Книга: Двенадцать стульев. Золотой теленок
Назад: 1930
Дальше: 1933–1934

1931–1932

Семейство хорьков. Их принимал дуче. Они стояли, как римляне.

 

Очень были похожи лицами, как ни пытались это скрыть очками, баками. Все варианты одного лица.

 

«Здесь я читал интересную лекцию. Но до них не дошло – низкий культурный уровень».

 

Пушечное облако.

 

Когда в учреждении не вымыты стекла, то уже ничего не произойдет.

 

Женщина-милиционер прежде всего – женщина.

 

Женщина-милиционер все-таки прежде всего – милиционер.

 

В учреждениях человека встречают гнетущим молчанием, как будто самый факт вашего прихода неприятен.

 

Возьмем тех же феодалов.

 

В некоем царстве, ботаническом государстве.

 

Садик самоубийц.

 

Вы одна в государстве теней, я ничем не могу вам помочь.

 

Я не художник слова. Я начальник.

 

Толстовец-людоед.

 

Тыка и ляпа. Так медведи говорят между собой.

 

Он не знал нюансов языка и говорил сразу: «О, я хотел бы видеть вас голой».

 

По какому только поводу не завязывается у нас служебная переписка!

 

Он подошел к дяде не как сознательный племянник…

 

Бабушка совсем размагнитилась.

 

Кошкин глаз, полосатый, как крыжовник.

 

Пролетарский писатель с узким мушкетерским лицом.

 

Тот час утра, когда голуби жмутся по карнизам.

 

Писатель подошел к войне с делового конца – начал изучать вопрос о панике.

 

Неправильную установку можно выправить. Отсутствие установки исправить нельзя.

 

Наш командир – человек суровый, никакой улыбки в пушистых усах не скрывается.

 

Я тоже хочу сидеть на мокрых садовых скамейках и вырезывать перочинным ножом сердца, пробитые аэропланными стрелами.
На скамейках, где грустные девушки дожидаются счастья.
Вот и еще год прошел в глупых раздорах с редакцией, а счастья все нет.

 

Стало мне грустно и хорошо. Это я хотел бы быть таким высокомерным, веселым. Он такой, каким я хотел быть. Счастливцем, идущим по самому краю планеты, беспрерывно лопочущим. Это я таким бы хотел быть, вздорным болтуном, гоняющимся за счастьем, которого наша солнечная система предложить не может. Безумец, вызывающий насмешки порядочных неуспевающих.

 

Почему, когда редактор хвалит, то никого кругом нет, а когда вам мямлят, что плоховато, что надо доработать, то кругом толпа и даже любимая стоит тут же.

 

В тот час, когда у всех подъездов прощаются влюбленные.

 

Печальные негритянские хоры.
«Как тебе не стыдно бить жену в воскресенье, когда для этого есть понедельник, вторник, среда, четверг, пятница и суббота.
Как тебе не стыдно пить водку в воскресенье, когда для этого есть понедельник, вторник…
Как тебе не стыдно…»

 

Минск. Листья буфетной пальмы блестят, как зеленая кровля. Плитчатый одесский тротуар.

 

Столовая в Пуховичах, в сельскохозяйственном техникуме. Голубая комната, потолок, оклеенный обоями. Домашние кружевные занавески.

 

Дом со свежим лиловым цоколем недалеко от Пуховичей.

 

Грех Немезиды.

 

Левин съедает завтрак командующего.

 

Ильфа и Петрова томят сомнения – не зачислят ли их на довольствие как одного человека.

 

– У меня есть с собой вещества, – сказал фотограф.

 

Трехкотельная кухня. Один – для супов, второй для каш и пилавов, окружен глицериновой рубашкой, чтобы не подгорали (оба имеют топки), третий – для сладкого. Духовые помещения для утвари – противней, мясорубок, эмалированных мисочек – зависть домашних хозяек.

 

Прошла повозка с одетыми в зеленые чехлы медными трубами.

 

Внутренность танка. Вдоль стенок аптечные полки со снарядами.

 

Два близнеца – Белмясо и Белрыба.

 

Детская любовь к машине. Уверенность в том, что она может сделать все.

 

В соседней комнате внезапно поссорились врачи.

 

Ночью раскрылась дверь, показался комендант с крысоловным фонарем, кинул тюфяк, и на него молча бросился на постель и, видимо очень разозленный, сразу заснул.

 

Парикмахер с яркими зелеными петлицами.

 

Инспектор питания.

 

Бронепоезд (скульптура ранних кубистов).

 

Заяц считал, что вся атака направлена против него.

 

При виде танка самая хилая колхозная лошадь встает на дыбы.

 

Бронепоезд, декорированный зеленью.

 

Молодой командир, длинный, тонкий, ремни скрипят.

 

Атака танков через картофельное поле. Пушечные выстрелы. Поворот на пулеметы.

 

Атака пехоты на солнечной опушке.
– В уставе написано! – сказал он гневно.

 

Член Реввоенсовета сказал, что у меня вид обозного молодца.

 

Кладбище. Кресты, увешанные полотенцами и какими-то расшитыми фартучками.

 

Командир бронепоезда (бепо), похожий на Зощенко.

 

Фадеев, человек нерасторопный, наконец дорвался до атаки и солнца. Но тут ему в рамку попал режиссер. И Фадеев ужасным голосом закричал: «Назад!», так что атакующие остановились и стали оглядываться.
– Это не вам, – сказал Фадеев. И разрешенная кинооператором атака продолжалась.

 

Дождь капает с каски, как с крыши, и стучит по каске, как по крыше.

 

Ходил в тяжелых сапогах, как на лыжах, не подымая ног.

 

Все прячутся, будто от солнца, под разными кустиками. А на деле все готовы в любую минуту броситься.

 

Молодые люди в черных морских фуражечках с лакированными козырьками и их девушки в вязаных шапочках, ноги бутылочками.
Назад: 1930
Дальше: 1933–1934