Глава вторая. ПО БОЛОТАМ
Голлум шел резво, вытянув вперед голову на длинной шее, часто помогая себе руками. Сэму и Фродо приходилось почти бежать, чтобы не отстать от него; но видно было, что он пока удирать не собирается, и когда хоббиты оказывались слишком далеко позади, он оборачивался и ждал. В том месте, где расщелина дальше всего уходила от горы, Голлум остановился.
— Здесь! — крикнул он, потом показал на юго-восток, в сторону болот. — Да, да, здесь дорога, вниз и дальше, дальше, вон туда!
В нос им ударил тяжелый запах гнили и сырости, перебивая ночную свежесть. Голлум полазал по краю расщелины и еще раз сказал:
— Здесь! Здесь можно спуститься. — А потом добавил: — Смеагол один раз тут был. Ходил тут. Прятался от орков.
Вниз, в темный овраг он сполз первым, а хоббиты — за ним. Спуск не показался трудным, потому что овраг был неглубок, всего локтей пятнадцать, а в ширину — не больше двенадцати. Он вел почти точно на юг. По его дну бежала вода, по-видимому, это был один из тех ручьев, которые стекали с гор и питали вонючие болота. Голлум дошел до воды, свернул вправо и побрел прямо по мелкому ручью, шлепая ступнями с явным удовольствием. Он даже тихонько подхихикивал и пытался квакающим голосом изобразить что-то вроде песенки:
Как кости, камни
Мне ножки сбили,
И ручки в ранах,
И все немило.
В ручье прохладно
И мягко ножкам,
И мне приятно,
Хочу немножко…
— А чего хочу? — вопросил он, бросив косой взгляд на хоббитов. — Сейчас скажу, сейчас скажу. Он когда-то отгадал, Торбинс отгадал.
Глаза у Голлума заблестели странным зеленым блеском, и он забормотал:
Без воздуха живет,
Холодная, как лед.
Не хочет пить, а пьет,
Броней блестит, но не звенит,
И все молчит.
Ей остров кажется горой,
Ей плохо на земле сухой,
А если льет из тучи,
Ей веселей и лучше.
Скользкая, гибкая,
Пощекотать бы горлышко рыбкой…
Эта песенка еще раз вернула Сэма к проблеме, над которой он задумался, когда понял, что хозяин собирается взять Голлума в проводники: пропитание. Сэм был уверен, что Фродо об этом и не думает, но Голлум-то думал наверняка. Что он ел один в дороге? «Вероятно, почти ничего, — сам себе сказал Сэм. — Вид у него изголодавшийся. Он неразборчив, на безрыбье может попробовать и хоббита, если удастся придушить кого-нибудь из нас во сне. Только это у него не пройдет, Сэм Гэмджи начеку!»
По темному оврагу они шли долго, во всяком случае, усталым хоббитам так показалось. Овраг повернул на восток, постепенно расширился, склоны стали ниже. Наконец, перед рассветом небо над ними начало бледнеть. Непохоже было, что Голлум устал, однако он остановился и поднял голову.
— День близко, — зашептал он, будто считал день опасным существом, которое может подслушать его и вцепиться в горло, — Смеагол останется здесь; я тут спрячусь, чтобы Желтое Лицо меня не увидало.
— Мы бы с радостью посмотрели на солнце, — сказал Фродо, — но мы останемся с тобой, тем более что очень устали и вряд ли сможем без отдыха идти дальше.
— Глупо радоваться Желтому Лицу, — сказал Голлум. — Оно выдает. Пусть умные хоббиты останутся со Смеаголом. Рядом орки и другие злодеи. Далеко видят. Всем надо прятаться.
Они уселись под обрывом. Ручей сбегал по узкому руслу по противоположной стороне оврага. Фродо и Сэм устроились на сухом камне, прислонившись спинами к обрыву. Голлум бродил по воде, шлепая широкими ступнями.
— Надо бы перекусить, — сказал Фродо. — Ты, наверное, тоже голодный, Смеагол? У нас мало еды, но мы с тобой поделимся, чем можем.
При слове «голодный» в белесых глазах Голлума сверкнули зеленоватые огоньки, и сами глаза, казалось, стали вылезать из орбит. На минуту он даже вернулся к прежнему свистящему пришептыванию.
— Мы голодные, мы есть хотим, моя Прелес-сть! Ш-ш-што они едят? Мож-жет быть, у них-х ес-сть вкус-сная рыбка? — он даже облизал бесцветные губы, высунув язык из-за острых желтых зубов.
— Нет, рыбы у нас нет, — ответил Фродо. — У нас только вот это, — сказал он, показывая кусочек лембаса, — и вода, если эту воду можно пить.
— Вода хорош-шая, вкус-сная, — ответил Голлум. — Пейте, пейте, пока мож-жете. Но ш-што это у них, моя Прелес-сть? Оно х-хрус-с-стит. Оно вкусное?
Фродо отломил кусочек сухаря и подал ему на листе, в который лембас был завернут. Голлум понюхал лист, и лицо у него исказилось: гримаса отвращения перекосила рот, в глазах появилась прежняя злоба.
— Смеагол чует! — воскликнул он. — Это листья эльфийского леса, фу! Воняет! Смеагол там влез на дерево, потом руки не мог отмыть, не мог смыть этот запах с наш-ших бедных несчастных ручек!..
Отбросив лист подальше, он открошил край лембаса и сунул в рот, но тут же выплюнул его и захлебнулся в кашле.
