ГЛАВА 8
«СТРАНА ОЗ»
Эбби заснула быстрее меня. Дыхание выровнялось, мышцы расслабились, носик еле слышно посапывал. Как приятно было держать в руках ее теплое тело! Я боялся, что привыкну к этому, и все равно не мог пошевелиться.
Зная Эбби, я догадывался: завтра она проснется, вспомнит свои ночные чудачества и раскричится из-за того, что я позволил ей себя обнять. Или еще хуже. Поклянется никогда больше не прикасаться ко мне.
Я решил пока не думать о завтрашнем дне. Надеяться на чудо было бы глупо, а открыто признаться себе в том, что эти наши объятия лишь результат алкогольного опьянения, не хватало сил. Раньше я всегда смотрел правде в глаза, а теперь вот не хотел. Видимо, не такой уж я крутой. По крайней мере, когда дело касается Голубки.
Я стал дышать медленнее, руки и ноги отяжелели, но я боролся с усталостью, которая постепенно усыпляла. Мне так нравилось обнимать Эбби, что я старался не закрывать глаза: пытался отвоевать у сна хоть одну лишнюю минутку блаженства.
Голубка пошевелилась. Я замер. Она скользнула пальцами по моей коже, потом прижалась ко мне покрепче и снова расслабилась. Я поцеловал волосы Эбби и прислонился щекой к ее лбу. Потом вздохнул и всего на секунду прикрыл глаза.
Открыл я их уже утром. Так и знал, что нельзя было моргать. Голубка елозила, пытаясь высвободиться: моя рука лежала у нее на спине, а ноги — поверх ее ног.
— Не ерзай, Голубка, я же сплю… — пробормотал я, прижимаясь к ней.
Но она постепенно выбралась из-под меня и, вздохнув, села на краю постели.
— Что-то не так, Голубка?
— Пойду попью воды. Тебе принести?
Я покачал головой и закрыл глаза. Или она делает вид, что ничего не было, или сердится. И то и другое плохо.
Эбби вышла из комнаты, а я продолжал лежать. Заставить себя подняться оказалось не так-то легко: голова после вчерашнего гудела. Как будто сквозь вату проник низкий голос Шепли. Тогда я наконец-то вылез из-под одеяла и, шлепая босыми ногами по паркету, направился в кухню.
На Эбби по-прежнему было мое белье. Она поливала дымящуюся овсянку шоколадным сиропом.
— Какая гадость! — проворчал я, пытаясь сморгнуть пелену перед глазами.
— И тебе доброго утра.
— Слыхал, у тебя скоро днюха? Еще годик, и разменяешь третий десяток?
Эбби поморщилась. Видимо, не ожидала такого вопроса.
— Да… Вообще-то, я не очень люблю праздновать день рождения. Но, думаю, Мерик сводит меня куда-нибудь поужинать или что-то в этом роде. — Голубка улыбнулась и добавила: — Приходи и ты, если сможешь.
Я пожал плечами, как будто эта улыбка меня не проняла. Ура! Эбби хочет, чтобы я был на ее празднике!
— Ладно. На следующей неделе, в воскресенье?
— Да. А у тебя когда день рождения?
— Не скоро. В апреле. Первого, — сказал я, заливая хлопья молоком.
— Перестань!
Я отправил ложку в рот, посмеиваясь про себя над Голубкиным удивлением.
— Правда!
— Ты родился в День дурака?
Она не знала, верить или нет, и ее озадаченная мордашка ужасно меня веселила.
— Да! Тебе, наверное, уже пора. Я отвезу.
— Не надо, я с Мерик.
То, что Эбби отказалась от моей помощи, кольнуло чувствительнее, чем можно было ожидать. Раньше она всегда ездила со мной, а теперь с Америкой? Вдруг это из-за прошлой ночи? Похоже, Голубка опять пыталась от меня отдалиться, что очень разочаровывало.
— Как хочешь, — сказал я, отворачиваясь, чтобы она не увидела мои глаза.
Девчонки быстро схватили рюкзаки, и Америка так газанула со стоянки, будто они ограбили банк.
Шепли вышел из своей комнаты, на ходу надевая футболку.
— Уехали? — хмуро спросил он.
