Вернувшись из Кремля, Василевский принялся за работу. Своему заместителю генерал-лейтенанту Бокову он поручил связаться с Гордовым и узнать, что происходит на фронте.

— К семи утра он должен был дать в Генштаб сведения за прошедшие сутки, но мы их так и не получили, — напомнил Василевский.

Боков позвонил по ВЧ в штаб Сталинградского фронта. Ему ответил генерал Гордов.

— Слушаю вас, Федор Ефимович! — раздался в трубке его басовитый голос.

— Почему до сих пор мы не получили от вас информацию о ситуации на фронте? — спросил замначальника Генштаба. — Скоро полдень, а вы молчите!.. Что? Не понял, повторите!.. Так, понял — вы были у командарма 62-й. А чем занят начальник штаба? Он ведь мог направить донесение?

— Вас понял, учту на будущее, — отозвался Гордов.

— Какова у вас ситуация?

— Ситуация прежняя, — повеселевшим голосом ответил командующий фронтом. — Немцы наседают, а мы отбиваемся как можем. У нас большие потери, и нам нужна поддержка резервами. На своих людей не могу жаловаться, они стойко держат оборону. Вчера оперативная группа 64-й армии под командованием генерала Чуйкова атаковала в балке Попова скопление вражеских войск и отбросила их за реку Аксай. Есть трофеи, взяты пленные. Я доволен Чуйковым, человек он смелый. Волнует меня район Абганерова и Тангута, сейчас там разгорелись бои…

«Тяжелая ноша на плечах моего коллеги Гордова, — грустно подумал генерал Боков, положив трубку на рычажок аппарата ВЧ. — Старается, но Сталин им все же недоволен. Да, такова наша военная судьба — не знаешь, где найдешь, а где потеряешь».

Из Оперативного управления вернулся Василевский.

— Удалось переговорить с Гордовым? — спросил он, садясь в кресло с кипой бумаг в руках.

— Только сейчас положил трубку, — вздохнул Боков и доложил подробности беседы с командующим фронтом. — Василий Николаевич просит поддержать его резервами. Говорит, что армии генералов Шумилова и Лопатина понесли немалые потери. Похвалил генерала Чуйкова: со своей опергруппой он отбросил врага за реку Аксай…

Василевский угрюмо усмехнулся:

— Генштаб формирует резервы, а распоряжается ими Верховный главнокомандующий. Возможно, мне удастся что-то взять для Гордова. — Он встал. — Пора нам, Федор Ефимович, в Ставку.

Тот растерянно заморгал глазами и спросил:

— Мне тоже идти с вами?

— Да. Вы же мой заместитель, и, когда я уезжаю на фронт, вы остаетесь за меня, потому вам необходимо быть в курсе всех дел Генерального штаба. — Помолчав, Василевский добавил: — Так распорядился товарищ Сталин.

В приемной вождя начальника Генштаба задержал Поскребышев.

— Александр Михайлович, мне звонил генерал Еременко и спрашивал вас. Я сказал, что в десять часов будете у верховного, так что имейте в виду.

— Спасибо, Александр Николаевич. Кстати, Жуков уже прибыл?

— Да, он у верховного…

Пока вызванные в Ставку люди усаживались за стол. Сталин стоял у окна и с кем-то разговаривал по телефону. Но вот он положил трубку и взглянул в сторону начальника Генштаба.