— Нет, ох! — кричал он, отплевываясь, кашляя и фыркая. — Хотят отравить бедного Смеагола, чтобы он задохнулся! Пыль, пепел, этого мы не едим. Смеагол будет голодать. Трудно, но нельзя сердиться. Хоббиты добрые. Смеагол поклялся. Он будет голодать. Мы не можем есть хоббитскую еду. Значит, мы изголодаемся. Бедный голодный Смеагол!
— Мне очень жаль, — произнес Фродо, — но я ничем не могу тебе помочь. Я думаю, что сухари пошли бы тебе на пользу, если бы ты их как следует распробовал. Но, видно, для этого время не пришло.
Хоббиты молча жевали лембасы. Сэму в это утро их вкус показался замечательным. Может быть, они ему снова здорово понравились именно потому, что не понравились Голлуму? Вместе с тем он чувствовал себя неловко, потому что каждый раз, когда хоббиты подносили руки ко рту, Голлум провожал их взглядом, как пес, ждущий под столом хозяйских объедков. Только когда они кончили еду и стали укладываться на отдых, Голлум, наконец, поверил, что никаких лакомств от него не прячут, отошел на несколько шагов и присел в одиночестве, тихо всхлипывая.
— Послушайте, хозяин! — обратился Сэм к Фродо, не очень беспокоясь, услышит ли его Голлум. — Надо все-таки немного поспать, ну, не вместе, так хоть по очереди, раз тут рядом эта голодная тварь, потому что клятва — клятвой, а голод — голодом. Могу поспорить, что хотя он и стал себя вместо Голлума называть Смеаголом, повадки у него остались прежние. Вы спите первым, хозяин, отдыхайте, я вас разбужу, когда глаза у меня начнут окончательно слипаться и больше сидеть не смогу. Гляньте на него — извивается, как раньше, а ведь не связанный.
— Может быть, ты и прав, Сэм, — ответил Фродо, тоже не понижая голоса. — Он изменился, но и я не уверен, что эта перемена достаточно глубоко зашла. Думаю, все-таки, что у нас пока нет причин его бояться. Если хочешь — посторожи. Дай мне часа два поспать, потом разбудишь.
Фродо настолько устал, что кончив говорить, сразу уснул, опустив голову на грудь. Голлум тоже улегся, свернувшись в клубок и ни о чем больше не спрашивая. Дышал он с легким присвистом сквозь зубы и лежал неподвижно, как камень. Сэм вдруг испугался, что равномерное дыхание обоих спящих и его усыпит, тут же вскочил и стал ходить взад-вперед. Даже один раз легко тронул Голлума ногой по дороге. У того только руки вздрогнули и разжались, потом он снова замер. Сэм нагнулся и шепнул ему прямо в ухо: «Рыба!», — но Голлум не пошевелился и сопел ровно.
Сэм почесал в затылке.
— Наверное, он вправду заснул. Эх, доброта наша! Представляю, что бы он сделал на моем месте…
Хоббит вспомнил о мече и веревке, но отогнал эту мысль и уселся рядом со своим господином.
Когда он очнулся, небо было мутное, и не светлое, а темнее, чем утром. Сэм тут же вскочил на ноги, удивляясь, почему он чувствует себя таким свежим и голодным, и вдруг сообразил, что проспал целый день, не меньше девяти часов. Фродо все еще спал, вытянувшись во весь рост на боку. Голлума видно не было. Сэм разразился упреками в собственный адрес, извлекая обидные прозвища из лексикона своего Старика и утешаясь только одной мыслью: Фродо прав, сейчас Голлум не опасен. Во всяком случае, оба хоббита остались живы; пока они спали, никто их не душил.
— Горемыка несчастный, — произнес он со смешанным чувством стыда и жалости. — Куда же он делся?
— Близко, близко, тут я, — ответил ему голос сверху.
Сэм поднял глаза и увидел на фоне вечернего неба большую голову Голлума с оттопыренными ушами.
— Эй, а что ты там делаешь? — крикнул Сэм, потому что от одного вида Голлума в нем снова проснулось недоверие.
— Смеагол голодный, — сказал Голлум. — Скоро вернется.
— Сейчас же возвращайся! — крикнул Сэм. — Эй, иди назад!
Но Голлум уже исчез. Крики Сэма разбудили Фродо. Он сел, протирая глаза.
— Что случилось? — спросил он. — Ты чего кричишь? Который час?
— Не знаю, — ответил Сэм. — Кажется, солнце зашло. А он ушел. Сказал — голодный.
— Не огорчайся, — сказал Фродо. — Тут уж ничего не поделаешь. Он вернется, вот увидишь. Клятва на некоторое время его связала. И не захочет он уходить от своего Сокровища.
Фродо совершенно не беспокоило то, что оба они спали, как сурки, рядом с голодным и свободным Голлумом.
— Нечего вспоминать прозвища, которыми награждал тебя Дед Гэмджи, — произнес Фродо, заметив, что Сэм открыл рот. — Ты очень устал, и все хорошо кончилось. Пока мы оба отдохнули, а впереди плохая дорога, самая трудная из всех.
— Я думаю, как нам дальше быть с едой, — сказал Сэм. — Сколько времени понадобится, чтобы довести Дело до конца? И что потом? Дорожные сухари эльфов, конечно, очень питательны, но если правду сказать, на ногах они держат, а живота не наполняют, во всяком случае, моего, без обиды будет сказано для тех, кто их пек. Кроме того, запасы-то наши тают. Я думаю, что их хватит недели на три, не больше, и то если реже жевать и крепче пояса затягивать.