— Да, — сказал я рассеянно.
Я ополоснул свою миску из-под хлопьев и выбросил в раковину Голубкину овсянку, почти нетронутую.
— Какого черта? Мерик со мной даже не попрощалась!
— Ты же знал, что у нее занятие. Подбери сопли.
— Ты это мне? — Шепли ткнул себя пальцем в грудь. — Молчал бы лучше! Жаль, ты вчера не видел себя со стороны.
— Заткнись!
— Сам заткнись! — Он сел на диван и стал надевать кеды. — Ты спросил Эбби про днюху?
— Да, но она только сказала, что не любит праздновать дни рождения. Больше я из нее ничего не вытянул.
— Ну и что будем делать?
— Устроим вечеринку. — (Шепли кивнул и уставился на меня: ему хотелось узнать подробности.) — Пусть будет сюрприз. Пригласим друзей, а Америка куда-нибудь уведет Голубку, пока мы готовимся.
Шеп достал свою белую бейсболку и нахлобучил ее так низко, что козырек закрыл ему глаза.
— Это запросто. Еще что-нибудь придумал?
— Не знаю… Может, подарить ей щенка? Как тебе кажется?
Он усмехнулся:
— Вообще-то, это не мой день рождения, старик!
Я обошел стойку для завтрака и оперся о высокий стул.
— Знаю, но она живет в общаге, и ей нельзя держать щенка там…
— То есть предлагаешь держать его здесь? Ты в своем уме? Что мы с ним будем делать?
— Мог бы получиться классный подарок. Я бы нашел через Интернет кернтерьера.
— Кого-кого?
— Эбби из Канзаса. И я хочу подарить ей собаку, как у Дороти из «Страны Оз».
— «Страны Оз»? — с каменной физиономией переспросил Шеп.
— Ну да. В детстве мне нравился Страшила. Что такого?
— Щенок будет везде гадить, Трэвис. Будет гавкать, скулить и… фиг знает что еще вытворять.
— Почти как Америка. Она разве только не гадит. — (Шепли эта шутка не развеселила.) — Обещаю сам выгуливать собаку и после этого мыть. Жить будет у меня. Ты ее даже не заметишь.
— Может, ты ей и пасть заткнешь, чтобы не лаяла?
— Посмотрим. Согласись, от такого подарка Эбби растает!
— Так вот в чем все дело! Хочешь, чтобы Эбби растаяла?
Я нахмурился:
— Перестань.
Шепли расплылся в улыбке:
— Ладно, можешь покупать свою псину…
Я просиял. Победа!
— Если признаешь, что влюбился в Эбби.
Я сразу помрачнел: это была засада!
— Да ну тебя, чувак!
— Признавайся! — сказал Шеп, сложив руки на животе.
Вот засранец! Ведь заставит меня это сказать! Я смотрел куда угодно, лишь бы не видеть его нахальную ухмылку. Несколько секунд я с собой боролся, но очень уж хороша была моя идея со щенком: Эбби обалдеет (надеюсь, на этот раз в хорошем смысле слова) и, чтобы играть с собакой, будет каждый день к нам приходить.
— Она мне нравится, — процедил я сквозь зубы.
Шепли приложил ладонь к уху:
— Что? Не расслышал.
— Ты жопа! Теперь расслышал?
— Признавайся давай!
— Я же сказал: она мне нравится.
— Так не пойдет.
— Хрен с тобой: я влюбился. Мне на нее не наплевать. Еще как не наплевать. Жить без нее не могу. Доволен?
— Ладно, хватит с тебя пока что. — Он подобрал валявшийся на полу рюкзак и перекинул лямку через плечо. Потом взял телефон и ключи. — Увидимся в столовой, голубок.
— Иди ты… — пробурчал я.
Шепли сам был вечно влюбленным идиотом и теперь, когда я оказался в его шкуре, собирался на мне отыграться.
Сборы отняли у меня какую-нибудь пару минут, но из-за всей этой болтовни я сильно припозднился. Занятие было только одно, по химии. Решив, что кто-нибудь одолжит мне карандаш, я выскочил из квартиры с пустыми руками. Распихал по карманам ключи, кошелек и телефон, взял солнцезащитные очки, надел кожаную куртку, нахлобучил бейсболку козырьком назад, сунул ноги в ботинки и, захлопнув дверь, сбежал по ступенькам.
