Наконец-то носы хоббитов повернулись прямо к дому. Им не терпелось поскорее увидеть родной Хоббитшир, но сначала они двигались медленно, потому что Фродо чувствовал себя плохо. Когда они подъехали к Броду, он всех задержал, никак не решаясь въехать в воду. Друзья заметили, что он некоторое время очень странно смотрел перед собой, будто ничего не видел и не замечал. А после этого молчал до вечера. Это было шестого октября.

— Тебя что-то мучает? — тихо спросил Гэндальф, подъезжая к Фродо.

— Да,— ответил Фродо.— Плечо. Болит старая рана, и память Тьмы давит. Сегодня ровно год.

— Увы, есть раны, которые никогда полностью не заживают,— произнес Гэндальф.

— Боюсь, что моя как раз такая,— сказал Фродо.— Может быть, я и доеду до Хоббитшира, но все будет не так, потому что я стал другим. Покалечили меня кинжал, ядовитое жало, острые зубы, долгая ноша… Где найду покой?

Гэндальф не ответил.

К концу следующего дня боль прошла, и Фродо снова повеселел, будто забыл о черных мыслях прошлого утра. Дальнейшее путешествие проходило спокойно, и ехали они не спеша, часто останавливались на отдых в красивых лесах, где деревья переливались красно-золотыми листьями в осеннем солнце. До горы Заверть добрались в сумерки. От нее на дорогу падала густая тень. Фродо попросил их поспешить, а сам, не взглянув на гору, опустил голову, поплотнее завернулся в плащ, и так через тень проехал. В ту ночь погода резко изменилась. Западный ветер принес холодный дождь, а желтые листья закружились в воздухе, как стаи птиц. Когда путешественники добрались до Залесья, деревья почти сбросили листву, а вид на Пригорье заслоняла сплошная завеса дождя.

Так в конце октября ветренным и дождливым вечером пятеро путешественников въехали по крутой дороге на холм и оказались перед Южными Воротами Пригорья. Ворота были крепко заперты, дождь хлестал им в лицо, по темному небу плыли низкие тучи, и путникам стало не по себе, так как в глубине души они ждали совсем другой, радостной встречи.

Они долго стучали и кричали, пока, наконец, не появился привратник с толстой палкой. Он посмотрел на них с опаской и подозрением, но увидев Гэндальфа и узнав в его спутниках хоббитов, посветлел. Открыл ворота и пригласил войти:

— Въезжайте! Здесь, на дожде и холоде, трудно разговаривать, ужасная ночь, но старина Медовар в «Пони», наверное, примет вас по-доброму, а там уж все новости узнаете.

— А ты потом узнаешь там все, что мы расскажем, и даже больше,— рассмеялся Гэндальф.— Как поживает Гарри?

Привратник нахмурился.

— Нет его: спроси у Баттерса,— ответил он.— Доброй ночи!

— Доброй ночи! — ответили ему дружно и поехали дальше, заметив, что за живой изгородью у дороги теперь стоит длинный низкий дом, и из-за заборов за ними следит не одна пара глаз, несмотря на дождь. Возле дома Билла Хвоща живая изгородь была запущенной и неподстриженной, а окна самого дома забиты досками.

— Ты случайно его тогда яблоком не убил, Сэм? — спросил Пин.

— Это была бы крупная удача, господин Пипин,— ответил Сэм,— но меня больше интересует, что сталось с тем бедным пони. Я его много раз вспоминал.

Трактир «Гарцующий пони» внешне не изменился. Из-за красных занавесок первого этажа лился теплый свет. Зазвонил звонок, прибежал Ноб и, приоткрыв дверь, выглянул в щель. При виде гостей в свете фонаря он ахнул от изумления.

— Господин Баттерс! Хозяин! — закричал он во всю мочь.— Они вернулись!

— Да ну? Вот я их сейчас проучу! — раскатился по коридору голос Медовара, который тут же появился в дверях, размахивая толстой дубинкой. Но когда он понял, кто вернулся, то сначала остолбенел, потом потерял грозный вид и расплылся в удивленной и радостной улыбке.

