Книга: Двенадцать стульев. Золотой теленок
Назад: 1927–1928
Дальше: 1931–1932

1930

Лоб, изборожденный пивными морщинами.

 

У старушки узкий ротик, как у копилки.

 

Сползаешь на рельсы, скатываешься!

 

Однообразная биография турецких госдеятелей: «Повешен в Смирне в 1926 г.»

 

По каким признакам объединяются люди? Служащие, вдовы…

 

Подбородок, как кошелек.

 

Два знаменитых человека. Беспокойство. Кто раньше будет говорить речь над могилой.

 

Одну пару рогов я заготовил, но где взять копыта?

 

Под портретом плакат: «Соблюдайте тишину». И это казалось заповедью.

 

«В ночной тиши слышен был только стук лбов».

 

Никто не спрашивал его о том, что он думает о мещанстве.

 

Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу тебе, у кого ты украл эту книгу.

 

Рыба южных морей? Селедка!

 

Солист его величества треснулся лбом.

 

Нам такие нужны. Он знает арифметику. Он нам нужен.

 

Оратор вкрадчивым голосом плел общеизвестное.

 

Человек, потерявший жанр.

 

Все языки заняты, кроме языка черноногих индейцев.

 

Думалкин и Блеялкин.

 

Выгнали за половое влечение.

 

Украли пальто, на обратном пути все остальное. И он вышел из вагона, сгибаясь под тяжестью мешка с дынями, которые подарила ему мама.

 

Отравился наждаком. Первый случай в истории клиники Склифасовского.

 

Чистка больных.

 

А рожать все так же трудно, как и 2000 лет назад?

 

Дети говорят, как взрослые: «Понравилась тебе эта дамочка?»

 

Блудный сын возвращается домой.

 

У трамвайной остановки: – Меня преследуют, – хрипло сказал он.

 

Что может изготовлять кооптоварищество «Любовь»?

 

Гефтий Иванович Фильдеперсовых-Чулков.

 

Тов. Жреческий.

 

Гуинпленум.

 

Филипп Алиготе.

 

Усвешкин, Ушишкин и Усоскин.

 

Бронзовый свет.

 

Такое впечатление, будто все население в трамваях переезжает в другой город.

 

Одинокий ищет комнату. Одинокому нужна комната. Одинокий, одинокий, страшно одинокий. Одинокий с дочерью ищет комнату.

 

У него было темное прошлое. Он был первый ученик, и погоня за пятерками отвлекла его от игр. Он не умел кататься на коньках, не играл на бильярде.

 

Он был такого маленького роста, что мог услышать только шумы в нижней части живота своего соседа, пенье кишок, визг перевариваемой пищи. Пища визжит, она не хочет, чтоб ее переваривали.

 

Голенищев-Бутусов.

 

– Ай, какие шары! Я из этих шаров питался.

 

Правда объектива, бинокля, телескопа.

 

Нападение тигра, подшитого биллиардным сукном, на бунгало.

 

«Иногда мне снится, что я сын раввина».

 

На основе всесторонней и обоюдоострой склоки.

 

При расстановке основных сил на театре вы будете сметены.

 

– Что, молния скоро ударит в это невинное здание?
– Скоро.
– А грозы и бури будут?
– Будут.
– И фундамент затрясется?
– Да, фундамент затрясется.

 

У вас туманные представления о браке. Вас кто-то обманул.

 

Опять смотреть, как счастливцы спускаются по мраморным ступеням.

 

Номера нет, пальмы растут, настоящие Гагры.

 

Искусство на грани преступления.

 

Хозгод.

 

Что бы вы ни делали, вы делаете мою биографию.

 

Немцы вопили: «Ельки-пальки».

 

Теперь этого уже не носят. Кто не носит, где не носят? В Аргентине? В Париже не носят?

 

Собаковладельцы-страдальцы. Перед собаками надо унижаться.

 

Потенциальная гадюка.

 

Настроение было такое торжественное, что хотелось вручить ноту.

 

Снег падал тихо, как в стакане.

 

Теория потухающей склоки.

 

Девушка шла через приемную, прижимая к глазам платок.