— Товарищ Василевский, у вас все готово по разделению Сталинградского фронта на два? — спросил верховный. — Докладывайте! — Сталин перевел взгляд на генерала армии Жукова. Тот сидел рядом с генералом авиации Новиковым и что-то говорил ему. Верховному это не понравилось. — Товарищ Жуков, вам предстоит поездка в Сталинград, так что прошу не отвлекаться…

Василевский между тем напомнил, чем было вызвано разделение Сталинградского фронта на два, сказал, что командующим Сталинградским фронтом остается генерал-лейтенант Гордов, начальником штаба — генерал-майор Никишев. В состав этого фронта включены 63, 21, 62 и 4-я танковые армии, а также 16-я воздушная армия генерал-майора Руденко, формирование которой еще не закончено. В Юго-Восточный фронт вошли 57, 51, 64, 1-я гвардейские и 8-я воздушная армии. Командующим фронтом назначается генерал-полковник Еременко…

Кандидатуру Еременко предложил Сталин. Перед этим он получил рапорт от Андрея Ивановича с просьбой направить его на фронт. Еременко был дважды ранен. Первый раз в боях под Москвой, когда в сложной обстановке его Брянский фронт, прикрывая Москву с юго-запада, вел бои с танковой группой Гудериана. После излечения в госпитале Андрея Ивановича назначили командармом 4-й ударной, которая в составе Северо-Западного, а затем Калининского фронтов зимой 1941 года успешно проводила наступательную операцию на Андреаполь, Торопец и Велиж. Здесь Еременко был снова ранен, но в госпиталь лечь отказался до завершения операции. А когда вылечился, написал рапорт на имя Сталина, в котором просил вождя отправить его на фронт…

В кабинет вошел Поскребышев и доложил Сталину о том, что генерал Еременко прибыл.

— Пусть войдет!

Андрей Иванович поставил в угол приемной свою палку — нога еще не окрепла, он прихрамывал, — пригладил волосы и шагнул в кабинет. Сталин подошел к нему и с улыбкой на усталом лице поздоровался за руку.

— Значит, считаете, что поправились? — усы у него шевельнулись, как живые.

— Так точно, подлечился, — ответил Еременко и тоже улыбнулся.

— Тогда будем считать товарища Еременко возвратившимся в строй, — вновь заговорил Сталин, на ходу о чем-то размышляя. — Он очень нам нужен сейчас. Перейдем к делу…

Сталин сказал, что под Сталинградом сложилась такая обстановка, что надо срочно принять меры по укреплению этого важнейшего участка фронта, в связи с этим Сталинградский фронт разделили на два.

— Возглавить один из них Государственный комитет обороны намерен поручить вам, товарищ Еременко, — объявил верховный. — Как вы на это смотрите?

— Готов нести службу там, куда сочтете необходимым меня послать, — твердо ответил Еременко.

Он попросил разрешения «изложить свои соображения».

— Ну что же, мы вас слушаем…

«Ободренный этим, — позже вспоминал Еременко, — я старался изложить их как можно убедительнее. В моем кратком докладе было сказано, что, изучив вчера оперативную обстановку на Сталинградском направлении, я пришел к определенному выводу, что в будущем левое крыло Сталинградского фронта, закрепившись на западных и юго-западных подступах городу, будучи усилено свежими частями, обеспечит активную оборону, в то время как его правое крыло, также получив пополнение, будет в состоянии нанести с севера удар по противнику на западном берегу Дона и во взаимодействии с «левым» (Юго-Восточным фронтом) уничтожить противника под Сталинградом. С севера — главный удар, с юга же — вспомогательный, фланговый удар, отвлекающий противника от направления главного удара. Заканчивая изложение своих мыслей, я просил назначить меня, если моя наметка будет принята, на «правый» (Сталинградский) фронт, добавив, что моя «военная душа» больше лежит к наступлению, чем к обороне, даже самой ответственной.

Все присутствовавшие выслушали меня внимательно. Наступила пауза. И.В. Сталин, пройдясь по кабинету, сказал:

— Ваше предложение заслуживает внимания, но это — дело будущего, а сейчас нужно остановить наступление немцев.

Набивая табак в трубку, он сделал паузу. Я воспользовался этим, вставив реплику: «Я и предлагаю на будущее, а сейчас нужно задержать немцев во что бы то ни стало».