— Ноб, овчина ты бестолковая, не мог старых друзей назвать по имени? Напугал меня, дурень, времена-то ведь какие! Рад вас приветствовать, рад. Да откуда вы? Я уж не чаял вас увидеть живыми. Пошли ведь за Бродяжником в Дикие земли, где все эти черные,— хуже не бывает. Рад вас видеть, а особо Гэндальфа. Входите, прошу! Хотите те же комнаты? Они как раз сейчас свободны. В общем, свободны сейчас почти все, не буду скрывать, вы бы и так сразу это заметили. Пойду посмотрю, что можно сообразить на ужин, и постараюсь быстренько подать; трудновато, конечно, прислуги у меня теперь мало. Ноб, бездельник, Боба позови!.. Ох, что я говорю, сейчас и Боба нет, он же под вечер всегда уходит домой, ночует в семье. Отведи лошадок на конюшню, Ноб. А ты, Гэндальф, своего коня, наверное, сам отведешь? Красавец, что и говорить, я с первого раза это заметил, чудный скакун! Ну входите, входите, будьте как дома.

Господин Медовар, несмотря ни на что, красноречия не потерял и суетился по-прежнему, но в его трактире стало совсем пусто и тихо; из общей залы слышалось всего два-три голоса, а когда гости повнимательней пригляделись к лицу хозяина при свете двух свечей, которые он зажег, то заметили, что оно сморщилось и погрустнело.

Медовар проводил их в гостиную, в которой год назад они провели необычную ночь. Шел он преувеличенно гордо, но они почувствовали, что за этим кроется большое беспокойство. Видно, в Пригорье произошли серьезные перемены. Однако никто ни о чем пока не спрашивал.

Как они и ожидали, после ужина господин Медовар сам пришел к ним в гостиную спросить, довольны ли гости. Гости были довольны, потому что в «Гарцующем пони» оказалось по-прежнему прекрасное пиво и вкусная еда.

— Не смею настаивать, чтобы вы проводили остаток вечера в общей зале,— сказал Медовар,— ибо вы, вероятно, устали, а там нет почти никого. Но если перед тем как ложиться спать вы не откажетесь уделить мне полчасика, я с удовольствием побеседую с вами наедине.

— Ты, как всегда, угадываешь желания,— ответил Гэндальф.— Мы совсем не устали, дорога была легкой. Мы промокли, замерзли и проголодались, но это, благодаря твоим заботам, уже позади. Садись рядышком, Баттерс, а если дашь нам вдобавок трубочного зелья, мы тебя не то что благодарить, а благословлять будем.

— Вот это уж самая трудная задача,— произнес Медовар.— Зелья у нас давно не достать, есть только то, что сами выращиваем, а этого, конечно, не хватает. Из Хоббитшира оно сейчас не поступает. Но я постараюсь, поскребу в своих запасах.

Он ушел и вернулся с пучком неразрезанных листьев, которых им могло бы хватить дня на два, не больше.

— Это Окраинное зелье, лучшее, что у нас есть; ему, конечно, далеко до листьев из Южного Удела, хотя во всем остальном я всегда предпочитал Пригорье Хоббитширу, вы уж меня простите.

Они подвинули к огню большое кресло для хозяина, Гэндальф сел напротив, а хоббиты расположились на низких табуретах между ними. Проговорили они, конечно, не один раз по полчасика, пока не выложили друг другу все новости, которые Медовар хотел сам услышать или им сообщить. Многое из того, что ему рассказывали, бесконечно удивляло трактирщика и не укладывалось у него в голове, так что он только восклицал время от времени отчасти из вежливости, но, пожалуй, больше от того, что ушам своим не верил:

— Что я слышу, господин Торбинс… извините, господин Накручинс! Ой, я все уже спутал окончательно… Неужели, господин Гэндальф? Кто бы мог подумать! Даже не верится! В наше-то время… Ну и ну!

Самому Медовару тоже было о чем рассказать. В Пригорье вовсе не было спокойно. Дела его шли не очень хорошо, а по правде сказать, даже совсем скверно.

— Чужестранцы к нам теперь не заезжают, сидим по домам, запершись на несколько замков,— жаловался он.— А все началось с тех бродяг, которые год назад стали сюда сползаться по Зеленому Тракту, да вы некоторых из них видели, помните? Потом они стали приходить целыми бандами. Между ними попадались бедняги, гонимые ветром, но большинство из них были злодеи, преступники и убийцы. К нам в Пригорье пришла беда; даже настоящая стычка произошла, в которой было несколько убитых, представляете себе, совсем убитых! Честное слово, Не вру!

— Верим,— сказал Гэндальф.— Сколько?