 

X. уцелел от взрыва, но ходил с обгорелыми усами.

 

Ветчинное рыло.

 

Подлейший из ангелов.

 

Старые анекдоты возвращаются.

 

До революции он был генеральской задницей. Революция его раскрепостила, и он начал самостоятельное существование.

 

Не гордитесь тем, что вы поете. При социализме все будут петь.

 

Самогон можно гнать из всего, хоть из табуретки. Табуреточный самогон.

 

У меня расстройство пяточного нерва.

 

Невинные на вид люди. Но при прикосновении к ним преображаются, как при ударе электричеством.

 

За срастание со львами – царями пустыни.

 

Молодой человек в трамвае, девушка и платок.

 

Бог правду видит, да не скоро скажет. Что за волокита?

 

Умалишенец.

 

Мрачная лавина покупателей, дефилирующая перед прилавками и, не останавливаясь, направляющаяся к выходу.

 

Носил все вещи с пломбами.

 

На почтамте оживление. «Дорогая тетя, с сегодняшнего дня я уже лишонец».

 

Быстрое течение вещей. Они мелькают. И вдруг все останавливается (обеднение), каждая вещь становится значительной – резервом, – каждую вещь подолгу осматривают.

 

Старуха, которая никогда ничего не заработает. Она слишком громко кричит о своем товаре – средстве от пота ног. «При средней потливости, а также подмышек».

 

Пришли два немца и купили огромный кустарный ковш с славянской надписью: «Мы путь земле укажем новый, владыкой мира будет труд».

 

Бочоночков.

 

Это была обыкновенная компания – дочь урядника, сын купца, племянник полковника.

 

Он за советскую власть, а жалуется он просто потому, что ему вообще не нравится наша солнечная система.

 

Одеколон не роскошь, а гигиена.

 

Долговязыч и Сухопарыч.

 

Если у вас есть сын, назовите его Голиафом, если дочь – Андромахой.
Не красна изба углами,
А красна управделами.

И голова его, стуча, скатилась к ногам.

 

Лампа в 1000 свечей. Счетчик срывается со стены и летает, как гроб, по комнатам.

 

Девочка с пальмочкой на голове.

 

Не помню я, чтоб мой отец насаждал у нас дома коллективный быт.

 

Татуированные сотрудники.

 

Сумасшедший дом, где все здоровы.

 

Заскакиванье. Бытовое загнивание.

 

– Вы культурное наследие царизма. Мы вас используем.
– Ну, не используете.
– Всосем.
– Нет, не всосете.

 

Что снится рыбе.

 

Осторожный и непонятный юридический язык.

 

Печальный влюбленный.
– «Собирайте кости своих друзей – это утиль».

 

Отправляясь в гости, собирайте кости.

 

Упражняйте свою волю. Не садитесь в первый вагон трамвая. Ждите второго.
А второй всегда идет только до центра.

 

Кара-курт. Все выбежали из учреждения. И в опустевшем доме жил паук. Поймали его только на 2-ой день.

 

Вчера во мне проснулся частник. Мне захотелось торговать.

 

Газеты, опоздавшие в пути.

 

Мать и дочь необыкновенно похожи друг на друга. Допустим ли такой параллелизм в работе?

 

Журнал «За рулетку».

 

Страдания глухого после внедрения звукового кино.

 

Костюм из шерсти дружественных ему баранов.

 

Эй, Матвей, не жалей лаптей.

 

Медали лежали грудами, как бисквиты на детском празднике.

 

Бисквитное сиденье рояльной табуретки.

 

Резонансное дерево. Скрипка цвета копченой воблы.

 

Дирекция просит публику не нарушать художественной цельности спектакля аплодисментами во время хода действия.

 

Потребовались песни, стихи, романы, обряды, жилища и новое уменье хорошо держать себя в обществе.

 

Из-за головотяпства не выпустили календарей, и люди забыли, какое число. Продолжалось это месяц.

 

Торжество в восточном вкусе.

 

Июньский-Июльский.

 

Ледовитов.

 

Папахин.

 

Закусий-Камчатский.

 

Нерасторгуев.

 

Парижанский-Пружанский.

 

Младокошкин.

 

Командировочных.