— Правильно понимаете, — утвердительно сказал он, — поэтому мы решили послать вас на Юго-Восточный фронт, чтобы задержать и остановить противника, который наносит удар из района Котельниково на Сталинград. У вас есть опыт в этом: вы заново создали Брянский фронт. Так что поезжайте, вернее, летите завтра же в Сталинград и создавайте Юго-Восточный фронт».

Днем серебристый «дуглас», описав круг над северной частью Сталинграда, раскинувшегося вдоль берега Волги на десятки километров, совершил посадку на аэродроме. Генерал Еременко поспешно вышел из самолета, следом за ним — небольшая группа военных из Наркомата обороны. Последним на летное поле спустился командир экипажа самолета — высокий краснощекий капитан. Метелка рыжих волос выглядывала у него из-под фуражки.

— Жаркая тут погода, не то что в Москве, — произнес недовольным голосом Еременко. Он снял фуражку, пригладил ладонью волосы и снова надел ее. Взгляд его упал на капитана. — Вам большое спасибо за удачный полет!

Командир экипажа «Дугласа» просто и душевно ответил:

— А вам я желаю успехов в боевой работе, товарищ командующий! Словом, семь футов вам под килем! Так обычно говорят моряки.

Еременко передернул плечами:

— А ты что, капитан, моряк?

— Срочную служил на крейсере «Молотов» на Черноморском флоте, потом пошел учиться на военного летчика. Теперь вот летаю на «Дугласе», хотя, если честно, хочется попробовать себя в роли летчика-истребителя. Впрочем, не отказался бы и от бомбардировщика, чтобы бить гитлеровцев.

— Успеешь еще повоевать, — усмехнулся Еременко, а в душе отметил: «Зачем давать кораблям имена видных людей при их жизни? Вячеслав Молотов жив-здоров, а крейсер носит его имя. Странно, однако, будь я на месте Сталина, это дело запретил бы».

К нему подошел водитель — русоволосый сержант с открытым лицом и серыми глазами. Вскинув руку к козырьку фуражки, он сказал:

— Разрешите, товарищ командующий? Член Военного совета фронта товарищ Хрущев поручил мне доставить вас в штаб фронта на его машине. — Он кивнул на легковушку черного цвета. — Вот она, моя «ласточка». Прошу пройти к ней.

— Далеко нам ехать? — спросил Еременко, садясь в машину.

— В центр города, товарищ генерал. Там в небольшом доме живут генерал Гордов и Хрущев, — пояснил водитель.

Доехали быстро. Водитель просигналил, ворота открылись, и машина въехала во двор. Войдя в дом, Еременко увидел Хрущева. Он стоял у деревянного стола и слегка улыбался.

— С прибытием на фронт, Андрей Иванович! — громко произнес Хрущев. Они обменялись рукопожатиями. — Вчера мне позвонили из Генштаба и сообщили о цели вашего приезда. Мы уже и комнату вам приготовили. — Он шагнул к соседней двери, Еременко последовал за ним. — Вот ваше жилье. Правда, комната небольшая, но есть все, что нужно, — кровать, стулья и столик раскладной.

Еременко положил свой саквояж в угол комнаты.

— Хоромы мне не по душе, а вот телефон иметь мне надобно. — Он улыбнулся, отчего его полное лицо стало круглым.

— Я дал команду связистам, они сейчас проведут, — объяснил Никита Сергеевич. — А вы прибыли с палочкой — что, нога побаливает?

— Так, чуток и, как правило, на дождь.

— Дождей тут давно не было.

— А где генерал-лейтенант Гордов? — поинтересовался Андрей Иванович.

Хрущев сказал, что с утра они вместе были в районе города Калач и на участках 62-й и 64-й армий.

— Я вернулся, чтобы встретить вас, а Василий Николаевич заехал к танкистам, — подчеркнул Хрущев. — Вообще-то Гордов любит танкистов, у них ведь «броня крепка и танки наши быстры». — Никита Сергеевич засмеялся звонко и протяжно, и это не понравилось комфронту, но он промолчал.

Хрущев предложил перекусить с дороги.

