Книга: Убить лучше по-доброму
Назад: Глава 13 Тед
Дальше: Глава 15 Тед

Глава 14
Лили

– Что стряслось, Эддисон? – спросила я.
– Чертов Нолан, – ответила она, спускаясь за мной вниз. Она стряхнула капли дождя с куртки, и они попали мне на волосы.
– Вы поругались? – спросила я, когда мы вошли в квартиру.
Она взглянула на меня и ладонью вытерла слезы со щеки.
– У него девушка в Техасском университете. Настоящая девушка.
– Черт, – сказала я. – Как ты узнала?
Эддисон рассказала, как вошла в его почту на компьютере и прочитала письма, и как он признался во всем и хотел давно рассказать ей про Линду, но сначала думал, что у них ничего серьезного, а потом запутался. Слушая краем уха, я откупорила бутылку вина и налила Эддисон, но сама отчаянно пыталась придумать, что делать, когда Эрик вернется. Отказаться от плана, рассказать Эрику, что в курице наверняка есть кешью, или сыграть эту пьесу до конца – на глазах у Эддисон? В каком-то смысле присутствие Эддисон облегчает задачу. Она подтвердит мою версию: подвыпивший Эрик случайно съел индийскую еду с кешью, а мы не смогли сразу найти шприц с инъекцией. Однако ее присутствие может создать немало проблем. Что если она вызовет скорую, которая успеет приехать вовремя? Она может заметить, что инъекции Эрика окажутся не там, где он их оставлял. А если Эрик спросит, есть ли в курице орехи, я не смогу соврать перед ней. И, самое главное, нечестно по отношению к Эддисон – заставлять ее смотреть, как Эрик умирает от анафилактического шока. Я решила отменить.
– Слушай, а где Эрик? Он не долетел? – спросила Эддисон, оглядывая квартиру, будто он был здесь, но она не заметила его.
– Помнишь соревнование в «Бутылке и стакане»?
– Десять пинт?
Я рассказала, что Эрик захотел участвовать, а я проголодалась, устала ждать его и ушла.
– Значит, мы обе одиноки в эту ночь.
– Я переживу, – сказала я. – Это тебя обманули. Что ты собираешься делать?
Прежде чем Эддисон ответила, в дверь снова позвонили.
– Это Эрик, – сказала я. – Готовься, он напился вдрызг.
– Лили, лучше я уйду. Совсем забыла, что он приезжает сегодня. – Эддисон встала и взяла сумку с кухонного столика.
– Ничего подобного. Оставайся.
Я поднялась по лестнице, готовясь увидеть пьяного Эрика, но за дверью оказался не Эрик, а Нолан с покрасневшими от слез глазами.
– А, двоеженец, – сказала я; он смутился.
– Она здесь? – Нолан был высокий и худощавый, с ярко-красными ушами. Его коротко стриженые волосы были почти что белыми, на шее висела цепочка.
– Она здесь, – ответила я, – но это не значит, что она хочет видеть тебя. Жди, пойду спрошу.
Я оставила Нолана на крыльце и спустилась вниз. Эддисон наливала себе вино.
– Угадай, кто пришел?
– Кто? – спросила она удивленно.
– Нолан. Он наверху. Хочешь, я прогоню его?
Она глубоко вздохнула – словно трагическая актриса.
– Нет, я поговорю с ним.
Она продолжала сидеть за столом, ожидая, что я позову его. Я снова поднялась по лестнице – казалось, уже в двадцатый раз за тот вечер, не меньше – но когда дошла до двери, то услышала громкие мужские голоса. Один из них принадлежал Эрику; он вернулся из паба.
– Вижу, вы познакомились, – сказала я, открывая дверь. Эрик положил руку на плечо Нолана и рассказывал ему про соревнование в пабе. Эрик взглянул на меня, улыбнувшись своей неотразимой улыбкой, и я поняла, что он выиграл. – Ты победил, да? – добавила я.
– С трудом, – ответил он. – Оказалось сложнее, чем я думал.
– Спускайтесь оба вниз. Эрик, оставь Нолана и Эддисон в покое, им нужно поговорить.
Мы втроем зашагали по гремящей лестнице. Эддисон стояла на пороге квартиры с решительным лицом.
– Эд, – произнес Нолан хриплым голосом.
Эрик представился – на удивление внятно для человека, который выпил столько пива. Это одно из его неизменных качеств – вежливость и доброжелательность независимо от обстоятельств. В целях личной выгоды, конечно же.
Мы с Эриком зашли внутрь, а Нолан и Эддисон остались за дверью на нашем мрачном лестничном пролете, который освещала только тусклая лампочка, висевшая на голом проводе. Я рассказала Эрику, что происходит, стараясь прочитать на его лице хоть какую-то реакцию на то, что Нолан, как и он, встречается с двумя девушками одновременно.
– Думаешь, помирятся? – спросил он и добавил, прежде чем я успела ответить: – Мне нужно что-то съесть.
