Дочки-матери
Действующие лица
ОЛЬГА
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА
ВАДИМ АНТОНОВИЧ
АНЯ
ГАЛЯ
РЕЗО
ДРУГИЕ
Ольга отряхнула с пальто снег, завязала наверху уши шапки, выпустила локон и позвонила.
Отворила Галя, ровесница ей.
ОЛЬГА. Мне нужно Елену Александровну.
Девушка некоторое время смотрела на нее задумчиво, потом ушла.
Ольга стояла в прихожей. В одной руке она держала небольшой чемодан, в другой – коробку с тортом.
Снова вышла девушка.
– Вам кого?
ОЛЬГА. Вы обещали позвать Елену Александровну.
– Я?
Теперь только Ольга поняла, что это была не та девушка.
– Простите, тут другая выходила.
АНЯ. Вот халда, у нее ничего не разберешь.
И она скрылась в комнате.
Из сумрачной квартирной глубины послышался мужской голос:
– Кто там?
АНЯ. Не к тебе, не к тебе. Мама!
Но мужчина, не удовлетворясь этим, вышел в прихожую.
– Вам кого?
ОЛЬГА. Мне нужно Елену Александровну.
Он ушел, ничего не обещая.
Наконец появилась женщина с совком и веником.
– Ты ко мне?
Ольга смотрела на нее и, казалось, забыла, что нужно ответить.
Потом спросила:
– Вы Елена Александровна?
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Елена Алексеевна.
ОЛЬГА. Простите, значит, спутала.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Хочешь поступить в коллектив?
ОЛЬГА. В коллектив? Нет, я по другому вопросу. Мне надо с вами поговорить.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Раздевайся.
Ольга повесила пальто на рогатую вешалку, а коробку с тортом и сверток в магазинном пакете оставила при себе.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Вот тапочки.
Ольга обула тапочки, почувствовала себя маленькой и бесправной и пошла за женщиной в комнату. Комната была просторная, красивая, душистая.
На тахте в ожидании интересного сидели обе девочки.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Садись.
Оля присела возле стола.
Ты их стесняешься? Идите, что вы действительно торчите здесь?
Дочки вышли. Одна весело, быстро, другая задумчиво, медленно.
ОЛЬГА. Меня зовут Ольга.
На женщину это не произвело впечатления.
Я Ольга Васильева.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Постой, дяди Петина дочка?
ОЛЬГА. Нет.
В комнату вошел ее муж, сел на тахту, пристально глядя на Олю.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. А чья же? У Ивана Егоровича еще маленькая. А так я больше не помню.
Оля молчала.
Вадим, она тебя стесняется, я сейчас приду.
Муж вышел.
ОЛЬГА. Елена Алексеевна, я ваша дочь.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Вот это да.
ОЛЬГА. Но вы не беспокойтесь, вам это ничем не грозит. Просто я приехала на каникулы.
Она положила на стол пакет и коробку с тортом, которую до того держала на коленях.
Это косынка. Может быть, вам не понравится, подарите кому-нибудь.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Вот это да.
ОЛЬГА. Торт совершенно свежий, вчера купила, называется «Свердловский сувенир».
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ты из Свердловска?
ОЛЬГА. Да. Но я остановилась в комнате отдыха на вокзале. И, конечно, никто ничего не будет знать. Ни ваши дети, ни ваш супруг. Это пускай вас не смущает.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Но почему ты решила, что ты моя дочка?
Оля достала из кармана письмо, положила на стол.
Что это?
ОЛЬГА. Письмо.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Какое письмо?
ОЛЬГА. Посмотрите.
Елена Алексеевна вынула письмо из конверта, вернула.
Письмо было старое, стертое на сгибах.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Так. «Извините меня за беспокойство, но я должна написать всю правду. С мужем мне не повезло, он очень тяжелый человек. Конечно, я мать, и у меня есть материнские чувства. Но в моем положении лучше всего, если Оленьку возьмет на воспитание любая советская семья. Боже, как все ужасно и ужасно. Муж категорически против. Простите меня». Страшненькое письмецо… Что же, тебя кто-нибудь взял на воспитание?
ОЛЬГА. Нет, никто не взял.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Почему?
ОЛЬГА. Слишком поздно пришло письмо. Без согласия матери нельзя, а усыновляют только в таком возрасте, когда ребенок еще ничего не понимает.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Постой. Значит, ты считаешь, что это мое письмо?
Ольга отвела взгляд. Казалось, она забыла, что надо ответить на вопрос. Или решила, что отвечать не нужно.
Ну, что ты?
Ольга потянулась за письмом, хотела взять его, но женщина не дала.
Нет, ты все-таки объясни мне, пожалуйста.
ОЛЬГА. На конверте все указано.
Она понимала, что надо подняться и уйти. Но вдруг сил на это не стало, и она продолжала сидеть, глядя в угол комнаты.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА (взяла конверт). Так, это письмо в детский дом. От кого? Е.А. Васильева. Обратный адрес. Это наш адрес.
ОЛЬГА. Да, это ваш адрес.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Не понимаю.
ОЛЬГА. Тогда простите, значит, ошибка.
Ольга взяла письмо и вложила его в конверт.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Подожди, девочка. Давай все-таки разберемся, в чем дело.
ОЛЬГА. Зачем разбираться. Уже ясно, что это ошибка.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Но ведь адрес-то наш? Ведь почему-то именно наш? И фамилия моя. Все-таки странно.
ОЛЬГА. Возможно, совпадение.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Хотя ты говорила, кажется, Елена Александровна?
ОЛЬГА. Я сказала уже, я могла спутать. Или там, в детском доме, ошиблись. Но, если хотите, так и будем считать, что все это недоразумение.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Что значит – я хочу считать? Давай считать так, как есть на самом деле.
ОЛЬГА. Если хотите, давайте считать так.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Опять если хочу… Расскажи хотя бы, кто тебе дал это письмо.
ОЛЬГА. У меня уже год это письмо. Как только получила паспорт, сразу же пошла в детский дом и попросила сведения. Правда, там все работают уже новые, но письмо мое дали. Я уже год назад собиралась приехать. Но все откладывала. Я решила: сначала куда-нибудь устроюсь, начну зарабатывать деньги, потом можно ехать. Потому что тогда я уже никому не буду в тягость, а, наоборот, сама сумею помогать ей материально.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Да, это можно понять, это я тебя понимаю. Куда же ты теперь?
ОЛЬГА. Посмотрю Москву, поживу пару дней. Раз уж сюда попала… Если разрешите, я к вам, может быть, еще зайду. А то у меня здесь и знакомых-то нет.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Заходи, конечно. Жаль, что так неудачно…
ОЛЬГА. Почему неудачно?
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ты же к матери ехала.
ОЛЬГА. Просто хотела на нее посмотреть. А так я от нее ни в чем не нуждаюсь. Учусь в ПТУ, живу в общежитии. Стипендия тридцать три рубля. Кроме того, я работаю, кормлю подопытных животных в мединституте, мышей. Зарплата семьдесят рублей.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Это хорошо. Но все-таки. Только посмотреть на мать? А дальше что?
