27
— Эй, служивый, это имение князя Гяура?! — послышалось из-под окна как раз в ту минуту, когда ритм и страсть двух сластолюбцев вновь достигли своей яростной вершины.
— Ну, здесь, суд господний! — ответил недовольный голос Улича. — Кто ты такой и почему в такую рань?!
— Лучше скажи, где сам господин генерал?!
— А тебе какое дело, где он?!
— Велено передать ему письменный приказ. Я гонец от воеводы!
— Все приказы, которые передают генералу короли и воеводы, принимаю я, мощи святой Варвары! Так было и так будет.
Однако властный тон Улича не смутил гонца, скорее наоборот, придал ему настойчивости.
— Возможно, у вас так и заведено. Да только этот приказ мне велено передать ему лично в руки.
— Странно, что кто-то еще осмеливается приказывать князю Гяуру? — пожал плечами адъютант и телохранитель. — Это ж кто может позволить себе такое?
— Такой ответ мне не понятен, — еще решительнее молвил польский офицер, упрямо покачав головой. — Если князь служит королю Речи Посполитой, то он служит… этому королю, а не кому-то там еще. На словах могу сказать, что сегодня же господин генерал должен отправиться в Каменец, в свой полк, чтобы выступить против армии повстанцев. Только это, и ничего больше. Остальное он найдет в письме.
— Генерал не воюет с повстанцами, — услышал Гяур сквозь пелену любовного тумана, постепенно развевающегося после того, как Власта затихла у него на груди. — И в свой полк отправится, когда сочтет необходимым.
— В последний раз напоминаю, что князь служит польской короне.
— Так считают в Варшаве, мощи святой Варвары, а не здесь, в имении князя Гяура. Вам известно, что генерал только что вернулся из Франции, где воевал на стороне короля Людовика?
Гонец в замешательстве помолчал, а затем наивно поинтересовался:
— Так что, получается, что теперь он подданный Франции и служит французскому королю?
— К устремлениям французского короля он так же безразличен, как и к устремлениям короля польского. Он — князь Острова Русов, наследник его великокняжеской короны. Поэтому служит он Острову Русов. Везде и всегда — только Острову Русов, великим князем которого вскоре будет провозглашен.
— Представления не имею, о каком таком острове вы говорите, полковник. Зато мне хорошо известно, что, несмотря ни на что, он все еще служит польской короне, а значит, обязан подчиняться польскому командованию. Все остальное — от лукавого.
— Лучше скажи, чью волю ты выполняешь?
— Только что я передал приказ коронного гетмана, его светлости графа Потоцкого.
— Какого еще «коронного гетмана»? Он кто, этот гетман — ваш генерал или первый министр?
— Командующий всеми войсками Речи Посполитой.
— Ах, он командующий всеми войсками… — недовольно проворчал Улич. — Ладно, я извещу генерала Гяура.
— Но мне нужно лично увидеться с ним.
— Убирайся отсюда, пока жив, иначе уползешь без коня и с перебитыми ногами!
— Может, ты все-таки примешь этого гонца? — спросила Власта, наблюдая за тем, как поспешно Гяур облачается в свои одеяния. — Усмири наконец Улича.
— Вряд ли гонец сумеет сказать больше того, что уже высказал, — проворчал князь.
— И все же на твоем месте я бы пригласила его в дом и выслушала.
— Ты что, не знаешь, как князь Гяур встречает каждого, кто пытается приказывать ему?!
Гяур благодушно рассмеялся. В эти минуты Улич явно подражал Хозару, который, очевидно, отсыпался после ночного дежурства. Тот как раз любил создавать ему славу некоего человеконенавистнического чудовища, которому лучше не попадаться на глаза.
— Вот письменный приказ для генерала. Кто принял?
— Полковник Улич.
Еще какое-то время Гяур и Власта прислушивались к тому, что происходит у дома, затем, поняв, что гонец умчался прочь, вновь бросились в объятия друг другу.
— Это прощание, Гяур. Опять прощание, — прошептала Власта, со сладострастным страхом ощущая, как он подминает ее под свое могучее тело и заковывает в цепи мышц.
— Да, это прощание. Я обязан буду подчиниться приказу.
— А значит, сын, как и дочь, вновь родится без тебя…
Гяур запнулся на полуслове, поскольку о сыне слышал впервые, однако уточнять это, как и все прочие предсказания, не стал, понимая всю бессмысленность подобного занятия.
— Такова судьба всех сыновей, чьи отцы стали воинами.
— Ты прав. Но я не желаю, чтобы ты сражался против повстанцев. Ведь казаки — это украинцы, а значит, твои соплеменники, одного корня с твоими дунайскими русичами.
— Не ожидал, что задумаешься об этом, — как-то сразу замялся генерал. — Что поймешь, как мне не хочется проливать кровь казаков.
— У меня это получилось как-то само собой. Просто вырвалось, словно бы кто-то нашептал.
— Опять Ольгица постаралась?
— Разве что голосом Учителя. Ты обвенчаешься со мной сегодня же? — прошептала она, едва не задохнувшись от его затяжного поцелуя.
— Не помню, чтобы мы говорили о венчании, — нахмурил он лоб.
— Всю ночь ты только об этом и говорил. Мне казалось, что не дождешься утра и придется привозить ксендза прямо сюда, в спальню, — шутливо заверила его Власта.
— Но ты ведь понимаешь, что…
— …Что ты будешь очень плохим семьянином. Ты уже говорил об этом. Я всего лишь пытаюсь выяснить: ты решишься обвенчаться со мной прямо сегодня или же вновь станешь испытывать судьбу, пытаясь забыть меня в объятиях других женщин? Многих-многих других…
— О, нет, на сей раз испытывать не стану, коль уж мне пообещали сына.