Я уже собиралась сказать ему, что индийская еда в холодильнике, и я могу разогреть ее, и что не стоит есть курицу, потому что там могут быть орехи, как Эддисон распахнула дверь.
– Не волнуйтесь. Мы оставим вас одних. Пойдем выпьем чего-нибудь.
Нолан стоял за ее спиной, и, судя по следам губной помады на его губах, они целовались в коридоре. Не знаю, что он сказал, но это сработало. Эддисон схватила куртку и сумку, и они исчезли в прохладных сырых сумерках. Внезапно я поняла, что мой план снова в действии. Меня охватила тревога, но то, что произошло между Ноланом и Эддисон, придало мне решимости. Такие типы, как Нолан и Эрик, слишком часто разбивают женские сердца, и это сходит им с рук.
– Слушай, Эрик, – начала я, – я ужасно устала. Сама выпила лишнего, да еще Эддисон меня расстроила. Пойду спать. Еда в холодильнике, если хочешь. Я купила тебе курицу-корма.
– Святая ты моя! – сказал он и мокрыми губами поцеловал меня в уголок рта. Я зашла в спальню, чуть прикрыла дверь, сняла джинсы и свитер, натянула шерстяную пижаму, которая согревала меня в нашей холодной квартире. Я слышала, как Эрик гремит посудой на кухне; громко загудела старая микроволновка. Донесся запах курицы – специй и кокосового молока. Я сидела на краю кровати. Я была абсолютно спокойна, но в голове лихорадочно сменялись образы. Я вспомнила Чета на лугу, на закате, как он шел за мной, не догадываясь, что скоро умрет. Я вспомнила Эрика, как он вышел из офиса, закурил сигарету, встретился с Фейт. Я вспомнила Эрика в ту ночь, когда мы впервые занимались любовью, его темные карие глаза – так близко к моим.
Микроволновка умолкла, Эрик открыл дверцу, затем захлопнул ее, и все замерло в тишине. Я представила, как он жадно ест, наверное, даже стоя.
Минуту спустя дверь спальни распахнулась. Эрик стоял на пороге, с контейнером в руке, его лицо уже покраснело. Глаза опухли.
– Тут орехи, – сказал он, указывая на контейнер с едой. Он говорил словно с набитым ртом.
– Уверен? Где лекарство? – спросила я.
– В сумке, – он махнул рукой.
Я подняла сумку с пола и положила в ногах кровати. Эрик положил контейнер на комод и быстро направился к сумке, оттолкнув меня. Он заглянул в карман на молнии, где оставил шприцы, затем оглянулся на меня, в глазах читалась паника, лицо покраснело еще больше. Одной рукой он схватился за горло.
– Ты забыл их? – спросила я, изображая панику.
– Нет, – произнес он, но я еле расслышала. Слова звучали так, словно шли с далекого расстояния, – крик человека, запертого глубоко под землей, в тесной сырой пещере.
Эрик вывалил содержимое сумки на кровать и стал искать. Затем сел, выпрямившись, вытянул губы, стараясь вдохнуть воздух. Я тоже стала копаться в вещах, но он схватил меня за руку, показывая, что надо позвонить.
– Позвать на помощь? – спросила я.
Он кивнул. Шея вздулась и покраснела, как массы суши на топографической карте. Но лицо побледнело до синевы. Я побежала в соседнюю комнату, взяла телефон и с минуту стояла, прислушиваясь к тому, что происходит в спальне. Я услышала, как открылась молния, затем – глухой стук. Я тихо положила телефон на место, медленно досчитала до десяти, подошла к двери и заглянула в спальню. Эрик лежал, рука все еще была на шее, но уже не сжимала ее. Она лежала неподвижно. Я долго смотрела на него, пока не убедилась, что он не дышит, затем подошла и приложила два пальца к его шее. Пульса не было. Я вернулась к телефону и набрала 911, сообщила свое имя и адрес, сказала женщине с радостным голосом, что у моего парня анафилактический шок.
После звонка пришлось действовать быстро. Я достала несколько целых кешью из бумажного полотенца, которое спрятала в холодильнике, положила немного в курицу, которая оставалась на тарелке Эрика (до сих пор теплая) и немного в контейнер. Затем смыла бумажное полотенце в туалете и помыла руки. Эрик не шелохнулся. Я вытащила из-под матраса пластиковый пакет с двумя неиспользованными шприцами. Вещи Эрика валялись по всей комнате. Парой носков я стерла свои отпечатки с пакета и засунула и то и другое в его кроссовку. Мне показалось, в таком месте вполне можно хранить лекарства. Конечно, Эрик никогда бы так не поступил, но теперь он уже никому не расскажет. А еще он не расскажет, как я убедила его, что в курице нет орехов. Я скажу, что он был пьян и решил все-таки съесть эту курицу, а я была в спальне, и мы не смогли найти шприцы. Я задумалась, нужно ли добавить еще что-то к декорациям. Может, надавить на грудь Эрика несколько раз, будто я пыталась сделать искусственное дыхание. Интересно, следователь заметит это? Я уже собиралась приступить, как в дверь позвонили.
