20
Первые несколько дней после второй мистерии я пребываю в неком тумане. Отнюдь не болезненном, скорее мечтательном, хмельном и слегка тоскливом. С небольшой долей сожаления. Во мне что-то поменялось. Я буквально стала другой: внутренне и внешне. Ощущаю это каждый раз, когда раздеваюсь, принимаю душ и вижу свое новое тату, которое просто парализует меня. Правда, теперь мне оно даже нравится, как тайный, но восхитительный подарок. Как-то вечером показываю его Джессике: задираю платье, и подруга потрясенно смотрит на тату.
Потом качает головой и говорит:
— Я тоже хочу.
Мы хохочем. Затем я собираюсь, за мной заезжает Марк, и мы отправляемся ужинать, как нормальная пара. Мы входим в определенный ритм. Обычные любовники.
Но это чудесный ритм. Как правило, мы занимаемся любовью ближе к вечеру, когда спадает дневной зной. Потом ужинаем. Иногда я остаюсь в палаццо, иногда Марк остается в моей крохотной квартирке, тогда на улице его ждет припаркованная машина с Джузеппе за рулем. И может, он вооружен? А может, и нет.
Я по-настоящему счастлива, хотя не происходит ничего грандиозного. Может, я счастлива именно поэтому. Однажды ночью я лежу в широкой постели Марка, а он спит у меня под боком, и тут я вспоминаю кадры из старого фильма «Доктор Живаго», где молодая пара живет в лачуге на пустыре, им приходится рыбачить, выращивать овощи, добывая себе пропитание. Один посетитель говорит им: «Может быть, когда-нибудь вы будете вспоминать это время как лучшее в жизни».
Я смотрю на стеклянную скульптуру в полумраке комнаты и думаю: может, это наши дни «Живаго»? Обыденные дни влюбленности, дни незамысловатых и невинных дел и наслаждений, которые, как бы ни парадоксально это звучало, самые ценные: насыщенные внутренней гармонией. Сладость жизни. Повседневной жизни, управляемой любовью. И облагороженной трудом.
Жизнь и впрямь сладкая, странная и захватывающая штука. Я ложусь на бок и целую шрам на загорелом плече Марка. И снова мне интересно, откуда он взялся. Но у меня и так слишком много тревог. Будь что будет. Целую Марка еще раз. Он что-то бормочет во сне. Хочу разбудить его, не могу устоять перед соблазном.
L’amor che move il sole e l’altre stelle.
На следующий день я валяюсь на кровати, в своей квартирке, и жую кончик ручки. Противная привычка. Именно на кровати мне лучше работается, ведь постель напоминает о Марке. И о том, чем мы здесь занимаемся.
Хотя, может, это и отвлекает. Я беру блокнот и просматриваю ключевые факты, которые узнала о мистериях. Каким-то образом моя диссертация перешла на тему мистерий, но пока меня это устраивает. Мистерии действительно пленяют, особенно сейчас, когда я принимаю в них участие.
Во-первых, я узнала, что территория вокруг Неаполя — Наполи, Капуя, Кумы — всегда славилась оргиями. Здесь было средоточие утех Римской империи. В Помпеи же удалялись, чтобы отдохнуть на старости лет. Летний дом Юлия Цезаря находился в нескольких милях севернее вдоль побережья, хотя его давно затопило из-за поднимающегося уровня моря. С первого века до нашей эры здесь собирались шумные вечеринки.
Поэтому и неудивительно, что мистерии, с пьянством, оргиастическим сексом и духовной эротикой, укоренились именно здесь.
Возможно. Возможно, и так. Подчеркиваю этот отрывок.
Есть еще один примечательный факт.
Выпивка и наркотические вещества являются ключевыми для мистерий, во всех проявлениях. В Элевсинских мистериях во время церемонии пили особое зелье, которое называлось «кикеон». Историкам известно, что этот напиток вызывал сильное опьянение. Даже приводится пример из древнего письма, как один греческий философ умер, выпив сразу две чаши кикеона.
Что это за напиток? В одном месте, в «Гимне Деметре» Гомера, даже дается рецепт кикеона: ячменная вода, мята и глекон.
Но конечно, никто понятия не имеет, что такое глекон.
Постукиваю ручкой по блокноту. Незнание меня раздражает, но, с другой стороны, подталкивает двигаться дальше.
