В столицу Хмельницкий намеревался вернуться вместе со свитой короля. Каково же было его удивление, когда поручик Ольховский сообщил, что неожиданно для всех Владислав IV решил вернуться в Краков.

— В Краков? — не поверил полковник. — Отсюда, из-под Варшавы? Но ведь не ехал же он сюда специально для встречи со мной?

— При дворе это сочли бы слишком большой честью, — как можно деликатнее согласился поручик, — все-таки король есть король. Но и другого объяснения тоже пока что не находят. Все знали, что король возвращается в Варшаву. Встреча с вами, господин полковник, держалась в тайне.

— И что же говорят сейчас о нашей встрече?

Их беседа происходила в графской усадьбе, и Хмельницкий уже мог видеть, что слуги, охрана и немногочисленная свита действительно готовятся к отъезду, ставка вот-вот должна быть свернута.

— В основном пожимают плечами. Король молчалив и задумчив. Все пытаются понять, о чем он говорил с вами, — Ольховский умолк и выжидающие уставился на полковника.

«Ох и многое же отдал бы этот осведомитель Коронного Карлика, чтобы узнать, о чем шла речь во время нашей встречи, — ухмыльнулся про себя Хмельницкий. — А куда ему деваться: ради этого поручик и был послан сюда».

— Вы что, в самом деле ожидаете, что я начну выкладывать вам суть беседы с его величеством? — прямо поинтересовался полковник у Ольховского.

— Иначе нам не понять причину возвращения короля в Краков, в то время, когда сотни государственных людей и тысячи важных дел ждут его в столице.

Хмельницкий метнул взгляд на появившегося рядом Лаврина Урбача. Тот все слышал, но делал вид, что интересуют его лишь состояние подков полковничьего коня да надежность его подпруг.

— Вы сказали: «иначе нам не понять», — обратился Хмельницкий к поручику. — Имели в виду кого-то конкретно? За вами стоит человек, для которого крайне важно выяснить причины такого непостоянства короля?

— Да нет, обычный интерес. Я ведь объяснил, что…

— Вы еще ничего не объяснили, Ольховский. А если бы я знал, кого кроме вас это интересует, возможно, поделился бы кое-какими предположениями относительно решения короля.

— Но это интересует даже королеву.

— Только вряд ли ее величество стала бы обращаться за помощью к вам.

— Это уж точно, — как бы про себя проворчал Урбач, давая Хмельницкому понять, что рассуждения его верны.

Ольховский бросил на сотника разгневанный взгляд и задумчиво прикусил по-детски припухшую нижнюю губу. Розовощекое, почти по-юношески нежное личико его зарделось ангельским румянцем.

— Тогда у меня создается впечатление, что вам, господин полковник, прекрасно известно, кто стоит за мной, а следовательно, для кого такие сведения представляют интерес.

— Понятия не имею. И не заставляйте меня ломать голову над кругом ваших знакомств, поручик. Не такая уж вы знаменитость, чтобы позволять себе нечто подобное.

— Прошу прощения, господин полковник, — вежливо склонил голову Ольховский и, сославшись на важные дела, связанные с подготовкой к отъезду, поспешил удалиться.

Урбач посмотрел ему вслед и, ничего не говоря, продолжал осматривать лошадей. Он делал это на каждом привале, никому при этом не доверяя, поражая Хмельницкого своей недоверчивость и подозрительностью.

— По-моему, Ольховский на этом не успокоится, — подошел к нему Хмельницкий.

— Придется Коронному Карлику кланяться своему второму осведомителю, — лукаво рассмеялся Лаврин.

— Считаешь, что он сумел обзавестись и вторым? — мрачно ощетинился на него полковник.

— А что вас удивляет? Конечно, сумел. Вы не задавались вопросом, почему Вуйцеховский оказался вчера у постоялого двора. От кого он узнал многое другое о вас, ну, хотя бы о ваших беседах с послом де Брежи.

— Действительно, от кого?

— Во всяком случае, не от поручика Ольховского, — дипломатично уклонился от прямого ответа Лаврин.

— Но если Коронный Карлик получает такие сведения, значит, его осведомитель где-то рядом с нами.

— О чем нетрудно догадаться.

Хмельницкий ухмыльнулся какой-то своей догадке, но тут же недовольно покряхтел и резко повел подбородком, как бы отгоняя от себя некую странную догадку.

— Ты, сотник, ведешь себя так, — жестко сказал он, — словно уже знаешь его имя.

— Знать — еще не значит произносить его вслух.

— Уж не ты ли сам оказался в соглядатаях и доносчиках Коронного Карлика?

Лаврин метнул взгляд сначала на полковника, затем мечтательно перевел его куда-то в поднебесье.

— Если бы мне удалось по-настоящему втереться к нему в доверие, мы сумели бы сэкономить сразу на нескольких агентах. Ибо всегда важно не то, что именно противнику удалось узнать о наших планах, а что нам самим удалось ему подсунуть, какими сведениями спутать его карты, в каких ложных действиях убедить.

— Так этим осведомителем действительно стал ты, сотник? — еще более суровым голосом поинтересовался Хмельницкий. И Лаврин понял: еще немного, и полковник взорвется ревом, которым множество атаманов умудрилось погубить такое же великое множество тайных замыслов его, начальника разведки, коллег — «Измена!». Может быть, поэтому ответ его по-прежнему оставался уклончивым.

— Получив в вашем окружении, полковник, такого агента, как я, поляки отказались бы подсылать к вам другого. И на этом разговор о Коронном Карлике и его агентах мы пока что завершим.