— Наверное, вы еще не завтракали?

— Не успел, Никита Сергеевич, — признался Еременко. — Мы вылетели рано утром.

Они сели пить чай. Неожиданно прибыл командующий фронтом генерал Гордов.

— Вы уже здесь?! — удивленно воскликнул он. Снял фуражку и повесил ее на гвоздь, вбитый в деревянную стенку. Шагнул к Андрею Ивановичу и поздоровался с ним за руку. — Значит, новому фронту велено жить? Странно, однако, получается, не находите? Юго-Восточный фронт еще не создан, а командующий уже есть!

— Так решила Ставка. — Еременко поднялся, одернул гимнастерку. — Директиву я привез.

— Чего ты, Василий Николаевич, критикуешь Андрея Ивановича? — вмешался в разговор Хрущев. — Свое мнение выскажи не ему, а товарищу Сталину.

— Высоко берешь, Никита Сергеевич! — Гордов посерьезнел. — Я не привык беспокоить начальство. Ты свой человек в Кремле, а я кто?

Между тем Еременко положил директиву о разделении фронтов на стол.

— Директива — это хорошо, Андрей Иванович, — вновь заговорил Гордов, полистав документ. — Но это бумага, — угрюмо бросил он, — она танки не заменит. А танки нам очень нужны. Мы вот были с Никитой Сергеевичем в войсках двух наших армий — генералов Шумилова и Лопатина. Немцы теснят их, наносят чувствительные удары. А почему? Танков у них с гулькин нос! Плохо и то, что у нас слабые оборонительные позиции, надо форсировать их строительство. Ты вот, Андрей Иванович, в сорок первом командовал Брянским фронтом…

— Хочешь сказать, что войска фронта попали в окружение? — прервал его Еременко.

— Нет, я имею в виду Гудериана, — возразил Гордов. — Ты заверил Сталина, что разобьешь любимца фюрера, но фортуна тебе не улыбнулась, ты был тяжело ранен. Но если бы танков у тебя было в достатке, ты показал бы Гудериану кузькину мать, не так ли?

Еременко заметно покраснел:

— Само собой…

— На сегодня танк — решающая сила! — подвел итог разговору Гордов.

Он был доволен тем, что высказал Андрею Ивановичу свои мысли, хотел было добавить что-нибудь злое, даже обидное, но его перебил Хрущев, вмешавшись в их разговор.

— Василий Николаевич, решающая сила фронта — люди! — безапелляционно заявил Никита Сергеевич.

Гордов бросил на него насмешливый взгляд.

— Тогда объясни, пожалуйста, почему вы с маршалом Тимошенко потерпели поражение под Харьковом? — спросил Гордов и сам же ответил: — Немецкая 1-я танковая армия Клейста нанесла удар в южный фланг Барвенковского выступа, а генерал Паулюс начал атаку на ваши войска с севера и захлопнул ловушку. Хорошо еще, что сами вы не попали в лапы фашистов.

— Да, горечь от этого поражения еще травит мне душу, — признался Хрущев. — У нас было очень мало танков, тут ты прав, Василий Николаевич.

Генерал Еременко промолчал, но про себя отметил: Гордов не так прост, как кажется. «Меня укусил, Никиту ужалил, а себя, наверное, считает вроде Наполеона, — сердито подумал Андрей Иванович. — Ладно, поглядим, как сам он будет воевать. Если отличится, то пожму ему руку и поздравлю с успехом».

Гордова Еременко считал выскочкой, и с первой же встречи он ему не понравился. Позже в своих мемуарах «Сталинград» Еременко писал: «Я внимательно присматривался к товарищу Гордову, у которого, как мне показалось, в результате этой поездки (на участки 62-й и 64-й армий. — А.З.) поколебалась уверенность в возможности остановить наступление противника; некоторая растерянность и нервозность в его поведении насторожили меня. Его дальнейшее поведение удивило меня еще больше. Бегло ознакомившись с привезенной мной директивой о разделении фронтов, он молча возвратил ее и, сославшись на усталость, ушел к себе. Он даже не спросил, какая помощь потребуется с его стороны для осуществления очень большого, срочно организованного мероприятия».