Что бы я ни искала, везде натыкаюсь на пробелы, на большой знак вопроса. Чего-то не хватает. Что-то по-прежнему неизвестно. Каков точный рецепт? Как они хранили все в тайне? К тому же столько времени?
Согласно книгам по истории, два семейства элевсинских священников, которые передавали знания о мистериях от отца к сыну и от матери к дочери, смогли хранить этот секрет два тысячелетия. Две тысячи лет! Внушительно!
Либо его готовили особым образом, либо священники сами не до конца все понимали.
Слышу, как возвращается с уроков Джессика. Она резко хлопает дверью и, напевая, направляется в душ. Мне даже не надо смотреть на часы, знаю, что сейчас около пяти. Через час или два приедет Марк, чтобы выкрасть меня. Обожаю эти похищения. Похить меня, лорд Роскаррик, прошу. Сегодня вечером он снова ведет меня на ужин, но говорит, что сперва хочет показать кое-что в Неаполе: места, где я еще не была. Опять смотрю на свои записи и жую ручку, слишком поздно понимая, что паста попадает мне в рот.
Я перестаю жевать ручку и пишу следующий отрывок:
«Очевидно, существовал тайный наркотик или напиток, являющийся неотъемлемой частью обрядов. Наверное, он приводил к некоему мощному озарению, которое делало боль от инициации в мистерии — а они были как болезненными, так и приятными — довольно сносной. Но в чем заключалась последняя, пятая мистерия? Что это было за озарение? Что такое катабазис?»
Я останавливаюсь и перечитываю последние записи. Они относятся к правилам о соблюдении секретности мистерий.
«Согласно законам Афин и Рима, считалось серьезным преступлением рассказывать про то, что происходит на мистериях в Элевсине. В 415 году до н. э. произошло разглашение информации о мистериях афинской элитой, что привело к жестоким мерам. Раскрывших тайну подвергли пыткам и убили».
Подвергли пыткам и убили?
Вся эта информация мучает и искушает меня. Самое привлекательное то, что, кажется, мистерии сохранились в своем первозданном виде. А теперь я — Александра Бекманн, скромная студентка из Дартмута, — приблизилась к разгадке тайны греко-римских мистерий.
Я отгоняю докучающие голоса, раздающиеся в моей голове, и пролистываю последние страницы блокнота. Голоса эти кричат, что мистерии опасны!
Ой да ладно! Они существуют не один век. И я всего лишь провожу исследование. Правда ведь?
Да. Поднимаюсь с кровати, пора собираться. Джесс уже перестала напевать, а значит вышла из душа. Пришло время помыться и мне. Я уже поняла, что система водоснабжения в наших квартирах не может справиться одновременно с двумя душами.
Вдруг звонит телефон. Это Марк.
— Buona sera.
— Икс… Как ты?
Я несколько секунд молчу. Его нежный глубокий голос, в котором слышны веселые нотки, делает меня на несколько градусов счастливее. Я по-прежнему не знаю, как это работает. Всего лишь голос. Но голос Марка.
— Я закончила. Узнала все, что смогла, о ритуалах Элевсина.
— Впечатляет.
— Ты знал, что я мист? Так греки называли участника инициации, который еще не прошел все обряды. Они считали, мистерии настолько серьезны, что даже не давали им имен, а называли Ta Hiera: священные.
Марк хвалит меня за старания. Очень вежливо. Я смотрю из окна на солнце, нависшее над отелем «Эксельсиор».
— Икс, ты действительно потрудилась на славу.
— Да. Этим я и занимаюсь.
Слегка замешкавшись, он все-таки говорит:
— Вообще-то, есть одна цитата, которая может оказаться полезной для тебя.
— Продолжай.
— «Счастлив тот, кто, увидев это, сходит в подземный мир: ему ведом и конец жизни, и ее благодатное начало».
— О! — восклицаю я. — Здо-о-о-о-орово! Чья она?
— Пиндара, греческого поэта. Он говорит о последней мистерии.
— «…в подземный мир…» Ничего себе!
Беру ручку и записываю имя Пиндар в своем блокноте.
— Carissima…
— Да… — слушая вполуха, говорю я.
— Ты получила мой подарок?
Я замираю, откладываю ручку в сторону:
— Да, получила.
Он у меня на столе. Небольшая плоская коробочка, обернутая дорогой серебристой бумагой. Подарок прибыл еще утром.
