Глава 1
Мы попали в сей мир, как в силок — воробей.
Мы полны беспокойства, надежд и скорбей.
В эту круглую клетку, где нету дверей,
Мы попали с тобой не по воле своей.
Омар Хайям. Рубаи.
1
Если вы никогда не теряли всякую надежду вернуться домой, то слово «отчаяние» для вас лишь набор звуков, окрашенный смутным пониманием чего-то не слишком приятного. Оно не связано для вас со словом «никогда». Никогда не увижу родного человека, никогда не переступлю порог своего дома, никогда не вернусь к прежней жизни… Никогда. Точка.
Серое осеннее небо тихонько плакало унылым дождичком. Под сапогами чавкало, хлюпало и норовило выскользнуть из-под ног, с плаща стекали крупные грязные капли. Хорошо хоть капюшон не протекает, плащ тот — наследство от предшественника, и бог знает, сколько лет служил прежнему хозяину. Мешочек с обработанными снадобьями лучше всё-таки покрепче прижать к боку, а то и уронить недолго. Старуха Рона худого слова не скажет, начальству не перечат, но ей с каждым годом всё тяжелее даётся сбор целебных трав. Ученика у неё нет… Проклятый мир. Проклятие, высосавшее его досуха, перекинулось и на соседние миры, как метастазы. Умирающий, цепляющийся за последнюю, пусть и призрачную надежду на жизнь. За чужой счёт. Как уроды прошлых времён, купавшиеся в ваннах с кровью ради сохранения молодости и красоты. Но даже это не помогает. Больной мир ещё этого не понимает, или не хочет понимать. Он обречён. А вместе с ним заживо гниём и мы. Те, кого назначили на роль соломинки для утопающего.
Потому я здесь, а не там, где должна быть.
Так. Лучше не накручивать себя. То, что я могу изменить, не поможет ни мне, ни этому миру. Так зачем тратить нервные клетки на гнев и сожаления о том, чего я изменить не могу?
Мир — близнец нашего, если можно представить себе близнецов, больных настолько разными болезнями. Та же география, сходный, чуть более холодный климат, но иная история. И — магия. То, чего в нашем мире как будто не существует. Местные маги, с умным видом воздевая палец к небу, твердят о некоем таинственном артефакте, сообщающем этому миру магические свойства. Не во всех мирах, мол, имеются такие артефакты… Сволочи они. В смысле, местные маги. Ненасытные пауки. Вроде не идиоты, а понять, что именно они и есть раковая опухоль мира, не могут. Или не хотят, что вернее. Ну, согласитесь, как может цвет расы и сливки общества быть причиной близящейся гибели? Конечно, это сплетни, распространяемые бездарными людишками, завидующими истинному дарованию… Скоты. Я понимаю, что не в моих силах что-то изменить, но уж назвать подонков подонками пока ещё могу.
Деревенские знают о моём отношении к магам. Боятся, что моё вольнодумство выйдет им боком. Ведьма, ругающая магов — это нечто. Доносят, ясен пень. Но Ульса, управский маг — на наши деньги «смотрящий по району» — давным-давно махнул на меня рукой. Пускай, мол, выговаривается, пар в свисток выпускает, лишь бы дело делала. Современного мышления мерзавец. Прекрасно понимает, что деревенская ведьма более чем посредственного дарования ровным счётом ничего не сможет поделать с системой, отлаженной тысячелетиями. Он, засранец, тоже видит, что дело идёт к концу, причём, поганому, но не хочет ничего менять. Зачем, если он тоже из этих, которые при кормушке? На его век, может, и хватит, а потом хоть трава не расти. Я ему не мешаю, а потому живу и делаю то, что мне поручено.
Ведьма… Большая шишка на ровном месте. Я тут бухгалтерия, метеослужба, провизор и цыганка Аза в одном лице. Хотите ознакомиться с моей служебной инструкцией? Пожалуйста.
Бухгалтерия. Грамоте учат только обладающих магическим даром, даже если дарование такое жалкое, как у меня. Ну, или кое-кого из городских, кто крутится около денег. Так что приходится бумагу с пергаментом время от времени пачкать, составляя квартальные отчёты для управы. Сборщики меня не любят, ибо вредная и нудная. Законы до буковки изучила и не стесняюсь цитировать при случае. При мне с деревни собирают сполна, но и лишнего урвать не получится. Тоже мне, налоговая служба. Младенцы рядом с нашими крокодилами. Эти на меня жаловаться не будут. Они и раньше в управу несли ровно столько, сколько по закону положено, и теперь несут столько же. Не скажешь ведь начальству, что, мол, ведьма в таком-то Масенте не позволяет пожертвования в фонд помощи младшему персоналу налоговой службы собирать. Гадят иначе, по мелочи, но их дело маленькое, а Братство Одарённых чихать хотело на бурчание каких-то бездарей. Пока на мне серебряный медальончик, сборщики обломятся.
Метеослужба — всё понятно, кому ещё погоду предсказывать, как не ведьме? Долгосрочный прогноз очень важен для крестьян, а мне достаточно точно прочесть заклинание, чтобы получить «картинку» — где там циклоны с антициклонами гуляют и какой столичный маг балуется, организовывая безоблачное небо для княжеской охоты. Предсказание погоды — слабая магия, доступная даже мне, маги ею брезгуют. Слишком маленький доход для носящего золотой медальон.
Аптека. Травница Рона и без меня бы управилась, но по закону положено, чтобы снадобья были сертифицированы. То бишь, усилены магическим воздействием и сверены с особым перечнем. Запретных обрабатывать нельзя. И я бы поняла, если бы запрещали только противозачаточные средства или травки для «скинуть» нагулянного на стороне ребёночка, или дурь какую-нибудь. Но ведь, блин, вытяжка из плесени! Дедушка пенициллина под запретом! Настойка ивовой коры в том же списке, а ведь там салициловая кислота содержится!.. Бесит меня это. Людям разрешают лечиться от незначительных болячек, а стоит застудиться посерьёзнее или кости переломать — изволь приглашать управского мага и платить денежку согласно тарифу. Дарованное князем право, не фиг всякой мелкой шушере вперёд магов выскакивать. Впрочем… При наличии сговора между ведьмой и травницей, а также при круговой поруке среди крестьян можно и антибиотики с антисептиками подпольно клепать. Ульса не каждый день сюда наезжает, его прихлебателей знают в лицо, а деревенские, видя свою выгоду, не выдадут. Что магов ругаю — доносят, а что аспиринчик из-под полы магически произвожу — ни-ни. Психология…
Гадание. Тоже яснее ясного. Искать потерянные вещи, заблудившуюся скотинку и пропавших людей. Последнее — та ещё лотерея. Особенно «весело» искать пропавших в лесу… Но за любимую цыганскую забаву — рассказать всю правду, что ждёт впереди — здесь сажают на кол. Низзя. Привилегия верховного мага, он же князь. И за соблюдением этого запрета следят весьма тщательно. Любое гадание — магическое действие. Довольно сильное, на пределе моих возможностей. В обязанности управского мага входит мониторинг вверенного околотка на предмет магических возмущений, а гадание на будущее имеет вполне определённый и узнаваемый профиль. Не сомневаюсь, что у него на рабочем столе лежит соответствующий артефакт, настроенный бить тревогу при обнаружении запретных магических действий. Мне ещё жить не надоело. Близкое будущее можно предсказать, не прибегая к запретной магии. Всё-таки происхождение из мира информационных технологий даёт кое-какое преимущество в этом плане.
Вообще-то согласно букве закона не я должна была топать по грязи к травнице, а она ко мне. Ну его на фиг, такой закон. От меня ничего не отвалится, а бабка, разменявшая седьмой десяток, должна в такую погоду сидеть дома и греться у печки. Деревенские шепчутся: мол, ведьма-то молода ещё, да из чужого мира, не пообтёрлась среди колдовской братии, не научилась нос задирать. Вот и чтит старших. Ха. «Молода ещё». Мои здешние ровесницы — седые сгорбленные бабы с половинным комплектом зубов. Оно и понятно: всю жизнь, не разгибаясь, вкалывать на поле, то хлопотать по хозяйству от рассвета до заката, то многочисленные дети, а к сорока годам уже и внуков с десяток. Да муженёк своё унижение перед наезжающим начальством норовит на жене сорвать. Вот и кажусь я на этом унылом фоне эдакой молодкой, по здешним меркам не старше двадцати пяти. А раз так, то зачем безвылазно сидеть в четырёх стенах, обрастая ленивым жирком? Нет уж. Дома я занималась спортом, и здесь лучше за своей формой следить. Мало ли что.
Сзади загромыхала и заскрипела телега: кто-то из аборигенов возвращался домой из уездного городка. Я обернулась. Так и есть: здоровяк Бер с сыном. Нахлестнул хилое недоразумение, по ошибке называвшееся лошадью. Животинка и ухом не повела. Как шла неспешным старческим шагом, так и продолжала вяло перебирать тощими ногами. Когда телега поравнялась со мной, Бер вежливо — а попробовал бы невежливо, свои же вмиг настучат куда следует — поздоровался:
— Доброго денёчка, госпожа, — прогудел он.
— И тебе поздорову, добрый человек, — ничто не обходится так дёшево и не ценится так дорого, как ответная вежливость. А я этим фактом беззастенчиво пользуюсь. — Удачно ли торговал?
— Не жалуемся, госпожа, — уклончиво ответил крестьянин. — Вы… это… не к Роне ли травнице?
— К ней, добрый человек.
— Не передадите ли, госпожа, что младшему моему травок бы прежних, на меду? Всё кашляет и кашляет, спасу нет.
— Передам, — усмехаюсь. — Отчего не передать? Сам-то к ней не завернёшь?
— Не с руки, госпожа. Сами знаете, на отшибе старуха живёт.
— Ладно. До деревни не подвезёшь? Грязища какая, сам видишь. А там я уже дотопаю, не край света.
— И то верно, — без особого энтузиазма пробурчал Бер. — Дурень я, госпожа, сам-то… это… должен был вам предложить.
Они всегда так. И кланяются, и госпожой величают, и о фармацевтических изысках помалкивают, а всё равно боятся и стараются держаться подальше. Поверьте, у них есть для этого все основания. Дело не во мне. Кто я? Так, мелочь. Дело в самой истории этого мира. В его грёбаной истории, в которую мы все вляпались без малейшей надежды вернуться…
2
До того проклятого дня я не знала, что такое ненависть.