Ехать на мотоцикле без Эбби было как-то не так. Черт, она переломала все, к чему я привык!
Оставив «харлей» на стоянке, я быстро зашагал к корпусу и влетел в аудиторию буквально за секунду до звонка. Когда я уселся на свое место, доктор Веббер посмотрела на меня и закатила глаза: не оценила мою точность. А еще ей, видать, не понравилось, что я налегке. Я подмигнул. Она чуть заметно улыбнулась, потом покачала головой и переключилась на свои бумажки. Карандаш мне не понадобился. Как только нас распустили, я рванул в столовую.
Шепли стоял у входа, посреди газона, и ждал девчонок. Я схватил его кепку и запустил ее, как летающую тарелку.
— Молодец, придурок, — буркнул он, подбирая бейсболку.
В этот момент у меня за спиной раздался хриплый низкий голос:
— Эй, Бешеный Пес!
Я сразу понял, что это Адам. Он подошел к нам с Шепом, весь такой деловой:
— Я тут пытаюсь организовать для тебя бой. Будь готов приехать по звонку.
— А мы всегда готовы, — сказал Шепли.
Он был у меня вроде агента: выяснял, куда нам ехать, и следил за тем, чтобы я оказывался в назначенном месте в назначенное время.
Адам кивнул и пошел дальше по своим делам — уж не знаю куда. На занятиях мы с ним никогда не пересекались. Я даже не был уверен, что он действительно учится в «Истерне». Но пока он платил, мне было плевать, кто он и чем занимается.
Проводив Адама взглядом, Шепли прокашлялся:
— Ты уже слышал?
— О чем?
— В «Моргане» дали горячую воду.
— Ну и что?
— Америка и Эбби сегодня, наверное, уедут. Надо будет помочь им перевезти барахло в общагу.
Я сразу скис. Мысль о том, что Голубка возвращается в «Морган», была не многим приятней, чем удар кулаком в лицо. После сегодняшней ночи Эбби наверняка будет рада съехать. Может, даже и разговаривать со мной больше не захочет. В моем мозгу пронесся миллион разных вариантов развития событий, но я не смог придумать ничего, что помогло бы мне оставить Голубку у себя.
— Ты в порядке, старик? — спросил Шепли.
Пришли девчонки. Они над чем-то хихикали. Я попытался улыбнуться, но Эбби не обратила внимания, она увлеченно слушала трескотню подружки.
— Привет, малыш, — сказала Америка, целуя Шепли в губы.
— Над чем смеемся? — спросил он.
— Да так! Один парень все занятие пялился на Эбби. Это было просто чудо!
— Еще бы не чудо — целый час смотреть на Эбби! — подмигнул мне Шеп.
— Какой парень? — ляпнул я, не подумав.
Эбби переступила с ноги на ногу и поправила на плече рюкзак. Он был так набит книжками, что даже молния не до конца закрывалась, и весил, надо полагать, немало. Я взял его.
— Мерик сочиняет, — сказала Голубка, закатывая глаза.
— То есть как — сочиняю? Это был Паркер Хейс, и он пялился на тебя в открытую. Разве что слюни не текли.
Моя физиономия перекосилась.
— Паркер Хейс?
Шепли потянул Америку за руку:
— Мы, кажется, собирались пообедать. Пойдем посмотрим, чем нас сегодня порадуют наши распрекрасные повара.
Мерик снова его поцеловала, и они направились к столовой. Эбби следом, я за ней. Мы шли молча. Голубка вот-вот узнает, что в «Моргане» починили водонагреватель. Она вернется туда, и Паркер выманит ее на свидание.
Сомневаться не приходилось: этот слащавый хлюпик умудрился чем-то привлечь Эбби. У него были офигенно богатые родители, он учился на врача и с виду казался нормальным парнем. Ему удастся заполучить ее, и она проведет с ним всю оставшуюся жизнь. Я попытался представить себе это как можно яснее, чтобы быстрей успокоиться. Прокрутить неприятную мысль до конца, потом запихнуть в коробку и убрать подальше — я всегда так делал, когда нужно было справиться со своим темпераментом. Обычно помогало.