 

Ослабленный страхом инженер. Личные его отношения с громкоголосым делопроизводителем.

 

Клубышев.

 

Кастраки. Плохачев.

 

Путаясь в соплях, вошел мальчик.

 

Каучуконосов.

 

Есть звезды, незаслуженно известные, вроде Большой Медведицы.

 

Поправки и отмежевки.

 

Мы летим в пушечном ядре. Ничего общего со звездами, с холодом сфер.

 

Выигрыш в 50.000 р. пал на гражданина нашего города Ивана Самойловича Федоренко (Виноградная, 17, кв. 5). Выигравший пожелал остаться неизвестным.

 

Хотели выменять граммофон без трубы в деревне, но мужики не взяли. Им нужен был с трубой, с идиотским железным тюльпаном.

 

За что же меня лишать всего! Ведь я в детстве хотел быть вагоновожатым! Ах, зачем я пошел по линии частного капитала!

 

Два-три человека могут изменить тихий город. Дать ему новые песни, шутки, обычаи.

 

«Я умру на пороге счастья, как раз за день до того, когда будут раздавать конфеты».

 

Главная аорта города.

 

«Стальные ли ребра?» «Двенадцать ли стульев?» «Растратчики» ли?»

 

Средиземский.

 

Собака так предана, что просто не веришь в то, что человек заслуживает такой любви.

 

Межрабпомфильм.
Система работы «под ручку». Работник приезжает на службу в 10 часов, а доходит до своего кабинета только в 4.

 

В огромной статье (800 строк) человек беспрерывно утверждал: «Товарищ такой-то отличается главным образом лаконичностью своего письма».

 

Всегда есть такой человек, который изо всех сил хочет высказаться последним.

 

Почему он на ней женился, не понимаю. Она так некрасива, что на улице оборачиваются.
Вот и он обернулся. Думает, что за черт! Подошел ближе, ан уже было поздно.

 

Ему важно только найти формулу, чтоб удобней было жить, лучше себя чувствовать. Ваша комната больше моей, но кажется меньше.

 

В защиту пешехода. Пешеходов надо любить. Журнал «Пешеход».

 

Переезжали два учреждения – одно на место другого. Одно выбралось со всеми вещами, а другое отказалось выехать. И оба уже не могли работать.

 

Крылечки. Видно, что люди собрались долго и тихо жить. Полковничий городок.

 

Побасенков.

 

Чтец-декларатор.

 

Романс:
«Это было в комиссии
По чистке служащих».

«Иоанн Грозный отмежевывается от своего сына» (Третьяковка).

 

Оказался сыном святого.

 

Еще ни один пешеход не задавил автомобиля, тем не менее недовольны почему-то автомобилисты.

 

Неваляшки, прыгалки, куклы-моргалки. Зайцы с писком.

 

Свежий пароходный ветер. Пароходная комната.

 

Вы, владеющий тайной стиха!

 

Смешную фразу надо лелеять, холить, ласково поглаживая по подлежащему.

 

Нашествие старых анекдотов.

 

Стойкое облысение.

 

Клуб «Домосед».

 

«Пешеходы что делают! Так под машинами и сигают».

 

Хвост, как сабля, выгнутый и твердый.

 

Появился новый страшный враг – луговой мотылек.

 

Пер-Лашезов.

 

«Для моего сердца».

 

НАМИ, ЦАГИ.

 

«Как бурлит жизнь? Почему не описывается, как бурлит жизнь?»

 

Советский чтец-декламатор.

 

Орда взбунтовавшихся чиновников.

 

Левиафьян.

 

«Она полна противоречий» (романс).

 

Обрывает воздушные шары. «Любит – не любит».

 

Странный русский язык на проекте Корбюзье. «Президюм». «Выход свиты». «Зала на 200 человеков»

 

Велосипедно-атлетическое общество.

 

По линии наименьшего сопротивления все обстоит благополучно.

 

В фантастических романах главное это было радио. При нем ожидалось счастье человечества. Вот радио есть, а счастья нет.

 

Я странствую по этой лестнице, я скитаюсь по ней.