ОЛЬГА. Дальше было бы видно.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Но если она столько лет даже не пыталась узнать про тебя! И вдруг ты являешься. Ты уверена, что она бы тебе обрадовалась?
ОЛЬГА. Все правильно. Тогда я просто уезжаю: льготный билет, почему не воспользоваться.
В комнату снова заглянул муж.
ОЛЬГА (встала). До свиданья.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Что же, всего доброго.
Она вышла в прихожую, сняла с вешалки пальто. Муж и жена смотрели, как она одевается.
Ольга ушла.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Совершенно дурацкая история. Ты знаешь, что это за девочка? Считает, что она моя дочь. И показала какое-то дикое письмо. От своей матери. Причем обратный адрес наш. И фамилия – Е.А. Васильева.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Может быть, это недоразумение, но может быть, и шантаж. Покажи письмо.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Какое письмо, я его отдала.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Ну вот. Откуда ты знаешь, что это за письмо, куда она его понесет?
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Это не мое письмо.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Жизни она хлебнула всякой. От нее можно ждать чего угодно. А потом ходи оправдывайся.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Оставь, девочка учится в ПТУ, приехала увидеть свою мать, которая когда-то бросила ее и скрылась. А она все равно хочет ее найти, привезла подарки – торт, косынку… Черт возьми, она же все оставила здесь, забыла забрать!
Вошли дочки. Принесли поднос с чашками и нарезанный торт. Одна по-деревенски повязалась косынкой.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Кто вам разрешил! Вы спросили у меня?
АНЯ. Мы думали, это подарок.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ну и что. Это же не вам подарок!
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Нет, что за привычка хватать все, что попадется под руку!
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Что делать, что делать… (Сняла с дочери косынку.) Где пакет?
АНЯ. Мы его выбросили.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Куда?
ГАЛЯ. Мама, все равно поздно. Нельзя же отдавать половину торта.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Торт можно купить.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ Где купить? Свердловский торт, свердловская коробка!
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ну, Вадим, в конце концов, ничего страшного.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. А ты знаешь, что это значит? Ты приняла подарок!
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ну и что? Ну и приняла.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. От кого ты приняла подарок? Соображаешь? Почему ты сочла себя вправе принять этот подарок?
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ах ты мой хороший! Садись, ешь торт.
Родители сели за стол и некоторое время молча пили чай.
Дочкам было любопытно разобраться, что происходит, но они надеялись, что скоро все выяснится само собой. Они погодки, но не похожи друг на друга: Галя повеселей, Аня посерьезней.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Где она остановилась?
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Говорит в комнате отдыха на вокзале.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Надо ее найти.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Зачем?
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Я хочу прочитать письмо.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Если она из Свердловска, значит, на Казанском. Только давай договоримся, никакого расследования. Пожалей девочку.
АНЯ. А что случилось?
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ничего, ничего.
ГАЛЯ. Нет, что-то наверняка случилось! Папа, в чем дело?
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Дело в том, что эта девочка предъявила маме странное письмо, из которого следует черт знает что. Либо дура, либо авантюристка.
ГАЛЯ. Исследовать письма, сличить почерки, установить даты.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Все, довольно. Я уверен, что эта девица, которая выросла в детском доме, знает, что после себя надо вымыть посуду и подмести. А вам надо тысячу раз напоминать, легче сделать самому.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Вадим!
АНЯ. Папа, это твоя дочь?
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Чья дочь? Моя дочь?
Елена Алексеевна шла с Ольгой по улице.
ОЛЬГА. Как вы меня нашли? Когда я вам говорила, я ведь еще и сама не знала, где буду ночевать. Я и сунулась-то на Казанский вокзал только потому, что так вам сказала. Тогда мне и стукнуло в голову: дай попробую! И повезло, устроилась. А вот вы почему туда пошли?
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. А я – потому что тебе поверила.
ОЛЬГА. Смешно!..
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. А ты знаешь, у тебя очень легкая красивая походка.
ОЛЬГА. Обыкновенная.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ты могла бы хорошо танцевать.
ОЛЬГА. А я хорошо танцую.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Нет, я говорю о балете… Для меня существуют две идеальные балерины: Анна Павлова и Галина Уланова. В честь этого я и дочек так назвала. Только они не оправдали моих надежд.
ОЛЬГА. Нет, в балете я не специалист. Мне и не до того. Я знаете как живу? Учеба да работа, так и бегаешь, как заяц. Я и комсорг группы, и профориентация на мне, и клуб «Верность» на мне, и спортлагерь. Кроме того, из-за моего голоса и дикции мне поручают выступать с приветствиями, с репортажами…
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ты, я вижу, активная девочка, все совмещаешь.
ОЛЬГА. Не знаю… Во всяком случае, если мастеру, скажем, нужно отлучиться, на меня можно оставить любую группу. У нас в ПТУ все домашние дети, а дети, воспитанные дома, это совсем не то…
Потом они сидели в комнате, где были вчера.
Ольга продолжала рассказывать – небрежно, между прочим, чтобы это не выглядело похвальбой.
ОЛЬГА. А специальность у меня будет – газорезчица, уже проходим практику на заводе. Тут и голова нужна, необходимо разбираться в чертежах. Ну, отметки у меня какие? У нас только одна девочка не имеет троек. Я тоже близка к этому результату. Если бы я еще не работала помимо учебы…
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА (рассеянно). Где же ты работаешь?
ОЛЬГА. Я уже вам говорила.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ах да, прости.
ОЛЬГА. Я животных кормлю в мединституте, мышей. Семьдесят ре плюс стипендия тридцать три, вот считайте.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Как же ты тратишь эти деньги?
ОЛЬГА. После интерната первое время у меня все на еду шло. Я думала: как это взрослые не хотят пирожное, например, съесть или яблоко? А сейчас уже настолько наелась, поняла, взрослые за свой век тоже наелись…
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ну вот, Оля. Мы с Вадим Антоновичем тут о тебе говорили. Как эта ошибка могла произойти? Все-таки какая-то неясность. Хотелось бы кое-что узнать поточнее. Кроме этого письма, что ты знаешь о своей матери? Кто она была? Хоть какие-нибудь сведения у тебя есть?
ОЛЬГА. У меня есть сведения, что она сдала меня в Дом младенца. И сама туда попросилась санитаркой, чтобы быть все время при мне. А через три месяца исчезла. И не вернулась.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Санитарка, санитарка… Постой, санитарка… Вадим!
Вадим Антонович вышел из своей комнаты с двумя книгами в руке, косвенно давая понять, что он работал и его оторвали. Но Елена Алексеевна была слишком возбуждена, чтобы обратить на это внимание.
Вадим, помнишь, когда ты болел, к тебе приходила делать уколы медсестра Леля. Леля Васильева.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Ну, была.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. И помнишь, на наш адрес один раз пришел штраф за какой-то скандал, который она затеяла в «Якоре»?
