Объяснения Мазарини пришлись королеве по душе. Они освобождали ее от сомнений в том, кто же перед ней на самом деле. Стало ясно, что она имеет дело с командующим казачьими войсками, нанятыми в Речи Посполитой. Ни Мария-Людовика Гонзага, ни ее супруг не смогут обвинить ее в том, что она не отреагировала должным образом на речи клятвоотступников короны. Об остальном пусть заботятся главнокомандующий и первый министр.

Да, объяснения Мазарини пришлись ей по душе, как и реплика принца. Что случается крайне редко. Обычно его реплики прямолинейны, громогласны и по-варварски безжалостны, словно приказы на поле брани. Но он прав: стоит ли удивляться неповиновению казаков-украинцев, если свои, французские, герцоги и графы в любую минуту готовы выставить против Парижа целую армию?

— А вы, князь Одар, как нам сказали, не украинец и не поляк. Однако тоже стали полковником казачьего войска.

— Очевидно, стану им, — вежливо уточнил Гяур. — Мои предки с Украины-Руси. В моих жилах течет кровь князей из племени уличей. Одного из тех племен, из которых формировался украинский народ и которые стали частью этого народа, как во времена древней Франции галлы стали частью французского народа.

— Племя сие — уличи — нам неведомо, — вновь простодушно и холодно призналась Анна Австрийская, почувствовав, что ее опять пытаются втянуть в какие-то исторические экскурсы. — Однако же замечу, что вы прекрасно владеете французским.

Стоявший рядом с переводчиком секретарь ее величества приблизился к королеве и что-то прошептал.

— Вот как? — все с тем же простодушием удивилась Анна Австрийская. — Вы получали образование во Франции?

— Считаю эту землю второй своей родиной.

— Мы рады слышать это. Быть может, она действительно станет для вас второй родиной, а, господа? — улыбнувшись, посмотрела она на кардинала и принца.

— У князя будет возможность подумать над своим будущим, воюя во Франции, — заверил королеву кардинал.

— Кстати, полковник холост, а посему его решение может зависеть от настойчивости французских дам, — с присущей ему грубоватой прямотой вставил принц де Конде.

И сам же рассмеялся своей шутке. Хотя в данном случае она прозвучала довольно двусмысленно.

— «Теперь я понимаю, что именно графиня де Ляфер называет «походно-бивуачным воспитанием», — мстительно взглянул на него Гяур. Но тотчас же спохватился: Господи, да ведь, заведя разговор о второй родине и дамах, королева и главнокомандующий предоставили ему тот самый, возможно, единственный шанс!..

— То, о чем вы соизволили сказать, ваше величество, очень близко и моему желанию. Я готов добывать себе славу на полях Франции. Позволю себе заметить, что и невеста моя — француженка.

— Ну, что я говорил? А все решили, что я неправ! — снова хохотнул де Конде.

— Хотя она и вынуждена пребывать сейчас за пределами Франции, — продолжал Гяур, делая вид, что ничего не слышал. — Позвольте, воспользовавшись вашей милостью, передать прошение о вашем королевском снисхождении к ней. А если это возможно, то и о покровительстве.

Хмельницкий, который до сих пор терпеливо выслушивал весь этот разговор, оглянулся и удивленно уставился на Гяура. Он даже предположить не мог, что князь способен обратиться к королеве с подобной просьбой, и теперь растерялся, не зная, как ему реагировать.

— К тому же он не мог понять, с какой стати князь скрывал, что у него есть невеста. И что она француженка, вынужденная искать убежища где-то за пределами Франции. Ведь всю эту историю можно было бы предварительно обсудить с Мазарини и принцем. Только так и следовало поступать. А уж они…

«Да он и поехал-то сюда только ради этого прошения королеве! — вдруг открыл для себя Хмельницкий и, прозрев, сразу же почувствовал себя грубо обманутым. — Интересно, кого я должен благодарить за этого жениха-полковника: Сирко, де Брежи? Нет? Неужели королеву Польши? Тогда это меняет дело. Но все равно, князь всех нас поставил в глупейшее положение. Всех!»

Сирко, стоявший все это время с совершенно невозмутимым, почти каменным лицом, так и не понял до конца, о чем это вдруг разговорился Гяур.

Но даже его абсолютного незнания французского хватило для того, чтобы сообразить: происходит нечто невероятное. Он уловил это уже хотя бы по поведению королевы, не говоря уже о поведении Мазарини и де Конде. Те просто-напросто опешили.

Однако Гяур ни на кого из них не обращал внимания. Он приблизился к королеве, преклонил колено и подал ей свиток.