Еременко был у себя, когда на столе затрещал полевой телефон. Андрей Иванович гаркнул в трубку:

— Первый слушает!

Звонил командарм 64-й генерал Шумилов, попросивший пригласить к телефону начальника штаба.

— Он сейчас очень занят, — ответил комфронт. — А что вы хотели?

— Уточнить кое-что по дислокации войск.

Еременко сказал, что через час-два начальник штаба вернется и перезвонит.

— Благодарю вас, товарищ Первый, жду звонка, — ответил Шумилов и положил трубку.

Командный пункт фронта — КП, где находились оперативная группа и узел связи, размещался в подземелье, сделанном в виде штольни, и располагался неподалеку от дома, где жили Еременко и Хрущев. Вход на КП был со стороны русла реки Царица. Начальник штаба генерал Никишев познакомил генерала Еременко с обстановкой на Сталинградском фронте, коротко рассказал ему о командармах. 63-ю армию возглавлял генерал-лейтенант В. И. Кузнецов — его Андрей Иванович знал еще до войны. Войска этой армии оборонялись на правом фланге. 4-ю танковую армию, державшую оборону на восточном участке излучины Дона, курировал генерал-майор В. Д. Крюченкин — спокойный и храбрый командарм. 62-й армией, которая вместе с 64-й приняла первый бой с гитлеровцами, руководил генерал-лейтенант А. И. Лопатин. Еременко хорошо знал его — Антон Иванович был командиром 6-й Чонгарской имени С.М. Буденного кавалерийской дивизии в то время, когда сам Андрей Иванович возглавлял 6-й казачий корпус в Белоруссии. Под командованием Еременко Лопатин оказался потом и на Дальнем Востоке в 1-й Краснознаменной армии в качестве командира корпуса. 62-я армия генерала Лопатина вела бои западнее Дона, в районе города Калач. А 64-я армия генерала М. С. Шумилова отражала атаки 4-й танковой армии генерала Гота к юго-западу от Сталинграда. Хуже обстояли дела в 51-й армии генерала Труфанова. Сам командарм находился в госпитале, а его обязанности временно исполнял генерал-майор Т.К. Коломиец, который вместе с Андреем Ивановичем учился в Военной академии имени М. В. Фрунзе. Пока части 51-й армии под натиском превосходящих сил противника с боями отходили на юг на широком фронте.

В первый же день прибытия в Сталинград генерал Еременко, как и советовал ему в Кремле Сталин, установил тесный контакт с руководителями Сталинградской партийной организации и в первую очередь с секретарем обкома партии А.С. Чуяновым. Андрей Иванович поведал ему о том, какое большое значение придают ЦК партии и Ставка Верховного главнокомандования событиям под Сталинградом.

— Могу вас заверить, дорогие товарищи, что войска моего Юго-Восточного фронта будут стойко защищать город, — сказал Еременко на встрече с работниками Сталинградского обкома партии. — Главное сейчас — укрепить оборону города.

— Все наши силы и средства брошены на защиту города, — заявил секретарь обкома Чуянов. — На заводах и фабриках уже начата подготовка народного ополчения, и, если потребуется, прямо от станков рабочие уйдут на боевые рубежи.

В эти горячие дни генерал Еременко и его коллеги сделали многое, чтобы создать Юго-Восточный фронт. Еще в Москве начальник Генерального штаба Василевский рекомендовал ему взять за костяк штаба Юго-Восточного фронта штаб 1-й танковой армии генерала К.С. Москаленко. «У этого командарма и начальника штаба 1-й танковой армии полковника С.П. Иванова большой опыт боевой работы», — говорил Андрею Ивановичу начальник Генштаба.