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Не помню.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ну да, я же тебе тогда ничего не сказала.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Это естественно.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Потому что эта Леля сразу же прибежала ко мне, плакала, просила прощения. Она тогда только что устроилась на работу, получила комнату, боялась, что скандал дойдет до начальства и ее уволят. А мне, мол, ничего не будет. И вот она в панике дала наш адрес. Из милиции проверили – правда, Васильева проживает. Она мне даже деньги за штраф оставила! Потом ее все равно уволили, уже за что-то другое. И она куда-то уехала.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Ну, ты даешь!
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. И вот я думаю: если ей один раз могла прийти в голову мысль дать наш адрес, почему она не могла и в другом случае этим же воспользоваться? Чтобы ее не заставили забрать свою дочку из детдома.
ОЛЬГА. Ее никак не могли заставить. Потому что это письмо матери, которое я вам показала, оно и значит как бы официальный отказ. А как только мать отказалась от ребенка, то все заботы о нем государство уже берет на себя.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Но она могла и не знать! Когда человек что-то нарушает, он всего остерегается. Решила на всякий случай замести следы. Прости, что я так говорю. Но ведь согласитесь, такая возможность не исключена? Конечно, это только предположение.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Так ты считаешь, что это и есть ее родительница? Вот эта самая Леля Васильева?
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Я же говорю, это только гипотеза. Если у тебя есть другие соображения, скажи. Давайте все думать. Оля, ты как думаешь?
ОЛЬГА. Не знаю…
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. В таком случае можно попытаться выяснить, куда она уехала.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Судя по ее характеру, она с тех пор могла двадцать раз переменить и работу, и место жительства.
ОЛЬГА. Честно говоря, не она мне нужна. Я думала, может быть, я ей нужна? Но раз нет, так нет…
Она встала.
Тогда простите за беспокойство.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Нам-то какое беспокойство. Это тебе беспокойство, ехала в такую даль.
ОЛЬГА. Сначала я должна была все уточнить, а потом уже ехать. Вот это моя оплошность.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Да, еще вот что! Такая получилась неловкость… Мы ведь твой торт-то съели… И косынку девчонки куда-то задевали… Я искала, искала, не могла найти.
ОЛЬГА. Какая чепуха, смешно. Не везти же обратно.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. А что ты, собственно, всполошилась? Необязательно сразу ехать. Ты же хотела пожить, Москву посмотреть.
ОЛЬГА. Может, и поживу.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Зашла бы на занятия нашего коллектива, у нас интересный коллектив.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. К чему ей твоя самодеятельность.
ОЛЬГА. Нет, почему же, возможно, и зайду. Рада была с вами познакомиться.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Мы тоже.
Ольге не хотелось еще уходить. В полусвете прихожей лицо Елены Алексеевны казалось ей необыкновенно хорошим. Волосы пышные, узлом сзади. Смотрела она, правда, куда-то поверх.
ОЛЬГА. Спасибо вам большое за все.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ладно, ладно.
Ольга ушла.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Хорошая девочка.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Волевая.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ну и что, это неплохо.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Активная, активная. Из таких вырастают самые вредные бабы. Придет время – она будет тебе указывать, какие ты должна разучивать танцы, и станет обвинять тебя в беспочвенном экспериментаторстве.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ты хороший, ты хороший, не злись.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Поверь, милая, она будет именно такая. Твоя беда в том, что сначала ты всеми восторгаешься, а потом не знаешь, как от них отвязаться…
В Доме культуры занимался хореографический коллектив, пятнадцать девочек и один южно-смуглый мальчик.
Вдоль трех стен этого зала – палка, у которой они проделывают свой урок. Вдоль четвертой стены – составное зеркало.
Елена Алексеевна вела занятие.
И… раз! И… два! Первая позиция, руки и – раз! И – на эфасе! На пальчиках, остренько, как лошадки. Ножки гордые, красивые! Спинки держите. На ручку посмотрели. Коленки еще выворотней… Марина! Надо улыбаться, улыбаться надо! Головки красивые! Девочки, не халтурьте. И… сели на арабеск. Э-эх, плохо!
Ольга сидела неподалеку от нее на скамье.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Мы любим, когда кто-нибудь присутствует. Пусть учатся преодолевать стеснительность. Обрати внимание вот на эту, третью справа, Флора. Когда был фестиваль, она покорила Москву.
Флора закинула ногу на палку, внимательно глядя на себя в зеркало.
Галя, брызгая из лейки на пол, шла вдоль станка.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Почему, Галя, ты так тяжело ходишь? Десять пудов прошло.
Галя смотрела на мать, безмятежно улыбаясь.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА (хлопнула в ладоши). Приготовились. Стали по четыре. Флора, поменяйся, пожалуйста, с Ирой местами. Плие… Руки – это главное. Руки и глаза. Руки вздохнули! Отдаетесь нам! Арабеск, акарте назад, гран батман жете и – плие. Начали!
…Веками отлитые движения, повороты, округло плывущие руки («ручки» называют здесь), взлеты медлительных «вывернутых» ног («ножки» называют их здесь) и взлет, полет, перелет по воздуху над землей, отдельно, оторванно от земли, заодно с воздухом, почти с небом, когда «спинка» выгнута и «ручки» округлы и «ножки» словно одна продолжение другой летят, стелются параллельно далекой, забытой на пять мгновений, земле…
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. На Флору, на Флору смотри. У нее нет таких уж особых данных. Шаг – средний и прыжок средний. У нее душа не средняя.
Девочки отдыхали. Южный мальчик отошел в сторону, стоял, облокотясь на палку, как будто попал сюда случайно и не имел к ним никакого отношения.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Плохо, что у нас нет мальчиков. Трудно придумывать номера. Нашего Резо в школе дразнят балериной. По-моему, он ходит сюда только из-за Ани, у них, кажется, роман. Резо и Флора, приготовились. Вступление к танцу.
Пианистка заиграла вступление к танцу.
Резо, не тащи ее за руку. Не приказчик идет – интеллигент девятнадцатого века. Веди ее внимательно, восхищайся ее красотой. А ты идешь впереди, будто муж уже сорок лет, собственник. Тебе что, она не нравится? Нет, нет, она тебе не нравится. Смотри, что ты делаешь.
Елена Алексеевна изобразила, как девушка летит, волоча за собою оглядывающегося по сторонам партнера.
На нее смотри, не на меня.
РЕЗО. Я в зеркало смотрю.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Я-то воображаю, что он на меня смотрит, а он, оказывается, на себя. Так, начали. Торжественный, праздничный польский, чуть-чуть надменный танец…
Флора шла, подав руку Резо. Не шла, а гордо и счастливо ступала.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Оля, тебе не скучно?
ОЛЬГА. Что вы!
Елена Алексеевна засмеялась, отвернулась, сказала что-то девочкам, показала слегка, особенно не стараясь, новую комбинацию. Понаблюдала, что у них получается, обругала, снова засмеялась…
В сквере на скамейке сидели Резо и Аня. Обоих припорошил снег. По другую сторону дорожки сидела Галя.