Да, не знала. Не умела ненавидеть не только в силу характера, но и потому, что особо некого было оделять столь «нежным» чувством. Политики? Ой, не смешите меня. Сетевые хамы? Этих достаточно высмеять и прекратить общение. Уроды-душегубы, для которых кошку замучить как высморкаться, а человека за косой взгляд убить — мелкое происшествие? В своей жизни с такими не сталкивалась, но и ненависти особой не испытывала. Всего лишь желание удавить при близком знакомстве. Пока бог миловал. Но то, что случилось в тот день…
Не знаю, что по этому поводу написали журналисты. Не могли не написать: всё случилось среди белого дня на людной улице и под прицелом парочки камер на здании банка. Когда на ровном месте возникает смерч, затягивает человека и исчезает вместе с жертвой, да на глазах десятков свидетелей… Хоть кто-нибудь да выложит ролик на ютуб. Вот только мне от этого ни холодно, ни жарко. Я не теряла сознания. Кажется, даже заорала с перепугу, но не слышала собственного голоса. А когда меня от души приложило об землю, даже порадовалась, что не об асфальт. И что на голове велосипедный шлем. Сам велосипед чувствительно придавил правую ногу: это не лёгенький шоссейник, а гибрид со стальной рамой, способный выдержать длительную поездку по очень кривому асфальту… Когда первый шок прошёл, я выбралась из-под показавшегося неподъёмным велосипеда. Поправила съехавший рюкзак. Мимоходом отметила, что мой двухколёсный конь нисколько не пострадал, сбитое набок зеркало заднего обзора не в счёт. И только потом обратила внимание на окружающую обстановку.
Окружающая обстановка являла собой хорошо натоптанную тропинку посреди дремучего леса. Если быть точнее — дубравы. Я, конечно, горожанка, но дуб от вяза и сосну от ёлки отличаю. Справа от петляющей тропы стояли такие красавцы, что дух захватывало. Воображение сразу дорисовывало классическую златую цепь и учёного кота. Где-то вдалеке послышался одинокий сорочий стрёкот, и только тогда я поняла, какая величественная тишина царила в этом необычном месте. Ни ветерка. Ни шороха. Одно моё сбивчивое дыхание. И тут на меня накатил такой ужас, что даже потемнело в глазах.
Что случилось?!!
ГДЕ Я?!!!
Руки не дрожали, а просто телепались, ходили ходуном. Но всё-таки я смогла отстегнуть рюкзак и добыть оттуда свой монстрофон. То есть, шестидюймовый китайский планшет-телефон. Как мне удалось его не уронить при этом — загадка. Так и есть: обе карточки в ауте. Ни малейшего признака родных сетей или хотя бы роуминга в сетях другого государства. Ни-че-го. На совершеннейшем автопилоте я отключила девайс. Ну и что, что зарядное устройство на солнечной батарее с собой. Незачем телефону попусту разряжаться. Может, этот лес в зоне блэкаута, а стоит мне выйти к населённому пункту, и сеть сразу появится. Сразу же возник вопрос, на каком конце тропы может находиться гипотетический населённый пункт. Мой опыт велопоходов не включал в себя «лютые говна», то есть, покатушки по бездорожью, особенно после дождя. Исключительно асфальт различной степени убитости. Асфальтированные трассы как правило ведут из пункта А в пункт Б, чего нельзя сказать о грунтовках. Иной раз всеведающий гугл показывает дорогу, а в реальности там вспаханное поле. Причём трактор может на посрамление гуглу перепахать её прямо у вас на глазах. Но лесная тропа, да ещё так хорошо притоптанная, попросту не может уткнуться в распаханное поле. Люди здесь явно ходят. А, учитывая наличие двух колей — ещё и ездят. Тогда неважно, в какую сторону идти, населённый пункт или более-менее оживлённая трасса наверняка обнаружатся на любом конце.
Стоило мне подумать об этом и немного выровнять дыхание, как величественную тишину взорвал треск. Трещали ветки молодой дубовой поросли, сумевшей взойти рядом с гигантами-родителями. Краем глаза я заметила движение и тут же обернулась в ту сторону. В означенной стороне обочина тропы переходила в склон неглубокого распадка, поросшего кустарником и молодыми дубками. В кустах кто-то барахтался, визгливо ругался и плевался. Тут я поняла, как мне повезло свалиться на тропу, а не в заросли дубового молодняка, наросшего вдоль оной. Бросив выключенный планшетофон в рюкзак, застегнув «молнию» и вскинув свою поклажу на спину, я пошла проверять, кто там портит зелёные насаждения. Велосипед оставила лежать на тропе: кто его здесь стащит? Это же не город… Метров через двадцать остановилась. Барахтанья прекратились, теперь неизвестный собрат по несчастью, пыхтя и отфыркиваясь, целенаправленно проламывался к тропе. Моя скромная помощь пока не требовалась. Но зато потом… Потом, кажется, помощь нужна была мне. Психологическая.
Через минуту из кустов на тропу вывалилась встрёпанная девчонка. Стандартная такая городская девчонка-студентка. Кокетливая лёгкая курточка, джинсы в обтяжку, яркая клеёнчатая сумочка, какие-то невразумительные тапки, сшитые в глухой китайской деревне по образцу тайваньских кроссовок со значком «Найк». Словом, студенточка из небогатой семьи, одевающаяся в мега-бутике «Барабашово». Одежда — ладно. На сколько хватает денег, на столько и одеваемся, по себе знаю. Внешность новоприбывшей заставляла крепко задуматься. Нет, мордашка вполне симпатичная. Но зачем же было краситься в неестественно рыжий цвет а-ля «Пятый элемент»? С косметикой дело обстояло ещё хуже. Всё хорошо в меру, а здесь наблюдался явный перебор, отчего девчонка являла миру серо-голубые глаза, обрамлённые просто гигантскими ресницами и пепельно-серыми тенями, местами переходившими в угольную черноту. Ну, это до первого дождя или горьких слёз. Пока признаков ни того, ни другого не наблюдается: девчонка смотрела на окружающий её кусочек мира с таким восторгом, что становилось не по себе.
— Ура! — завопила она, едва оказавшись на тропинке. — Ура-ура-ура! Я в другом мире!
— Ну, — хмуро поинтересовалась я, скрестив руки на груди, — и чему мы так бурно радуемся?
Рыжая — то есть, крашеная — только сейчас соизволила меня заметить. Её глазки на миг округлились. Ничего удивительного: стоит хмурая тощая мадам в длинном чёрном осеннем велокостюме, чёрных же велоочках и красном велошлеме. Ничего иномирового, одним словом.
— Ну, облом… — проныла девчонка. — А я-то думала, что всё как в книжках. Раз портал втянул, значит, в другой мир. А тут…
— А тут я.
— Ага…
— Портал, говоришь?.. — я невесело хмыкнула. — Ты вообще откуда?
— Я? Я с Харькова. Я в универ шла. Только из метро вышла, а тут портал. Потом сразу — лес. Вот я и подумала… — девчонка как-то сразу сникла. — А мы где?
— В лесу.
— Вижу, что не в городе. В каком лесу?
— Хрен его знает. Сейчас пойду выяснять. Ты со мной?
— Да хули мне…
— Так, — я нешуточно рассердилась: терпеть не могу немотивированного хамства. — Или разговариваешь со мной без мата, или идёшь выяснять обстановку в гордом одиночестве. Ясно?
— Упс… — сдулась девица. — Звыняй, не хотела… Слушай, а это точно не другой мир? Ты уверена?
— Нет.
— Ой, а как было бы классно! Ты представляешь? Всё как в книжках — мы встретим мага, нас зачислят в магическую академию… Будем тут крутыми колдуньями, вау! Точнее, я буду крутой колдуньей, а ты мне будешь помогать!
Мне стало смешно. Почти до слёз.
— Почему именно ты? — кажется, я не удержалась, нервно так хихикнула.
— Ну, я же рыжая, — девица одним движением плеч поправила на себе сбившуюся курточку. — Во всех книжках героини рыжие, становятся крутыми магичками и выходят замуж за эльфийских принцев! А ты брюнетка.
Железобетонная логика, что и говорить. От такого пассажа я даже ненадолго забыла о свалившихся на нас обеих проблемах. Точнее, о том, что мы сами свалились в эти самые проблемы.
— Девочка, — я остановилась, сняла свои велоочки и посмотрела ей в глаза. В её сияющие от таких блистательных перспектив наивные глаза. — По-моему, ты читала не те книги.
— А что? — собеседница фыркнула, сдувая с лица непослушный локон. Руки по-прежнему были заняты сумочкой, освободить хоть одну, чтобы поправить одежду и причёску по-человечески, она не догадалась. — Нормальные книги, жизненные.
— Эльфы, вампиры и прочие волшебники — это жизнь, — я снова не удержалась и съязвила. Язвить на ходу — всё, что мне оставалось… — Зато сессии и экзамены — сплошная скука.
— Слушай, тебе сколько лет? — возмущённо возопила рыжая. — Рассуждаешь прям как моя маман!
— Сорок, — небрежно бросила я. А вот и мой велосипед. Мой с очень недавних пор горячо обожаемый велосипед. Молчаливый и верный друг, с которым мы вместе проехали не одну тысячу километров… Как я по тебе соскучилась за эти три минуты!
— Кроме шуток? — у девчонки в буквальном смысле слова отвисла челюсть. — Не гонишь?
— Могу паспорт показать, — я равнодушно пожала плечами. Мы с группой не собирались ехать в Белгород и пересекать границу, однако, выезжая из дому, лучше взять с собой какой-нибудь документ. Всякое может случиться.
— Классно выглядишь, — что в голосе, что на лице рыжей явственно отразилась смесь недоверия, восхищения и чисто женской зависти. Каюсь, сама женщина и всему этому не чужда. Но к сорока годам учишься хорошо скрывать то, что ты думаешь о внешности другой женщины, а в незамутнённые восемнадцать для этого нужно обладать недюжинным актёрским талантом, чего в этом случае явно не наблюдалось. — Слушай, секретом не поделишься? А то моя маман — ей, кстати, тоже сорок — выглядит на весь свой возраст.
— Веду здоровый образ жизни, — вот чего я хочу меньше всего на свете, так давать рекомендации юным дурочкам. Именно дурочкам, а не дурам. Вторые без мозгов уже рождаются, а дурочки хоть и имеют мозг, но ещё не загрузили его ничем полезным. Спокойно поднимаю велосипед и преувеличенно внимательно проверяю притороченную к багажнику сумку с водой и бутербродами. Вроде всё в порядке. — Пошли.
— Куда?
— Искать магическую академию, — невесело съязвила я. — Или отделение милиции.
— Ментовку-то зачем? — опешила рыжая.
— Заявление написать на магов-шутников… Тебя как зовут?
— Ира. А тебя?
— Стана.
— Как?!!
— Стана, — с удовольствием повторила я. — Нормальное болгарское имя. Хотели Стояной назвать, но тётка в ЗАГСе вредная попалась, неправильно записала.
