Эти пятеро появились из-за старой полуразрушенной мельницы, словно привидения. Скрутив Родана и Шкипера и обезоружив казака, они быстро сориентировались, кто из них нужен им. Грубо оттолкнув француза, прибрежные корсары кляпом заткнули рот казаку и принялись связывать ему руки.

Наблюдая это, Шкипер вначале растерялся. Но потом, вспомнив о своем стремлении последовать за казаком, пожертвовав последние дни своей жизни во имя Франции, решительно приблизился к испанцу, который держался чуть в стороне и начальственно покрикивал на остальных.

— Вы напрасно отторгаете меня, сеньор. Я могу сказать вам не меньше, чем этот чужестранец.

— Однако нам приказано взять только чужестранца. А вас не трогать, — холодно возразил офицер на вполне сносном французском.

— Понимаю, таков был приказ, а также наш уговор с подосланным вами человеком.

— Тогда чего добиваешься?

— Теперь я знаю не меньше чужестранца, который может вообще ничего не сказать вам.

Офицер заносчиво рассмеялся.

— Он попадет к дону Морано. У того даже немые начинают вещать ангельски-чистыми голосами. Пошевеливайтесь, бездельники, пошевеливайтесь, — подбодрил он своих лазутчиков, все еще возившихся с пленным, успевшим дважды разбросать их.

— Не кажется ли вам, что, столкнувшись с мужеством этих степных воинов, дон Морано сам потеряет дар речи?

— А ты, брат, наглец, — поддел офицер его подбородок острием морского тесака. — Таких мы обычно под килем протягиваем, ради всеобщего увеселения.

— Да прихватите вы этого идиота, лейтенант, — посоветовал один из прибрежных корсаров. — Нельзя отказывать в адской сковородке тому, кто сам напрашивается на нее.

В долине горели костры. Воины-чужестранцы тихими гортанными голосами пели какую-то грустную песню, слова которой были такими же печальными, как и судьба старого, списанного на берег и обреченного на мучительную смерть — будь то от сатанинской хвори, будь то от пыток дона Морано — морского волка. Выхваченные из языка незнакомого степного племени, они, тем не менее, казались Шкиперу не только понятными, но и душевно близкими.

— Слышал ты, идиот? — вновь поддел его подбородок кончиком тесака офицер. — Идешь с нами. Если этот чужеземец сдохнет раньше, чем сумеет произнести первое слово, то тебе представится возможность рассказать командору Морано обо всем, что ты узнал со дня своего появления на свет.

По ту сторону мельницы, за мостом, переброшенным через небольшую, пробивавшуюся между склонами холмов речушку, показался конный патруль. Заметив его, испанцы поволокли слегка упиравшегося казака вниз, к образовавшемуся у мельницы озерцу, и залегли там, на берегу, прижавшись к глинистой стенке обрыва. Туда же офицер столкнул и Шкипера.

Патруль состоял из украинцев. Отец Григорий слышал, как они переговаривались. Но он знал, что патруль этот был специально послан Сирко, дабы придать его похищению видимость хоть какой-то правдоподобности. Как знал и то, что казаки получили приказ: испанских лазутчиков не замечать даже в том случае, если они окажутся под копытами их лошадей.

Как только украинцы скрылись в низине, за отрогом холма, прибрежные корсары вывели своих пленников и, по мосту обогнув мельницу, побежали к берегу моря. Там, в небольшой, обрамленной скалами бухточке, их ждали две шлюпки.

— Послушайте, лейтенант, — возник возле одной из них Гольен-Испанец. — Этого-то француза вы зачем прихватили? Это же он помог навести вас на казачьего офицера.

— Мы можем и тебя прихватить, если не прикусишь язык, — презрительно процедил лейтенант. — Сребреники свои получишь завтра.