АНЯ. Иди сюда!
ГАЛЯ. Чего это я буду вам мешать!
АНЯ. Резо, ну позови ее, что она там сидит.
РЕЗО. Галя, ну что ты в самом деле!
ГАЛЯ (встала, быстро подошла к ним). Атас! Вон она идет.
РЕЗО. Что она за нами таскается, честное слово.
АНЯ. Мы сами за собой ее таскаем, мать велит.
РЕЗО. Скоро уедет?
ГАЛЯ. Мы так хорошо ее развлекаем, что, боюсь, она останется здесь навсегда.
АНЯ. Одно спасает: когда она начинает выхваляться, можно отдохнуть. Ее надо только навести на тему.
РЕЗО. Хотите, я приведу ее в норму?
ГАЛЯ. Ее нельзя обижать, она сирота.
АНЯ. Главное, никуда не спрячешься, у нее нюх какой-то.
ОЛЬГА (еще издали). Это вы? А я иду и думаю: вы или не вы?
ГАЛЯ. Это мы. Как ты нас нашла?
ОЛЬГА. А я иду, иду, просто гуляю. И вдруг вижу: кто-то сидит…
ГАЛЯ. Познакомьтесь – это Реваз. Вам есть о чем побеседовать, он тоже собирается поступать в ПТУ.
ОЛЬГА. Правда?
РЕЗО. Мечтаю. Правда, еще не выбрал, в какое.
ОЛЬГА. Тут самому надо разобраться, к чему у тебя наклонность. Но в принципе – очень советую.
АНЯ. Расскажи ему про свое училище. Ты знаешь, им присвоили звание «Училище высокой культуры».
ОЛЬГА. Что там! Наше училище – вообще лауреат премии Ленинского комсомола.
ГАЛЯ. Только понимаешь, Оля, какая сложность, у него главная склонность – это литература. Он даже воплотил это в стихотворной форме. «Люблю урок литературу, она нам всем дает культуру, писателей мы узнаем и все хорошее от них берем».
ОЛЬГА. А у нас литература очень хорошо поставлена, мы же проходим все общеобразовательные предметы! За три года ты получаешь законченное среднее образование и в то же время у тебя специальность. Ты уже самостоятельный человек!
ГАЛЯ. Если бы я была самостоятельный человек, я поступила бы на курсы кройки и шитья.
АНЯ. А я бы лучше устроилась в гормясорыбторг.
РЕЗО. Тогда уж лучше в горплодоовощ.
ГАЛЯ. На худой конец, в горвторсырье.
АНЯ. Или в горснабпотребсоюз.
РЕЗО. Или в торгпосредконтору…
ОЛЬГА. А пошли вы к едрене фене.
Голос у нее сделался хриплый, блатной.
РЕЗО. Пардон?
ОЛЬГА. Отвали, моншер.
РЕЗО. Вас плохо вижу. Прием.
ОЛЬГА. Очки надень, мышь белая. Балерина из Берлина.
Елена Алексеевна возила по полу воющий пылесос и потому плохо слышала, что говорил ей муж. Пришлось выключить.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Где моя рубашка, не видела?
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Тебе сейчас, в эту минуту нужна рубашка?
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Если бы я был уверен, что к нам сегодня никто не придет…
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Кто к нам сегодня придет, ты болен.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Тогда я не буду одеваться. Буду жить в пижаме.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Живи в пижаме.
Позвонили в дверь.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Вот она, идет.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Кто идет?
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Эта, твоя.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Почему она моя?
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Она к тебе ходит, а не ко мне. Тогда что, одеваться? Где что? Где рубашка? Рубашки нет. Где свитер?
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ничего не надо, сиди у себя. Я скажу, у тебя разболелась голова.
Вадим Антонович побрел в свою комнату.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА (впустила Ольгу). А где девочки?
ОЛЬГА. В кино пошли.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. А ты почему не пошла?
ОЛЬГА. У них было только три билета. Но это ничего, фильм я и дома увижу, а к вам уж оттуда не доберешься.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Почему три билета? А кто третий, Резо? Я же им сказала!
ОЛЬГА. Елена Алексеевна, честно говоря, мне даже лучше посидеть с вами. Если только я вам не помешаю.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Конечно, посиди.
ОЛЬГА. Вадим Антонович дома?
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Он лежит, у него голова разболелась.
ОЛЬГА. А что такое?
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ничего страшного, у него это бывает.
ОЛЬГА. Значит, мигрень.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ему в таких случаях нужен только покой.
ОЛЬГА. Но есть простое средство! Я вас научу, и вы всегда будете им пользоваться. Это массаж. От переносицы вниз и под глазом.
Елена Алексеевна не успела остановить ее. Ольга постучала в дверь.
Вадим Антонович!
ВАДИМ АНТОНОВИЧ (болезненно). Да.
ОЛЬГА. Можно к вам?
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Заходи…
Ольга зашла.
Вадим Антонович в пижаме лежал на кожаном диванчике.
ОЛЬГА. У вас мигрень?
Больной смотрел на жену, которая стояла позади. Она дала глазами понять, что ничего не могла поделать.
Ольга придвинула стул к диванчику.
Закройте глаза, будем делать массаж.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Зачем?..
ОЛЬГА. Я в детдоме всех лечила, даже врача. У вас с обеих сторон болит или с одной?
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. С одной.
ОЛЬГА (растирая руки). Вам будет только приятно. (Приступив к массажу) Разговаривать не надо.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Спасибо, уже прошло.
ОЛЬГА. Не могло пройти так быстро.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Но я говорю, что прошло, мне же лучше знать!
ОЛЬГА. Это обманчивое впечатление.
Зазвонил телефон.
Ничего, я возьму трубку… Алло. Вадим Антоновича? Сейчас. Лежите, я вам поднесу.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ (в отчаянии, что придется с кем-то разговаривать, но произнес приветливо и весело). Да?.. Ах это ты!
Он даже приподнялся на диване, как будто собеседник мог его видеть.
Живу ничего, живу ничего. Ты когда приехал?
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА (приоткрыла дверь). Кто это!
ВАДИМ АНТОНОВИЧ (замахал на нее рукой, чтоб уходила). К нам-то, к нам когда? А, ну давай! Давай, ждем!
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Кто, кто?
ВАДИМ АНТОНОВИЧ (опять замахал на нее рукой). Привет тебе тут!.. Да, да, и нам привет. Словом, приходи…
Он положил трубку и сказал, досадливо перекосившись:
Петр приехал.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Боже мой.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Что такое? Что – боже мой?
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Обед же нужно!
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Какой обед! Через двадцать минут он будет здесь. Да он и всего на час, от самолета до самолета.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Да ведь надо же как-то принять.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Что же я должен был сказать? «Посиди в самолете, мы еще не готовы»?.. Можешь не беспокоиться, он принесет барана, разведет на кухне костер и станет делать шашлык.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Оля, пошли на кухню.