— Ну, ты, блин, даёшь, тётя, — наглое хихиканье. — Это сколько твои предки выпили, чтобы так тебя обозвать?
А вот такой наезд я точно не спущу. В моих отношениях с родителями было всякое, но их уже нет в живых. Они навсегда остались для меня прекрасными любящими людьми, и чтобы какая-то крашеная мокрохвостка их оскорбляла…
— Слышь, племяшка сопливая, ты что, в фэйсбуках училась разговаривать? — злобно поинтересовалась я.
— Ну, ваще! — весело восхитилась Ирина. — Продвинутая тётя! Знает, что такое фэйсбук!
— Ага, — всё, она меня окончательно достала. Чрезмерное общение в интернетах плохо сказывается на логичности мышления, что мне сейчас и демонстрировали. — Знаю такое страшное слово. И даже знаю, что оно означает.
— Ну, и что же?
— «Мордакнига», — фыркнула я, перебрасывая ногу через раму. — Как говорили во времена моей молодости, чао, бэби.
— Э-эй, ты куда! — пискнула рыжая, до которой дошло, что что-то идёт не по сценарию.
— До ближайшего села, — совершенно серьёзно ответила я, умостившись на седло. — Или до трассы. А ты ищи своих магов с принцами. Найдёшь парочку лишних — не зажимай, поделись при встрече.
И привстала на поднятой педали, стронув велосипед с места. Двухколёсный друг послушно покатился по колее, набирая скорость.
— Стой! Слышишь, тётя? Стой, не бросай меня!.. Ну и вали на фиг! Самая умная, блин, нашлась, меня воспитывать! Сама воспитаюсь!..
Меня, как говорится в одном известном старом фильме, терзали смутные подозрения, что шансы найти в здешних дебрях асфальтированную дорогу близки к нулю. Но общаться с человеком, которого без всякой видимой причины шатает от восхищения до наглости, выше моих сил. Наверное, у меня встроенный иммунитет против интернета. Программисты, знаете ли, достаточно циничные люди, они этот интернет видят как строчки кода и текст в тэгах. А для Иры и ей подобных фэйсбук заменяет реальную жизнь. Что, как говорят американцы, its not good. В соцсетях внезапный переход от сюсюканья к феерическому срачу стал нормой, но в реальном общении такие бросания создают впечатление дня открытых дверей в местной психушке. Нормальные люди так не реагируют, смена настроения у них всегда чем-то замотивирована. А здесь… Даже не знаю, что лучше — вернуть эту мадемуазель матери или начать воспитывать? Боюсь, второе она может не пережить: пришибу велосипедом, сетевую дурь выколачивая. Начнём с простенького приёма — оставить в одиночестве. Пусть покричит, повозмущается. Интернетозависимые, когда не спят, больше пяти минут наедине с собой не выдерживают, проверено.
Я демонстративно отъехала на пару сотен метров и спешилась. Извилина тропы и поросль вдоль левой обочины скрывали меня от воспитуемой. Судя по доносящимся звукам, она шла, громко топая, обиженно сопела и обсуждала меня вполголоса. Даже смешно стало. Оставалось только не спеша двигаться по этой лесной дороге, не попадаясь ей на глаза.
Хорошо настроенный и смазанный велосипед движется почти бесшумно. По асфальту шелестели бы покрышки, по слегка влажноватому лесному грунту покрышек не слышно. Лёгким треском нормального холостого хода подаёт голос задняя втулка. Этот звук мог бы меня выдать, но взбалмошная девица так увлечена разговором с собой любимой, что ничего, кроме себя, не слышит. Ориентируясь на её бурчание, я могла держать безопасную дистанцию и возвращаться к невесёлым раздумьям.
Где я. Что произошло. Как из этого выкарабкиваться.
Пока по первому пункту наблюдается полная неизвестность, заморачиваться остальными не стоит. Только нервы зря попорчу. Остаётся одно: топать по дорожке, которая, слава богу, не из жёлтого кирпича. От того, куда она приведёт, и будем дальше танцевать.
3
Ира.
Вот ведь чёрт, проблема нарисовалась, фиг сотрёшь. Наши пути-дорожки пересеклись. Теперь, хочу или нет, я за эту пустоголовую дурочку в ответе. Даже в благоустроенной городской среде она совершенно беззащитна, а если здесь иной мир, да ещё с какими-нибудь заморочками, точно пропадёт. У меня хотя бы велосипед есть, да в рюкзачке кое-что припасено, незаменимое в походе и при встрече с собачьими стаями, нежно «любящими» велосипедистов. А у неё что? Сумочка весёленькой расцветки да мобилка? Спорю на что угодно: либо андроидный «Самсунг» из бюджетных, либо ещё более бюджетная «Нокия». Из тех, что без конца рекламируют в сети. Как с таким внушительным арсеналом эта жертва рекламы будет отбиваться от… да хоть от той же стаи кабыздохов? Вот и я о том же. Хотя… Насколько позволяет мне судить мой жизненный опыт, самая большая беда таких людей, как Ира — они сами. Есть проблема — вляпаются. Нет проблемы — создадут и вляпаются.
Ну, вот. Кажется, полезла с телефона в сеть, а там пусто. То-то операторов по матушке обкладывает, любо-дорого послушать. Весь лес теперь в курсе, какое они дерьмо. Так, теперь ещё и «корейцы узкоглазые» до кучи виноваты. Значит, я не ошиблась, там дешёвый «Самсунг». Незаменимый в университетской аудитории и совершенно бесполезный в лесной глуши. Я остановилась. Сейчас Ирочкин таракан по имени Обидка спрячется, и его сменит собрат Хнык. Убедившись в невозможности подключиться к сети, она оглядится и наконец-то поймёт, что находится посреди дремучего леса. Одна. Без набора выживальщика. Да хоть бы и с ним, всё равно пользоваться не умеет. Вот тогда, если у неё хоть капля мозгов имеется, и нахлынет тот ужас, который уже успел посетить меня. А если мозгов нет, и продолжится ожидание эльфийского принца, который тут же падёт к её ногам… Что ж, бывают и совсем безнадёжные. Ира не производила впечатления настолько безмозглой курицы. Хоть это радовало.
Так и есть. Кое-кто уже носом хлюпает. Я прислонила велосипед к дереву, достала из подседельной сумки отвёртку и сделала вид, будто ковыряюсь в заднем переключателе.
— Эй! — донеслось сзади. — Эй, тётя!.. Блин, как тебя там… Стана! Стана-а-а!
Она ещё и топочет, как лошадь. Бегать совершенно не умеет, физподготовка ниже плинтуса… М-да. Придётся исправлять ещё и это.
— Ну, чего тебе? — как можно более хмуро ответила я, когда Ира показалась из-за поворота. Хорошо получилось, даже притворяться особо не пришлось.
— Ой-ой-ой, как хорошо, что ты не уехала! — радостно взвизгнула девчонка, стараясь унять бурное дыхание. Метров сто пробежки — и уже одышка. М-дааа… — Представляешь — тут сети нет! Долбанный «Лайф»… Слушай, у тебя какой оператор? Можешь посмотреть, на твоей мабиле сигнал есть?
— Нету, — я снова углубилась в изучение нехитрой конструкции из алюминиевых стоек и плоских шестерней. — Это я сразу проверила.
— Значит, другой мир?
— Всё может быть.
Тут я удостоилась удивлённого взгляда.
— И это тебя не радует?
— Ни капельки.
— Можно узнать, почему?
— Потому, — я со вздохом выпрямилась, — что мы ничего не знаем о том, куда попали. Хрен его знает, кто тут водится — эльфы или динозавры. Соображаешь?
— Ой…
Соображает. Это должно радовать.
— И… что же нам делать?
Очень правильный вопрос. Осталось добавить к нему классическое «Кто виноват?», и будет полный комплект. Но выявление виновных лучше отложить до более подходящих времён.
— Идти, — отвечаю. — Вперёд по дорожке. Куда-нибудь да приведёт, а там будем ориентироваться по обстановке.
— Что, вот так просто идти? И всё?
— Нет. Идти и думать. Желательно, молча, — отрезала я, заметив, что сейчас начнётся новое словоизвержение.
— А если я хочу кое-что спросить?
— Спрашивай.
— А если мы в книжку попали?
— В какую?
— В ту, где магический мир и эльфы, — кажется, Иру начало «попускать».
— Погоди, — я поднялась, сунула отвёртку в сумку. — Вот теперь идём. Бесполезные дискуссии лучше разводить на ходу. Хоть что-то полезное делать будем… Итак, мы на марше. И ты говоришь, что мы могли попасть в мир, описанный в одной из этих книжек… про рыжих магичек, — высказываться откровеннее я не стала, ещё обидится. — Хорошо. Есть такая вероятность. Но такая же вероятность, что мы попали, скажем, в мир Желязны. Не желаешь поучаствовать в разборках принцев Амбера?
— А кто такой Желязны?
— Ух ты! — восхитилась я. — Классику жанра фэнтези не читать — это как надо постараться!
— Да я… это… слышала, — Ира вдруг покраснела и нервно вскинула сумочку на плече. — Вроде книжища какая-то толстенная, мне за год не прочесть. Я другое читала…
— Про рыжих магичек.
— Ага…
— А теперь послушай занудную тётку, — я заметила, как при этих словах девчонка невесело хмыкнула. Поняла иронию. — Про стервозных дур, цена которым три копейки в нашем мире, зато в другом к их ногам штабеля из принцев складывают, пишут или такие же стервозные дуры, или занудные тётки моего возраста. Но у меня с личной жизнью всё в порядке, а вот им, несчастным, не повезло. И те, и другие вываливают в сеть свои мечты, которые с реальностью не имеют ничего общего. А зелёные девчонки вроде тебя читают это и начинают мечтать о том же. Принцев ищут. Чтоб всю жизнь на руках носил, и руки у него при этом не отваливались. Так?
— Угу, — кивнула собеседница. — А разве плохо, когда на руках носят?
— Хорошо. Но только на свадьбе. Потом мужчина руки должен к работе своей прикладывать, иначе вам обоим жрать нечего будет. А ты должна будешь не только новые шмотки примерять и у зеркала вертеться. Носки постирать, обед сготовить, живность накормить, а там и дети пойдут. Настоящая любящая семья — это тяжёлый труд обоих. Об этом в книжках про рыжих магичек не пишут.
— Скучно это как-то, — Ира, уже знала, что я могу на язвительное замечание съязвить в ответ, и ей будет обидно. Потому явно «фильтровала базар». Любимые рыжие героини никогда адекватного ответа своему хамству не встречали. — Неинтересно. Про стираные носки читать, в смысле.