— Я пока не открывала его. Что там? От твоих подарков можно потерять голову, Маркус.
Он вежливо и сдержанно усмехается:
— Открой.
— Сейчас?
— Per favore.
— Хорошо-хорошо.
Я тянусь к коробочке, возвращаюсь к кровати и опираюсь спиной на подушки. Быстренько развязываю бант и срываю красивую обертку. Внутри обыкновенная серая коробка. Открываю ее и смотрю на предмет, покоящийся на мягком поролоне. Прижимаю мобильник к плечу:
— Что это?…
— Тебе нравится?
— О да! — отвечаю я. — Всегда о таком мечтала. — Замолкаю. — Так что это?
— «Байбуре-та».
— Алло?
— Это вибратор, carissima. Самый лучший вибратор в мире, из Японии.
Хоть я и одна в комнате, но все равно краснею. И очень сильно.
— Но он… э… а… не выглядит как вибратор. А как… — Беру блестящий металлический предмет из коробочки. Он на удивление тяжелый и имеет изящную форму. — Выглядит как орудие пыток для эльфов.
— Опробуй его.
— Марк!
— Пробуй же.
— У меня для этого есть ты.
— Всего лишь попробуй… Один раз.
Хмм… Стоит ли? Я хихикаю как ненормальная. Но по-прежнему заливаюсь румянцем.
Зажимая телефон подбородком, я верчу в руках секс-игрушку. Местами металл серебристый, почти прозрачный. А это что? Жемчужины или блестящие металлические шарики? Никогда раньше не пользовалась вибраторами. Знаю, что у Джессики он есть, я даже восхищалась им, хихикала вместе с ней, а потом напрочь забыла. Но этот выглядит иначе. Намного меньше, тяжелее и особенной формы. И без сомнения, намного дороже. Но я, кажется, начинаю понимать, как он работает. Нужно поместить его туда…
— Марк, я почти полностью одета.
— Тогда разденься.
— Si, Celenza!
— Икс, это не мистерия.
— Знаю. Мне просто нравится называть тебя Celenza. Нравится, когда ты приказываешь мне. Но только в сексе. Сделаешь что-нибудь такое в ресторане — и получишь кулаком в нос, Марк Роскаррик.
Он снова смеется. Мне нравится смешить его.
— Я положу телефон на кровать, милорд. Не отключайтесь.
Быстро снимаю джинсы. Потом сбрасываю трусики, возвращаюсь на кровать и снова прижимаю телефон к плечу. Беру вибратор:
— Хорошо, Celenza. Поехали!
— Нажми кнопку в самом низу, черную.
Я нахожу маленькую аккуратную кнопочку. Внутри предмета загорается красный свет, но более примечательна довольно сильная вибрация. Конечно, для меня такое не новость, но это совсем не похоже на грубое жужжание секс-игрушки Джесс.
— Боже мой. Он живой!
— А теперь используй его.
Я колеблюсь. Неужели я действительно буду это делать?
— Но, Марк, я не совсем уверена…
— Прикоснись серебряным кончиком к своему маленькому сладкому клитору.
Сначала я просто пялюсь на игрушку. Затем медленно раздвигаю голые ноги. Моя великолепная татуировка темно-лиловым узором выделяется на белой коже. Вибратор похож на маленького зверя, живого, дикого, рычащего. Жаждущего выполнить свое предназначение.
— Прижми его к клитору.
После небольшой паузы я отвечаю:
— Si, Celenza.
Закрываю глаза и прижимаю гладкий изогнутый металлический кончик к клитору. К своему возбужденному лону.
Ощущения просто зашкаливают.
— О боже!
— Не надавливай слишком сильно.
— Хорошо, мне хорошо… но так странно…
— Попробуй еще раз. Теперь медленно, очень медленно.
Я вновь прижимаю вибратор к клитору. На этот раз нежнее.
Меня пронзает молния наслаждения, идущая из промежности и разрывающая все тело от удовольствия.
— А теперь подумай обо мне, carissima.
— Уже думаю, — отвечаю я, и это правда. Перед моими закрытыми веками предстает образ Марка.
— О чем ты думаешь?
Вибратор тихонько жужжит.
— О тебе, — вздыхаю я. — Тебе. Глубоко внутри меня.
— И что я делаю?
Все мое тело горит, но не от стыда.