На кухне все было домашнее, уютное. Не интернатские котлы и чаны, а семейные кастрюльки и сковородки. Ольга была весело деловита – рядом с Еленой Алексеевной, вокруг Елены Алексеевны, – и все получалось у них слаженно и быстро.
ОЛЬГА. А кто придет?
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Это крупный ученый, знаменитость. Они вместе учились с Вадимом Антоновичем, были друзьями. Вадим Антонович – он ведь тоже очень одаренный человек. Когда мы с ним познакомились, он был еще аспирантом, но уже тогда от него многого ждали, я имею в виду научные способности. И у него прекрасный голос, он поет! То есть пел, теперь уже перестал. Он сочинял экспромты, причем не каламбуры какие-нибудь, а настоящие стихи! Да что там…
Это была больная для нее тема.
Беда в том, что Вадим Антонович не волевой человек. Как только родились наши девочки, а я еще с утра до ночи в театре, все легло на него. Он растерялся, бросил свою диссертацию. И вот теперь, когда к нам залетает Петр, мне кажется, что Вадим Антонович немного расстра– ивается. А я чувствую себя виноватой.
ОЛЬГА. Вы-то при чем? Вы-то при чем?
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Я виновата, что ему пришлось жениться на мне. И главное – две девочки, вот чего он не ожидал.
ОЛЬГА. Какая разница, ей-богу, где один, там и двое.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Где один, там и двое, где двое, там и трое, все так…
ОЛЬГА. Странно. Вы такая интересная женщина, а так унижаетесь. Что ни говорите, ваш супруг мрачный, нелюдимый человек. Вы совсем другая. Ведь я сама такая же, как и вы. Мне необходимо, чтобы вокруг были люди. Я не могу без людей. Я другой жизни не понимаю.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. У тебя, наверно, в Свердловске много друзей?
ОЛЬГА. У меня со всеми хорошие отношения, я хорошо контачу. Но с кем-то дружить отдельно от всех – это я не люблю. Потому что тогда возникают секреты от других. А я за глаза ни о ком не говорю. Все равно дойдет до человека, только в искаженном виде. Я все в глаза говорю. Потому я и с вашими дочками не могу найти общий язык. Если бы нас связывала учеба или комсомольские дела – тогда все стало бы на свои места.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Кажется, мои злодейки пришли.
Вошли Аня, Галя и Реваз.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Почему вы не взяли Олю в кино? Прошу вас…
ГАЛЯ. Будет сделано.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Теперь так. Приехал Петр.
АНЯ. Приехал Петр.
ГАЛЯ. Его глаза…
АНЯ. Сияют. Лик его ужасен.
ГАЛЯ. Движенья быстры. Он прекрасен.
РЕЗО. Он весь, как божия гроза.
Теперь к приему гостя стали готовиться все члены семьи. Вадим Антонович вышел из своей комнаты уже в костюме, постоял, посмотрел и вдруг начал суетиться, бегать, поднял парусом скатерть, перестелил ее, сдвинул и снова раздвинул шторы. Жена смотрела на него с укором.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Есть хочется.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Я пока могу что-нибудь тебе дать. Только не наедайся, скоро будем обедать.
Он стал шататься по комнатам, изображая предстоящий разговор.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. А где вам больше понравилось, Петр Никанорович? В Англии или во Франции? Но вам, наверно, надоели такие вопросы? А помните, как вы?.. А помните, как мы?.. Все помнит, подумать только! Нисколько не зазнался, просто поразительно! Смотрите, какой он скромный, смотрите, как он стесняется!
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Не мешай, Вадим. Выбери себе какое-нибудь место и посиди спокойно.
Вадим Антонович подчинился, выбрал стул в углу комнаты и продолжал, обращаясь уже к одной Ольге.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. А помните, Петр Никанорович, как вы забегали сюда пообедать, в таком вот пальтишке, а вот у этого окна вам ставили раскладушку, она так и называлась: Петина раскладушка. Запомни, Оля, эти слова и потом проверь. Запомнишь?
Зазвонил телефон.
Иногда хочется подключить к телефону пленку с записью: «Вадим Антонович просит считать его несуществующим».
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Подойди же!
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Сейчас он перестанет.
Но звонки продолжались.
Иду, иду. Вот я уже беру трубку, вот я уже улыбаюсь, черт побери! (В трубку.) Слушаю вас… Петя? Лена, это Петр! Так мы ждем! Что?.. Лена, он не может!
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Как не может! Спроси почему.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Лена спрашивает почему! То есть это мы спрашиваем почему!.. У него конференция: это постоянно с ним происходит.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Скажи, пусть хоть покажется.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Петр, ты хоть покажись! Все хотят тебя видеть!.. Говорит, не может.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Какая досада!
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Какая досада! Ну что делать – беги. (Лене.) Он бежит. (Положил трубку.) Кто же будет есть мамонта!
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ты нехорошо говорил с ним. То, что вы друзья, еще не дает тебе права…
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Да, начинаешь понимать, как это важно: уменье все делать вовремя.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Что ты имеешь в виду?
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Я никогда не умел вовремя улыбнуться, отпустить невольный комплимент… Ведь впоследствии, через какое-то время, необходимость в этом отпала бы. Но зато тебя уже все уважают. И улыбаются уже тебе…
ЕЛЕНА. Господь с тобой! Ты считаешь, что это Петр улыбался?
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. А может, как-нибудь ненароком и улыбнулся? А? Незаметно для себя?
ОЛЬГА. Известных людей легко критиковать. Всем почему-то хочется выискивать недостатки. Отсюда и анекдоты. Хотя вообще-то я люблю анекдоты. Например, пьесу «Горе от ума» народ растаскал на анекдоты.
ГАЛЯ. На пословицы.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Она оговорилась.
ОЛЬГА. Я что-то не так сказала?
АНЯ. Все так.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Ну кто же в этом городе достоин съесть этого мамонта?
ОЛЬГА. Может, позвать кого-нибудь в гости?
РЕЗО. Можно позвать девочек.
ОЛЬГА. А тебе только девочек. Елена Алексеевна, интересно, почему грузины…
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Остановись. Была не была, звоните девочкам.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Вы считаете, что девочки достойны?
ОЛЬГА. Девочки неплохие.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Звонить буду я. Легче жить надо, товарищи, легче.
Пошли звонить в прихожую. Елена Алексеевна и Ольга остались.
ОЛЬГА. Нет, Вадим Антонович тоже неплохой человек. Непьющий, нескандальный.
Хореографические девочки сидели вокруг стола тихие, пряменькие и по глоточку отпивали из рюмок, по кусочку брали из тарелок.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Катя, Вера, Аня, Галя, Флора пьют только лимонад. Остальным можно немножко вина.
Вошел Вадим Антонович, приодетый, веселый.
Салют.
Сел рядом с женой, быстро разлил, выпили вдвоем.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Надо хотя бы раз в полгода вот так собираться. Кто никогда не веселится, тот обкрадывает себя.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Внимание! Мамонт остается на столе – небольшой танцевальный антракт!