— Может, и неинтересно, — кивнула я. — Только это и есть правда жизни, о которой нельзя забывать, иначе здравствуй свидетельство о разводе и девичья фамилия.
— А почему, по-твоему, миры этих книжек…неправильные? — О, совсем другое дело! Мозги у Ирочки пустые, но они по крайней мере есть. Второй верный вопрос за пять минут.
— Да потому что их авторессы ни хрена не знают о психологии средневекового общества, — ответила я, чуть сбавив темп: Ира, старавшаяся не отстать от моего нормального шага, снова начала задыхаться. — Вот, скажем, попала рыж… стервозная девица в магический мир. Притопала в деревню. Что дальше?
— Дальше она спрашивает у крестьян…
— На каком языке спрашивает?
— На местном. При переходе ей портал магически вложил.
— Ладно, спишем на магию. Итак, приходит она в деревню и спрашивает у крестьян… Что именно спрашивает?
— Как называется деревня и далеко ли замок. Это же яснее ясного, — Ира пожала плечами. — Нормальная логика.
— А крестьяне что?
— Да ничо. Всё объясняют, и она идёт, куда хотела.
— Угу. Идёт. Куда хотела, — мой голос буквально сочился ядом. Так с клыков и капало. — А теперь посмотрим на ситуацию глазами обычного средневекового общинника. Притопывает из лесу какая-то лахудра с городскими замашками, по всему видно, что ни фига в жизни не разбирается. Денег при ней не замечено, зато в ушах серьги, на пальцах колечки. Слуг или спутников тоже не имеется. Герба нет. Имени отца, супруга, сеньора или покровителя не называет. Как именуется деревня и страна, не в курсе. Зато пальцы веером. Вывод? Иноземка. Без свиты. За неё никто не вступится. Верная пожива. Если её связать, ограбить и попользовать на сеновале, ничего за это не будет. А если её продать, так и дополнительный денежный бонус проистечёт, будет с чего налог в этом сезоне заплатить… Вот так бы эта история и закончилась.
— Как же — не вступится! — возмутилась Ира. — А принц? Если на даму нападают, он ведь благородный, должен её защитить.
— А что, принцам делать нечего, кроме как разъезжать по деревням и спасать попаданок от подлых крестьян? — хмыкнула я. — Ладно, допустим, что принц решил прогуляться по своим владениям и случайно заглянул в ту самую деревню и в тот самый момент. Ничего невероятного. Он, может, даже вмешается, когда крестьяне скажут, что побродяжку поймали. На рыжие волосы польстится. Вот только признать в побродяжке заморскую принцессу он согласится только при наличии веских доказательств. Королевской свиты, например, послов, грамотки от папы-короля и мамы-королевы, сундука с королевскими тряпками и мешка золота на мелкие расходы. Принцы лесных бродяжек не то, что равными себе — вообще людьми не признавали. Развлечься разок-другой, а там пусть свита «доедает». Ясно? Благородный, понимаешь… Думаешь, в реальном средневековье благородные от нечего делать за собой свиту и охрану таскали? Одиночек такой мир пожирал с косточками и не давился.
С каждым моим словом челюсть Ирины отвисала всё ниже и ниже. Я прямо-таки наяву слышала треск разрываемого шаблона. Ну, всё. Сейчас начнётся…
И началось.
— Да ты… Да что ты вообще знаешь о принцах?!! — взвилась Ирочка, воинственно взмахнув сумочкой. — Ведь не может такого быть, чтобы всё было с потолка взято! Если пишут люди, что они благородные, значит, не от балды нарисовано! Таких много было!
— Было, — согласилась я. Да уж, как с таким знатоком принцев поспоришь.
— Вот видишь!
— Не вижу, — дорога действительно была хорошо утоптана и укатана, корней, норовящих подвернуться под ноги, не было. Можно было предаваться доброму делу воспитания молодёжи, не боясь споткнуться. — Такие бла-ародные принцы действительно в истории фигурировали. Некоторые даже до короны доживали. Вот только правили очень недолго.
— Враги!
— Ясен пень, враги. Но чаще всего не враги, а друзья. Самые ближайшие. А знаешь, почему?
— Как это — почему? Сами корону хотели! — продолжала бушевать Ирочка. — Благородным людям всегда завидуют те, кому благородство недоступно!
— И это тоже, — киваю. — Душевная чистота — богатство, которого не украдёшь. Согласна на все сто. Только в данном случае зависть не при чём.
— А что при чём?
— Страх, что благородный идиот своими чистыми душевными порывами угробит страну. Идеал — такая штука, знаешь ли, на которую можно равняться, но по которой нельзя жить.
— Например? — прищур девчонки должен был, по идее, быть грозным, но выглядел довольно комично.
— Например, такая благородная штука, как гайс. В смысле, рыцарь сказал — рыцарь сделал. Прекрасная штука, во всех балладах воспевалась. Бывали сверхблагородные товарищи, которые, наслушавшись этих баллад, сгоряча давали слово никогда и никому ни в чём не отказывать. Обычно это были очень богатые люди. Только за короткое время они становились очень бедными. Объяснить, почему, или сама догадаешься?
— Так ведь дураки и среди принцев попадаются, — Ира сбавила тон. Видимо, включила мозг и начала анализировать поступающую информацию.
— Бывает. Папе-королю не повезло с наследником. А теперь прикинь, как это весело — жить в стране, которой правит благородный дурень. Родственники и министры, убиравшие таких болванов, брали грех на душу, но спасали государство.
— Государство, а не людей, — философски заметила Ира. Хороший признак.
— Государство — не место на карте, а люди, его населяющие, подчиняющиеся его законам и пополняющие его казну.
— Ты же сама говоришь — благородные презирали всяких там крестьян. Противоречие! — Ирочка просияла, думая, что подловила меня на нестыковке.
— Никакого противоречия. Они могли сколько угодно презирать простолюдинов, но они не могли не понимать, на ком реально держится страна. Ну, а если на троне дурак или хронический неудачник, страну разрывают соседи. Если нет голодных соседей — страну рвут на куски изнутри.
— Ну… ладно. А как же эти, как их, летописи? Про благородных королей? Там всё наврали, да?
— Давай представим себе ситуацию, — сказала я. Беседа начала меня увлекать. — Ты — летописец. Придворный. Получаешь деньги от казны. А на троне сидит великий правитель, который создал свою империю на крови, грешит налево и направо, предаёт, подкупает, убивает родственников, чтобы избавиться от претендентов на трон, разоряет города союзников. Ты решишься написать правду, если уверена, что за это тебе снимут голову?
— А что, такие короли реально были?
— Короля, которого я тебе описала, звали Карл Великий. Он даже императором стал. А в летописях он чуть ли не образец благородства. Суди сама, насколько можно им верить.
— Но ведь… не может такого быть, чтобы все они, короли и принцы, были сволочами! Просто не может быть! — упрямо процедила Ира, сжимая кулачки. — Вот если мы попали в магический мир, я тебе это докажу! Я встречу принца! Это должна быть судьба, понимаешь? Моя судьба! Я вообще наверное крутая колдунья, если портал на меня среагировал!
— Наколдуй мне, пожалуйста, портал обратно, и можешь тут с принцами оставаться, — я пожала плечами. — Меня муж дома ждёт.
Моё заявление, лишённое каких-либо сильных эмоций, подействовало на девчонку как ведро холодной воды.
— Ну… — она даже остановилась, поражённая в самое сердце. — Я же ещё не обученная колдунья, я заклинаний не знаю… Так меня здесь и научат, — она тут же повеселела.
— Лавры Гарри Поттера покоя не дают?
— Да нафиг Гарри Поттера. Теперь про меня книжку напишут! Вау!
— Кто напишет?
— Вот ты и напишешь.
— Делать мне больше нечего.
— Ну, это же так интересно будет! Тебя издадут, гонорар получишь!
— Где издадут? — я откровенно рассмеялась. Даже так: я неприлично заржала, вообразив себе ситуацию в деталях и красках. — В средневековом монастыре мега-тиражом в десять экземпляров?
— Ну, что ты за человек! — Ира от избытка чувств топнула ножкой. — Что ни скажешь, тебе всё не в масть! Говоришь так, будто знаешь всё на свете!
— Ира, — я уняла нервный смех и заговорила совершенно серьёзно. — Тебе сколько лет?
— Мне — уже восемнадцать!
— Вот. Тебе уже восемнадцать. А мне ещё сорок. Сечёшь фишку, или объяснить разницу на пальцах?
— Чё-то я не догнала…
— Значит, буду объяснять на пальцах… Стоп, — я резко остановилась.
— Что?
— Слышишь?
— Что я должна слышать?
— Молчи и слушай.
Где-то в той стороне, откуда мы шли, началась сорочья перекличка. Повторяю: я потомственная горожанка. Но даже мне известно, что сороки в лесу — лучшие сторожа. Демаскируют любую группу и способны испортить любую охоту, распугивая дичь. Единственное спасение от этого — передвигаться ночью, пока вредные длиннохвостые представители семейства врановых спят. Но сейчас белый день, и сороки, до сих пор молчавшие, подняли стрёкот. Пока ещё отдалённый, но постепенно сдвигавшийся в нашу сторону.
— Птицы орут, — пожала плечами Ира. — Тоже мне, событие.
— Там люди, — я сразу убавила громкость. Зацепилась взглядом за коричневатую землю под ногами. Земля… В земле звуковые волны вроде должны передаваться дальше, чем в воздухе?
Отстегнув ремешок и содрав с головы велошлем, я умостила велосипед у дерева, улеглась на дорогу, прижав ухо к утоптанной на совесть земле, чем шокировала Ирину насмерть.
— Ты чего, тётя? Совсем…того?
— Заткнись, — прошипела я.
Да. Влажноватая лесная почва исправно передавала звуки. Глухое мерное «топ-топ-топ» множества ног. Судя по частоте шагов, не человеческих, а лошадиных.
Приехали.
Попади я сюда одна — прыгнула бы на велик и была такова. Но на кого я эту принцессу замороченную брошу? И вообще, пока не убедимся, что те всадники не представляют опасности — а шансов на это, прямо скажем, немного — ни на какой контакт с ними лично я идти не собираюсь.
Ирочка с полуоткрытым от удивления ртом и распахнутыми во всю ширь глазами наблюдала за мной, и я её понимаю. Сначала ненормальная тётка суётся ухом в землю, потом вскакивает, сдёргивает с плеч рюкзак и достаёт оттуда короткоствольный револьвер. Открою маленький секрет: это не криминал, а обычный шароплюй «Сафари» на патронах Флобера, оформленный как копия «корнета». Почти безобидный, он даже оружием по закону не считается, но стреляет очень громко и с красивыми спецэффектами. Впрочем, если маленький свинцовый шарик попадёт в нежное место, приятного будет мало. Собакам хватает оглушающего хлопка. А гопоте достаточно визуальной демонстрации эффектного серебристого ствола. Проверять, боевое оружие это, или пугалка, они почему-то не хотят… Быстро выдернув револьверчик из кобуры, я сунула его в треугольную нарамную сумку, побросала всё лишнее в рюкзак и схватила велосипед.