— Я не знаю, сколько времени нам понадобится, чтобы, как ты говоришь, довести Дело до… до конца, — ответил Фродо. — Мы слишком долго канителились в горах. Но Сэмми, милый мой, дорогой хоббит, лучший из друзей, я не думаю, что нам стоит беспокоиться о том, что будет потом! У нас вообще не так уж много надежды на то, что мы кончим наше Дело. Если даже это нам удастся, кто знает, как оно получится? Представь, что Единое гибнет в пламени, а мы остаемся у Большого Огня? Скажи, Сэм, понадобится нам тогда хлеб? Думаю, что нет. Сейчас главное — сохранить силы, чтобы добраться до Роковой Горы, — вот все, что мы можем сделать. Но и это много, боюсь, что для нас это слишком много, и я не справлюсь.
Сэм молча кивнул. Он взял руку Фродо, наклонился над ней, но не поцеловал, а только расплакался. Потом отвернулся, утер нос рукавом, встал, прошел несколько шагов, попытался посвистеть, у него это не получилось, и он стал повторять:
— Куда это колченогий запропастился? Куда…
Голлум, наконец, вернулся, подошел так тихо, что его заметили, когда он уже стоял перед ними. Пальцы и губы у него были в грязи. Он еще пускал слюни и что-то дожевывал, а что — хоббиты спрашивать не стали, и думать об этом было противно.
«Змеи какие-нибудь, черви или другая болотная пакость, — решил Сэм. — Брр, мерзость. Несчастная тварь».
Голлум ничего не сказал, пока не напился воды и не умылся в ручье. Потом подошел к хоббитам, облизывая губы.
— Теперь лучше, — сообщил он. — Вы уже выспались? Готовы в путь? Хорошие хоббиты, вкусно спали. Доверяете Смеаголу, правда? Это хорошо, это очень хорошо!
Следующий их переход не отличался от предыдущего. Овраг становился все более пологим и сбегал вниз. Дно его было уже не сплошь каменистым, стены превратились в земляные валы, овраг все время вился и поворачивал то в одну, то в другую сторону.
Ночь кончалась, но тучи плотно закрывали луну и звезды, и рассвет только угадывался, когда в холодный предутренний час они вышли к концу оврага. Берега ручья здесь поднялись двумя поросшими мохом валами. Ручей перекатывался через последний плоский камень и с бульканьем вливался в бурое болото. Сухая трава по его берегу, еле различимая в полутьме, качалась и шелестела, хотя ветра путники не чувствовали.
Перед ними, вправо и влево, сколько видел глаз, в мутном тумане на юг и на восток тянулись болота: топи и трясины. Над черной зловонной жижей курился пар. Стоячий воздух был насыщен удушливым смрадом. Далеко на юге вырисовывались мрачные горные хребты Мордора, казавшиеся отсюда черным нагромождением рваных туч над окутанным туманом унылым бурым морем.
Теперь хоббиты полностью отдались на милость или немилость Голлума. Глядя на бесконечные болота в мутном предутреннем свете, они не знали и не могли догадаться, что находятся на их северном краю, что почти все они тянутся отсюда строго на юг, и что их можно было, слегка удлинив путь, обогнуть с востока, дойдя по твердой земле до бесплодной равнины Дагорлад, где перед воротами Мордора некогда разыгралась великая битва. Правда, те дороги тоже обещали мало хорошего, спрятаться на них было бы негде, они все шли по открытой каменистой равнине, где перекрещивались пути орков и солдат вражьих армий. Даже Лориэнские плащи вряд ли помогли бы хоббитам пройти там незамеченными.
— Куда теперь, Смеагол? — спросил Фродо. — Неужели надо лезть прямо в эти вонючие болота?
— Не надо, — ответил Голлум. — Не надо, если хоббиты хотят скорее дойти до темных гор и скорее встретиться с Ним. Можно немного пойти назад, немного вокруг, — он показал тонкой рукой на север и восток, — там твердая холодная дорога прямо к воротам. Там много слуг высматривают гостей, да-да, их встречают и провожают прямо к Нему. Да, да. Глаз всегда стережет ту дорогу. Давно-давно там поймали Смеагола, — Голлум задрожал. — Но с тех пор Смеагол не тратил времени зря, он не ленился, нет, глаза работали, ноги работали, нос работал. Я сейчас знаю другие дороги. Труднее, дальше, идти надо медленно, но лучше, если мы не хотим, чтобы Он нас увидел. Идите за Смеаголом: он поведет вас через болота, через туман, через хороший густой туман. Идите за Смеаголом осторожно, и, может быть, вы зайдете далеко, очень далеко, прежде, чем Он вас поймает.
День вставал хмурый, утро было безветренное, над топями клубились тяжелые туманы. Ни один луч солнца не пробивался сквозь низкие тучи, и Голлум требовал выходить сейчас же, не тратя ни минуты. Поэтому привал путники сделали совсем короткий, после чего вступили в хмурый, молчаливый, темный и сырой мир, сразу потеряв из виду и горы, с которых только что сошли, и горы, к которым стремились, и вообще все. Шли очень тихо, гуськом: первым Голлум, за ним Сэм, потом Фродо.