Он пригласил Елену Алексеевну, стал танцевать с нею современное, да так лихо, будто он прошел у нее балетный тренинг. За ними поднялись и девочки. Только Резо и Флора остались за столом, у них свой неслышный разговор.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ (подражая жене, восклицал). Спинки держите! Улыбаться, улыбаться! Головки красивые, девочки, не халтурьте! Гран батман жете и плие!
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Вот сейчас ты хороший. Запомни, какой ты сейчас, и постарайся таким быть всегда.
Ольга перенесла свой стул к двери в прихожую и села там, чтобы никому не мешать.
Но Елена Алексеевна и здесь углядела ее и сказала укоризненно:
Оля!
Ольга замотала головой, что ей, мол, очень хорошо и не скучно и все в порядке. Елена Алексеевна подтолкнула к ней мужа.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Приглашаю.
Вадим Антонович стоял перед нею, ухмыляясь, как гуттаперчевый клоун, от уха до уха.
ОЛЬГА. Я не умею так!
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. А мы будем так, как вы.
С ней Вадим Антонович плясал еще потешнее – делал вид, что швыряет через плечо один ботинок, потом другой ботинок, потом пиджак…
Галя и Аня, обе хмурые, вышли в прихожую и там о чем-то совещались.
Резо сидел рядом с Флорой. Оба были прижаты столом к стенке и выбираться оттуда не собирались.
Вадим Антонович проводил Ольгу к столу, усадил.
ОЛЬГА. Вы развеселились.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Потому что я понял, в чем главная беда человечества. В пожизненной конкуренции. В детские годы – кто выше подпрыгнет, кто быстрее добежит. Потом – конкуренция по поводу служебных успехов и жизненных благ, то есть опять-таки кто выше подпрыгнет… Нет! Отметаю своды правил, условий и другой муры. На этом точку я поставил и с богом вышел из игры. Кто хочет – ловит, салит, тащит, кто хочет – бьется в стенку лбом. Отныне скромный и молчащий, поставил точку я на том.
ОЛЬГА. Елена Алексеевна говорит, что вы целиком зависите от своих настроений.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Это она тебе говорила?
ОЛЬГА. Мне, а что?
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. По какому же поводу? У вас был обо мне разговор?
ОЛЬГА. Был, а что?
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Что же она еще говорила?
ОЛЬГА. Зачем вы ставите меня в трудное положение, это говорилось не для передачи.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Не хочешь, я у нее спрошу.
ОЛЬГА. Вот этого не надо делать. Получается, что она говорила мне, а я разболтала.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. А ты и так уже разболтала.
ОЛЬГА. Что вы как маленький, ей-богу! Девчонки так выясняют, кто о ком что говорил.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Но это моя жена. Интересно же мне знать, что обо мне говорит моя собственная жена.
ОЛЬГА. Ничего плохого о вас не говорилось, даю вам слово.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. А если плохого не говорилось, почему ты скрываешь?
ОЛЬГА. Я не скрываю, а просто неудобно.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Тогда я все-таки спрошу у Елены Алексеевны.
ОЛЬГА. Ну, хорошо. Только дайте слово, что будете молчать.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Даю слово.
ОЛЬГА. Ну, она, например, говорила, из-за чего у вас подавленное состояние. Из-за того, что вы не добились больших успехов в жизни, а другие добились.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Что же, она права.
ОЛЬГА. Вот видите? Она вас понимает, она болеет за вас, разве это плохо? Я, кстати, тоже считаю, что это не причина для переживаний. Есть люди более способные, более удачливые, а есть менее.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Значит, я менее.
ОЛЬГА. В каком-то смысле да.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. И это тебе говорила Елена Алексеевна?
ОЛЬГА. Это любой скажет. Даже у нас в училище. Надо знать, от кого можно требовать большего, а кого надо похвалить и за тройку. Зависть – это самое страшное чувство. Всегда найдется кому завидовать. Ну вот, я вижу, у вас опять испортилось настроение.
Вадим Антонович пошел в прихожую, стал одеваться.
Куда! У вас же гости!
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Не у меня гости, а у вас гости.
ОЛЬГА. Да вы и нездоровы, для вас теперь самое опасное – холодный воздух. Елена Алексеевна!.. Я скажу, что вы уходите.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Отстань.
Ушел.
ОЛЬГА. Елена Алексеевна! Ваш муж куда-то ушел.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Куда ушел! У него же горло, на улице мороз! Что произошло?..
ОЛЬГА. Я не знаю.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. О чем вы с ним там говорили?
ОЛЬГА. Мы о вас говорили, о том, как вы его понимаете, как за него болеете…
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. За что я болею?
ОЛЬГА. За то, что он не добился успехов в жизни. Ничего плохого я не сказала.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Зачем ты вообще об этом говорила?
ОЛЬГА. Просто зашел разговор.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Как он зашел? Почему он вдруг мог зайти? Кто тебя просил обсуждать эти вопросы! Кто тебя уполномочил!..
Елена Алексеевна накинула пальто, схватила платок и отправилась искать мужа.
Проигрыватель замолк.
ОЛЬГА (стоит перед Резо и Флорой). Что же вы не танцуете?
ФЛОРА. А?..
РЕЗО. А что?
ОЛЬГА. Я говорю, все танцуют, а вы сидите.
ФЛОРА. Правда. Сидим, сидим…
Девушка поспешно встала. Но Резо за руку усадил ее на место и уставился на Ольгу.
РЕЗО. А кто танцует? Никто не танцует.
Ольга оглянулась: правда, никто не танцевал.
РЕЗО. Что дальше?
ФЛОРА. Не надо.
ОЛЬГА. А ты, Резо, ничего не понимаешь. Какой хороший.
РЕЗО. Что ты все хлопочешь? Я с тобой не знаком. Я видел тебя один раз в жизни. Что тебе от меня надо?
ОЛЬГА. Ладно, не злись. Тебе не идет, когда ты злишься.
РЕЗО. Ну, ты дождешься. (Ушел.)
Галя и Аня заговорили шепотом, быстро-быстро. Галя настаивала, Аня возражала. Потом вдруг, обе сразу, – тоже на улицу.
ОЛЬГА. Теперь, наверно, я за хозяйку? Ну что же, ничего страшного, вечер продолжается. Все за стол, пока пирог не остыл.
Девочки сели за стол.
Но у нас такое правило: никто ни за кем не ухаживает. Каждый берет сам себе.
Девочки брали пирог, молча ели, запивая из рюмочек кому можно – вино, кому нельзя – лимонад.
Но вдруг, сразу все, непонятным способом договорившись, одновременно встали.
– Спасибо.
– Спасибо, мы пошли.
ОЛЬГА. Почему? Вы уйдете, а они вернутся. И никого нету. Неудобно же!
– Нам пора.
Возникла небольшая толкотня, но оделись быстро.
– До свидания…
– До свидания…
Ольга постояла, не зная, что делать дальше. Принялась убирать со стола. Странно было одной в чужом доме заниматься хозяйством. Стулья стояли как попало, стол прижат к стене. Разгром.