— Быстро в кусты! — скомандовала я. — Не стой столбом!
Моя спутница пребывала в таком глубоком шоке, что подчинилась. Молча. Опомнилась она только в кустах, и сразу же взбесила меня до невозможности.
— Ты чего? Я на землю не лягу! Тут грязь! Тут муравьи всякие, фу!
— Ложиссссссь! — я издала такое шипение, что Ирина сочла за лучшее подчиниться.
Ей точно уже восемнадцать? С виду вроде бы да. А послушаешь — больше четырнадцати не дашь, и то со скидкой на задержку развития. У инфантильного существа с нулевым запасом знаний и прогрессирующей социопатией — паспорт и право голоса… Ще не вмерла Укра╖на? С таким электоратом сие поправимо…
Рыжая осторожно расположилась по левую руку от меня. По правую я уложила велосипед, и, пока ещё не было риска быть услышанной подъезжающими, максимально ослабила крепление подседельного штыря. Теперь, в случае чего, у меня есть стальная дубинка, увенчанная широким велоседлом. Оружие в некотором смысле намного более эффективное, чем восьмизарядная пугалочка. Но если есть возможность не нарываться, то лучше тихо отсидеться в кустах. Сердце совершенно неприлично гремело в ушах. Зря говорят, что оно уходит в пятки… А вот Ирочкин испуг прошёл на удивление быстро. Гораздо быстрее, чем я рассчитывала.
— Чего мы тут партизан из себя корчим? — фыркнула она, завозившись на месте. Прошлогодние дубовые листья и жёлуди зашуршали под её локтями. — Кого ты там углядела? Годзиллу?
— Молчи и слушай, — огрызнулась я.
Сорочий гам действительно слышался всё ближе и ближе. Теперь влажноватый воздух дубравы доносил пофыркивание и лёгкий скрип. Фыркали наверняка лошади. Этих тварюшек я и вживую наблюдала, и в фильмах. Близко знакомиться не решалась: всё, что крупнее кота, вызывало у меня некоторую опаску. Ну, а скрип… Так может скрипеть только плохо смазанное колесо. А где колесо, там какой-никакой транспорт. Всё, что угодно от сельской телеги до автомобиля, павшего в неравной схватке с грунтовой дорогой и влекомого гужевой тягой к ближайшей СТО… Шум приближался. Теперь я куда более отчётливо слышала глухой топот лошадиных копыт, а земля подо мной едва-едва, на грани ощущений, вздрагивала. Даже Ирочка притихла. Либо ей передалась толика моего страха перед неизвестностью, либо попросту вняла совету и слушает.
Невидимая из-за зарослей кавалькада неспешно приближалась к повороту. Сороки весело перекликались в дубовых кронах, предупреждая лес о её вторжении.
Вот теперь сердце рухнуло в район пяток.
Момент истины.
Если там прекрасный благородный принц или добрый белобородый дедушка с волшебной палочкой, я публично извинюсь перед Ирой и её любимыми книжными героинями. Но если нет…
…Люди, восседавшие на невысоких лошадках, меньше всего походили на свиту богатого вельможи или могущественного мага. Обшарпанные железяки, претендовавшие на именование доспехами. Оружие явно грубой ручной ковки, заточки и полировки. Про конскую сбрую плохого не скажу, ибо ничего в ней не понимаю, но даже на мой неискушённый взгляд — тот же handmade. Реконструкторы? Вряд ли. Наши реконструкторы даже в условиях, приближённых к реконструируемой эпохе, пользуются бритвами, имеют нормальные причёски и моются, а здесь наблюдаем с полдюжины небритых морд разной степени угрюмости, патлатости и немытости оных патл. Впрочем, нет. Вон за их спинами нарисовался ещё один персонаж. Доспехи и прочая амуниция выглядят куда пристойнее. Конь вороной с белыми ногами, раза в полтора больше лошадок свиты. Гладко выбритое лицо. На длинных, явно хорошо расчёсанных каштановых волосах возлежит тонкий обруч. Жаль, отсюда не видно, из какого металла, но поблёскивает богато… Рядом со мной послышался восхищённый вздох. Я обернулась… и замерла от предчувствия беды.
— Принц… — глаза Ирочки сияли таким восторгом, что предчувствие беды уступило место пониманию: беда уже здесь. — Я же тебе говорила!
— Молчи, — я сипло выдавила из себя одно-единственное слово. Началось что-то непонятное. Я вдруг услышала негромкое гудение, будто где-то рядом включилась высоковольтная линия. — Слышишь?
— Что? — Ира без особого удовольствия оторвалась от созерцания вожделенной добычи — благородного принца. — Что я должна слышать?
— Гудит.
— Не слышу я никакого гудения, отвянь.
Она, значит, не слышит, а я слышу? На глюки вроде не похоже, гул медленно, но верно усиливался именно с приближением кавалькады… Ага. А это что? Из-за поворота показался какой-то рыдван, в него впряжена неказистая лошадка. На облучке возница, в рыдване седок — пузатый дядька средних лет в тёмной одежде. Причёска, либо её отсутствие, надёжно укрыта под причудливой шапкой, нижняя часть лица спрятана в седеющей бороде. Так… За рыдваном — телега. Телега… За которой обречённо плетутся двое, от связанных рук к боковине телеги тянутся верёвки. Взрослый и ребёнок. И в телеге кроме возницы ещё кто-то сидит… Один. Нет, вроде двое. Нет, всё-таки один. Как будто не связан, но ручаться за это не стану. Так. Вот это мне совсем не нравится… Замыкали шествие ещё шестеро всадников той же потёртости, что и авангард. Итого имеем шестнадцать морд условного противника, четырнадцать лошадок, две единицы гужевого транспорта и трёх человек в статусе пленных. Паршивый расклад. В нашем случае самая удачная тактика — отсидеться в кустах.
Будь я одна, так бы и случилось. Но я совсем забыла, что рядом со мной не адекватный человек, а девица-недоросль в розовых очочках и со стаей боевых тараканов в голове. Пока я считала силы вероятного противника, она вовсю глазела на своего благородного героя, чтоб ему ни дна, ни покрышки, и ничего больше замечать не желала. Когда процессия почти поравнялась с кустами, где мы старательно сидели в засаде, слышимый мной гул стал почти физически ощутимым. Даже голова начала побаливать. Тут я сделала большую ошибку: внимательнее присматриваясь к персонажам на дороге, на несколько секунд упустила рыжую из виду. Когда затрещали кусты, дёргаться было поздно. Ирина ломанулась к вожделенному принцу с энергией и целеустремлённостью танка. А я… Я плотнее вжалась в землю, мысленно молясь, чтобы меня не заметили.
Я даже не особенно прислушивалась к тому, что она там пищала, прижав сумочку к груди и воздев на обрученосца самый восхищённый из своих взглядов. Я и её-то саму видела краем глаза. Всё внимание — на объект её восхищения. Поднятая левая рука — знак колонне остановиться. Остановились. Только дядька в таратайке приподнялся, разглядывая, что там такое на дорогу выскочило. Потом оба — «принц» и дядька — не сговариваясь, взялись за короткие фигурные жезлы, заткнутые за пояса. Направили на Ирочку. И оба скорчили недовольные мины: не произошло ровным счётом ничего. Обрученосец бросил короткую фразу на незнакомом языке… Я не поняла ни слова, но сообразила, что зверёк, в просторечии именуемый «песец», уже поблизости. Уж больно сальные ухмылочки появились на небритых рожах авангарда после слов начальства. Один из шестёрки ловко спешился и неуловимо быстрым движением сграбастал заверещавшую Иру…
На свете есть миллионы людей лучше и чище меня. Миллионы людей умнее, начитаннее, достойнее. Смелее, наконец. Инстинкт самосохранения орал в оба уха: «Лежи тихо, и тебя не заметят! Лежать, сука!» Но ведь человек не тот, кто биологически принадлежит к виду хомо сапиенс, а тот, кто поступает по-человечески. Там, на дороге, пропадает девчонка, годящаяся мне в дочери. И если я человек, то не смогу спокойно на это смотреть. Неспокойно — тоже.
В полурасстёгнутой нарамной сумке тускло поблёскивало… Перебросив револьверчик в левую руку, правой я ухватилась за подседельный штырь. Плотно сидит в трубе, зараза. А мы вот так, ногой в раму упрёмся…
Перед глазами замаячила прозрачная красноватая пелена, руки и ноги сделались необычно лёгкими. Зрение и слух обострились до предела. Туго сидевший в раме подседельный штырь выдернулся на удивление легко. Знакомое и крайне хреновое состояние. Такое со мной случалось всего лишь дважды. Оба раза это спасало мне жизнь, но заканчивалось длительной депрессией. Что ж, сейчас у депрессии нет шансов. Мне конец. Но умру я как человек, защищая того, кто нуждается в защите… Нерастраченный материнский инстинкт, что ли? Вряд ли я когда-нибудь это узнаю. Но умирать сейчас человеком почему-то приятнее, чем сдохнуть лет через тридцать с осознанием собственного ничтожества.
Слабое утешение.
Вопли Иры и гогот всадников сыграли мне на руку. Мой первый удар пришёлся аккурат по островерхому шлему. Передний край седла, получивший неслабое ускорение, вмял низкокачественную жестянку внутрь. Вроде бы хруста не послышалось, но солдат без единого звука рухнул на дорогу. Ира заткнулась и со стоном села на дорогу: от пережитого шока могут и ноги на время отказать, бывает. Тут же, не говоря худого слова, спешились ещё двое. Эти повыдёргивали из ременных петель на поясах те самые handmade-мечи… Красная пелена. Деревья красные. Лица людей красные… Что я делаю? Взмах импровизированной дубинкой. Один отскакивает, второй подставляет железную наручь и перехватывает штырь. Дистанция между остриём его меча и моим животом всё меньше… Время потянулось, как вязкая смола. Моя левая рука словно обрела собственную волю. Миг — и короткий серебристый ствол смотрит солдату в лицо. Пистолет — несерьёзный травматик, я уже говорила. Но на таком мизерном расстоянии…
БАБАХ!!!