 

Торжественное обещание. Я сын трудового народа, клянусь и обещаю… и самой жизни своей…

 

Утреннюю зарядку я уже отобразил в художественной литературе.

 

В годовщину свадьбы буду выставлять на балконе огненные цифры.

 

– Я, товарищи, рабочий от станка…
– И тут не фабриканты сидят.

 

Если бы Эдисон вел бы такие разговоры, не видать бы миру ни граммофона, ни телефона.

 

«Требуется здоровый молодой человек, умеющий ездить на велосипеде. Плата по соглашению». Как хорошо быть молодым, здоровым уметь ездить на велосипеде и получать плату по соглашению!

 

Входит, уходит, смеется, застреливается.

 

Два брата-ренегата. Рене Гад и Андре Гад.

 

Был у меня знакомый, далеко не лорд. Есть у меня знакомая дама, не Вера Засулич. Художник, не Рубенс.

 

– Вы марксист?
– Нет.
– Кто же вы такой?
– Я эклектик.
Стали писать – «эклектик». Остановили. «Не отрезывайте человеку путей к отступлению».
Приступили снова.
– А по-вашему, эклектизм – это хорошо?
– Да уж что хорошего.
Записали: «Эклектик, но к эклектизму относится отрицательно.

 

Счастливец, бредущий по краю планеты в погоне за счастьем, которого солнечная система не может предложить. Безумец, беспрерывно лопочущий и размахивающий руками.

 

Ваше твердое маленькое сердце. Плоское и твердое как галечный камень.

 

Ария Хозе из оперы Бизе.

 

Чудесное превращение двух служащих в капитана и матроса. Буйный ветер нас гонит и мучит. Есть, капитан.

 

«Молю о скромности и тайне» (романс).

 

В первые минуты бываешь ошеломлен бездарностью и фальшью всего – и актеров и текста. И так на самом лучшем спектакле.
Я, как ворон, по свету носился,
Для тебя лишь добычу искал,
Надсмеялся над бедной девчонкой,
Надсмеялся, потом разлюбил.

Сквозь замерзшие, обросшие снегом плюшевые окна трамвая. Серый, адский свет. Загробная жизнь.

 

Это был не кто иной, как сам господин Есипом. Господин Есипом был старик крутого нрава. Завещание господина Есипома. Господин Есипом не любил холостяков, вдов, женатых, невест, женихов, детей – он не любил ничего на свете. Таков был господин Есипом.

 

Отрез серо-шинельного сукна. Теперь я сплю под ним, как фельдмаршал.

 

Когда в области темно-синего кавалерийского и светло-синего авиационного сукон обнаружатся новые веяния, прошу меня известить.

 

Мне обещали, что я буду летать, но я все время ездил в трамвае.

 

Вы даже представить себе не можете, как я могу быть жалок и скучен.

 

Утро. Тот его холодный час, когда голуби жмутся по карнизам.

 

Привидений господин Есипом не любил за то, что они появляются только ночью, а фининспекторов за то, что они приходят днем.

 

Если у нас родятся два сына, мы назовем их Давид и Голиаф. Давида мы отдадим вам, а Голиафа оставим себе.

 

Аппетит приходит во время стояния в очереди.

 

Можно собирать марки с зубчиками, можно и без зубчиков. Можно собирать штемпелеванные, можно и чистые. Можно варить их в кипятке, можно и не в кипятке, просто в холодной воде. Все можно.

 

Это я говорю вам, как Ричард Львиное Сердце.

 

Звезда над газовыми фонарями и электрическими лампами Сивцева Вражка.

 

Удар наносится так: «Дорогой Владимир Львович, – бац»…

 

Меня все время выталкивали из разговора.

 

– Ты меня слышишь?
– Да, я тебя слышу.
– Хорошо тебе на том свете?
– Да, мне хорошо.
– Почему же ты такой грустный?
– Я совсем не грустный.
– Нет, ты очень грустный. Может, тебе плохо среди серафимов?
– Нет, мне совсем не плохо. Мне хорошо.
– Где же твои крылья?
– У меня отобрали крылья.

 

Когда покупатели увидели этот товар, они поняли, что все преграды рухнули, что все можно.

 

Полны безумных сожалений.