Эбби расположилась со своим подносом между Америкой и Финчем. Садясь на свободное место через несколько стульев от них, я подумал, что так даже лучше. Не придется болтать, как будто ничего не произошло. Я чувствовал себя паршиво и не знал, как мне теперь быть: слишком много времени потеряно на дурацкие игры. Эбби даже не успела меня узнать. Черт, а если бы и успела, тогда тем более выбрала бы кого-нибудь вроде Паркера.
— У тебя все хорошо, Трэв? — спросила она.
— У меня? Да. А что? — спросил я, пытаясь стряхнуть тяжесть, которая сковала мне лицо.
— Просто ты все время молчишь…
К столу подошли несколько парней из футбольной команды. Уселись, гогоча во всю глотку. Захотелось садануть кулаком о стену.
Крис Дженкс бросил мне на тарелку ломтик картошки фри:
— Как дела, Трэв? Говорят, ты трахнул Тину Мартин? Сегодня она весь день поливает тебя грязью.
— Заткнись, Дженкс, — сказал я, не отрывая взгляда от своего подноса.
Если бы я только взглянул на тупую физиономию этого придурка, я мог бы не сдержаться и сбить его со стула. Эбби наклонилась вперед и посмотрела на нас:
— Перестань, Крис.
Я поднял на нее глаза и почему-то вдруг вышел из себя. Какого хрена она меня защищает, если соберется и уедет в ту же секунду, когда ей скажут про водонагреватель? Даже говорить со мной больше не станет! Это было нелепо, но я чувствовал себя преданным.
— Эбби, я сам могу за себя постоять.
— Извини, я просто…
— Не нужны мне твои извинения! И вообще ничего мне от тебя не нужно! — выпалил я.
Она изменилась в лице, и это меня добило. Ясное дело, она не хотела быть со мной. На кой ей инфантильный идиот, который владеет своими эмоциями не лучше, чем трехлетний пацан? Я шумно встал из-за стола и пулей выскочил на улицу.
Только усевшись на свой мотоцикл, я наконец-то перевел дух. Резиновые рукоятки руля заскрипели под моими ладонями, мотор зарычал, я пинком убрал подножку и как черт из пекла вылетел на дорогу.
Я колесил с час, и мне немного полегчало. Когда я бывал в таком состоянии, все улицы рано или поздно приводили меня в одно и то же место. Некоторое время я боролся с собой, но в конце концов все-таки затормозил возле отцовского дома.
Папа вышел на крыльцо и махнул мне рукой. Я разом перескочил через обе ступеньки, остановившись в шаге от него. Он прижал меня к своему мягкому округлившемуся боку и провел внутрь.
— А я как раз подумал, что ты давненько не заезжал, — устало сказал отец.
Лицо у него было одутловатое, верхние веки набрякли, под глазами мешки. После маминой смерти он несколько лет пил. Поэтому на Томаса свалилось гораздо больше забот, чем обычно бывает у детей. Но мы худо-бедно справлялись, а отец постепенно пришел в себя. Папа ни разу с нами об этом не говорил, но мы чувствовали, что он при каждом удобном случае пытается загладить свою вину перед нами.
Хотя большую часть моего детства он пребывал в унынии или в ярости, я никогда не считал его плохим отцом. Просто смерть жены его подкосила. И теперь я представил себе, каково это. Возможно, я испытывал к Эбби крошечную долю того, что он чувствовал к маме, и все равно разлука с Голубкой выбила меня из колеи.
Папа опустился на диван и указал мне на старое кресло:
— Чего стоишь? Садись.
Я сел и принялся ерзать, не зная, как начать разговор.
— У тебя что-то случилось, сынок?
— Понимаешь, пап, есть одна девушка…
— Девушка… — повторил он с легкой улыбкой.
— Она меня вроде как ненавидит, а я ее вроде как…
— Любишь?
— Да нет… Не то чтобы… Просто… А почему ты так решил?
Он снова улыбнулся — теперь уже широко:
— Ну раз ты не знаешь, что делать, и приехал поговорить о ней со своим стариком, значит дело серьезное.
Я вздохнул:
— Мы познакомились совсем недавно. С месяц назад. Вряд ли это любовь.
