Приложение для читателей

Беседа Адама Джонсона с Дэвидом Эберсхофом

Дэвид Эберсхоф. Начнем с Чон До, вашего протагониста. Из бесконечного количества креативных решений, которые вы внесли в эту книгу, он, вероятно, – самое важное из них. Можно рассматривать Северную Корею как тему для книги, но, конечно же, страны и политические структуры не могут стать темой для хорошего романа – этой темой всегда будут люди. Как вы придумали Чон До – своего (и нашего) проводника в этом ужасающем мире?

Адам Джонсон. Многое написано о политических, военных и экономических особенностях КНДР, но меня всегда интересовал личностный аспект. Мне интересно, как в таких репрессивных условиях складывались семьи и как людям удавалось сохранить свою личность, несмотря на мощнейшую пропаганду, а еще – как влюбленные делились друг с другом самым сокровенным, невзирая на опасности. Так что с самого начала я ставил себе цель придумать персонаж, который был бы для меня абсолютно реалистичным и человечным. Или лучше сказать «найти», а не «придумать», потому что я провел колоссальное исследование для этой книги. Первый человек, с которым я беседовал, был сиротой с Севера, и все то отчаяние и уныние, которые ему довелось пережить, помогли мне начать книгу. Я читал все истории про беженцев, и все они, независимо от того, где эти люди работали – на консервных фабриках или рыболовных суднах, имели один и тот же опыт: обязательная военная служба, голодная жизнь, исчезновение любимых и жестокость государства. В мире, где каждое слово взвешивается, а спонтанность, непредсказуемость опасны, было особенно важно найти моменты близости, юмора и неожиданности. Чон До вырос из этого исследования. В начале книги он обыкновенный заурядный человек, который делает то, что велят и когда велят, каким бы мрачным ни было задание, и не задает вопросов. Но иностранные передачи, которые он слушает на корабле, и неожиданное столкновение с американскими моряками привносят в его жизнь спонтанность и новые возможности. С этого момента он решает действовать сообразно с собственными потребностями и желаниями, что приведет к конфликту с каждым аспектом его общества.

Дэвид Эберсхоф. Думаю, вы разбили мне сердце в этой книге уже на первых страницах – а вы это сделали несколько раз – когда понимаешь, что Чон До, который гордится тем, что у него единственного среди приютских мальчишек есть отец, тоже сирота. В реальности жизнь сирот может быть настолько печальной, что они иногда вызывают у нас только жалость, и мы не задумываемся об их личности. Однако в книгах сироты привлекают нас – и читателей и писателей. Как вы считаете, почему?

Адам Джонсон. Да, сердце кровью обливается. Я никогда раньше не писал о сиротах, и меня поразила стойкость и любознательность Чон До. В художественной литературе такой персонаж – как чистая доска, без помощников и заступников, это человек, для которого даже самые что ни на есть основополагающие представления о любви и привязанности становятся огромным открытием. И, конечно же, в Северной Корее важнейшие отношения, какие могут быть у человека, это его отношения с государством. Человек должен быть верен, в первую очередь, государству, а потом уже семье, что в какой-то степени делает каждого сиротой, а режим Ким Ир Сена и Ким Чен Ира превращается в истинного Повелителя сирот.

Дэвид Эберсхоф. Белая доска, с которой вы сравнили сироту, дает писателю некоторую свободу, не так ли? Когда я вижу кого-нибудь интересного в метро – например, девушку с новой Библией или курьера с дюжиной шариков в руке, мои мысли развиваются в двух разных направлениях. Откуда они? И куда направляются? Зачастую именно второй вопрос помогает развитию сюжета. Но первый вопрос вполне может стать источником глубины романа. С таким персонажем, как сирота, который никогда не узнает историю своей семьи, первый вопрос далеко вас не заведет, наверное. Кстати, я видел ваши фотографии пхеньянского метро. Там нет никаких шариков и уж точно нет Библий. Прежде чем отправиться в Северную Корею, вы уже несколько лет поработали над книгой. Вы много читали и размышляли об этом. Что вас удивило больше всего, когда вы увидели все своими глазами?