— Ты трахаешь меня.
— Жестко трахаю?
— Очень жестко. Твой… твой член внутри меня. Обожаю твой член. Но… ах… — Ощущения переполняют меня. Мне слишком хорошо. Хочу, чтобы это не заканчивалось.
— Осторожнее, подожди секунду… Поговори со мной. Александра, как именно я трахаю тебя?
— Сзади. И ты не обнажен.
— Нет?
— Нет, а я — да. Ты пришел ко мне, Марк, сорвал с меня одежду, бросил на кровать, развел ноги, грубо — у меня не было выбора, о мой бог…
Вибратор по-прежнему жужжит. Теперь я понимаю, как он работает. Я крепко зажмурилась, сердце бешено бьется в груди, но я прекрасно понимаю, как он работает. Вторая часть входит в мою промежность, неглубоко, но этого достаточно.
— О боже!
— Я раздел тебя догола.
— Да-да, а теперь грубо трахаешь меня и называешь своей девочкой.
— Моя девочка…
— Я беспомощна, ты внутри меня…
— В тебе?
— Да-да. Во мне, глубоко внутри. Глубоко, так глубоко…
— Я внутри тебя…
— Внутри, так глубоко, так… Это единственное, что я чувствую. Твой член глубоко внутри меня. Но… Ммм…
— Стой!
— Не могу.
— Carissima…
Я едва могу говорить. Вибратор совсем как живой и доставляет мне незабываемое удовольствие. Восхитительно!
— Ты трахаешь меня, жестко, мне больно, но мне нравится, нравится, мне нравится… Обожаю… Я… обожаю это, обожаю.
— Но не только это…
— Ммммммарк…
— Нажми на вторую часть, там, внизу.
— Где? Я… я… я не знаю… Ах да… — Я вижу, да, теперь вижу. Он говорит о моей промежности. И еще ниже. Пока я думаю об этом, вибратор проскальзывает внутрь. Анально. Я даже не шевелила его. — Ох…
* * *
Через двадцать минут я забегаю в ванную, включаю воду и встаю под горячий душ.
Игрушка уже помыта, насухо вытерта и убрана обратно в коробку. Я будто прячу вибратор под замок. Этот опыт слишком будоражащий. Но я рада, что Марк подарил мне эту штучку. Лучше ее, чем машину.
Подставляю лицо под струйки воды и не могу сдержать улыбку. Хорошо, как же хорошо! Я мою низ живота божественным мылом, подаренным Марком. Он говорит, его привозят из небольшого монастыря Санта-Мария-Новелла, что в самом сердце Флоренции. Очевидно, это мыло изготавливается монахами и монашками с четырнадцатого века.
Легкий цветочный аромат, очень чувственный, ручная работа, нежная забота о коже. Пена словно благоухающие облака. Sapone di Latte! Я использую его при каждом случае. Возможно, даже слишком часто, хотя один кусок мыла стоит 50 долларов.
Спасибо, Марк. Спасибо тебе за все.
Теперь я чистая и освежившаяся. Голышом выхожу в спальню, волосы завернуты в полотенце. На мгновение критически смотрюсь в единственное зеркало до пола. Щипаю себя за бок. Я что, прибавила в весе? Неужели вся эта божественная еда Кампании в роскошных ресторанах Неаполя превратит меня в толстуху?
В дверь звонят. Я набрасываю платье и решаю, что мне совершенно неважно, набрала ли я пару фунтов. Ведь я не стану толстой. В этом и есть чудо средиземноморской жизни. Ем все, что хочу, а плавание и в особенности секс держат меня в форме.
Раздается второй звонок. Вместо того чтобы ответить по домофону, я бегу вниз, босая и с мокрыми волосами. Распахиваю дверь, впуская теплый летний воздух и улыбающегося Марка. Он стоит на пороге в джинсах и белой рубашке. Я буквально прыгаю в его крепкие объятия, так что он даже отступает на виа Санта-Лючия. Целую своего лорда Роскаррика, скрестив ноги у него на талии.
Мы страстно целуемся. Я веду себя как семнадцатилетняя девчонка. Мне плевать! Чувствую себя на семнадцать. Я влюблена. А высоко над Капри повисла луна.
— Привет, Икс, — говорит Марк, ставя меня на землю.
— Привет, Марк, — улыбаюсь я. — Очень рада тебя видеть.