— Ладно.
— Что — ладно?
— Поверю тебе на слово, — сказал папа.
— Понимаешь, по-моему, я ей не подхожу.
Отец подался вперед и поднес пальцы к подбородку. Я продолжал:
— Мне кажется, ее кто-то обидел. Кто-то вроде меня.
— Вроде тебя?
— Да, — кивнул я и вздохнул: меньше всего хотелось признаваться отцу в том, что я замышлял.
Хлопнула входная дверь.
— Посмотрите, кто пожаловал! — Трентон расплылся в улыбке.
К груди он прижимал два коричневых бумажных пакета.
— Привет, Трент. — Встав с дивана, я прошел на кухню, чтобы помочь разложить покупки.
Мы обменялись приветственными ударами локтем и толчками в плечо. В детстве, когда ссорились, мне доставалось от Трентона больше, чем от других братьев, но, несмотря на это, именно с ним у меня были самые близкие отношения.
— Кэми передает тебе привет. Жалуется, что ты стал редко заглядывать в «Ред».
— Занят.
— Той девчонкой, с которой тебя видели вчера?
— Да, — буркнул я, вынимая из холодильника бутылку из-под кетчупа и какой-то полуразложившийся фрукт.
Выбросив все это в мусорное ведро, я вслед за братом вернулся в гостиную. Трентон с размаху плюхнулся на диван, несколько раз подскочив на подушке, и хлопнул себя по коленкам:
— Ну колись, что ты там задумал, неудачник!
— Ничего, — ответил я, взглянув на отца.
Трентон тоже посмотрел на папу, потом опять на меня:
— Я помешал?
— Нет. — Я покачал головой.
Отец махнул рукой:
— Нет, сынок. Как дела на работе?
— Фигово. Я выписал чек на оплату аренды и оставил его у тебя на тумбочке. Видел?
Папа кивнул, слегка улыбнувшись. Трентон кивнул в ответ и спросил:
— Ты обедаешь с нами, Трэв?
— Нет, — сказал я, вставая, — мне уже пора ехать.
— Может, все-таки останешься, сынок?
— Нет, я правда не могу. Спасибо. И… я рад, что мы поговорили, папа.
— О чем поговорили? — спросил Трент, поворачивая голову то ко мне, то к отцу, как если бы мы играли в теннис. — По-моему, я что-то пропустил.
Я посмотрел на папу:
— Она совсем как голубка.
— Правда? — Его глаза немного ожили.
— Кто? Та девчонка?
— Да. Но… э-э-э… я вел себя с ней как идиот. Я из-за нее вроде как тронулся…
Лукавая улыбка на физиономии Трентона расползлась до ушей:
— Ну ты попал, мелкий!
— Перестань, — нахмурился я.
Отец шлепнул его по затылку.
— Что? — возмутился Трент. — Что я такого сказал?
Папа проводил меня до двери и похлопал по плечу:
— Все образуется. Я уверен. И наверное, она чего-то стоит. Потому что я в первый раз вижу тебя таким.
— Спасибо, пап.
Я шагнул к нему и обеими руками обхватил его массивное туловище. Потом побежал к своему «харлею».
Дорога домой показалась мне бесконечной. В воздухе еще чувствовалось летнее тепло — приятный каприз природы, довольно нетипичный для этого времени года. На небе не было звезд, и от кромешной темноты на душе стало еще тяжелее. Увидев машину Америки, припаркованную на обычном месте, я занервничал. Казалось, будто я с каждым шагом приближаюсь к эшафоту.
Дверь открылась, прежде чем я успел дотянуться до ручки. Мерик стояла на пороге, спокойно глядя на меня.
— Она тут?
Америка кивнула и мягко ответила:
— Спит в твоей комнате.
Я прошел в гостиную. Шепли сидел на двухместном диванчике. Я приземлился на большой диван.
— Она в порядке, — спокойно и ласково сказала Мерик, подсаживаясь ко мне.
— Я не должен был с ней так разговаривать. Сначала я сам ее отталкиваю, как будто нарочно разозлить хочу, а потом начинаю бояться, что она одумается и пошлет меня подальше.