— Три и два,— ответил Медовар, считая отдельно громадин и хоббитов.— Бедняга Мэт Верескор, Ролли Яблочко и Том Чертополокс из-за Горы, потом Вилли Навальник и один Накручинс из Замостья. Все хорошие ребята, мы до сих пор не утешились. А вот Гарри Козлоцвет, тот, что был привратником у Западных Ворот, и Билл Хвощ переметнулись к чужакам и потом вместе с ними удрали. Я думаю, что именно они впустили бандитов в город в ту ночь, когда произошла стычка. Незадолго до нее, как-то под конец года, мы показали чужакам на Ворота и выпроводили их без церемонии, а сразу после Нового Года, по свежему снегу, и произошло все это. Гарри с Биллом вместе с ними ударились в разбой и сейчас засели в лесу у Кривки, а может быть, севернее. Как в то страшное время, о котором в сказках говорят. На дорогах опасно, все боятся дальних путешествий и рано запирают двери. Приходится выставлять охрану вдоль изгородей и держать большие укрепленные посты у ворот. — А нас никто не тронул,— сказал Пипин,— хотя мы ехали медленно и без прикрытия. Мы думали, что все неприятности остались позади.

— Ой, нет, господин Перегрин, неприятности у вас еще будут в достаточном количестве,— ответил Медовар.— В том, что на вас не напали, нет ничего удивительного; они не нападают на вооруженных, когда видят мечи, шлемы, щиты и все такое. Каждый из них два раза подумает, прежде чем вас тронуть. Правду сказать, я тоже струхнул, когда вас увидел.

Тут только хоббиты вдруг поняли, что люди удивлялись не столько их возвращению, сколько их вооружению. Они сами уже так привыкли к военным доспехам и окружению хорошо вооруженных воинов, что даже не подумали, как странно и неуместно могут выглядеть в их родных краях блестящие кольчуги под плащами, гондорский и роханский шлемы, щиты с гербами и вдобавок сам Гэндальф, весь в белом, на крупном сером коне, в тканом плаще, который переливался разными цветами от голубого до серебряного, с длинным Гламдрингом у пояса.

Гэндальф расхохотался.

— Вот и хорошо! — сказал он.— Если наша пятерка их пугает, будем радоваться, ибо в пути мы встречали гораздо худших противников. Да и тебе, значит, спокойнее, пока мы тут.

— А долго ли вы тут будете? — спросил Медовар.— Я бы, конечно, охотно вас задержал у себя подольше, потому что мы к дракам не привыкли, а Следопыты отсюда все ушли, как люди говорят. Только теперь мы начали понимать, что они для нас сделали. Оказывается, вокруг нас есть враги поопаснее простых бандитов. Прошлой зимой волки выли под самой загородкой. В лесу бродят какие-то темные твари, такие страшные, что при одной мысли о них кровь в жилах застывает. Очень-очень это все тревожно.

— Конечно,— согласился Гэндальф.— В последнее время почти во всех странах стало неспокойно и даже очень. Но выше голову, Медовар! Тебе грозили весьма крупные неприятности, и я рад слышать, что самого плохого не случилось. Скоро наступят лучшие времена. Таких времен, наверное, при тебе еще не было! Следопыты вернулись. Мы вернулись вместе с ними. У нас опять есть Король, дорогой Медовар, и он скоро вспомнит об этой части своего Королевства. Тогда снова оживет Зеленый Тракт, по нему на север помчатся королевские гонцы, и начнется движение в обе стороны, а злые твари исчезнут, их выгонят из ваших лесов. Пустоши станут полями, на них заживут люди.

Медовар покачал головой.

— Конечно, честные путешественники вреда не принесут,— сказал он.— Но мы не хотим больше драк, и бродяг нам не надо, и чужаков мы бы не хотели видеть ни в Пригорье, ни поблизости. Пусть нас не трогают, нечего им тут селиться и пахать наши пустоши.

— Не волнуйся, Баттерс, тебя они не тронут! — успокоил его Гэндальф.— Места всем хватит, пока еще свободны земли от Исены до реки Серой, и вообще к югу от Брендидуима, их можно занимать, близко не подходя к Пригорью, а ведь было время, когда много людей жило на севере, за сто миль отсюда, и еще дальше, где кончается Зеленый Тракт, на Северном Нагорье и вокруг озера Эвендим.

— На севере, где Город Мертвых? — с сомнением произнес Медовар.— Да там спокон веков жили одни привидения; никто, кроме разбойников, туда и близко не подходил.

— Однако Следопыты там бывали,— сказал Гэндальф.— Ты говоришь: Город Мертвых. Так его, правда, зовут давно, но еще раньше он назывался Форност Эраин, Норбур, Северный Город Королей. Настанет день, когда Король туда вернется, вот тогда и увидишь на дорогах самых благородных путешественников.

— Что ж, это уже лучше звучит,— сказал Медовар.— Тогда мои дела наверняка поправятся. Но лучше бы этот Король оставил Пригорье в покое.