Я побежала вверх по лестнице, чтобы впустить врачей.
* * *
Три дня спустя, после того как о случившемся сообщили семье Эрика и тело перевезли домой, констебль, который приехал после медиков в ту пятницу, пришел ко мне, чтобы сообщить, что расследования не будет.
Я обрадовалась, конечно, но удивилась. Начитавшись английских детективов, я думала, что любая смерть, вызывающая хоть малейшие подозрения, неминуемо ведет к расследованию, которое непременно обнаружит улики, указывающие на неслучайную трагическую гибель жертвы. В каком-то смысле я была разочарована.
– Ясно, – сказала я, изобразив растерянность. – Что это значит?
– Это значит, что смерть признана случайной, и следователь не видит необходимости в дальнейшем расследовании. Это верное решение, честно говоря, хотя официальное расследование могло бы коснуться «Бутылки и стакана» и их соревнования. Думаю, я сам схожу туда и поговорю с ними.
У констебля были добрые глаза и усы, скрывавшие верхнюю губу. Он попросил снова рассказать все факты – уже во второй раз. Как Эрик напился и как я рассказала ему про орехи в курице, и как он все-таки съел ее, а потом никак не мог вспомнить, куда положил лекарство.
– Спасибо вам большое, – сказала я.
– Да, думаю, все-таки я схожу в этот паб, – повторил он. Затем постоял в дверях и вышел. Он назвал свое имя, но я забыла его.
Мой координатор в Институте спросил, не хочу ли я вернуться в Америку, но я ответила, что готова остаться в Лондоне. Если будет поминальная служба, я, скорее всего, поеду, но, несмотря на травму, хочу быть в Лондоне и участвовать в программе. Я не врала – я полюбила свой подвальчик в Мейда-Вейл и была рада, что после случившегося Эддисон редко появлялась там. Я никогда не считала себя городским жителем, всегда предпочитала тихий Коннектикут тягостному многолюдству Нью-Йорка, но жилая часть Лондона отличалась от шумного города. Было что-то умиротворяющее в его длинных рядах домиков, густой листве, суете и неизменной вежливости, когда даже в толпе можно оставаться незамеченной. Улицы рядом с моим домом были настолько тихие, что птичьи песни слышались намного чаще, чем человеческие голоса. Я обрадовалась, когда узнала, что Вошберны решили устроить закрытые похороны – только для членов семьи, а в будущем планируется более масштабная поминальная служба. Я собиралась присутствовать. Во-первых, было бы странно, если бы я не приехала, а во-вторых, я хотела посмотреть, придет ли Фейт, и если придет, как она отреагирует на меня. Я до сих пор не знала, намеренно ли она обманывала меня вместе с Эриком или стала такой же жертвой его двуличности, как и я. Мне хотелось выяснить.
Через полтора месяца после смерти Эрика я решила пройти от станции метро до дома другой дорогой, мимо «Бутылки и стакана». Был холодный темный вечер, в окнах паба виднелись приглушенный свет и очертания завсегдатаев – любителей выпить после работы. Я не приходила сюда со дня смерти Эрика. Открыв дверь, я вошла в многолюдный зал, наполненный гулом голосов. Я заказала пинту «Гиннесса» и села возле стены, на которой значились правила пивного состязания. Ничего не изменилось, и я подумала, приходил ли сюда тот любезный констебль, чтобы поговорить с владельцами паба об изменении правил состязания. Даже если приходил, они не послушали его. Рядом с правилами висела большая деревянная доска с именами, в основном мужскими, тех, кто выиграл. Я дошла до конца списка. Эрик Вошберн был вторым снизу. Здесь же висела доска с фотографиями. Все лица походили друг на друга – бледные мужчины с мутными глазами держали в руках пустой стакан. Я нашла фото Эрика в верхнем правом углу. Он слегка наклонил голову, и в его глазах сияла гордость. Летний загар еще не сошел, и на его фоне девичьи ресницы Эрика казались еще красивее. Я хотела взять фото себе, но передумала. Его место здесь. Это свидетельство.
Покончив с «Гиннессом», я решила, что моя карьера убийцы завершилась. Не потому что я испугалась, а потому, что больше никогда не возникнет такой необходимости. Я больше никому не позволю сблизиться со мной и причинить мне столько боли, как Эрик. Я повзрослела. Мне удалось пережить период детской уязвимости и опасности первой любви. И мне было приятно осознавать, что никогда больше я не окажусь ни в том, ни в другом положении, что с этих пор мое счастье зависит только от меня.
В тот вечер я вернулась в свою пустую квартиру, приготовила простой ужин и устроилась в своем любимом кресле, чтобы почитать.
Впереди меня ожидала долгая спокойная жизнь.
Назад: Глава 13 Тед
Дальше: Глава 15 Тед