Вернулась Елена Алексеевна.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Где все?
ОЛЬГА. Ушли.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Что так быстро?
ОЛЬГА. Резо на меня обиделся. Тогда за ним Аня с Галей ушли. А тогда и все остальные ушли.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. За что он на тебя обиделся?
ОЛЬГА. Не знаю.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. А почему Аня с Галей ушли?
ОЛЬГА. Они, по-моему, за Резо обиделись.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Ну и размах у тебя.
ОЛЬГА. Когда вы ушли, я растерялась и, может быть, сказала что-нибудь лишнее.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Что именно?
ОЛЬГА. Не знаю. Что-нибудь могла и допустить.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Припомни, пожалуйста.
ОЛЬГА. Резо сидел рядом с Флорой, вот здесь за столом. Я спросила, почему они не танцуют. Я сначала даже не поняла, на что он разозлился. Но когда поняла, то и сама разозлилась. Вчера с одной, сегодня с другой…
Ольга сказала это только для того, чтобы Елена Алексеевна простила ее и пошутила в ответ. Но та молчала. Тогда она поняла, что на самом деле пора отсюда уезжать. И сказала уже серьезно, деловито:
Я, пожалуй, завтра уеду.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Что же, наверно, пора. У тебя там свои дела…
ОЛЬГА. Да и вообще уже поздно, не буду больше вас утруждать.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Куда?
ОЛЬГА. На вокзал. Переночую в комнате отдыха, а утром домой.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. А места есть?
ОЛЬГА. Неужели вы думаете, что я останусь на улице? Плохо же вы меня знаете.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Переночуешь у нас.
ОЛЬГА. Ни за что.
Она лежала на раскладушке, закрыв глаза. Но не спала и потому слышала шепоты Гали и Ани.
ГАЛЯ. Как ты думаешь, она идейная или глупая?
АНЯ. По-моему, и то и другое.
ОЛЬГА. Спокойной ночи.
АНЯ. А Флорка. Ну, тихая.
ГАЛЯ. Резо тоже хорош.
Стараясь не скрипеть сеткой кровати, Галя встала и принялась изображать Резо. Тогда Аня тоже поднялась и стала изображать Флору.
Ужимки их превратились в потешный танец. Этот танец понравился Ольге. Она вскочила с раскладушки и принялась плясать вместе с ними что-то свое, полугородское, полудеревенское.
Сестры остановились, снова улеглись.
ОЛЬГА. Девки! Хорошо же! Попляшем! Я за парня могу. Я в самодеятельности всегда за парня плясала!
Галя. Ну, ты за парня и высказаться можешь, слышали.
ОЛЬГА. А пошли вы…
ГАЛЯ. Вот-вот.
Родители стояли в дверях.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА. Что такое? Девочки! Да и ты, Ольга…
АНЯ. Это наши дела, мама, все в порядке.
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА (увела мужа). По правде говоря, устала я от нее. Боюсь волевых людей. Представь, вырастет…
ВАДИМ АНТОНОВИЧ (обнял, для нее неожиданно). Хорошая. Хорошая. Такая умная. Такая цельная, гармоничная натура. Рабочая лошадка моя, таскает, готовит, стирает, моет, утешает, прощает, таскает, готовит, терпит… Тогда, раз уж все равно не спим, послушай сочинение…
Жена моя! Мой друг! Такие
слова испошлены вконец.
Как тот, кто их сказал впервые,
хочу сказать: союз сердец.
Союз двух душ. Моя опора.
Учитель мой в годину бед.
Жизнь закругляется. И скоро,
возможно, я. И ты вослед.
Жена моя, там встречи нет…
ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА (засмеялась). Но зачем же так мрачно-то, под конец! Вадя! Так хорошо начал…
Утром Ольга стояла над Аниной кроватью, не зная, будить ли ее, чтобы попрощаться. Решила разбудить.
ОЛЬГА. Аня!
АНЯ. Что…
ОЛЬГА. Я уезжаю.
АНЯ. Куда?
ОЛЬГА. Куда, домой.
АНЯ. Ну да, ты домой уезжаешь. Который час?
ОЛЬГА. Полседьмого. Я бы не стала тебя будить, но скорей всего я больше сюда не приеду, хотела попрощаться.
АНЯ. Ну что же, счастливого пути… А Галю ты разбудила?
ОЛЬГА. Может быть, ты ей передашь? А то я не знаю, удобно ли.
АНЯ. Удобно, удобно, иначе она обидится.
Ольга стала будить Галю.
ОЛЬГА. Галя, прости, но я уезжаю. Я не стала бы тебя будить, но мы, наверно, больше не увидимся…
ГАЛЯ. Мы ведь уже попрощались вчера! Который час?
ОЛЬГА. Полседьмого.
ГАЛЯ. Боже мой!
ОЛЬГА. Я не хотела уезжать, чтобы осталось что-то недосказанное. Наверно, я надоела вам. Тогда простите.
ГАЛЯ. Простили, простили. До свиданья, пиши, я сплю.
Едва Ольга приоткрыла дверь в комнату Вадима Антоновича, он вздрогнул, застонал и проснулся.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Что случилось?
ОЛЬГА. Вадим Антонович, я уезжаю.
Он пошарил на столике часы, посмотрел.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Заснул в три часа. Где Елена Алексеевна?
ОЛЬГА. Она одевается.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Зачем?
ОЛЬГА. Хочет меня проводить.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Куда?
ОЛЬГА. Я ей говорила, что не надо.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. В аэропорт ходит автобус, зачем провожать?
ОЛЬГА. Не знаю, она хочет.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. С ума все посходили.
ОЛЬГА. Вадим Антонович, я хотела попросить прощения за беспокойство.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Все посходили с ума.
Ольга. Я не хочу, чтобы вы обо мне вспоминали плохо.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Да, да. Конечно, какой разговор. Спал три с половиной часа. Как все это изматывает. Лена!
ОЛЬГА. Не надо, Вадим Антонович, не ругайте ее.
ВАДИМ АНТОНОВИЧ. Совершенно выбит из колеи. Отупел. Лена! Где она там?
Ольга шла по темной еще улице. Проговорила печальное, поэтическое:
Мальчик куда-то шагает по снежному полю…
Подумала, сказала иначе:
Мальчик в ушанке по снежному полю шагает…
Захотелось еще поэтичней:
Мальчик по снежному полю шагает печально…
Ее слушали сотрудники детского дома, кто не был занят с детьми.
ОЛЬГА. Очень привлекательная женщина, имею в виду внешность. Белокурая, с карими глазами.
ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. Очень привлекательная. И как же она объясняет?
ОЛЬГА (не обратив внимания на иронию). Как она объясняет. Все и просто и сложно. Тогда она училась в балетном училище. И там она полюбила своего соученика. Совсем еще молоденькая, семнадцать лет. Но когда у нее родился ребенок, это была я, – отец оказался трусливым человеком. Что ей оставалось делать? Пришлось бросить училище и отдать меня в Дом младенца. Но учтите, что сама она, чтобы все время находиться рядом, устроилась туда же санитаркой.
ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. Почему же сбежала?
ПОВАРИХА. Ты слушай, Наташа. Слушай!
Мало кто так жаждет легенд, как воспитательницы и няньки детских домов. Необыкновенные усыновления, неожиданно найденные родители, раскаяние матерей…
ОЛЬГА. А дальше – что. В нее влюбляется молодой аспирант. Познакомились случайно, в компании. Человек бесхарактерный, не приспособленный к жизни. Но она ответила на его чувство. И тут – да, совершила ошибку, не решилась сразу сказать, что у нее есть ребенок. Откладывает разговор со дня на день, со дня на день, а тем временем аспирант уезжает в Москву. Что делать молодой женщине? Она бросает Дом младенца и едет за ним. Рассчитывает там, на месте, во всем признаться и тогда уже взять ребенка к себе. Но не тут-то было. Вдруг у нее рождается еще дочка.
ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. Вдруг.
На это общественность откликнулась еще более сурово.
ПОВАРИХА. Не придирайся к словам.
СТАРШАЯ ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. Ты дежуришь? Иди дежурь.
НЯНЬКА. Молодая еще судить.
ОЛЬГА. Правда, хотите – слушайте, хотите – не слушайте. Итак, муж, я уже сказала, человек безвольный, легко падает духом. Конечно, ребенок осложнил ему жизнь. И главное, его диссертация. Перед мамой встал вопрос: что же, повесить ему на шею еще одного ребенка? Таким образом, признаться стало еще труднее.
СТАРШАЯ ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. У нее и в письме было, что муж – тяжелый человек.
ОЛЬГА. Это правда, он нервный, к нему надо привыкнуть. Но он имеет на это право. Теперь это крупнейший ученый, все время научные эксперименты, которые, конечно, требуют напряжения. Мировая известность тоже накладывает ответственность. Непрерывно летает, сегодня в Ташкент, завтра где-нибудь в Париже… И в то же время – совсем простой, что его отличает – это скромность. Но вот вдруг у него рождается еще одна дочка, вторая. Причем обе очень способные девочки.
ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. Ну, а сейчас-то она хотя бы ему призналась?
ОЛЬГА. Сейчас? (Она не была готова к этому вопросу и несколько сбилась.) Сейчас-то, конечно, призналась.
ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. И что он?
ОЛЬГА. Против всех ожиданий, отнесся прекрасно. Даже ругал ее, что молчала до сих пор.
ПОВАРИХА. Шестнадцать лет промолчала! Волевая женщина.
ОЛЬГА. Конечно, трудно. Ей надо было сознаться уже не только в том, что у нее растет дочь, но еще и в том, что она столько лет скрывала!
ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. А если бы ты сейчас к ней не поехала? Значит, так все и осталось бы? Сама она так и не собиралась тебя разыскивать.
Нет, эту историю не должно дискредитировать. И общественность возмутилась.
НЯНЬКА. Что ты привязалась? Ведь кончилось хорошо.
СТАРШАЯ ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. Будем гадать: искала бы, не искала бы. Ведь она ее приняла?
ОЛЬГА. И еще как! Вхожу в квартиру, спрашиваю: «Мне Елену Алексеевну». Это, говорит, я. Сразу в прихожей начинаю рассказывать, в чем дело. Но только успела начать – она в слезы. Она стоит плачет, и я стою плачу.
ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. Теперь что же и не поплакать. Взрослая дочь, сама зарабатывает.
НЯНЬКА. Зачем дочь восстанавливать против матери? Кому это на пользу?
ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. Я не восстанавливаю, но она должна учитывать все.
ПОВАРИХА. Честно говоря, я не верила, что так удачно получится. Редкий случай, чтобы человек с годами изменился к лучшему.
ОЛЬГА. А почему вы думаете, что она изменилась? Если хотите знать, именно плохие люди не делают ошибок в жизни. Они все прикинут. А хороший человек – вот он-то и может совершить ошибку. Нет, как любят судить! Хотя еще неизвестно, как они сами поступили бы в таком положении. И чего ей это стоило – только я знаю. И какие у нее были трудности в жизни. И она через все это прошла.
ПОВАРИХА. Работа какая-то странная. Ведет кружок, и все?
ОЛЬГА. Не кружок, а коллектив. Хотя она могла бы работать и в театре. Но она не хочет, потому что любит свою работу, любит своих учениц, хочет весь свой опыт передать им. Разве плохо? И дома жизнь идет интересно… Все время гости, встречи с интересными людьми, взаимные сюрпризы. И зачинщик всего этого – мама.
ПОВАРИХА. Ты ее так и звала – мама?
ОЛЬГА. Сначала звала Елена Алексеевна, потом она говорит: «Если можешь, зови меня, пожалуйста, мама». Но я так до конца и путалась. То Елена Алексеевна, то мама.
НЯНЬКА. Как же ты теперь? Она там, а ты здесь.
ОЛЬГА. Летом опять съезжу. А кончу училище – сразу к ним. Уже навсегда.
В директорской комнате было тихо. История выдержала испытание. В детском доме одним преданием стало больше.
Ольга с подругой стояла в вестибюле общежития.
ОЛЬГА. Сначала я просто так сказала, не знаю почему. Потом смотрю – все только этого и ждут: как я ее нашла, как я ее полюбила, как она меня полюбила…
ПОДРУГА. В общем, завралась.
ОЛЬГА. Теперь возникает такая проблема: раз я ее нашла, значит, я должна ехать к ней. Как же это – нашла и вдруг не поеду. Как будто все обязательно живут с матерями.
ПОДРУГА. Есть наоборот, хотят отделиться… Скажи, что привыкла жить свободно, хочешь жить одна.
ОЛЬГА. Но она и правда женщина необыкновенная, это объективно. Разве только родственников можно любить? Прежде всего она всегда хочет помочь людям в беде. К ней со всего дома приходят дети, и она им объясняет непонятное. Хотела подарить мне платье, но я не согласилась.
Она протянула руку к своей ячейке в стенном ящике для писем, достала конверт.
Вот как раз письмо от нее.
ПОДРУГА. Читай, читай, я пойду.
Подруга ушла.
Ольга разорвала конверт, достала письмо. От волнения запинаясь, стала читать: «Дорогая Ольга! Спасибо за письмо и фотографии. У нас есть для тебя новости. Вадим Антонович все-таки сумел кое-что для тебя выяснить. Васильева Елена Александровна, которая работала у нас медсестрой, живет в городе Торопец Калининской области. Работает в городской больнице. Судя по всему, это и есть твоя мама. Мы решили, что ты должна это знать, хотя сведения о ней не слишком обнадеживают. У нее есть слабость. Ты, наверно, догадываешься, какая. Она злоупотребляет спиртными напитками. Не знаю, что тебе посоветовать…»
Ольга стояла на вокзальном перроне в маленькой очереди у вагона. В одной руке она держала чемодан, в другой – коробку с тортом.