— Оставит, оставит,— ответил Гэндальф.— Он ведь ваше Пригорье знает и любит.

— Как же это может быть? — спросил Медовар. — Что-то я не пойму. Он себе сидит на высоком троне в мощной крепости за сотни миль отсюда, что он может о нас знать? Пьет вино из золотых кубков. Что ему мой «Пони» и пиво в кружках? Хотя, что касается пива, оно у меня все-таки превосходное, Гэндальф, а с осени прошлого года, когда ты нас в последний раз навещал, стало просто необыкновенно вкусным. Для меня это было единственным утешением в трудные дни.

— Король говорил, что у тебя всегда пиво было вкусное,— не выдержал Сэм.

— Король?

— А как же! Король Бродяжник, вожак Следопытов. У тебя до сих пор в голове не прояснилось?

Похоже, что теперь прояснилось, потому что Медовар от удивления онемел. Глаза у него чуть не вылезли из орбит, рот беззвучно раскрывался и закрывался.

— Бродяжник!!!— воскликнул он наконец, когда к нему вернулся дар речи.— Бродяжник в короне с золотым кубком! До чего же мы дожили?

— До лучших времен, Баттерс, во всяком случае, для Пригорья,— сказал Гэндальф.

— Конечно, конечно, я уже верю,— ответил Медовар.— Знаете, друзья, мне уже сто лет ни с кем не было так приятно говорить, как с вами. Честно вам скажу, что сегодня я засну спокойно. Есть о чем подумать, но отложим все дела до утра. Сейчас меня клонит ко сну, да и вас, наверное, тоже. Эй, Ноб! — закричал он, подходя к двери.— Ноб, бездельник! — и вдруг хлопнул себя по лбу.— Сейчас, сейчас… Ноб? Что я должен был вспомнить?..

— Надеюсь, на этот раз не письмо, господин Медовар? — спросил Мерри.

— Зачем вспоминать старые грехи, господин Брендибак? Вы мне мысль перебили. На чем я остановился? Ноб… Конюшни. Ага, вот! У меня тут кое-что есть, что на самом деле не мое, а ваше. Помните конокрада Билла Хвоща и того пони, которого он вам продал? О нем речь. Пони-то ко мне прибежал. Сам прибежал, добровольно. Откуда? Вам лучше знать. Он был грязен, как старый пес, хвост и грива у него спутались, худой был, как вешалка, но живой. Ноб за ним тут ухаживает.

— Не может быть! Мой Билл!— завопил Сэм.— Я точно в рубашке родился, что бы там мой Старик ни говорил! Еще одно желание исполнилось. Где он?

Сэм так и не лег, пока не сбегал к своему Биллу на конюшню.

Путешественники задержались в Пригорье на весь следующий день, и в этот день господин Медовар никак не смог бы пожаловаться на застой в делах. Любопытство оказалось сильнее всех страхов, и вечером трактир был переполнен. Хоббиты, отдавая долг вежливости, пошли в общий зал и ответили на множество вопросов. А в подтверждение того, что у пригорян хорошая память, многие спрашивали Фродо, написал ли он свою книгу.

— Еще нет,— отвечал он.— Вот приеду домой, там приведу в порядок путевые заметки.

Ему пришлось тут же обещать, что он обязательно упомянет о необыкновенных событиях, разыгравшихся в Пригорье, потому что книжка не может стать интересной, если вся будет посвящена далеким и гораздо менее важным событиям, произошедшим «где-то на юге».

Потом один из молодых парней попросил его спеть. Но тут настала настороженная тишина, старшие уничтожающе посмотрели на легкомысленного молокососа, и его просьбу никто не поддержал. Стало ясно, что пригоряне не желали повторения прошлогодних безобразий. Но на этот раз, пока путешественники гостили у Медовара, покой пригорян ничем не был нарушен, и ночь прошла тихо и мирно. Рано утром пришлось прощаться, ибо хотя погода была по-прежнему дождливой, дорога предстояла дальняя, а в Хоббитшир им хотелось прибыть засветло.

Пригоряне толпой собрались их провожать, такого веселого настроения у них целый год не было. Те, кто еще не видел гостей в полном параде, вытаращили глаза от удивления, когда сначала показался Гэндальф с белоснежной бородой, в голубоватом плаще, сияющий, словно солнце, прикрытое облаками, а за ним четыре хоббита, как четыре странствующих рыцаря из полузабытых легенд. Теперь даже те, кто смеялся, слушая рассказ о Короле, начали подозревать, что во всем этом была доля правды.