Фродо, казалось, устал больше всех, и хотя двигались они медленно, часто отставал. Но хоббиты были рады, что местность, которая издали казалась одной сплошной трясиной, на самом деле представляла собой долину, покрытую густой сетью разлившихся луж, топкой грязи и болот, среди которых зоркий глаз и проворные ноги все-таки могли найти тропу. У Голлума явно были зоркие глаза и быстрые ноги, и он ими умел пользоваться. Но и ему приходилось туго. Он то и дело поворачивал голову то влево, то вправо, принюхивался и что-то бормотал себе под нос. Иногда он поднимал руку, останавливал хоббитов, а сам шел вперед на четвереньках, щупая почву ногами и руками, или прислушивался, припадая ухом к земле.
Пейзаж был хмурым и однообразным. На всеми забытой гнилой пустоши еще продолжалась холодная, мокрая зима. Вместо настоящей зелени лишь бледные синеватые водоросли плавали поверх мутных стоячих вод. Кое-где во мгле вырисовывались космы увядшей травы и засохшие стебли тростника, как напоминание о давно забытом лете.
К полудню день немного прояснился, туман чуть поднялся и поредел. Где-то высоко над всей этой гнилью и туманами в светлом мире плыло золотое солнце, под ним сверкали белоснежные клубы облаков, а сюда вниз проникали только бледные бесцветные лучи, не дающие тепла. Но даже от такого света Голлум корчился и ежился. Он остановил хоббитов, и все трое, как маленькие затравленные зверьки, присели под бурой стеной камыша. Стояла тишина.
— Ни одной птички! — грустно заметил Сэм.
— Ни одной птички! — повторил Голлум, облизываясь. — Птички вкусные. Тут нет птичек. Червячки тут, змейки… много всяких ползучек живет. А птички не живут! — жалостно закончил он.
Сэм посмотрел на него с отвращением.
Кончался третий день их путешествия с Голлумом. Еще до того, как в горах удлинились вечерние тени, а в этом тумане теней не было, — они двинулись дальше. Шли почти без остановок, упорно стремясь вперед, останавливались редко и ненадолго, и то не на отдых, а по сигналу Голлума, который чем дальше, тем больше осторожничал и часто колебался, когда тропы расходились. Теперь они были в самом сердце Гиблых Болот.
Шли в темноте, низко наклонившись над тропой, след в след, внимательно следя за проводником и повторяя каждое его движение. Почва была здесь вязкая, со всех сторон мутно поблескивали стоячие лужи, между ними трудно было найти место, чтобы поставить ногу, не попав в чавкающую грязь. Если бы трое путников не были маленькими и легкими, ни один из них не прошел бы через трясины.
Наступила кромешная ночь, даже воздух казался черным и густым, так что трудно было дышать. Когда появился первый огонек, Сэм принялся тереть глаза, думая, что это ему привиделось от усталости. Огонек мелькнул слева, он был далеким, бледно-зеленым и скоро погас. Потом стали зажигаться другие, они напоминали красноватые угольки в дыму или колебались, как язычки пламени над свечами, только самих свечей не было; иногда они спокойно стояли на месте или медленно плыли, иногда вдруг рассыпались в стороны и таяли, будто невидимые руки прикрывали их призрачными саванами. Ни Фродо, ни Голлум не произносили ни слова. Наконец, Сэм не выдержал.
— Что это? — спросил он Голлума шепотом. — Откуда огоньки? Они уже со всех сторон. Это не западня? Кто их зажигает?
Голлум поднял голову. Вокруг разливалась темная вода, и он ползал на четвереньках, разыскивая дорогу.
— Да, да, со всех сторон, — так же шепотом ответил он. — Это обманные огни. Свечи умерших, да, да. Не смотри на них! Не ходи к ним! Не думай о них! Где господин?
Сэм оглянулся, но Фродо не увидел. Он, видно, опять отстал. Сэм прошел несколько шагов назад, боясь далеко отходить от Голлума и боясь кричать. Он только пару раз хрипло прошептал имя хозяина. Никто не откликался. Вдруг Сэм неожиданно наткнулся на него самого. Фродо стоял, задумавшись, уставившись на бледный огонек. Руки его плетями висели вдоль тела, и с них капала болотная жижа.
— Идемте, господин Фродо, идемте, — сказал Сэм. — На них нельзя смотреть, Голлум говорит, что нельзя. Надо идти за ним и не отставать, пока мы не пройдем через эти проклятые болота… Если мы вообще через них пройдем.
— Хорошо, — ответил Фродо, будто его разбудили. — Иди вперед, я за тобой.
Быстро повернувшись, чтобы догнать Голлума, Сэм споткнулся, зацепившись ногой за старый корень или стебель камыша, и тяжело упал, выбросив руки вперед. Руками он сразу влип в густую грязь; лицо его оказалось над черной глубокой лужей. Раздалось шипение, пахнуло вонючей гнилью, огоньки замигали, затанцевали, закружились. На мгновение черная поверхность лужи показалась Сэму темным мутным окном, через которое он заглянул в глубину. Сэм выдернул руки из грязи и с криком вскочил на ноги.
— Под водой мертвецы! — с ужасом произнес он. — Там мертвые лица!
Голлум противно засмеялся:
— Да-да, Гиблые Болота, Мертвые Топи, так их называют, — заквакал он. — Не надо в них смотреть, когда свечи горят.
— Кто там? Что? — спрашивал Сэм, трясясь от страха и обращаясь к Фродо.
— Не знаю, — ответил Фродо задумчиво. — Я тоже их видел. Глубоко-глубоко в воде, когда горят свечи. Везде под черной водой бледные лица. Злые, гадкие лица, или печальные и благородные. Много гордых и красивых, волосы серебристые, водоросли в них. Все мертвые, все гниют, жутким светом светятся. — Фродо закрыл глаза ладонями. — Не знаю, кто это; мне показалось, что я видел людей и эльфов, и орков тоже.