— Поверь, она догадывается, в чем дело. Ты у нее не первый такой ковбой.
— Вот именно. И она заслуживает лучшего. Я это вижу, но отстраниться не могу. Не знаю почему. — Вздохнув, я потер виски. — Все бессмысленно. Совершенно бессмысленно.
— Эбби тебя понимает, Трэв. Зря ты так терзаешься, — сказал Шепли.
Америка пихнула меня локтем:
— Почему бы тебе не пригласить ее куда-нибудь? Она ведь согласилась пойти с тобой на вечеринку для пар…
— Она… особенная. И я не хочу встречаться с ней. Я просто хочу быть рядом, и все.
Я сказал неправду. Америка это знала, я тоже. А правда заключалась в том, что если я действительно желал Эбби счастья, то должен был оставить ее в покое.
— Чем же это она такая особенная? — спросила Мерик, начиная раздражаться.
— Она не пожелала мириться с моими свинскими замашками. Это заставило меня встряхнуться. Ты же сама говорила, Мерик: я не в ее вкусе. Так что… между нами ничего нет.
Точнее, может, и есть, но не должно быть.
— Ты гораздо больше в ее вкусе, чем тебе кажется, — сказала Америка.
Я посмотрел ей в глаза: она говорила совершенно серьезно. А ведь Мерик была Эбби как сестра. И защищала ее, как медведица медвежонка. Если бы думала, что я могу навредить Голубке, то никогда не затеяла бы этот разговор. Тут я впервые почувствовал слабую надежду.
В коридоре скрипнули половицы. Мы все замерли. Потом хлопнула дверь моей спальни, и послышались шаги Эбби.
— Привет, — сказала Америка, глуповато улыбнувшись. — Как спалось?
— На пять часов вырубилась. Будто в кому впала, а не вздремнуть прилегла.
Волосы спутались, под глазами расплылась тушь… Голубка была потрясающе красива. Посмотрев на меня, она улыбнулась. Тогда я встал, взял ее за руку и повел к себе. Она не знала, что у меня на уме, и немного нервничала. От этого мне еще сильнее захотелось все исправить.
— Прости меня, Голубка. Я вел себя как последний засранец.
Эбби вздохнула:
— Я не знала, что ты на меня сердишься.
— Я не сердился на тебя. Просто был не в духе, а у меня идиотская привычка срываться на тех, кто мне дорог. Знаю, это не оправдание. Но мне действительно очень жаль, — сказал я, сжимая ее руку в своих.
— А почему ты был не в духе? — спросила она, прикладываясь щекой к моей груди.
Черт, до чего же это приятно! Конечно, надо бы ей во всем признаться: в «Моргане» починили водонагреватель и я до смерти испугался, что она вернется туда и станет больше времени проводить с Паркером. Но я не смог этого сказать. Слишком мне было хорошо сейчас.
— Уже не важно. Главное, что ты меня простила.
Эбби подняла голову и улыбнулась:
— Я сумею обуздать твой темперамент.
Несколько секунд я изучал ее лицо. Уголки моего рта поползли вверх.
— Не знаю, почему ты меня терпишь. И не знаю, что бы я делал, если бы ты не стала меня терпеть.
Эбби посмотрела мне в глаза, а потом медленно перевела взгляд на губы. Она затаила дыхание. У меня по всему телу забегали мурашки. Я вообще не знал, дышу я или нет. Я приблизился к ней на каких-нибудь несколько миллиметров, чтобы понять, позволит ли она мне наклониться ниже, но тут зазвонил долбаный телефон. Мы оба подпрыгнули.
— Да? — нетерпеливо сказал я.
— Слушай внимательно, Бешеный Пес. Брэди будет в «Джефферсоне» через полтора часа.
— Хоффман? Вот это да! Ну ладно… Я его запросто сделаю. В «Джефферсоне», говоришь?
— Да, — сказал Адам. — Значит, приедешь?
Я посмотрел на Голубку и подмигнул:
— Мы скоро будем.
Я нажал отбой, сунул телефон в карман и схватил Эбби за руку:
— Пойдем со мной. — Мы вернулись в гостиную. — Звонил Адам, — сказал я Шепу. — Брэди Хоффман будет в «Джефферсоне» через полтора часа.