«Надо вызвать их в штаб фронта и побеседовать — тогда и решу, как мне быть», — подумал Еременко.

Он так и поступил. Утром оба военачальника прибыли к нему на прием. Андрей Иванович тепло приветствовал их. Завязалась беседа. Москаленко был сдержан, не проявлял особых эмоций, чего никак не ожидал Еременко, больше слушал, чем говорил. А Иванов — другого нрава: он был весел, подвижен, говорил о том, что у него на душе, даже иной раз бросал реплики, когда дело касалось боевых действий танкистов. Слушая их, Андрей Иванович сделал для себя вывод: на этих военачальников он может полностью положиться.

— Вот ты, Семен Павлович, сказал, что долг и честь идут рядом, — неторопливо произнес генерал Еременко. — И для бойца и для генерала эта истина бесспорна. Но не все умеют побеждать в сражении, хотя, быть может, и стремятся достичь этого. Каков же вывод? — спросил он, и сам же ответил: — Важно уметь бить врага. А всякая истинная наука в бою познается потом и кровью. Надо учить людей мастерски владеть своим оружием, находить такие приемы борьбы, чтобы навязать противнику свою волю, взять верх над ним. Что, разве я не прав?

— Похоже, Андрей Иванович, вы нам лекцию прочли, — подал голос генерал Москаленко, оживившись. — На днях мы проводили в тылу войск учения. Молодые солдаты находились в окопе, а по этим окопам мы пустили наши танки. Скажу честно, не все бойцы выдержали это, кое-кто чуть ли не мать звал на помощь. Да-да, товарищ командующий, я сам был свидетель этому.

— Верю, Кирилл Семенович, — улыбнулся Еременко. — Молодые бойцы, без закалки, без боевого опыта, ясное дело, подадут голос в такой ситуации. Им кажется, что танк сейчас так отутюжит окопы, что от них самих останется только мокрое место.

Он сделал паузу.

— Разрешите закурить, товарищ командующий? — спросил Иванов.

— Курите, я тоже заодно с вами поглотаю дымка, — усмехнулся Андрей Иванович. — Для меня этот дымок отдушина, глотнул — и вроде сил прибавилось, появляются хорошие мысли… А ты, Кирилл Семенович, не хочешь покурить?

Москаленко приподнял чуть тронутые сединой брови.

— Хочу поначалу получить от вас задание, а уж потом буду курить и попутно размышлять, как его надежно выполнить, — ответил он.

— Ну что ж, кажется, подошло время дать вам задание. — Еременко смял в пепельнице окурок, вынул из папки карту и разложил ее на краю стола. — Прошу вас сесть ко мне ближе. Видите, вся карта испещрена черными стрелами? Это войска противника, можно сказать, на карте нет живого места. А вот эти красные кружочки, их очень мало, наши войска. Что-то вроде один к пяти получается. Вот и выходит, что каждый наш боец в сражении с врагом должен действовать за пятерых.

— Тяжко, — бросил реплику Иванов.

— Тяжко, но надо, чтобы честь и долг шли рядом, — улыбнулся командующий. — А теперь о том, зачем я вас вызвал, — продолжал в веселом тоне Еременко. — Вам надлежит, дорогие коллеги, развернуть свой штаб в Сталинграде и впредь именовать его штабом Юго-Восточного фронта. Как вы на это смотрите?

— Как прикажете, товарищ командующий, — улыбнулся и Москаленко. — Я — за, хотя мне жаль отдавать вам Иванова, мы с ним хорошо сработались, да и нравится он мне своей деловитостью. — Кирилл Семенович бросил взгляд на своего коллегу. — Чур, не возноситься!

По лицу Иванова скользнула улыбка, но тут же он посерьезнел:

— Для меня это повышение по службе, товарищ командующий, и я даю вам слово, что не подведу. — И он резко вскочил с места.

— Тогда за работу, товарищи! — Еременко встал.

Ночью Андрея Ивановича разбудил адъютант.