— Значит, игрушка тебе понравилась? — улыбается он в ответ.
— Ох уж эти чокнутые японцы. Что за люди такие!
— Я купил ее, чтобы ты не скучала в одиночестве.
— Марк, мы видимся с тобой каждый день. И ты спишь со мной дважды за день.
— Но иногда у меня возникают дела. В любом случае… — указывает он на припаркованный «мерседес». — А сегодня хочу показать тебе нечто особенное.
— Что именно?
Я представляю восхитительный ужин, может самый прекрасный в мире tonno rosso , подаваемый на вершине Везувия.
Вместо этого Марк говорит:
— Cappella Sansevero.
— Но… — растерянно, но в предвкушении замолкаю я. Конечно же, я слышала про капеллу Сан-Северо. Каждый уважающий себя турист знает про скандальную и удивительную капеллу Сан-Северо в Неаполе, каждый серьезный искусствовед во всей вселенной слышал про капеллу Сан-Северо. — Марк, но она закрыта на ремонт. Уже многие годы. И никто не знает, когда ее откроют. Внутрь не попасть. Я много раз пыталась…
В его глазах пляшет озорной огонек.
— Ты права… — улыбается он. — Но я оплачиваю ремонтные работы.
Он показывает мне огромный ключ на кольце. Марк может попасть внутрь капеллы Сан-Северо!
Мы доезжаем туда в мгновение ока, от моей простенькой квартиры до дверей одного из самых священных мест в истории искусства. Выходим из машины и приближаемся к капелле.
Часовню скрывают от глаз строительные леса, которые, в свою очередь, окружены узкими улочками Старого Неаполя. Здесь самое сердце города, величественное и слегка потрепанное, где за порогом крошечных кафе с яркими дневными лампами пожилые мужчины с седой щетиной во что-то играют, курят, кашляют, обмениваются дружескими оскорблениями.
В тусклом свете сумерек сияют желтым и красным стеклянные алтари благодаря электрическим свечкам и искусственным цветам. Зловеще ухмыляются статуи. Здесь много улыбающихся изображений Девы Марии, покровительницы «Каморры».
Пока Марк достает ключи, из-за темного угла внезапно появляется синий мопед «Веспа» и проносится в дюйме от меня. На нем две хохочущие девчушки в шортах и шлепанцах, без шлемов, их блестящие темные волосы развеваются на ветру.
Смотрю, как они исчезают в темноте: их жизнерадостность, их смех, их мимолетная красота. Теперь старинные дороги погружаются в тишину. Над головой покачивается постиранное белье. Bassi совсем не слышно. В доме напротив в крохотной комнатушке сидит мужчина, очерченный оконным проемом, как картинной рамой. Он смотрит футбол по нелепо громоздкому телику, над которым висит портрет падре Пио . На столе лежит искусственная нога. Мужчина беззубым ртом жует сыр провола вместе с коркой.
— Так, — выводит меня из наблюдения за неаполитанской жизнью Марк. — Так, piccolina, можем заходить. — И он открывает дверь в капеллу Сан-Северо.
Первым делом мне бросается в глаза маленькая, восхитительно красивая часовня в стиле позднего барокко, освещенная лишь одной обычной лампочкой. Повсюду разбросаны тряпки и кисти, пол покрывает охряная пыль от кирпичей, но этот хаос не может затмить блистательной красоты часовни, украшенной цветным мрамором.
Марк рассказывает мне об истории этого места, но я уже все знаю.
— Седьмой принц Сан-Северо Раймондо родился в тысяча семьсот десятом году в семье неаполитанской знати, ведущей род от Карла Великого. Его называют величайшим умом в истории Неаполя, сведущим в алхимии, астрономии, знахарстве и механике…
Слушая Марка, я восторженно смотрю на расписной потолок.
— Принц говорил на десятке европейских языков, а еще на арабском и еврейском. Он был главой неаполитанской масонской ложи, пока его не отлучили от церкви как еретика. Впоследствии клевета раскрылась.
Пол напоминает запутанный черно-белый лабиринт мозаики. Насколько я знаю, это олицетворяет посвящение в масонство. Почему Марк привел меня сюда? Связано ли это место с мистериями?