Оглушительный звук и вспышка вышвырнули меня из объятий красной пелены. Солдат, закрыв руками лицо, с воем катался по земле. Из-под грязных ладоней негусто капало кровушкой. Рана наверняка не смертельная, а вот пороховой ожог от чешских патронов получить — раз плюнуть. Особенно если по глазам перепало. Ну, и шок, конечно. То-то второй солдатик, на которого сейчас наставлен пистолет, с лица сбледнул. Свита «принца» успокаивает лошадок — те с явной непривычки к огнестрелу дружно разнервничались. Внезапно подумалось: если они сообразят, что моё оружие не смертельно, нас обеих немедленно посетит тот самый пушной зверь. Но пока не сообразили. Более того: «принц» снова поднял руку. Прозвучал отрывистый приказ. Бледный солдатик убрал меч и ухватил под руки своего воющего товарища. Ещё двое спешились и подняли оглоушенного велоседлом. Стараясь унять сошедшее с ума дыхание — уровень адреналина в крови, наверное, превысил все мыслимые нормы — я отметила, что бородач вышел из своего тарантаса и поглядывает на жезл, направленный в мою сторону. Навершие жезла тускленько так светилось. «Принц», выслушав его недлинную тираду, нехотя достал свой инвентарь аналогичного назначения. Сверкнули драгоценные камни. Почему-то я очень хорошо разглядела навершие его жезла: волчья голова, держащая в пасти отшлифованный рубин неправильной формы. Рубин светился чуть сильнее, чем должен был бы светиться при нормальном дневном освещении.
Я поняла, что сейчас эти двое решат нашу судьбу. Ирочкину уже решили. А я успела отметиться нападением на их охранение, грубо вмешавшись в привычное течение событий. Они переговариваются. Дядька, то и дело тыча пальцем в мою сторону, экспрессивно жестикулирует. «Принц» кивает на двоих солдат, временно потерявших боеспособность. Бородатый снова машет руками. Похоже на торг. Наконец «принц» сделал жест, расцененный его оппонентом как благословение на действия, и дядька поклонился. После чего сунул жезл за пояс и направился к нам.
Поднятые руки, развёрнутые раскрытыми ладонями вперёд — это как раз понятно, показывает, что безоружен. Надо как-то реагировать. Прячу револьвер в задний карман велокуртки, но так, чтобы в случае чего быстро достать. Дядька, широко улыбаясь, медленно подходит и что-то умиротворяющее говорит. А гул в ушах стоит такой, будто меня сунули в трансформаторную будку.
— Я не понимаю.
Разумные люди всегда найдут общий язык, даже если не понимают друг друга. Дядька порылся в поясном кошеле, добыл оттуда серебряную бляшку, покрытую грубым чеканным узором. Показал, приложил ко лбу, после чего бросил мне. Ловко бросил, между нами было шагов пятнадцать, а, чтобы поймать серебрушку, мне не пришлось прилагать особых усилий, почти в руку «пришла». Дядечка лучезарно улыбнулся и показал пальцем — сперва на вещицу, потом на свой лоб. Видимо, инструкция по эксплуатации. Ну, что ж…
За моей спиной нервно всхлипнула Ирочка.
— Ну, почему он так… — тихонечко проскулила она. — Почему?
Необычно холодная пластинка, едва коснувшись моего лба, вызвала мгновенный шок. Боль бомбой взорвалась в мозгу, взламывая какие-то одному богу ведомые барьеры. Я не потеряла сознание. Видимо, нервишки крепкие. Или мгновенно закипевшая ярость помогла удержаться. Но в пролом ринулись образы, слова, звуки, символы… Чужой язык. Вот только метода преподавания несколько…э-э-э…непедагогичная. Стрелять надо таких учителей.
— …неплохо держится, — сквозь мутное сознание до меня донёсся голос «принца». — Мой подопечный кровь не только из носу пустил. Знал бы — забрал бы себе. Но слово мага крепко. Забирай бабу.
— А девка, господин? — заулыбался бородатый.
— Забирай. Хорошая будет привязь для твоей новой ученицы. Зачем-то же она бросилась её защищать. Может, дочь? — «принц» заулыбался в ответ.
— Долгих лет жизни вам, господин… Эээ… Похоже, она уже нас понимает. Ведь понимаешь, женщина?
— Д… да, — я заговорила с очаровательной дикцией заики, отхватившего инсульт. Потеплевшая серебрушка выскользнула из скрюченных пальцев, мелькнула перед глазами и шлёпнулась на дорогу. — Она… моя… п… племян-ниц-ца, — слова чужого языка застревали в горле и причиняли боль. — Н-не тр-рогайт-те её…
На бородатом лице дядьки — надо же, учитель, вот привалило счастье на сорок первом году жизни — отразилось удивление. Он, подобрав серебряную бляшку, достал жезл и, ничтоже сумняшеся, ткнул мне в лоб.
Новый приступ боли. Но я уже была готова: на боль ответила всё той же волной спасительной ярости.
— Не понимаю, зачем ты врёшь, — дядька убрал жезл, качая головой. — Но раз ты заявляешь на неё Право крови, пусть будет так. Тебе же хуже.
И небрежно взмахнул пухлой ладонью у моего лица. Ладонь была чистая, холёная, от неё шёл какой-то цветочный запах. Ромашка, что ли. Короткие толстые пальцы. Почему это так врезалось мне в память?
Только многолетняя спортивная привычка мгновенно мобилизовать ресурсы организма спасла меня от позорного падения. Паралич уступил место ватной слабости. Но я умела это преодолевать. Очень хорошо умела. После сотни километров высокого каденса тоже, знаете ли, некомфортно себя чувствуешь, выжатый лимон — образец свежести по сравнению с выложившимся велогонщиком. Но после этого нужно, не свалившись с ног, дождаться финиша всех участников, оглашения результатов, пережить церемонию награждения, даже если награда тебя миновала, и своим ходом добираться до дома. Наши гонки не Тур-де-Франс, у нас участников на финише не ждут автомобили с персональными врачами. Большой спорт пришлось оставить из-за серьёзной травмы колена десять лет назад, но с велосипедом я не распрощалась. Квалификацию мне уже не пройти, однако форму держу… Мой облегчённый вздох — и густая бровь дядечки-преподавателя поползла вверх.
— Сильная воля, — сказал он. — И очень слабый Дар. Опасное сочетание. Очень опасное. Но ты ведь неглупая женщина, ученица. Ты ведь меня понимаешь?
— Понимаю… учитель, — я опустила взгляд: не хватало ещё, чтобы он догадался о моём истинном отношении к происходящему. — Могу ли я забрать своё имущество?
— Можешь. У тебя один шаг солнца на сборы.
«Шаг солнца»… Градус, что ли? Четыре минуты? Придется поторопиться, тем более что Ирочка начала приходить в себя. Сейчас мне предстоит пережить кое-что похлеще урока местного языка, или я ничего не понимаю в «йуных девах», не испорченных реальной жизнью.
Однако я жива, хотя была готова к смерти.
Яркое, ни с чем не сравнимое осознание жизни пришло неожиданно. Руки машинально «вправляли» подседельный штырь в раму и навешивали рюкзак на спину, а голова была пуста. Точнее, звенела от постоянного гудения, слышимого мне одной. Готовясь умирать, я оборвала связи с миром, который любила и потеряла, и с миром, который встретил меня так негостеприимно. Теперь оба властно напомнили о себе — солнечными бликами на листве, ветерком в лицо, памятью о любимом человеке… сигналами от органов чувств, в конце концов. Я зажмурилась, сдерживая мгновенно вскипевшие слёзы. Удалось не сразу. В носу подозрительно захлюпало и запахло кровью… Ах, да, этот «прынц» что-то говорил про кровь из носу… Сбросила надетый было рюкзак со своим комплектом велопутешественника и достала пакет влажных салфеток. Нужно утереться, не стоит появляться на дороге в соплях и кровавых разводах под носом. Могут не так понять.
Возвратившаяся жизнь напомнила о себе ещё кое-чем, а именно — Ирочкиной истерикой. Стоило выкатить велосипед с поклажей на дорогу, как это чудо, прикрывая курточкой и сумочкой порванную солдатом кофту, начало сверлить меня злобным взглядом. Сопли и потёкшая тушь придавали, однако, этой злобности какой-то абсурдный комизм.
— Это всё ты… ты накаркала! — Ирочка пыталась одновременно топать рядышком, всхлипывать от жалости к себе и пыхтеть от ненависти ко мне. Выглядело это ещё комичнее, чем симпатичная мордашка в чёрных потеках раскисшей косметики.
— Старая ворона даром не каркнет, — пробурчала я, игнорируя и её истерику, и реакцию аборигенов, узревших велосипед, который я вела, придерживая за вынос одной рукой.
— Ты всё заранее знала! — а истерика тем временем набирала обороты. — Умная какая нашлась… Ты… Ты просто завидуешь мне, да! Потому что я моложе! Старуха! Ты мне противоречила из зависти!
Да, да, конечно. Баба Яга всегда против, кто ж спорит. Дядечка-учитель смотрит на меня уже с подозрением. Ответим ему злобной ухмылочкой: мол, ещё не вечер. Встречаю молчаливое понимание. А Ира, не видя явного сопротивления, раздухарилась вовсю.
— Вы все, старые стервы, нам завидуете! — ух, как глазки-то заблестели! — Думаете, что мы дуры! Поучаете, нудите над ухом… Опыт у вас, блин… На хрена мне ваш опыт, если свой есть? Это моя жизнь, и нефиг в неё своим свиным рылом тыкаться!
Всё. После этого закидона самое время применять грубое хирургическое вмешательство, иначе болезнь быстро перейдёт в терминальную фазу.
— Заткнись, курица!!! — я рявкнула так, что рыжая аж присела от акустического удара. Обозники и так на нас оглядывались, а тут я всей кожей ощутила взгляды. Аудитория не понимала по-русски, но происходящее, кажется, не требовало перевода. — Виноватых ищешь? Достань зеркало и посмотрись! Принцев тебе подавай? Магические академии? Вот тебе принц, вот тебе волшебничек, оба в наличии! Беги, покоряй и блистай способностями, вдруг сжалятся, в казарму не сразу сбагрят! Там тебе не только шаблон порвут!
Видимо, мне очень плохо удался контроль над собой. Особенно над мимикой. Иначе с чего бы Ирочкина ненависть вдруг сменилась таким откровенным страхом? М-да… Так-то я человек не злой, но достали меня конкретно.
— Но… они же… ты… — сдавленно пискнула девчонка. У неё были такие глаза, будто моё лицо вдруг сползло, как плохо надетая маска, а из-под него выглянул оскаленный череп.
