Глава 16
«…»
«The Avett Brothers». Complainte d’un matelot mourant
Вскоре мама снова засыпает, а я иду в магазин. Больше всего на свете Кел обожает «базанью» – так он называл лазанью, когда был маленький, поэтому мы с мамой до сих пор говорим именно так. Я покупаю все ингредиенты, возвращаюсь домой и начинаю готовить.
– Дело пахнет базаньей, – восклицает мама, выходя из спальни.
Она уже переоделась в домашнюю одежду, в последний раз сняв медицинскую форму.
– Ага. Я подумала, что надо Кела порадовать. Сегодня вечером ему это понадобится.
– Значит, мы все-таки перестали вырезать тыквы? – спрашивает мама, подходит к раковине, моет руки и начинает помогать мне с тестом.
– Ага. Похоже, тыквы закончились, – отвечаю я, и мама смеется. – Мам, слушай, нам надо поговорить до того, как он вернется. Поговорить о том, что с ним будет.
– Я очень хочу поговорить об этом, Лейк. Правда хочу.
– Почему ты не хочешь, чтобы он остался со мной? Думаешь, я не справлюсь? Считаешь, что я не смогу стать ему хорошей мамой?
– Лейк, ну что ты! – протестует мама, выкладывая в форму последний слой теста и делая мне знак полить его соусом. – Я просто хочу, чтобы у тебя была своя жизнь. Восемнадцать лет я растила тебя, учила всему, что знаю сама. А теперь пришел твой черед отправиться в свободное плавание – начать учиться на собственных ошибках, а не воспитывать ребенка.
– Но иногда в жизни не все происходит в строго хронологическом порядке, – возражаю я. – Ты же прекрасный тому пример. Если бы все было так просто, ты не умирала бы сейчас… Ты умерла бы лет в семьдесят семь, не раньше. Кажется, у нас сейчас такая средняя продолжительность жизни, – шучу я, и она снова смеется. – Мам, я серьезно. Я хочу этого. Хочу вырастить его. Да и он наверняка захочет остаться со мной, ты же знаешь. Ты должна дать нам выбор. До сих пор такого выбора у нас не было, а теперь ты можешь дать нам такую возможность.
– Хорошо, – соглашается она.
– Хорошо? Хорошо, я над этим подумаю? Или хорошо-хорошо?
– Хорошо-хорошо!
Я обнимаю ее. Мне кажется, я никогда в жизни так крепко не обнимала ее, как сейчас.
– Лейк, ты решила и меня заодно полить соусом для базаньи?
Опомнившись, я понимаю, что держу в руках лопатку и соус стекает с нее прямо маме на спину.
* * *
– А почему он не может пойти к нам? – спрашивает Кел, после того как мы паркуемся перед домом и я отправляю Колдера домой.
– Я же тебе сказала: маме надо с нами поговорить, – отвечаю я и веду его в дом, где мама уже ставит базанью в духовку.
– Мам, угадай что! – кричит Кел, вбегая на кухню.
– Что, милый?
– У нас в школе на Хеллоуин будет соревнование на лучший костюм! Победитель получает пятьдесят баксов!
– Пятьдесят баксов?! Ничего себе! А ты уже решил, кем ты будешь?
– Пока нет, – признается он, подходит к стойке и кидает на пол рюкзак.
– Сестра тебе сказала, что нам сегодня надо поговорить?
– Да. Хотя это и так понятно, раз базанья на ужин, – заявляет Кел и, встретив наши с мамой удивленные взгляды, поясняет: – Вы всегда готовите базанью, перед тем как сообщить плохие новости. Так было, когда умер дедушка, когда вы сказали мне, что умер папа, когда решили, что мы переезжаем в Мичиган. Сегодня у нас опять на ужин базанья, значит либо кто-то умирает, либо мы переезжаем обратно в Техас.
Мама ошарашенно смотрит на меня, пытаясь понять, что делать. Вообще-то, мы не собирались сообщать ему вот так, с ходу. Она подходит к стойке и садится рядом с Келом. Я следую ее примеру.
– Какой ты наблюдательный! – говорит она.
– Ну так что? – спрашивает он, глядя ей в глаза.
– Кел, – нерешительно произносит мама, гладя его по щеке, – у меня рак легких.
Он тут же бросается ей на шею и крепко обнимает. Мама гладит его по голове, но он не плачет. Некоторое время они сидят молча, и мама терпеливо ждет его реакции. Наконец Кел шепчет, уткнувшись ей в плечо:
– Ты умрешь?
