аптекарей, менял, домашних слуг и рабов — стали добычей алчущих развлечений матросов. Угрожая своим пленницам немедленной расправой, разбойники с хохотом срывали с них одежды, а затем заставляли их пить и плясать вместе с ними.

 Командиры, не отличавшиеся распутством от своих подчиненных, принудили трех знатных сеньор петь им романсы и вильянески под звуки гитар, сампоньи, альбоге и рабели. Усладив свой слух пением и звуками колоритной музыки, они потребовали, чтобы женщины научили их танцевать сарабанду. По знаку руководителя оркестра — толстого низкорослого негра — рабы начали отчаянно бить в адуфе, тамборильи и маруги, несколько обнаженных негритянок и мулаток по собственному почину стали громко стенать и непристойно извиваться, а спустя минуту к этой вакханалии присоединились все, кто еще мог держаться на ногах.

 Около полуночи на берег высадились люди Бразильца и Боулза. Похоронив Флетчера и поздравив со счастливым освобождением из испанской неволи «португальца Секейру», они исполнились решимости урвать свой кусок пиршеского пирога. Единственным человеком в их компании, не имевшим ни малейшего желания окунуться в омут чревоугодия и разврата, был Беррео. Он шагал, хмуро поглядывая по сторонам, и рядом с возбужденными физиономиями членов команды «Американки» его лицо — желтое, освещенное призрачным светом факелов, — напоминало восковую маску.