— Молчать! — Да, давно пора напомнить, кто тут старший по дурдому. — Кто ты такая, чтобы на меня батон крошить?! Никто, и звать никак! Я в ярмо влезла, чтобы твою задницу прикрыть, хотя ничего тебе не должна, кроме пары затрещин!.. Шагом марш! Отстанешь — пеняй на себя! Хоть слово ещё вякнешь — удавлю! Из жалости!
Воображаю, какая каша сейчас в Ирочкиной голове. Без единого матерного слова её, что называется, опустили ниже плинтуса. Что ж, это тебе, детка, не фэйсбук, где неудобный коммент можно потереть и забыть, а его автора затроллить. Это реальная жизнь, и птичка-«ответка», в отличие от интернетов, прилетает во плоти. Учись жить, пока не поздно.
Самое странное, что рыжая за все полчаса пути до селения действительно не произнесла ни звука. Сдавленные всхлипывания не в счёт. Полпути она провела, утираясь платочком, остальное время снова посвятила тараканам по имени Обидка и Самокопус. Выволочка явно пошла ей на пользу. Хотя, разве это выволочка? Так, цветочки в состоянии бутонов. Не начнёт становиться человеком — получит полной корзиной ягодок по голове. Устрою её тараканам тотальный геноцид. Впрочем, если я ошиблась, и вместо Обидки она тесно общается с насекомым по имени Страшная Мстя… Что ж, я не стану мешать естественному отбору. Премию Дарвина тоже должен кто-то получать…
Когда я услышала, что это сельцо назвали городом, сначала не поверила собственным ушам. А потом поняла, что неверно оценила степень средневековости мира, в который нас угораздило попасть. Вот так я себе и представляла Тёмные века в заштатном городишке. Везде царил и императорствовал его величество серый цвет. Улица — застывший памятник дождям, прошедшим недели две назад. На окраинах — обшарпанные, серые от грязи лачуги-мазанки под соломенной кровлей, крошечные оконные проёмы без намёка на раму со стеклом, занавески из серых лоскутьев, двери сляпаны из кривых жердей, позади которых виднелись всё те же серые тряпки. Дети в серых рубашонках с драными подолами, галдящей стайкой бежавшие за нашим обозом с корзинками, куда собирали свежий конский навоз. Унылые взрослые в серых одеждах, на лицах которых, прежде, чем они сгибались в поклоне, я успевала заметить испуг. Трущобы очень быстро перешли в более зажиточный квартальчик, но и там картина была безрадостная. Уж на что я дилетант в таких вещах, но то, что деревянным домам местных бюргеров не меньше двухсот лет, на мой взгляд очевидно. Избушки на курьих ножках. Там мох, там рассохшееся до жемчужной серости дерево, там висящая на одной петле ставня или перекошенная створка ворот. Здешние обитатели одевались не в серое, но это не умаляло унылости и их лиц, на которых был всё тот же испуг, скрываемый всё тем же поклоном. Здесь я увидела кошек. Вообще меня удивило отсутствие собак. Верные спутники человека с первобытных времён, непременный атрибут бедных кварталов, а тут — их полное отсутствие. Кошки, впрочем, не впечатляли. Тощие, серо-полосатые, пугливые. Ничуть не похожие на холёных домашних любимцев или наглых королей помоек. Значит, есть у них какой-то страх. Если не собаки, то кто? Люди?
Унылая серая харчевенка, отмечавшая границу престижного квартала, где наверняка жили сливки уездного общества, распространяла ненавистный с детства запах прогорклой квашеной капусты. Ну, если здесь так кормят в престижном ресторане, то что же подают в дешёвой забегаловке, встречавшей путников у городской черты? Боюсь даже представлять… Кстати, никакого намёка на стены с башнями, ворота и прочую средневековую фортификацию. Должно ли это означать, что тут не воюют или воюют не так, как было принято в нашем средневековье? Всё может быть. Раз тут имеется магия, то и войны, соответственно, могут идти с применением магического оружия, которому те стены на один фаербол. Гадать не буду, лучше присмотрюсь повнимательнее. У нас магии нет, но фортификация как вид обороны потеряла всякое значение только с появлением ядерного оружия. Что сразу наводит на невесёлые ассоциации… Так. К чёрту лысому эти мысли. Лучше полюбоваться на престижные дома местной тусовки. Дома крепкие, добротные. Не дерево — тёсаный камень. Тоже серый. Тёмно-красная черепица вносила приятный диссонанс в унылую симфонию серости. И всё впечатление тут же испортила площадь… Я всё понимаю: провинция, глухой медвежий угол, богом забытая дыра, клоповник, и так далее. Но чтобы даже убогих размеров центральная площадь была не вымощена, хотя бы досками — извините. Что это — жлобство или лень? Или ждут персонального повеления… кто у них тут главный, в короне и на белом коне? Так ведь до морковкина заговенья можно ждать. Представляю, в какое болото превращается эта площадь во время осенних дождей или весенней распутицы.
Здесь, на площади, обоз наконец остановился. Рыдван дядечки-учителя, за которым мы с Ирочкой следовали в качестве приобретения, сдал в сторону, и нам пришлось прижаться к стене, чтобы не угодить под колёса. Пока бородач цветисто и многословно выражал своё почтение «принцу», который, скорее всего, никакой не принц, а чуть более крупная шишка, чем он сам, с нами поравнялась телега. Наконец я получила возможность разглядеть условных пленных. Привязанными к телеге оказались мужчина и мальчишка лет десяти, оба приземистые, коренастые, в местных серых тряпках. Угрюмые лица обоих были изуродованы свежими кровоподтёками. На нас они не смотрели. Они вообще ни на кого не смотрели. А в телеге сидел парень немногим старше Ирочки, но в представительной тёмной униформе с шевроном «Охрана». Парень имел весьма бледный вид, на скуле синячище, губа разбита, но в его карих глазах не было ни наглости местных власть имущих, ни унылой обречённости аборигенов, не относящихся к властным структурам. Здоровьишко не ахти, но ум живой.
— Привет, девчонки, — он поздоровался первым. — Вы откуда?
— Харьков, — коротко отрекомендовалась я. — Мы обе. А ты?
— А я тульский. Меня Игорь зовут. Я в супермаркете работаю, со смены шёл, а тут такая херь приключилась…
В его речи действительно не было признаков южного говора, свойственного великороссам Ставрополья и Украины. Из короткого рассказа Игоря стало ясно, что мы нашли собрата по несчастью. И будущего — точнее, уже настоящего — ученика вон того «принца» местного разлива.
— Эти вот, которые на привязи, — он кивнул на пленников. — Мужик-то молодец, хоть и бычара. Я к ним на двор свалился аккурат когда вон те отмороженные в шлемах его бабу посреди двора разложили. Он за дрын, и сынок его туда же. Ну, и я сгоряча одному в шлеме вломил. Так они нам всем дюлей выписали, а бабу всё равно того… Потом этот явился… учитель хренов, — весьма многообещающий взгляд в спину обрученосца. — Палкой в мою сторону ткнул, она и засветись. Приказал меня на телегу грузить. Потом бляху серебряную сунул… Ну, вы ж в курсе теперь.
— Да уж, — процедила я. После «серебряной бляхи» у меня ещё минут десять дрожали конечности. — Стоп. Если этот твой учитель с лошади не слезает, значит, собирается дальше ехать.
— Похоже на то, — согласился Игорь. — Жалко. Мы ж земляки, а тут раздёргают нас по разным местам…
— Я — Стана. А это Ира, — я представилась сама и представила свою хмурую спутницу. — Если что, сможешь нас найти. Ты же знаешь, где искать.
Игорь окинул Ирку оценивающим взглядом… Ну, блин, если он сейчас растает от вида плачущего ангелочка — его тараканам тоже несдобровать.
— Слышь, Ируха, — сказал он. — Не куксись. Всё пучком. Наорали на тебя, так за дело же, не попусту. Держись её, — кивок в мою сторону, — не пропадёшь.
— Меня что, тут каждый встречный учить будет? — прошипела Ира.
— Дура ты, Ируха… Ну, всё, пока, девчонки. Кажется, едем.
Возница нахлестнул лошадку. Телега дёрнулась, стронувшись с места, Игорь поморщился — видимо, отметелили его знатно — а привязанные бунтари, отец с сыном, покорно двинулись следом. Не нужно было быть телепатом, чтобы уловить исходящее от них…даже не отчаяние — полное безразличие к дальнейшему. То же выражали и их глаза. Они ещё дышат, ходят, смотрят — а уже мертвы. Так бывает, если человек твёрдо знает, что ему не жить. Безнадёга. Полная и абсолютная, без малейшего проблеска надежды.
Интересно, Игорь это заметил?
Я заметила кое-что ещё: с удалением процессии «принца» явственно слышимый мной гул начал постепенно стихать. Остался негромкий фон. Что это вообще такое? Я слышу, Ира — нет… Вот чёрт, не спросила у Игоря, слышит ли он что-нибудь в этом роде. Ладно, у меня теперь учитель есть, постараюсь поаккуратнее расспросить его. Выводы, сделанные мной из того немногого, что увиделось по пути и в этом микрогороде, были не слишком приятны. Мирок тут гнилой. Не нужно даже вникать в подробности: там, где одни люди запуганы до оловянных глаз, а другие чрезмерно наглы, где никому в голову не приходит хоть как-то украсить свой дом, дело неладно. Нет, боже меня упаси лезть со своим уставом в этот убогий монастырь. В борьбе одиночки с системой можно смело ставить на систему. Что-то можно изменить только тогда, когда внутри этой системы есть желание изменений и силы на них же. Ну, или тупо явиться с большой армией, всё завоевать и установить свои законы. Опять же, одиночке ничего из перечисленного не по зубам. Придётся поиграть в Штирлица — принять правила игры и стать частью системы. Только тогда смогу хоть немножко разобраться в её устройстве, и, быть может, найдётся лазеечка. Раз я магичка, то действовать придётся магическими способами. Буду прилежно учиться. Авось чего-нибудь путного намагичу.
Остаётся одна, но большая проблема — Ира. Стоит, рюмсает. Слова Игоря здорово её зацепили, да и стресс до сих пор выходит. Мне проще: загрузила голову информацией и перерабатываю, не до стрессов. Оно, конечно, позже аукнется, но не так страшно, как Ире аукается сейчас. Будь она моей дочкой, наверное, я бы её пожалела. Увы, я не мать, а злая тётка. Жалеть не буду. Но и рычать не по делу тоже незачем.
— Я что, правда такая дура, да? — тихонечко прорыдала она, размазывая слёзы и остатки косметики по покрасневшему лицу. Торжество тараканчика Самокопуса продолжается.
— Нет, — честно ответила я. — Но ведёшь себя по-дурацки. На, вытрись и успокойся.