— Счастливого пути вам и счастливого возвращения домой! — сказал Медовар.— Я, вероятно, должен был вас предупредить сразу, что у вас в Хоббитшире тоже не все ладно, если верить слухам. Странные дела творятся. Но так уж устроен человек, то одно, то другое, собственные хлопоты мешают помнить про чужие. Правда, если подумать, так и вы настолько изменились в своем путешествии, что наверняка справитесь со всеми неприятностями. Не сомневаюсь даже, что вы там быстро наведете порядок. Желаю удачи! И помните, что чем чаще вы будете навещать «Гарцующего Пони», тем больше радости мне доставите.

Сердечно попрощавшись с Медоваром, все пятеро выехали из Пригорья через Западные Ворота в сторону Хоббитшира. Пони Билла они, конечно, взяли с собой, и хотя на нем был приличный груз, он трусил рядом с Сэмом с предовольным видом.

— Интересно, на что намекал старина Медовар,— задумчиво произнес Фродо.

— Я, кажется, кое о чем догадываюсь,— грустно откликнулся Сэм.— Это то, что мне когда-то показало Зеркало Галадриэли: вырубили деревья и все такое, а моего Старика выгнали из Исторбинки.

— И что-то случилось в Южном Уделе,— подхватил Мерри.— Трубочного зелья нигде нет.

— Что бы там ни случилось,— сказал Пипин,— но если что плохое, готов поклясться, что Лотто к этому руку приложил.

— Руку, может, и приложил, но воду мутит кое-кто покрупнее,— произнес Гэндальф.— Мы забыли о Сарумане. Он ведь начал интересоваться Хоббитширом раньше, чем тот в Мордоре.

— Но сейчас ты с нами,— сказал Мерри,— значит, все быстро наладится.

— Я сейчас с вами,— возразил Гэндальф.— Но мы очень скоро расстанемся. В Хоббитшир я не поеду. Вы сами разберетесь со своими делами, недаром вас к этому готовили, неужели непонятно? Мое время прошло. Я больше не обязан наводить порядки в мире и помогать всем, кто этим занимается. Да и вам, друзья, помощь больше не нужна. Вы выросли. Вы здорово выросли, дотянулись до самых высоких, за вас можно больше не волноваться. Если хотите знать, я ухожу. Пока я собираюсь пойти побеседовать с Бомбадилом, причем так долго, как никогда еще в жизни не беседовал. Ведь из двух камней он был тем, кто обрастает мхом, а мне пришлось катиться по белу свету. Вот подкатываюсь к концу пути, теперь нам есть что рассказать друг другу.

Скоро они подъехали к тому месту на Восточном Тракте, до которого их когда-то провожал Том Бомбадил. Хоббиты надеялись, что увидят его здесь снова, им очень хотелось, чтобы он вышел им навстречу, но его нигде не было видно. Седая мгла стелилась на юге над Могильниками, а вдали в густых туманах тонул Старый Лес.

Путешественники остановились. Фродо грустно вглядывался в туман.

— Я бы очень хотел увидеть Старого Тома, — проговорил он.— Интересно, как ему живется.

— Отлично, как всегда, за это я ручаюсь,— сказал Гэндальф.— Он живет без забот, и наверняка знать не хочет, где мы были и что видели. Пожалуй, из всех ваших приключений его могла бы заинтересовать лишь встреча с энтами. Может быть, придет час, когда ты сможешь его навестить. Но сейчас я бы на твоем месте не тратил ни минуты и спешил домой, а то вы не успеете переехать через Брендидуим и ворота на мосту закроют.

— Но там нет никаких ворот! — воскликнул Мерри.— Чего же закрывать? Возле Бакбурга есть ворота, но меня там всегда пропустят.

— Скажи лучше «не было»,— ответил Гэндальф. — Да, год назад на этой дороге действительно не было ворот, а сейчас есть. И даже у Бакбургских ворот ты встретишь препятствия, о которых не подозревал. Но преодолеть сумеешь, в этом я не сомневаюсь. До свиданья, друзья! Мы расстанемся не навсегда, и я пока не говорю «прощайте». До свидания!

Маг повернул Серосвета и съехал с дороги.

Жеребец легко перемахнул через зеленый вал, насыпанный вдоль Тракта и поросший травой, Гэндальф что-то крикнул ему, и Серосвет вихрем помчался на юг, к Могильникам.

— Вот и снова нас четверо, как в начале нашего похода,— сказал Мерри.— Всех друзей оставили в пути, одного за другим. Подумаешь — так будто все, как сон, прошло и постепенно развеялось.

— Мне кажется, наоборот,— сказал Фродо.— Здесь все настолько не так, что я будто сейчас начинаю смотреть сон.