Как только Вуйцеховский повернул своих коней в сторону Варшавы, Лаврин сразу же подъехал к Хмельницкому.

— Мы можем поговорить с вами откровенно, господин полковник?

— Только для того и взял тебя с собой, чтобы все наши разговоры были откровенными.

— Вы знаете, кто этот человек?

— Какой-то тайный советник. Я так и не понял: то ли самого короля, то ли коронного канцлера Оссолинского. Или сразу обоих. Человек, несомненно, мудрый и хитрый. Да только все время пытается перехитрить самого себя.

— Интересовался, как будете вести себя на переговорах с королем?

— Волнуется, как бы польский трон не достался Бурбонам или кому-то из рода Конде. Считает, что меня это должно волновать так же, как и его. Кстати, тебе что-нибудь известно об этом советнике?

— Все дни, проведенные в Варшаве, только к нему и подступался. И кое-что установить все-таки удалось. Конечно, будь у меня больше золотых, я бы покопал чуть глубже.

— К сожалению, у меня их тоже не много. Как думаешь, почему он оказался возле постоялого двора? И какие советы королю может дать после беседы со мной?

— Все дело в том, что его «советничество» — одно название. На самом деле Вуйцеховский — главный шпион королевства. Под его рукой находится вся польская агентура от Египта до Московии, от Испании до Персии.

— Вот, значит, откуда у него столько наглости.

— В прошлом — следователь королевского суда по особым поручениям. Палач из палачей. Он многого не скрывает. Этот «простачок» способен жилы вытянуть из любого мудреца.

— Похоже, что ты прав. Почему советник так заинтересовал тебя? Увлек умением плодить агентов?

— Если мы думаем когда-нибудь всерьез сразиться с Польшей, уже сейчас следует позаботиться, чтобы агентов у нас было не меньше, чем у Вуйцеховского. Еще задолго до того, как первые казачьи полки выступят против Речи Посполитой, наши осведомители уже должны появиться везде: в польском правительстве, при дворе короля, при командовании польской армии. Это они станут распускать выгодные нам слухи по всем крепостям, всем гарнизонам. Благодаря им будем знать обо всем, что замышляют в ставках коронного и польного гетманов, о чем говорят в салонах наиболее влиятельных шляхетских родов. Да и польских агентов вылавливать кому-то же надо.

— Ты говоришь так, будто Вуйцеховский уже сумел создать целый рыцарский орден агентов, и теперь поляки знают все то, о чем бы хотелось знать нам.

— Провоцируете, требуете доказательств? — раскусил прием Хмельницкого Урбач. — Разве вы не ощутили этого во время беседы с Коронным Карликом? Так его величают в варшавских дворцах.

— А что, в нем действительно просматривается нечто от «коронного карлика». Чем больше осведомителей, тем больше врагов, — задумчиво произнес Хмельницкий.

Он вдруг вспомнил намеки советника относительно претензий на польский престол со стороны принца де Конде и королевича Яна-Казимира. На связь с принцем королевы Польши. И сразу же пожалел, что воспринял появление Коронного Карлика слишком несерьезно. Будь он активнее, сумей поддержать разговор… Сейчас наверняка знал бы о нем намного больше, чем умудрился.

— Что ж ты раньше не рассказал мне о своих рысканиях вокруг Карлика? Если бы я знал то, что только что услышал от тебя, вел бы себя совершенно по-иному.

— Мне и в голову не пришло, что он решится встретиться с вами. Обычно он избегает таких встреч. Я же тем временем присматривался к людям, которые вертятся вокруг нас, пытаясь выяснить, кто еще, кроме поручика Ольховского, подослан Коронным Карликом.

— Поручик Ольховский? — посмотрел Хмельницкий в спину польскому офицеру, галопировавшему шагов за сто впереди них. — Ну что ж, допускаю. А Кржижевский?

— Кржижевский — нет. Этот предан королеве. За что неминуемо поплатится если не головой, то уж карьерой — точно.

— Причиной вашего вызова к королю он интересовался? — вырвал его из ностальгического созерцания окрестностей голос Лаврина. — Я имею в виду, вашим толкованием этих причин.

— Нет. Совершенно. И это меня удивило. Все время оглядывался на Париж. Что его так взволновало?

— Подступался к вам как к возможному польскому осведомителю. — Урбач сказал это как бы шутя, но при этом незаметно проследил за реакцией генерального писаря.

— Слушай, сотник… — поиграл желваками Хмельницкий. — Единственное, чего мне сейчас не хватает, так это славы польского осведомителя. Всякая иная у меня уже есть.

— Этой не будет. Хотя говорил я вдумчиво. Хитрит Коронный Карлик; блефует и всячески хитрит. Встреча с королем интересует его куда больше, нежели переговоры с принцем де Конде.

— Не хотел выдавать свой интерес, — согласился полковник. О слухах было забыто.

— Это ему ни к чему. Король болен, причем серьезно.

— Если этого не пытаются скрывать уже ни лекарь, ни сама королева… Да и королевич Ян-Казимир, брат Владислава IV, тоже успел проведать о его болезни, не зря же иезуиты спешно подсылают к Яну целую орду монахов. Как, впрочем, и монахинь, — скабрезно улыбнулся Урбач. — Если уж орден иезуитов ставит на королевича Казимира, над этим стоит задуматься. Вам, полковник, тоже не мешает подумать, как бы деликатнее подступиться к нему.

— Все сходится на том, что воевать-то нам придется уже не с Владиславом, а с Яном-Казимиром.

— Интересно, от кого ты узнал обо всем этом?

— Умею слушать. Умудряюсь видеть. Учусь осмысливать увиденное и услышанное.

— Гуран видел тебя на площади переодетым в нищего. Врет, наверное?

— Мог бы увидеть и на балу у Потоцких, в мундире польского ротмистра. Только не додумался заглянуть туда.