Этак на неё весь запас влажных салфеток уйдёт. Ну, да ладно. Купить новые тут всё равно негде, будем утираться кусочками полотна. Введём новую моду, а то тут относительно богатые дамы, гулявшие по площади, и те через пальцы на землю сморкаются. Такое дремучее средневековье, что скулы сводит.
Краем глаза, кстати, заметила, что трое солдат из дюжины остались здесь. Повинуясь небрежному жесту бородача, они понуро поплелись в сторону дверей ближайшего серого дома с красной черепицей. Причём, двое шли сами и помогали идти третьему. Ага, один с закутанной грязной тряпицей рожей — это мой «крестник» — поддерживает второго, которого я отоварила седлом. Был бы мозг — было бы сотрясение, а так — что ему сделается? Третий, с синяками во всё табло — вероятно, тот, кому «вломил» Игорь. Солдатушки бравы ребятушки, блин… Что ж, будет случай оценить уровень здешней медицины. Я не я, если их тут не в починку местному коновалу оставили.
4
Стоп.
Двоих простолюдинов, напавших на солдат, явно поволокли на суд и казнь. А Игорь и я, совершившие точно такое же преступление, не только не на эшафоте, но даже не связаны и относительно свободны. Это, простите, что за избирательность законов? Мы теперь — кто?
У Игоря обнаружился, как они говорят, Дар. Именно так и говорят, с большой буквы, с придыханием. И у меня Дар. Нам сошло с рук то, чего не простили местным. Вот спорю на свой велосипед — не имеющим Дара.
Снова задаю вопрос: кто мы теперь?
А вот и тот, кто даст ответы на мои вопросы. Пусть он об этом ещё не догадывается. Возможно, прав у учеников немного, но одно из них — право задавать учителю вопросы — ещё никто не отменял. Разумеется, со всем возможным почтением, никаких понтов. Если мои выводы верны, понты здесь — привилегия избранных… Обернувшись к нам, учитель стёр с лица выражение властного господина, распоряжающегося слугами и «надел» физиономию эдакого добродушного дядечки, озабоченного нашей будущностью. Чем он озабочен на самом деле, после будем разбираться. Он явно сделал первый ход в игре, правила которой придётся постигать, так сказать, в процессе.
— Что же ты тут стоишь, ученица? — из бороды сверкала на редкость здоровыми белыми зубами добродушненькая улыбка.
— Не знаю, куда мне идти, учитель, — акцент у меня наверняка ещё тот, но почтительность в голосе присутствует. Я ещё прощупаю допустимые пределы этой почтительности, с ней лучше не перебарщивать.
— Для начала тебе стоит переодеться. Я покажу, куда идти. Заодно обряди во что-нибудь приличное своё… свою — хе-хе — племянницу, — вот хихиканье у него получилось каким-то пакостным, с неприятным душком. Ну-ну… — Вот мой дом, — хозяйский жест в сторону внушительного трёхэтажного сооружения на углу. — С улицы ворота. Заходи, увидишь по левую руку пристройку. Скажешь сторожу, что господин велел пустить. Там — хе-хе — подберёшь себе что-нибудь привычное, из своего мира. Если оно там есть.
Так. Зарубка номер один: они знают, что мы из иного мира. Зарубка номер два: мы тут не экзотика. Вывод? Либо мир-ловушка, куда невольно затягивает разных попаданцев, и аборигены к ним давно привыкли, либо это результат экспериментов местных колдунов. И в том, и в другом случае стоит держать ушки на макушке. Сейчас каждая кроха информации на вес золота.
— Спасибо, учитель, — всё тем же сдержанно-почтительным тоном проговорила я. — Мы можем идти?
— Да, чуть — хе-хе — не забыл, — бородач хлопнул себя по бедру и сунул руку в необъятный поясной кошель. — На вот. Положи руку и повторяй за мной…
Овальная медная пластинка на шнурке, с вычеканенным на ней профилем. Художник из того чеканщика был аховый, ещё хуже меня. Профиль получился — ну примерно как на монетах времён первых крестовых походов: эдакий мультяшный герой с каменной физиономией гордого властителя. Впрочем, клятву преданности учителю и верности местному князю я повторила слово в слово. Вот только запамятовала, что мир магический, и всякая подобная формула может оказаться заклинанием. Это и было заклинание. Когда я сказала: «Клянусь своим Даром!» — пластинка на пару секунд осветилась мягким зеленоватым ореолом, а учитель ловко выдернул её из-под моей ладони и набросил шнурок мне на шею.
— Я, управский маг Ульса, принимаю твою клятву, ученица, — важно проговорил он. — Учись прилежно, и не опозорь моё имя, когда наденешь серебряный медальон… Хе-хе, — он снова расплылся в улыбочке. — Вот теперь всё. Медный медальон можно сменить или на серебро, или на железо. Помни об этом, ученица.
— Могу ли я спросить вас, учитель? — раз такое дело, почему бы не воспользоваться привилегией своего теперь уже официального положения?
— Спрашивай.
— Как долго мне предстоит учиться?
— Зависит только от твоего прилежания. Иным не хватает и десяти лет, а иные управляются за год. Старайся, и будешь вознаграждена.
— Спасибо за ответ, учитель. И ещё… Вы не спросили моё имя.
— Право на имя ты ещё не заслужила, — отрезал маг, назвавшийся Ульсой. — Заслужишь — спрошу. Пока побудешь ученицей… Всё?
— Пока всё, учитель.
— Вот и хорошо, что «пока», но оставшимися вопросами ты замучаешь меня позже. Ступай. Нет, погоди. Это что такое? — толстый короткий палец уперся в велосипед, который я всё ещё придерживала левой рукой — не хватало ещё уронить и что-нибудь в нём поломать.
— Байк, — ответила я. — Это…замена лошади.
— Почему два колеса? Так же неустойчиво!
— Чтобы развивать ловкость и силу, учитель.
— Покажи.
Площадь тут… м-да. Но всё же получше улицы. Уже не кросс-кантри, это должно радовать. Я привычно перекинула ногу через раму, оттолкнулась, став всем весом на поднятую педаль, и плавно опустилась пятой точкой на седло. Велосипед мягко стронулся с места. И — странное дело — почему-то привычное занятие вернуло мне часть утраченной уверенности. Может быть, это ложное ощущение, но оно не давало погаснуть лучику надежды… Пара кругов по площади, распугивая обывателей — и маг приказал мне спешиться.
— Довольно, — проговорил он, погладив бороду. — Любопытная вещь. Странно, что ни в ней, ни в том артефакте, которым ты обожгла солдата, нет ни капли магии… Любопытный у вас, должно быть, мир. Расскажешь как-нибудь о нём?
Всё ещё доброго дядечку корчим? Интересно, когда и как он мне это припомнит? Ведь припомнит, или я совсем не разбираюсь в людях.
— Непременно, учитель, — в голосе и на физиономии почтительность, а в душе — едкая ухмылка. Фига за пазухой. Хотите узнать о моём мире, учитель? Узнаете. Я ничего не скрою. А потом полюбуюсь на ваше лицо.
— Теперь иди…
…Только тогда, в «каптёрке», я ощутила ту ненависть, о наличии которой в себе до сей поры не подозревала.
Старичок-«завхоз» с кожаным ошейником и медной бляшкой на нём держал масляный фонарь и что-то говорил, то и дело кланяясь, но я его почти не слышала… Одежда и обувь самых различных фасонов. Странные вещицы, среди которых виднелись пяток разнокалиберных мобилок, семидюймовый планшетник и маленький ноутбук с треснувшей крышкой. Горка ключей и мелочи на столе. Мелкая карманная дребедень, косметички, дамские сумочки, сваленные одной кучей в углу. Венчавшая эту кучу гитара с янтарно-жёлтой декой… Со скольких людей это было содрано? У скольких на их беду не оказалось этого грёбаного Дара? Где они теперь, эти люди?
На миг я так сжала кулаки, что заболели пальцы, а ногти врезались в ладонь. Боль отрезвила.
— Это они у таких, как мы, поотбирали, да? — перепуганная Ирочка перешла на шёпот. Она действительно не дура. Только удачно дурой притворяется.
Моё внимание привлёк припылённый туристический рюкзачина, наполовину заваленный вещами. Что такое застёжка-«молния», тут явно не знали, рюкзак был примитивно распорот ножом. Но, поскольку никто не смог толком разобраться с содержимым, оно валялось тут же. Консервы наверняка протухли, я и не стала их трогать. А вот мультитул системы «ложка-вилка-ножик» будет небесполезен. Аптечка, опять же. Не знаю, как тут с магией, а лечиться на первых порах придётся обычными таблетками. Туристический треножник, пара алюминиевых термокружек с крышками, сухое топливо, спички… Мужик, набивавший этот рюкзак, не положил туда ничего лишнего, но и не забыл ничего полезного. Спальника я не нашла — местные вполне могли разобрать его «бабам на платки». С них станется. От палатки, наверняка по той же причине, остался лишь разборной каркас, пропал и котелок, который по идее должен был идти в комплекте с треножником. Отсутствовал и обычный для турнабора каремат. В футболку, обнаруженную в рюкзаке, мы с Ирой могли бы поместиться вдвоём, но лучше её взять. И — ура! — на самом дне нашёлся топорик со съёмной ручкой и лезвием ножа для этой самой ручки. Набор был упакован в кожаный футляр и хорошо увязан в одежду, видать, потому не был никем замечен. Ну, и на закуску, в боковом кармашке рюкзака лежали обыкновенный магнитный компас и компактный бинокль.
Спасибо тебе, неведомый турист, сгинувший в этом убогом мире. Если появится возможность, постараюсь отомстить за тебя.
— Живём, — я уложила свои находки в объёмистую дорожную сумку, обнаруженную тут же. Потом подумала и решила добавить кое-что из одежды — для себя и для Ирочки. Из обуви отобрала по две пары кроссовок подходящих размеров… Простите меня, люди. Простите — и спасибо вам. Вы наверняка жили интересной жизнью…
Старичок старательно подсвечивал, но его руки дрожали. То и дело луч тусклого фонаря выхватывал из пыльной темноты новые детали. Вот он метнулся в угол, и…
Отдельной горкой вокруг одинокой коляски лежали детские вещи и игрушки.
Нормальные женщины такого не прощают. Никому. Никогда.
Я — женщина.
Не прощу.
— Пойдём отсюда, — я повесила набитую до отказа сумку на плечо. Тяжёлая получилась. — Надо ещё бутеры из моего запаса съесть, пока не испортились.
Ира, подхватив ворох одежды, не поместившийся в сумку, пулей вылетела во двор. Всё она прекрасно поняла.
…Ненавижу этот день. Худший день в моей жизни. Но если бы не он, стала бы я сама человеком, а?