– Да, милый. Но я не знаю, когда именно. Поэтому теперь мы будем проводить очень много времени вместе. Сегодня я в последний раз ходила на работу, так что теперь буду больше времени проводить с вами обоими.
Я не была уверена, как он отреагирует. Ему же всего девять лет. Возможно, он и не поймет, что все это правда, пока она не умрет по-настоящему. Папа умер внезапно и скоропостижно, поэтому тогда он, естественно, отреагировал куда сильнее.
– А что будет, когда ты умрешь? С кем мы будем жить?
– Твоя сестра уже взрослая. Ты будешь жить вместе с ней.
– Но я хочу остаться здесь, поближе к Колдеру, – умоляюще произносит он и смотрит на меня. – Лейкен, ты заставишь меня переехать вместе с тобой в Техас?
– Нет, Кел, мы останемся здесь, – отвечаю я, хотя еще пару минут назад была уверена в обратном.
– Мам, – вздыхает Кел, пытаясь переварить все услышанное, – а ты боишься?
– Уже нет, – отвечает она. – У меня было достаточно времени, чтобы смириться с этим. Вообще-то, мне повезло: в отличие от вашего папы меня предупредили заранее. Теперь я могу много времени провести дома, с вами обоими.
Кел слезает с маминых коленей, опирается локтями о стойку и поворачивается ко мне:
– Лейкен, пообещай мне одну вещь!
– Конечно, какую?
– Никогда больше не делай базанью!
Мы смеемся. Боже мой, мы действительно смеемся! Мы с мамой только что сделали самую сложную вещь за всю нашу жизнь, а теперь мы просто смеемся… Кел все-таки потрясающий ребенок!
* * *
Через час мы достаем из духовки огромную базанью, ставим на стол хлебные палочки и салат и понимаем, что ни за что не сможем все это съесть.
– Кел, иди спроси Уилла и Колдера, ужинали они или нет, – предлагает мама, глядя на ломящийся от еды стол, и Кел пулей бросается к двери.
Мама накрывает еще на двоих, а я наливаю чай.
– Надо попросить Уилла помочь нам с Келом, – говорю я.
– Уилла? Зачем?
– Потому что я хочу сама возить тебя на процедуры, Бренда и так слишком много для тебя сделала. Иногда я могу пропускать занятия, или будем ездить после школы.
– Ладно, – с улыбкой соглашается она.
На кухню врываются Кел с Колдером, а через секунду в дверях появляется Уилл.
– Кел говорит, у нас на ужин базанья? – неуверенно спрашивает Уилл.
– Да, сэр, – рапортует мама, раскладывая ее по тарелкам.
– Что такое базанья?! Лазанья болоньезе? – с сомнением в голосе интересуется он.
– Базанья – это базанья. К тому же мы готовим ее в последний раз, так что не упусти свой шанс!
Уилл подходит к столу, ждет, пока мы с мамой сядем, а потом садится сам.
Мы передаем друг другу хлебные палочки и салат, пока наконец на тарелках не остается свободного места. Как и вчера вечером, Кел не дает нам скучать:
– Колдер, а моя мама умирает!
Уилл бросает на меня взгляд, и я едва заметной улыбкой даю ему понять, что мы уже все обсудили.
– Когда она умрет, я буду жить с Лейкен. Прям как ты с Уиллом! У нас все будет одинаково – родителей у нас обоих не будет, и мы будем жить с нашими братом и сестрой!
– Круто! С ума сойти! – восхищенно произносит Колдер.
– Колдер!!! – орет на него Уилл.
– Все в порядке, Уилл! – успокаивает его мама. – С точки зрения девятилетнего ребенка, и правда можно с ума сойти.
– Мам, а что насчет твоей комнаты? Можно я туда перееду? Она больше, чем моя!
– Ну уж нет, – протестую я, – там есть отдельный туалет! Так что туда перееду я!
Кел выглядит расстроенным, но я не ведусь: спальня с отдельным туалетом, разумеется, достанется мне.
– Кел, зато тебе достанется мой компьютер, – утешает его мама.
– Класс!
Я наблюдаю за Уиллом, пытаясь понять, не в шоке ли он от нашего разговора, но он смеется. Видимо, именно на это он и надеялся – на то, что мы сможем принять ситуацию.
За ужином мы обсуждаем, что произойдет в ближайшие несколько месяцев, обговариваем, кто из нас будет сидеть с Колдером и Келом, пока мама будет на процедурах. Уилл соглашается, чтобы Кел приходил к ним, когда захочет, и обещает возить обоих мальчиков в школу. Взамен мама уговорила Уилла разрешить ей готовить ужин на всех. Я буду забирать их из школы в те дни, когда у мамы не будет процедур. Вечер прошел просто замечательно! Такое ощущение, как будто мы все просто взяли и плюнули смерти в лицо!