— Да, да, — подтвердил Голлум. — Все мертвые, все сгнили. Эльфы, люди, орки. Это Мертвые Топи, Гиблые Болота. Давным-давно тут была большая битва, Смеаголу про нее рассказывали, когда он был очень маленьким. Он уже потом нашел Сокровище. Великая Битва. Большие люди, длинные мечи, страшные эльфы, вой орков. Они сражались на равнине у Черных Ворот много дней, не один месяц. Потом болота разлились и поглотили их могилы. Потом дальше разлились, и еще разливаются.
— Но это же было много веков назад, — сказал Сэм. — Мертвецы не могли сохраниться до сих пор. Здесь уже злые чары Страны Мрака?
— Как знать? Смеагол не знает, — ответил Голлум. — До них нельзя достать, их нельзя тронуть. Мы когда-то пробовали, моя Прелесть. Я сам пробовал, но до них нельзя дотянуться. Это тени, их можно только видеть, их нельзя тронуть. Нет, нет, Прелесть моя. Они все умерли, их нет.
Сэм хмуро посмотрел на него и вздрогнул, потому что догадался, зачем Голлум хотел дотянуться до теней.
— По мне, так нечего на них смотреть! — сказал он. — Чего мы стоим? Отсюда надо уходить поскорее!
— Да, да, скорее, но спешить нельзя, — ответил Голлум. — Надо быть очень осторожными, иначе хоббиты провалятся в болото и зажгут свои свечки. Идите за Смеаголом! Не смотрите на огни!
Голлум свернул вправо, шлепая по грязи в поисках тропы. Хоббиты пошли за ним, по его примеру часто помогая себе руками.
«Если так долго будет продолжаться, — подумал Сэм, — из нас получатся три отличных Голлума».
Потом путь им преградил черный разлив, и они с трудом перебрались через него, прыгая с кочки на кочку, проваливаясь, падая, местами бредя по колено в гнилой воде. Все трое с головы до ног вымазались в липкой грязи и задыхались от болотного смрада, которым, казалось, они пропитались насквозь.
Ночь кончалась, когда, наконец, путники почувствовали под ногами твердую почву. Голлум шипел и сопел, но хоббитам показалось, что он сопит от удовлетворения. Несмотря ни на что, каким-то ему одному известным способом, на ощупь или по запаху, а также благодаря необыкновенной памяти он узнавал в темноте один раз виденные приметы и определял верное направление.
— Теперь вперед! — звал он. — Хоббиты хорошие, хоббиты храбрые! Они очень устали; конечно, они очень устали, и мы тоже, моя Прелесть, но надо поскорее увести нашего господина от обманных огней, да, да, надо обязательно!
С этими словами он рванулся вперед, по извилистой тропе, похожей на межу, разделявшую надвое высокие камыши. Хоббиты, как могли, поспешили за ним. Но через несколько минут Голлум вдруг остановился и стал с недоверием к чему-то принюхиваться, обеспокоено шипя и оглядываясь.
— Что там опять? — фыркнул Сэм, по-своему объяснив поведение Голлума. — Что ты носом крутишь? Если даже его заткнуть, можно сомлеть от вони. Тут все воняет. И ты воняешь, и господин Фродо воняет, и вообще все.
— Да, да, и Сэм тоже. Бедный Смеагол все чует, но он терпеливый. Добрый Смеагол помогает доброму хозяину. Воняет не страшно. Смеагол другого боится. Воздух зашевелился. Он меняется. Смеаголу плохо.
Он снова пошел вперед, явно волнуясь. Теперь он то и дело вытягивался во весь рост, вертя головой на длинной шее во все стороны, но смотрел чаще всего на юго-восток. Хоббиты не могли понять, что так встревожило Голлума. Но вдруг все трое остановились, как вкопанные, и замерли. Фродо и Сэму показалось, что издалека доносится жуткий протяжный и пронзительный крик. Они задрожали, и воздух будто напрягся и по нему тоже прошла дрожь. Стало очень холодно. Никто не двигался, а вдали нарастал неясный шум, будто там начинался вихрь. Огоньки замерцали, заколебались в тумане, побледнели и погасли.
Голлум трясся и булькал, но с места не двигался, а вихрь приближался и со свистом пронесся над болотами. Стало настолько светло, что они различили катящиеся у них над головами бесформенные клубы тумана, готовые вот-вот разорваться. Туман в самом деле рассеивался, вытягиваясь полосами, уползал к центру болот, а на юге меж облаков показалась луна. Потянуло свежестью.
Фродо и Сэм сразу приободрились, а Голлум пригнулся к самой земле, проклиная Белое Лицо. И тут хоббиты, которые уже с облегчением вдыхали свежий воздух, увидели вдали над вражьими горами маленькое черное пятно, как лоскут тени, оторвавшийся от мордорской Тьмы. Пятно невероятно быстро росло, и вот уже что-то зловеще-огромное, с черными крыльями, пронеслось на фоне луны и, обгоняя ветер, с жуткой скоростью помчалось к западу, издав крик, от которого кровь застыла.
Хоббиты пали ничком, прижавшись к холодной земле. Страшная тень, сделав огромный круг, вернулась, пролетев на этот раз совсем низко, прямо над ними, гоня перед собой чудовищными крыльями смрадные пары Гиблых Болот, и исчезла в направлении Мордора. Ветер с ревом и свистом понесся туда же. Стало еще холодней. Неверный свет луны залил унылую равнину, простершуюся перед путниками до дальних гор.