 

Шляпа «Дар сатаны».

 

Кругом обманут! Я дитя!

 

Надо иметь терпениум мобиле.

 

Одинокий мститель снова поднял свой пылающий меч.

 

Что же касается «пикейных жилетов», то они полны таких безумных сожалений о прошлом времени, что, конечно, они уже совсем сумасшедшие.

 

Глуховатые, не слушающие друг друга люди. Большая часть времени уходит у них на улаживание недоразумений, возникших уже в самом разговоре, а не из-за принципиальных разногласий.

 

Я был на нашей далекой родине. Снова увидел недвижимый пейзаж бульвара, платанов, улиц, залитых итальянской лавой.

 

Холодные волны вечной завивки.

 

Лучшего пульса не бывает, такой только у принца Уэльского.

 

Привидение на зубцах башни.

 

В клубе. Там, где милиция нагло попирает созданные ею самой законы, там, где пьесы в зрительном зале, а не на сцене, диккенсовская харчевня, войлочные шляпы набекрень.

 

Бернгард Гернгросс.

 

т. Мародерский.

 

– Нам нужен социализм.
– Да. Но вы социализму не нужны.

 

Писатель со странностями всех сразу великих писателей.

 

Толстые стаканчики.

 

Чудный зимний вечер. Пылают розовые фонари. На дрожках и такси подъезжают зрители. Они снимают шубы. П. взмахнет палочкой, и начнется бред.

 

Поэт. Соловей. Роза. А получается абсолютно выдержанное стихотворение.

 

Оробелов.

 

– Что у вас там на полке?
– Утюг.
– Дайте два.

 

Лодки уткнулись носами в пристань, как намагниченные, как к магниту.

 

Мы тебя загоним как кота.

 

Сначала вы будете считать дни, потом перестанете, а еще потом внезапно заметите, что вы стоите на улице и курите.

 

Замшевый, кошелечный зад льва.

 

Попугаи с трудом научили свою руководительницу выступать в цирке. Долго ее ругают за нечистую работу после каждого представления.
«Дай поцелую, дай поцелую».

 

Над писательской кассой:
«Оставляй излишки
не в пивной,
а на сберкнижке».

«Знаете, после землетрясения вина делаются замечательными».

 

Построили горы для привлечения туристов.

 

Завел себе знатока и обо всем его спрашивал, всюду с собой водил. «Хорошо? А? Браво, браво».

 

Как я искал окурки в Петергофе.

 

Конгресс почвоведов.

 

Гете, Шиллер и Шекспир организовывали пир.

 

Две папиросы дал мороженщик.

 

Этой книге я приписываю значительную часть своего поглупения.

 

Остап-миллионер собирает окурки.

 

Гостиница работает как большая электрическая станция. Снизу, со двора, доносятся тяжелые удары и кипенье, а в коридорах чисто, тихо и светло, как в распределительном зале.

 

«Дано сие тому-сему (такому-сякому) в том, что ему разрешается то да се, что подписью и приложением печати удостоверяется.
За такого-то.
За сякого-то».

 

Учреждение «Аз семь».

 

Кавказский набор слов, как поясок с накладным серебром.

 

Советский лук. Метание редиски.

 

Стоит только выйти в коридор, как уже навстречу идет человек-отражение. Служба человека-отражение.

 

Паркетные мостовые Ленинграда.

 

Бильярдистам: – Эй, вы, дровосеки.

 

Надо внести ужас в стан противника.

 

«Достиг я высшей меры».

 

Счастливые годы прошли. И уже показался человек в деревянных сандалиях. Нагло стуча, он прошел по асфальту.

 

Домашние хозяйки, домашние обеды, домашнее образование, домашние вещи.

 

Бороться за крохи.

 

Слепой в сиреневых очках – вор.

 

Пальто с кошельком в кармане.

 

Сумасшедший из Америки.

 

Теоретик пожарного дела. Нашел цитату. Стенгазета «Из огня да в полымя». Ходил с пожарными в театры. Учредил особую пожарную цензуру.

 

Осенний день в начале сентября, когда детям раздают цветы с цветников.
Назад: 1927–1928
Дальше: 1931–1932