Марк обводит руками часовню, ремонт которой спонсирует:
— Последние годы жизни Раймондо посвятил строительству этого места — капеллы Сан-Северо, подарив ей скульптуры и росписи величайших художников того времени. Он хотел, чтобы его часовня воплощала бьющееся сердце неаполитанского барокко, смешанного с таинственными и аллегоричными истинами.
— Это… очень впечатляет.
— Идем, — зовет меня Марк.
Я начинаю нервничать, так как прекрасно понимаю, что, какой бы великолепной ни была эта комната, она точно не главное сокровище капеллы Сан-Северо. Все самое интересное находится ниже, если спуститься по лестнице справа от нас.
В коридоре темно. Марк включает фонарик на телефоне, и мы спускаемся по невероятно узкой спиральной лестнице из холодного белого мрамора. Ступеньки причудливо скручиваются. Я стараюсь не отставать от Марка. Наконец мы добираемся до темной и замогильно-тихой крипты. Свет фонарика ложится на ужасное и прекрасное сокровище Сан-Северо.
«Христос под покровом» — Cristo Velato — работы Саммартино.
Неописуемое зрелище. Жуткое. Шокирующее. Но мне необходимо найти слова, чтобы описать его, — для успокоения своей души. Иначе я сама себя подведу, буду раскрыта и отвергнута, буду недостойна.
Скульптура изображает Иисуса в гробнице. Но Саммартино, создатель шедевра, накрыл мертвого Мессию — мертвого, но с распахнутыми глазами — тончайшим полотном, льняным саваном, очертившим каждый изгиб тела. Однако сделано оно из того же самого мрамора, что и тело!
Как скульптор сотворил такое? Как это возможно? Изваять идеальную фигуру, а следом — изящное покрывало, чтобы две части стали единым целым. Я знаю лишь, что искусствоведы до сих пор ведут споры насчет техники выполнения этой работы. Некоторые горячие поклонники Саммартино считают, что без магии здесь не обошлось.
— Что думаешь? — спрашивает Марк.
— Бесподобно! — выдыхаю я. — Даже больше, чем бесподобно. Сверхъестественно.
И это правда. Скульптура сверхъестественна в своей красоте. Пожалуй, это самый поразительный образец искусства, который я когда-либо видела. Однако есть в этой скульптуре нечто тревожное, неземное, нечто за пределами человеческого понимания. Зловещее совершенство. Слишком впечатляюще.
— Марк, почему ты показываешь ее мне именно сейчас?
Он подходит ближе и берет меня за руку:
— Я хочу, чтобы к тебе пришло вдохновение, carissima, чтобы ты увидела способности, сокрытые в каждом из нас. А великое искусство делает нас более сильными.
— Смелыми?
— Через несколько дней настанет время третьей мистерии.
Я ничего на это не говорю. Усыпальница часовни наполнена тишиной. Христос под покровом спит, будто живой, и проснется в следующую секунду. Да уж, впечатлений через край. Я хочу выйти наружу. Здесь у меня развивается клаустрофобия. Я старалась не думать о третьей мистерии, пыталась жить настоящим днем, часом, мгновением, но третья мистерия на подходе, ее не избежать.
Мы поднимаемся по ступенькам, выходим из капеллы, Марк запирает дверь на замок. Я наконец делаю глоток воздуха — теплого, сырого, наполненного запахами свалки и лимонов, воздуха Старого Неаполя. Чувствую прилив облегчения. Капелла Сан-Северо оказалась поистине удивительной, возможно даже слишком. Предлагаю Марку прогуляться, прежде чем сесть в машину. Он радостно соглашается.
Держась за руки, мы бредем по мощеным покатым неаполитанским улочкам мимо открытых допоздна продуктовых магазинов, где в свете лампочек блестят темно-фиолетовые баклажаны, мимо рыбных ресторанчиков, где на улице, за шатающимися столиками, ужинают шумные nonnas , жадно глотая креветки вместе с вином «Фалангина», — прямо как римляне, на том же самом месте, вот только две тысячи лет назад.
Когда мы приближаемся к набережной, я поворачиваюсь к Марку:
— Где будет третья мистерия? В каком именно месте?
— Аспромонте, Калабрия, — не глядя на меня, отвечает он.
Я дрожу, будто на промозглом зимнем ветру. Аспромонте?!
Из своих исследований жестокой мафии Калабрии — «Ндрангеты» — я узнала, что значит Аспромонте.
Мы едем в Горькие горы.
