В нескольких шагах от окна, у одной из статуй, украшающих фонтан внутреннего дворика, Корецкий увидел грузного приземистого человека, с непомерно широкой и такой же непомерно сутулой, согбенной спиной, навечно поглотившей не только шею, но и половину затылка этого крепыша. Тот стоял спиной к ним, всей своей согбенностью прикрываясь от оценивающих взглядов советников. Но как только Вуйцеховский постучал пальцем по стеклу, по-медвежьи неторопливо повернулся, снял шляпу, до того почти закрывавшую лицо, и поднял голову так, чтобы те, в кабинете, могли разглядеть его.

— А, каков молодец? — залюбовался им Вуйцеховский. — Вездесущ и незаметен, потому что всегда и везде — незаметен и вездесущ.

Боясь снова попасть впросак, Корецкий промолчал.

Постояв несколько минут с «открытым забралом», «вездесущий» вновь надвинул шляпу на нос, и тяжело, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, как ходят только очень неповоротливые, сильные крестьяне, направился к воротам.

— Запомнили его, господин Корецкий?

— Такую рожу трудно не запомнить.

— Рожу? Когда этот человек понадобится вам, она покажется личиком херувима. А он понадобится, господин Корецкий, не сомневайтесь: понадобится.

— Мне? Зачем? Я все же… попросил бы яснее.

— К тому же — не обращал внимания на его просьбу Вуйцеховский, — лицо его должно казаться тем более приятным, что вашего, — тайный советник внимательно осмотрел внешность Корецкого, заставив того еще раз побагроветь, — извиняюсь, лица, этот человек видеть не мог. Не мог, не мог, я проверял! Оттуда, сквозь стекло, разглядеть вас невозможно.

— Но тогда… зачем же вы показали мне этого человека?

— Ради вас, господин майор. В ваших интересах.

— Он отправится со мной в Париж?

— Как только этот красавец понадобится вам, — снова проигнорировал его вопрос Вуйцеховский, — он отзовется на кличку «Архангел». Запомните ее: «Архангел».

— Грабитель, что ли? Очень уж кличка у него какая-то бандитская. Вуйцеховский вновь изумленно посмотрел на Корецкого. Нет, он был просто потрясен невежественным непониманием советника посла самой роли тайного советника и всего того, что им задумано.

— Побойтесь Бога, Корецкий. Неужели я стал бы связываться с разбойниками? Это же Архангел. Обычный государственный служащий.

— Он?! Этот?! — не поверил майор. — На государственной службе? Да в Париже его не решились бы назначить даже смотрителем городских туалетов.

— В Варшаве, заметьте, тоже, — невозмутимо ответил тайный советник. — Обычно человека такого типа нельзя упускать из виду, отпускать на волю или позволять ему опускаться на городское дно, потому что горя потом не оберешься. Этот же одиннадцать лет честно и праведно проработал палачом.

— Ах, палачом…

— По особым, так сказать, поручениям. По особым, подчеркиваю, поручениям.

— Палач по особым поручениям? — снова выглянул в окно Корецкий. Только теперь у него проявился истинный интерес к типу, лицо которого он должен был запомнить. И очень пожалел, что Архангела во внутреннем дворике уже не оказалось. — А что это означает: «палач по особым поручениям»?…

— В государстве, господин Корецкий, никакая профессия, никакая должность не кажется лишней, — поучительно произнес Вуйцеховский. — Был бы мастер стоящий. А уж Архангел дело свое знает, можете мне поверить. Кроме того, он владеет французским, турецким и украинским языками. Вырос в такой семье, со слугами…

— Однако цените вы его не за знание языков.

— Я же сказал вам: у Архангела редкая профессия. Правда, мы решили дать ему несколько месяцев отпуска. Человек такой профессии обязан время от времени развеиваться, смотреть на мир, любоваться красотами жизни. Никто так не нуждается в познании красот жизни, как палачи.

— «…по особым поручениям», — добавил Корецкий. И впервые уловил на себе уважительный взгляд Вуйцеховского. Но тотчас же все испортил. — Однако позвольте узнать, при чем здесь я, военный советник посла?

На какое-то время Вуйцеховский буквально онемел от наглости майора. Он изумленно взглянул на Корецкого; так, не отрывая взгляда, отступил к застеленному картой столу, словно там, на карте Европы, в двух верстах от Парижа, лежал его пистолет — единственное спасение от ниспосланного ему дьяволом майора.

— Послушайте, Корецкий, — умышленно избежал он обращения «господин». — Кличку этого палача я вам назвал. Однако не заставляйте меня называть вашу кличку. И просить кого-либо из людей, ревностно заботящихся о безопасности государства, напоминать ваши обязательства перед короной.

— Мою кличку? О чем вы?!

— Вашу, Корецкий, вашу. Государственного служащего господина Ко-рец-ко-го.

— Но откуда вы можете знать ее? — несколько подавленно поинтересовался Корецкий, поверив, что Вуйцеховский действительно не блефует.

— Вам так и хочется обидеть меня. Так и хочется опять все усложнить. В свое время именно я и наградил вас этой кличкой. Правда, вы об этом не догадывались, потому что предложил, огласил ее другой человек.

Несколько мгновений они молча смотрели друг другу в глаза.

— Но тогда зачем я понадобился? — окончательно сдался Корецкий. — Если в вашем распоряжении имеется сам королевский палач по особым поручениям?

— Вот об этом, именно об этом, господин Корецкий, — доверительно объяснил советник, — а не о красотах Парижа, как бы вам этого хотелось, мы с вами сейчас и поговорим. Причем кратко и предельно понятливо. Только так, Корецкий: предельно понятливо. Но все равно присядьте.

Майор оглянулся и увидел, что единственное кресло для посетителей стоит не у стола тайного советника, а у двери. Корецкий подошел к нему, хотел перенести поближе к расстеленной на столе карте, однако не решился. Если уж хозяин определил место креслу здесь, значит, в этом тоже кроется какой-то замысел. Похоже, что этот королевский гном просто так, необдуманно, по прихоти, ничего не делает. Ничего!