Секретарь попытался перехватить его, но Гяур успел ткнуть письмо прямо в руку тоже слегка растерявшейся королевы. Правда, Анна Австрийская не стала читать прошение, а сразу же передала его секретарю, однако Гяур покорно смирился с этим. Для него важен был сам факт: письмо вручено лично королеве. И тому есть свидетели.

Князь поднялся с колена и отступил на свое место чуть позади Хмельницкого.

— И кто же эта пылкая француженка, покорившая сердце столь доблестного юного князя? — это спрашивала уже не королева, а женщина. Спрашивала с чисто женским любопытством, которое даже не считала нужным скрывать. — Но самое главное: что заставило ее покинуть Францию? — почти осуждающе посмотрела она на Мазарини.

— Уж он-то, по ее разумению, должен был знать о невесте князя и, конечно же, предупредить. А еще лучше — не доводить дело до прошения на имя королевы, а разрешить возникшее у князя-посланника затруднение, исходя из полномочий, которые даны ему как первому министру Франции.

— Не томите нас, полковник, — вполголоса посоветовал Мазарини, давая понять, что, в принципе, он союзник.

— Речь идет об известной вам графине де Ляфер. Диане де Ляфер.

Глаза королевы округлились. Она уставилась на Гяура с полураскрытым ртом. Точно так же, как только что уставился Мазарини. Она хотела что-то сказать, или, возможно, воскликнуть. Но, схватив ртом воздух, запнулась на полуслове.

«И вы, вы, князь, назвали эту… своей невестой?!» — так и кричали ее глаза. — Да к тому же посмели?…»

И только вспомнив, что она не просто обычная женщина, а королева, Анна Австрийская неимоверным усилием воли сумела погасить в себе весь тот костер чувств, то пламя ненависти, что внезапно охватили ее.

— Мне неведомо, почему графиня впала в немилость королевского двора Франции, — поспешил объяснить Гяур, понимая, что имя графини вызвало у королевы совершенно иную реакцию, нежели та, на которую он смел рассчитывать.

— Однако позволю себе заметить, — продолжал Гяур, — что у нее уже появились известные заслуги перед Францией. Находясь в Польше, при дворе короля Владислава IV, она многое сделала для того, чтобы канцлер, да и сам король согласились послать нас сюда и разрешили наем казаков для участия в войне с иезуитской венской коалицией, с католическим союзом.

— Вот как? — сузились глаза королевы. — Она и в Варшаве оказалась «у дел»? Мы не успеваем следить за ее перемещением от одного королевского двора к другому.

— Замечу, что хлопоты графини де Ляфер, ее настойчивость, были встречены могущественным орденом иезуитов в Польше, католической церковью и всеми, кто эту церковь ревностно поддерживает, весьма неодобрительно.

— Что правда, то правда, ваше величество, — решил воспользоваться замешательством королевы и кардинал Мазарини. — Наш посол в Польше граф де Брежи подтверждает: участие графини де Ляфер в этом важном государственном событии — самое непосредственное. Несмотря на то, что по известным причинам она вынуждена была скрываться…

— Мне хорошо известны причины, побудившие эту особу покинуть пределы нашего королевства, — сухо, почти резко прервала его Анна Австрийская. — Независимо от того, что вам сообщает досточтимый граф де Брежи. Жаль, что ситуация такова, что… Словом, надеюсь, что у вас, господин Мазарини, как у первого министра, достаточно полномочий для того, чтобы графиня могла вернуться во Францию, не побаиваясь за свою безопасность, но и не создавая своим возвращением каких-либо дипломатических осложнений?

— Вполне достаточно, ваше величество.

— Хотя, — иронично улыбнулась королева, — у меня создалось впечатление, что графиня уже давным-давно находится в пределах не только Франции, но и Парижа. И для этого ей не понадобилось наше позволение.

Замечание было прямо адресовано Гяуру. Королева даже выжидающе посмотрела в его сторону, очевидно, рассчитывая, что полковник подтвердит или опровергнет ее предположение. И была удивлена, что Гяур сделал вид, будто бы не понял сути сказанного.

— Но это уже наши внутренние проблемы, не так ли, ваше высокопреосвященство? — обратилась Анна Австрийская к кардиналу.

— Только наши, — поспешно подтвердил тот.

Королева несколько мгновений стояла, почти запрокинув голову и закрыв глаза. Гяур мог поклясться, что сейчас она молит Господа дать ей силы и мужество не сорваться, не унизиться до постыдного гнева, до банальной женской истерики. И какое бы решение она ни приняла, оно будет стоить ей нервов.

— Можете считать, князь Одар, что ваша просьба удовлетворена, — сухо, с ненавистью, чеканя каждое слово, произнесла Анна Австрийская. — Не смею вас больше задерживать, господин Хмельницкий. С нетерпением буду ждать сообщений о подвигах ваших воинов на полях Франции. — И, поднявшись, не прощаясь, вышла из зала.