Сэм и Фродо поднялись, протерли глаза, как дети, пробужденные от кошмарного сна, и с удивлением обнаружили, что ночь спокойна. Голлум, словно оглушенный, продолжал лежать. Хоббиты с трудом расшевелили его, но он еще долго стоял на четвереньках и не хотел поднимать голову, зажимая ее между широкими плоскими ладонями.
— Призраки! — сипел он. — Крылатые призраки! Их хозяин — Сокровище! Они все видят, все-все. От них ничего нельзя спрятать. Проклятое Белое Лицо! Все расскажут Ему. Он видит, он узнал. Х-хх, голм-голм!
Только когда луна зашла, скрывшись за Тол-Брандиром, несчастный Голлум встал и двинулся вперед.
После этого случая Сэм заметил, что в Голлуме снова произошла перемена. Он еще усерднее заискивал, изображая предельную доброжелательность, но Сэм видел, как он иногда украдкой поглядывал на них, особенно на Фродо, и глаза его вспыхивали странным блеском, а потом он снова булькал и начинал пришепетывать, как прежде. Но не только это беспокоило Сэма: Фродо выглядел страшно измученным, казалось, что он движется на пределе сил, на грани полного изнеможения. Сам Фродо ничего об этом не говорил, он вообще в последнее время мало говорил, только все ниже сгибался под бременем, которое явно стало тяжелее. Шел он медленно, так что Сэму приходилось часто просить Голлума постоять и подождать, чтобы Фродо не остался один в безрадостной пустоши, в которую постепенно перешли болота.
С каждым шагом, приближающим его к Вратам Мордора, тяжесть Кольца, которое Фродо носил на цепочке на груди, росла и пригибала его к земле. Но еще больше его мучил Глаз (так он про себя называл эту непонятную силу). Все отчетливее, все с большим страхом он чувствовал Врага, наделенного могучей волей, которой Он пытался пробить Тьму и тучи, землю и тела живущих, чтобы добраться до него, сковать убийственным взглядом, обнажить и обессилить. Заслоны, хранившие его до сих пор, стали тонкими и слабыми. Фродо точно знал, где источник злой воли. Он знал его так, как человек с закрытыми глазами знает солнце и может показать, в какой оно стороне. Сейчас он оказался лицом к лицу с этой злой волей, прямо в ее лучах…
Голлум наверняка ощущал нечто подобное. Хоббиты не могли знать, что творится в его измученной душе, как он мечется между приказаниями Глаза, алчным желанием вернуть Кольцо, которое было совсем рядом, и узами клятвы, данной под угрозой холодной стали… Фродо об этом просто не думал, а Сэм больше всего беспокоился о своем хозяине и не замечал темной тени, которая пала и на него самого. Он следил, чтобы Фродо теперь все время шел перед ним, не спускал с него глаз, готовый в любую минуту поддержать его, подать руку, ободрить неумелым, но искренним словом.
Подошел день, когда хоббиты, наконец, увидели зловещие горы совсем близко. Похолодало, воздух был довольно чист. Стены Мордора уже не маячили смутным силуэтом на горизонте, а высились громадами упиравшихся в небо черных башен за хмурой пустошью, которую, как болячки, покрывали бурые торфяники с высохшей, растрескавшейся грязью между ними. Безжизненная равнина слегка подымалась; дальше перед Вратами Саурона была пыльная пустыня. Пока тянулся серый день, хоббиты с Голлумом сидели, съежившись, под черным камнем, боясь, как бы их не увидел пролетающий крылатый призрак. Дальнейшее передвижение запомнилось им только тенью страха, в которой не было просветлений. Две ночи они шли по бездорожью. Воздух стал колючим, пропитанным горечью, от него сохло во рту и в горле.
На пятое утро общего пути с Голлумом был очередной привал. Впереди в тусклом свете до самых туч поднимались огромные горы, над ними клубились облака и дымы. От подножий вытягивались мощные скалистые отроги, торчали отколовшиеся от массива глыбы. До них уже было не больше двенадцати миль.
Фродо с трепетом осматривался. Страшно было в Гиблых Болотах и в бесплодной пустоши за Рекой, но еще страшней оказался открывшийся им Черный Край.
Даже на гнилом болоте, где светятся Мертвые Лица, в свое время появятся бледные приметы весны, но тут никогда не смогла бы расцвести весна, и кроме жара, ничто не указало бы на лето. Не было здесь никаких признаков жизни, ни одного, даже мертвого, засохшего растения, ни травы, ни грибов, ни плесени. Ямы дымились паром, все было серым или сизым, земля задыхалась от пепла, гибла под засохшей грязью, горы будто выбрасывали из своего чрева на окрестные равнины все, что сгорело или умерло. Огромные кучи земли, шлака, битого камня с рыжими пятнами ржавчины и ядовитыми потеками высились бесчисленными рядами, как надгробья на страшном кладбище.
Пустыня у Врат Мордора стала вечным памятником Злу, безвозвратно сгубившему громадный край. Только Великое Море могло бы смыть с груди больной земли ее позор.
— Меня тошнит от этого вида, — сказал Сэм.
Фродо молчал.
Они долго стояли так, как люди иногда задерживаются на границе сна, в котором их ждут жуткие кошмары, зная, что только пережив их, они придут к завтрашнему ясному утру.