Адам Джонсон. Кстати говоря, шарики часто используют, чтобы донести информацию и миниатюрные Библии до жителей Северной Кореи. Шары большие, обычно размером с надувной пляжный мяч. Их выпускают на юге от демилитаризованной зоны, чтобы они летели на север. К ним привязывают такие драгоценности, как шерстяные носки или другие вещи, настолько редкие для жителей Северной Кореи, что те идут на большой риск, выслеживая место падения шаров. И тут они обнаруживают религиозные материалы или листовки, направленные против режима. Я уже работал над книгой несколько лет, когда, наконец, получил возможность добраться до Пхеньяна. Немногим удается попасть туда, и мои сопровождающие – умные, веселые, интересные – не знали, что со мной делать. Так как я уже провел большое исследование для романа, то знал, какие места хочу увидеть, и мои сопровождающие были потрясены, когда я попросил их показать такие великие памятники национальной гордости, как Кладбище Мучеников Революции (которое подробно описано в книге) и теплицы, где выращивают национальные цветы – кимченирии и кимирсении. Но когда я выразил желание посетить старый парк развлечений, на меня стали подозрительно коситься. Я спрашивал, почему в столице нигде не видно инвалидов, где расположены пожарные части и как доставляют почту без почтовых ящиков, но они уже не отвечали. Когда я отметил, что все женщины в Пхеньяне пользуются помадой одного и того же цвета, это было уже последней соломинкой для меня. Самые шокирующие, ужасающие вещи, которые я обнаружил в Пхеньяне, я сразу же включил в книгу: самосвал с «добровольцами», направляющийся за город; семья, которая лезет за каштанами на деревья в общественном парке, заводские гудки; автоматы Калашникова и ночной сторож, который должен стеречь карпов в пруду, чтобы их не украли.

Дэвид Эберсхоф. Вам удалось поговорить с кем-то из жителей страны, помимо тех, кто вас сопровождал в этой поездке?

Адам Джонсон. Хороший вопрос. На самом деле гражданам КНДР запрещено контактировать с иностранцами. Это незаконно. Все люди, с которыми я встречался, прошли особую подготовку, прежде чем общаться с американскими гостями. Так что настоящего общения, как такового, не было. Когда я гулял по улицам столицы в толпе пхеньянцев, которые шли по своим делам, мне нестерпимо хотелось поговорить с ними, выслушать их историю, но это было невозможно, так что мне пришлось рассказать об этих историях, добавив немного вымысла.

Дэвид Эберсхоф. Интересно, вам удалось хоть краем глаза, может, из окна машины, увидеть радость на чьем-либо лице? Радость, не связанную с политическими реалиями, конечно, а простую человеческую радость – когда гуляешь с другом, например, или замираешь, наслаждаясь ветерком.

Адам Джонсон. Конечно. Там живут такие же люди, как мы, с теми же потребностями и желаниями. Им приходится соблюдать много правил, но, если быть осторожным, можно жить вполне нормальной жизнью. Например, хотя большинство граждан не рискнут даже взглянуть на иностранца, такого, как я, я видел парочки, прогуливающиеся вдоль реки Тэдонган, и семьи, устроившие пикник на холме Мансу. Мальчишки запускали игрушечные кораблики в фонтанах, а старики увлеченно играли в карты на площади. Я видел, как молодежь читает (одобренные государством) книги, и что-то вроде клуба садоводов, которые ухаживали за цветами возле статуи Чхоллима. В Пхеньяне живет национальная элита, чье существование стабильнее и приятнее, чем у их сограждан в деревнях.

Дэвид Эберсхоф. Как изменилась книга после вашей поездки в Северную Корею?

Адам Джонсон. Так как мне не разрешалось говорить с людьми, которых я встретил в Пхеньяне (только через сопровождающих), – с экскурсоводами в музеях, поварами, водителями автобусов – мне очень хотелось вывести в книге настоящего жителя этого города. Поэтому я придумал персонаж следователя, который мог показать читателям и городские здания, и метро, и ночные рынки столицы. Хотя мне нелегко было создавать его портрет. Жители Пхеньяна редко сбегают из страны и поэтому не рассказывают миру свои истории, так что их жизнь – большая тайна. Кроме того, очень мало известно о тайной полиции Северной Кореи. Так что по большей части это выдуманный персонаж. Я использовал все источники, какими располагал, и, хотя этот персонаж не основан на конкретных фактах, я чувствовал, что в эмоциональном плане это одна из самых правдивых частей книги – говоря о том, как самоцензура и паранойя разрушают семейные узы даже между родителем и ребенком, пока не воцарятся абсолютное недоверие и страх, пока не изгладится само понятие любви.

Дэвид Эберсхоф. Как читателю понять, что правда, а что вымысел в вашей книге? Это роман, но действие происходит в реальном месте.