– С ног валюсь от усталости, – говорит мама, – пойду в душ и спать.
Уилл на кухне моет посуду.
– Спасибо тебе. За все, – тихо говорит мама и обнимает его сзади за плечи.
Он оборачивается и тоже обнимает ее. Проходя мимо, мама с хитрым видом толкает меня в плечо. Она не произносит ни слова, но я понимаю, на что она намекает: дает добро. Снова. Жаль, что это не поможет.
Я вытираю стол и подхожу к раковине, чтобы прополоскать тряпку.
– У Эдди день рождения в четверг, а я не знаю, что ей подарить…
– Ну, по крайней мере, я точно знаю, что ей дарить не стоит, – отвечает он.
– Поверь мне, я в курсе! – смеюсь я. – Кажется, Гевин куда-то ведет ее в четверг вечером. Может, придумаю для нее что-нибудь в пятницу…
– О, кстати, насчет пятницы! Вы как? Мне нужно будет присмотреть за Келом? Я совсем забыл, что мы с Колдером на этих выходных едем в Детройт.
– Нет-нет, мы сами справимся. А что у тебя там? Семейные посиделки?
– Ну да. Мы всегда раз в месяц ездим к бабушке с дедушкой на выходные. У нас такой уговор, с тех пор как я практически выкрал его ночью из их дома.
– Ну что ж, вполне справедливо, – замечаю я, вытаскивая из раковины затычку.
– Значит, тебя не будет на слэме в четверг? – спрашивает он.
– Нет. Зато мы сможем присмотреть за Колдером – просто отправь его к нам после школы.
– Как все странно, – вдруг говорит Уилл, ставя в сушилку последнюю тарелку и вытирая руки полотенцем. – Как все так удачно устроилось. Вы переезжаете именно сюда именно сейчас. Кел и Колдер знакомятся именно в тот момент, когда Келу особенно нужен близкий друг. Он довольно спокойно воспринимает новость о вашей маме. Неужели так бывает? – спрашивает он. – Я тобой так горжусь, Лейк! Ты сегодня была просто молодчина! – с улыбкой хвалит меня он, запечатлевает на моем лбу долгий фирменный поцелуй и направляется в гостиную. – Колдеру нужно еще сходить в душ перед сном, так что, думаю, нам пора идти. До завтра!
– Ага, до завтра!
Я вздыхаю, думая о том, что все-таки есть одна вещь, о которой он не подумал. Одна очень важная вещь, которая так и не устроилась: мы.
Постепенно я начинаю смиряться с мыслью, что нам не быть вместе. Что мы просто не можем быть вместе. Особенно много я думаю об этом последние два дня. Кажется, мы действительно вышли на новый уровень отношений. Разумеется, время от времени между нами все равно возникает неловкость, но мы вполне в состоянии с этим справиться. Сейчас еще только октябрь, а Уилл будет моим учителем до июня, то есть еще восемь долгих месяцев! Я ложусь, закрываю глаза и принимаю важное решение: отныне Уилл для меня не самый главный человек на свете. Сначала – мама, потом – Кел, а потом – жизнь.
Наконец-то! Теперь я свободна от него!
* * *
– Эдди, захватишь мне шоколадного молока, а то я забыл? Ну пожалуйста, – просит Гевин, умоляюще глядя на нее щенячьим взглядом.
Эдди демонстративно закатывает глаза и встает. Как только она отходит от столика, Гевин поворачивается к нам и быстро шепчет:
– Завтра вечером, в шесть, в «Гетти»! Захватите розовые шарики! Потом все едем на слэм!
– Гевин, ты с ума сошел?! Это не смешно, она обидится! – возмущенно шепчу я.
– Поверь мне, я знаю, что делаю!
– Вот, с тебя пятьдесят центов, – произносит Эдди, ставя перед ним стакан с молоком.
– С меня мое сердце, – парирует Гевин.
Ну, такому олуху, как ты, лучше отрастить парочку запасных, – не остается в долгу Эдди, давая ему шуточный подзатыльник и тут же целуя в щеку.
* * *
С неохотой я все-таки являюсь в «Гетти» в назначенное время с розовым шариком в руке. Гевин и Ник машут мне рукой из дальней кабинки. Над столиком парит огромная связка розовых шариков – господи, она наверняка обидится!
Гевин забирает у меня шарик, что-то пишет на нем большим маркером, а потом вручает мне целую связку и командует:
– Иди к туалетам, я за тобой зайду, когда будет пора, она уже скоро приедет!