День наступал быстро и резко. Четко очерчивались зияющие ямы и крутые горы мусора. Солнце их освещало, но внести в такой пейзаж хоть каплю радости было бессильно. Хоббитов на этот раз встающий день и свет тоже не утешал, а скорее пугал своей безжалостностью — они сами себе казались маленькими беспомощными призраками, заблудившимися на жутком пепелище Черного Властелина.
Слишком усталые, чтобы продолжать путь, они не сразу стали искать удобное место для отдыха. Все трое молча опустились на пепел рядом с кучей шлака и немного посидели под ней. Из шлака валил удушливый дым, от которого им скоро стало трудно дышать и запершило в горле. Голлум встал первым и, не глянув на хоббитов, плюясь и ругаясь, на четырех пошел в сторону. Сэм и Фродо потащились за ним. Он привел их к широкой почти круглой воронке, с одной стороны которой был вал из камней, а на дне стояла густая вонючая маслянистая жидкость, затянутая радужной пленкой. Убежище вызывало отвращение, но все-таки можно было надеяться, что здесь Глаз Врага их не заметит, и они спустились в воронку.
День тянулся долго. Путников мучила жажда, но они позволили себе выпить лишь по нескольку капель воды из фляг, которые наполнили в овраге четыре дня назад. Теперь, когда они о нем вспоминали, овраг казался им таким мирным и приятным местом!
Хоббиты опять решили сторожить по очереди. Сначала обоим казалось, что, несмотря на усталость, они не смогут здесь заснуть, но потом, когда солнце прикрыли медленно плывущие облака, Сэм незаметно задремал. Фродо лежал, опершись спиной о склон воронки, но тяжесть ноши не покидала его, давила грудь. Он смотрел на затянутое дымами и облаками небо и видел в нем странные тени, темные силуэты всадников, лица, выступившие из прошлого. Он потерял счет времени, тоскливо колебался между явью и сном, наконец, тоже забылся.
Сэм проснулся, словно от толчка: ему показалось, что его зовет хозяин. Был вечер. Фродо звать его не мог, потому что крепко спал, сползя почти на дно воронки. Рядом с ним сидел Голлум. Сначала Сэм подумал, что Голлум пытается разбудить Фродо, но вскоре понял, что это не так. Смеагол спорил с сидевшим в нем другим существом, которое говорило его собственным голосом, только более скрипучим, пришепетывающим и свистящим. И когда оно говорило, в белесых глазах Голлума загорался зеленый огонь.
— Смеагол поклялся, — говорил один голос.
— Да-да, Прелес-сть моя, — шепелявил другой, — мы поклялис-ссь, чтобы с-спас-сти С-сокровищ-ще, не отдать его в руки Тому. Но он к Тому спеш-ш-шит. С каж-ждым ш-шагом ближ-жже. Что хоббит с-собираетс-ся с-сделать с наш-шей Прелес-стью, хотели бы мы з-знать, оч-чень хотели бы з-знать.
— Не знаю. Ничего не могу поделать. Господин им владеет. Смеагол поклялся помочь Господину.
— Да-да, потому что он хоз-зяин С-сокровищ-ща. Но ес-сли мы с-станем х-хоз-зяевами С-сокровищ-ща, мы смож-жжем с-сдерж-жать обещание, помогая с-сами с-себе.
— Смеагол обещал, что будет хорошим, совсем хорошим. Хоббит добрый. Снял страшную веревку с ноги Смеагола. Ласково с ним говорит.
— Х-хоро-ший, хорош-ший, Прелес-сть моя! Мы тож-же будем хорош-шие, как рыбки, с-сами для с-себя. Мы х-хоббитам нич-чего плох-хого не с-сделаем, нет, только воз-зьмем…
— Но Сокровище приняло клятву, — сказал Смеагол.
— З-зз-значит, надо его вз-зять, и клятву с-с ним вмес-сте, — ответил другой голос. — Тогда мы будем хозяевами С-сокровищ-ща, голм! Пус-сть перед нами полз-зает на брюх-хе другой, противный хоббит, который все время нас-с-с подоз-зревает, голм!
— А хорошего хоббита наказывать не будем?
— Ес-сли не х-хочеш-шшь, то не будем. Х-хотя вс-се-таки он Торбинс-с-с, ненавис-стный Торбинс-с, Прелес-сть моя! Торбинс-с нас-с обокрал. Наш-шел С-сокровищ-ще и не приз-з-зналс-ся. Ненавидим Торбинс-сс-са.
— Но ведь не этого.
— Да, да, и этого, каж-ждого Торбинс-са. Каж-ж-ждого, у кого С-сокровищ-ще. Надо вернуть с-себе наш-шу Прелес-сть.
— Тот все увидит. Он узнает. Он сразу отберет.
— Тот уж-же видит. Он з-ззнает. Он с-слыш-шал наш-шу глупую клятву. Мы наруш-шили его приказ-зз. Надо вернуть С-сокровищ-ще. Его ищ-щут Призраки. Надо его вз-зять.
— Не для Него!
— Нет, моя Прелес-сть! Подумай х-хорош-шенько, ес-сли оно будет у нас-сс, мож-жно с-скрытьс-ся, даже от Него. У нас-с будет с-сила, мож-жет быть, больш-ше с-силы, чем у Приз-зраков. Влас-стелин С-смеагол! С-с-смеагол С-сильнейш-ший! Голлум С-славный! Каж-ждый день с-свеж-жая рыба, три раза в день прямо из-з-з моря. Наш-ш прелес-стный Голлумч-чик! Ты долж-жен его вз-зять! Нам х-ххочетс-ся им з-завладеть, нам его оч-чень, оч-чень х-хочется!