Адам Джонсон. Если литература – это вымысел, призванный раскрыть глубочайшую истину, то мне кажется, моя книга совершенно точно рассказывает о том, как догмы тоталитарного общества отбирают у человека то, что делает его человеком: свободу, искусство, выбор, личность, свободу выражения, любовь. А так как про Северную Корею известно совсем немного (помимо снимков со спутника и рассказов беженцев), это именно тот случай, когда образный язык литературного вымысла – лучший инструмент для того, чтобы докопаться до человеческой составляющей столь таинственного общества. Я понимаю, о чем вы спрашиваете: В Северной Корее людям действительно вырезают татуировки? Они действительно похищают японцев? Северная Корея действительно собирает кровь собственного народа? У меня есть обоснования для каждого художественного решения, которое я принял в этой книге, но достаточно будет сказать, что большинство шокирующих моментов в книге основаны на реальных событиях: репродукторы, гулаги, голод, похищения. Почти всю пропаганду, особенно самые нелепые и смешные фразы, я заимствовал прямо со страниц пхеньянской «Нодон Синмун» – газеты Трудовой партии. К примеру, еще в начале своих исследований я наткнулся на историю Чарльза Роберта Дженкинса, американского солдата, который в 1965 году выпил десять банок пива и пересек демилитаризированную зону в Северную Корею, где провел тридцать девять лет. Схватив Дженкинса, корейцы вырезали ему татуировки корпуса морской пехоты США без анестезии – ножом. Первые семь лет заключения его заставляли учить наизусть и транскрибировать работы Ким Ир Сена. Потом его отправили в языковую школу преподавать английский язык корейским шпионам, но когда поняли, что у него слишком сильный северо-каролинский акцент, его отправили играть злобных американцев в пропагандистских фильмах. В 1980 году его женили на Хитоми Сога – медсестре, которую похитили в Японии. Читатель увидит, что все эти истории – в той или иной форме – нашли свое место в романе. Нам известно, что северокорейцы прорыли туннели под демилитаризированной зоной, что они похищали иностранных граждан в большом количестве и что они используют свои рыболовные суда для перевозки фальшивой валюты, наркотиков и вооружения. Вымысел в том, что один человек может выступать во всех этих образах, как мой герой Чон До. Но в этом случае я отдал предпочтение общему портрету северокорейского общества, закрыв глаза на то, насколько это достоверно, чтобы один человек играл столько разных ролей. Думаю, мне даже пришлось смягчить реальный ужас, царящий в Северной Корее, как, например, в гулагах Кван-ли-со, о которых известны настолько шокирующие факты – принудительные аборты, ампутации, групповые казни – что я выдумал сбор крови как более «приемлемую», не столь дикую, замену, что-то простое, приземленное, отражающее то, как режим Ким Ир Сена и Ким Чен Ира крадет каждую каплю жизни у граждан, навеки приговоренных к рабскому труду.

Дэвид Эберсхоф. Многие комментировали ваше мастерское владение темой, то, как много вы знаете о стране и жизни ее граждан. Для меня не менее важно ваше мастерское владение жанром. Это и история возмужания, и шпионский роман, и любовный роман. Тут есть морские приключения, рассказ о похищениях, об освобождении. Вы используете столько оттенков – трагических, иронических, сатирических, сострадательных и откровенно ужасающих. Как вам удалось соединить столько стилей? С какими трудностями вы столкнулись, работая над таким всеобъемлющим романом?

Адам Джонсон. Скажу, что с эстетической точки зрения эта книга кажется мне абсолютно естественной, нормальной и реалистичной. Разве наша жизнь – не смесь комичного, непредсказуемого, шокирующего и будничного? Я считаю, что если авторы настолько старательно очищают предмет повествования, что на протяжении всей книги можно сохранить один и тот же усредненный тон, то она отдает фальшью. Изучив свои источники, я понял, что должен написать книгу именно так, как и написал. Я прочитал истории многих беженцев, каждый из которых рассказывал нечто совершенно шокирующее. Для романиста крайне важно не только содержание этих историй, но и то, как они рассказаны. Повествования людей, переживших психологическую травму, отличаются фрагментарностью, нарушенной хронологией, сменой точек зрения, изменениями тона и пропуском тех или иных моментов. Мне надо было отразить все эти особенности, чтобы передать реальные переживания персонажей. А вся история Северной Кореи, как мне кажется, – самая настоящая психологическая травма в национальном масштабе. Ужасной ошибкой было бы пытаться уместить эту историю в рамки, привычные западным читателям, – когда все, как надо: начало, середина и финал. На самом деле мы узнаем, как нужно писать роман о Северной Корее только тогда, когда северокорейским романистам разрешат рассказывать свои истории. Надеюсь, этот день не за горами.

Дэвид Эберсхоф – автор романа «Девятнадцатая жена» (The 19th Wife). Он специальный редактор Random House, в частности редактор книги «Сын Повелителя сирот».