— На проводе Москва, товарищ командующий! — сообщил он.

Сон как рукой сняло. Еще ни разу так поздно из столицы Еременко никто не звонил. Сняв трубку с аппарата ВЧ, он громко произнес:

— Первый слушает!

— Андрей Иванович, доброе утро… — послышался в трубке знакомый голос начальника Генштаба.

— Какое утро, Александр Михайлович? — прервал он Василевского. — На моих кировских два часа ночи!

— Да? — бодро отозвался начальник Генштаба. — А я и не заметил… Пять минут назад мне звонил верховный, спросил, создан ли Юго-Восточный фронт. Так вот этот вопрос я адресую вам, товарищ Еременко.

— Пока нет фронта, — глухо и, как показалось Василевскому, сердито отозвался Еременко. — Почему? Еще не успел все сделать… Я же не автомат, вон сколько всего легло на мои плечи…

— Даю вам еще сутки, и ни часа больше! — повысил голос начальник Генштаба. — Ставка требует форсировать это дело, а вы затянули работу. Вы поняли?

— Вас понял, исполняю! — отрывисто бросил в трубку Андрей Иванович, а про себя отметил: «Видно дал ему жару Сталин, если такой сердитый. И все жe Василевский прав: кажется, я затянул создание нового фронта».

Утром генерал Еременко пружинисто вошел в штаб. Иванов уже был на месте и приветливо встретил его.

— Как вам спалось, Андрей Иванович? — спросил он.

— В два часа ночи позвонил начальник Генштаба и потребовал ускорить работу по созданию нового фронта, — сдержанно пояснил Еременко. — Дал мне еще сутки, и ни часа больше. Кажется, следующую ночь мне спать не придется… — Он сел на табуретку. — Сейчас мы с тобой, Семен Павлович, съездим за город и посмотрим наши оборонительные рубежи. Сколько их, четыре?

— Так точно, четыре, и все идут вокруг города, — подтвердил Иванов. — Плохо, что они сделаны лишь наполовину, а некоторые и того меньше. Там еще немало проблем с ними.

Строительство четырех оборонительных обводов вокруг города велось по плану Генштаба. Внешний обвод проходил от Горной Пролейки на Волге по трем рекам до устья притока Дона Мышкова и далее на Абганерово и Райгород. Протяженность — 500 километров. Средний, или второй, обвод шел от Пичуги на Волге к станции Тундутово, откуда поворачивал на Красноармейск. Протяженность — 150 километров. Внутренний обвод пролегал от Рынка на Волге через Орловку, станцию Гумрак и до Красноармейска. Протяженность — 70 километров. Четвертый обвод шел по окраинам города от Рынка до Купоросного, его длина — 45 километров. Оборонительные рубежи своими флангами упирались в Волгу.

Генерал Еременко вышел из «газика», следом за ним — Иванов. Андрей Иванович взял из его рук бинокль и поднес к глазам. Далеко окрест просматривалась степь, ровная, как скатерть. А где-то там, внизу течет матушка-Волга.

— Нам будет нелегко, если враг дойдет сюда, — жестко произнес Еременко.

— Зато нашим танкам простор! — усмехнулся Иванов.

— У немцев побольше танков, — тихо обронил командующий.

— Придется передислоцировать сюда артиллерию, тогда, быть может, нашим войскам станет легче сражаться с врагом, — заметил Иванов.

Вернулся в штаб генерал Еременко грустным. Кажется, он сделал все, что намечал, о чем доложил в Генеральный штаб. И 7 августа Еременко вступил в командование войсками Юго-Восточного фронта. Сразу же он отдал приказ № 1 по войскам, который требовал от бойцов и командиров остановить наступление врага. «Пусть под Сталинградом будет положено нашими руками начало конца гитлеризма! Пусть скажут о каждом из нас, что он был в великой битве под Сталинградом! Ни шагу назад — таков приказ Верховного главнокомандующего, таков приказ Родины!»