— Хоббитов двое. Они сейчас проснутся и нас убьют, — пискнул Смеагол, борясь с собой из последних сил. — Не здесь. Не сейчас.
— Нам х-хоч-четс-ся! Но… — голос оборвался и некоторое время молчал, потом зазвучал снова. — Не сейчас-сс, говориш-шь? Мож-жно и так. Потом. Потом Она могла бы помоч-чь. Да, да. Она помож-жж-жет.
— Нет. Нет! Так я не хочу! — заскулил Смеагол.
— Да! Х-хочетс-ся! Нам х-хоч-четс-сс-ся!
Каждый раз, когда звучал этот второй, с присвистом, голос, длинная рука Голлума протягивалась к груди Фродо, но потом, когда раздавался голос Смеагола, рука трусливо отдергивалась назад. Но вот странный разговор закончился, и обе руки с дрожащими пальцами потянулись к горлу хоббита.
Сэм лежал, словно завороженный двумя голосами, но из-под полуприкрытых век внимательно следил за каждым движением Голлума. До сих пор он по простоте душевной думал, что Голлум опасен только потому, что вечно голоден, и боялся, что эта тварь может захотеть съесть хоббитов. Теперь он понял, что опасность гораздо страшнее. Голлум поддавался чарам Кольца. «Тот» — это, очевидно, Черный Властелин, но кого имел в виду Голлум, говоря «Она поможет»? Наверное, завел дружбу с подобной себе гадкой тварью. Ломать голову над этой загадкой было уже некогда: Голлум становился опасен.
Сэм с трудом оторвался от земли, будто его одолело тяжкое бессилие, руки и ноги еле двигались. Кроме того, он инстинктивно чувствовал, что надо действовать осторожно, что нельзя выдавать себя, никто не должен знать, что он, Сэм, подслушал разговор Голлума со Смеаголом. Поэтому он только громко зевнул, вздохнул и спросил заспанным голосом:
— Сколько уже времени? Вставать не пора?
Голлум протяжно зашипел сквозь зубы и вскочил. Какое-то мгновение он стоял напряженно в угрожающей позе, потом обмяк, опустился на четвереньки и отполз на край воронки.
— Хоббиты хорошие! — сказал он. — Сэм добрый. Сони вы, сони, спали крепко, Смеагол вас охранял. Но уже вечер. Темнеет. Идти пора.
«Да-да, пора, — подумал Сэм. — Давно пора нам с тобой расстаться». Но ему тут же пришло в голову, что Голлум на свободе не менее опасен, чем Голлум в роли проводника и попутчика.
— Нелегкая его к нам прибила! Чтоб он своими слюнями захлебнулся! — буркнул Сэм почти неслышно, потом спустился вниз и разбудил хозяина.
Отдохнувший Фродо чувствовал себя гораздо лучше. Он видел сны. Черная Тень отступила, и во сне к нему явилось что-то светлое. Он не запомнил, что это было, но ему стало веселей и легче на душе. Тяжесть роковой ноши тоже уменьшилась. Голлум встретил пробудившегося Фродо, как пес вернувшегося хозяина. Он юлил, хихикал, хрустел пальцами, терся о колени хоббита. Фродо ему улыбнулся.
— Слушай! — сказал он. — Ты был хорошим и верным проводником. Начинается последний этап нашего пути. Веди нас к Воротам, и больше я тебя ни о чем не прошу. Проводишь до Ворот — и иди, куда хочешь, только не к нашим врагам.
— К Воротам? — испуганно заскрипел Голлум. — Господин говорит, к Воротам? Да-да, он так сказал. Хороший Смеагол сделает все, что скажет господин. Да-да, все-все… Но посмотрим, что он скажет, когда подойдем ближе. Там не самый лучший вид, нет!
— А ну, иди! — сказал Сэм. — Пора с этим кончать!
В наступивших сумерках путники выбрались из воронки и двинулись без дороги по засыпанной пеплом пустыне. Через некоторое время их снова охватил тот же страх, который они почувствовали, когда Призрак пролетел над облаками. Они припали к смрадной земле и замерли, но на этот раз угроза быстро миновала. Крылатый посланник Тьмы летел очень высоко и быстро, видно, спешил выполнить поручение Барад-Дура. Голлум через минуту встал и, дрожа всем телом, поплелся дальше.
Примерно через час после полуночи над ними в третий раз пронеслась черная тень, но еще выше, еще дальше, со страшной скоростью направляясь на запад. Больше всех испугался Голлум. Он трясся и причитал, уверенный, что их выследили, и что теперь Враг знает, где они.
— Три раза! — всхлипывал он. — Три раза — это предупреждение. Они нас-с почуяли, они почуяли С-сокровищ-ще. С-сокровищ-ще их-х х-хозяин. Дальше нельз-зя идти, сюда нельз-зя! Вс-се з-зря!..
Ни просьбы, ни ласковые уговоры не помогали. Голлум дрожал и не желал подниматься с земли. Только когда Фродо гневно повторил приказ, положив руку на рукоять меча, Голлум встал и пошел, ворча и ноя, как побитый пес.
Так они шли, спотыкаясь, до конца ночи, до следующего страшного дня. Шли молча, опустив головы, ни о чем не думая, ничего не видя и ничего не слыша вокруг, кроме ветра, со свистом пролетавшего над пеплом.