Он подталкивает меня в сторону туалетов, и я даже не успеваю возразить. Стоя в коридоре между подсобкой и мужским туалетом, я разглядываю шарики и вдруг замечаю, что на каждом из них написано имя. Через некоторое время ко мне подходит немолодой мужчина и спрашивает:
– Вы Лейкен?
– Да, – отвечаю я.
– Меня зовут Джоел, я приемный отец Эдди.
– Ой, здравствуйте!
– Гевин просит вас выйти, а я пока подержу шарики. Эдди уже приехала. Она думает, что я просто вышел в туалет, так что ничего не говорите про шарики!
– Ладно… – соглашаюсь я, отдаю ему шарики и возвращаюсь к столику.
– Лейкен! И ты тут! О ребята, какие вы милые! – радуется Эдди, садясь за столик.
– Погоди! – хватает ее за руку Гевин. – Есть будем потом, а пока что все выходим на улицу!
– На улицу? Но там же холодно!
– Пойдем-пойдем, – подталкивает ее к двери он.
Мы все идем на улицу следом за Гевином и встаем рядом с Эдди. Я поглядываю на Ника, но тот лишь пожимает плечами. Он явно понимает не больше моего. Гевин достает из кармана листок бумаги и поворачивается к Эдди:
– Эдди, это письмо написал не я, но меня попросили его зачитать.
Эдди с улыбкой смотрит на нас, пытаясь по нашим лицам понять, что происходит. Бесполезно! Мы и сами не знаем, что он задумал.
Ты появилась в моей жизни четвертого июля, в День независимости. Тебе было четырнадцать. Ты распахнула дверь и направилась прямиком к холодильнику, заявив, что хочешь спрайта. Спрайта у меня не было, но ты сказала, что «Доктор Пеппер» тоже вполне сойдет. Я был просто в шоке. Сказал социальному работнику, что не смогу взять тебя, ведь я никогда не пытался воспитывать подростка. Она пообещала найти для тебя подходящую семью, но попросила разрешения оставить тебя до утра в моем доме.
Я ужасно нервничал. Понятия не имел, о чем говорят с четырнадцатилетними девочками. Не знал, что им нравится, какие они смотрят передачи. Я чувствовал себя совершенно беспомощным. Но с тобой все было так легко. Ты очень старалась, чтобы мне было легко…
Поздно вечером, когда стемнело, мы услышали залпы салюта. Ты схватила меня за руку, подняла с дивана и вытащила на улицу. Мы лежали на траве перед домом и смотрели на небо. Ты болтала без умолку. Рассказала мне все о последней семье, и о той, что была до нее, и о предыдущей… Ты говорила и говорила, а я слушал. Слушал рассказ жизнерадостной маленькой девочки. Жизнерадостной девочки, которую жизнь изо всех сил старалась сломить…
В окне ресторана Эдди вдруг видит Джоела с огромной связкой розовых шариков в руках и ахает. Он выходит на улицу и встает рядом с Гевином, а тот продолжает читать:
Я мало что смог дать тебе. Ну разве что научить тебя правильно парковаться. А вот ты… Ты научила меня гораздо большему. Ты себе даже не представляешь, как много мне дала! С этого дня – с этого особенного дня, с дня твоего восемнадцатилетия – ты больше не принадлежишь штату Мичиган. И на данный момент юридически ты больше не принадлежишь и мне. Ты больше не принадлежишь никому из тех людей, которые когда-то владели тобой и твоим прошлым.
Джоел начинает произносить имена и по очереди отпускает шарики. Эдди плачет, а мы все завороженно смотрим, как шарики медленно плывут по воздуху и исчезают в темном небе. Он отправляет в полет все шарики с именами двадцати девяти братьев и сестер и тринадцати родителей.
Под конец в руке у Джоела остается всего один розовый шарик, на котором большими черными буквами написано: «ПАПА».
Гевин складывает листок и отходит в сторону, уступая место Джоелу.
– Я надеюсь, что в этот день ты примешь от меня этот подарок. – Джоел вручает Эдди последний шарик. – Я хочу остаться твоим папой, Эдди, твоей семьей на всю оставшуюся жизнь!
Эдди обнимает его, и они оба плачут. Мы тихо заходим обратно в «Гетти», чтобы дать им возможность побыть наедине.
– Господи, мне срочно нужна салфетка, – всхлипываю я.
Подойдя к стойке, я оглядываюсь на Гевина и Ника и решаю прихватить целую стопку: парни тоже плачут. Мы молча возвращаемся за наш столик.
