ГЛАВА 8
Лукас тихонько постучал в дверь. Я так нервничала, что, когда шла открывать, меня всю трясло.
Он хочет нарисовать меня — так он сказал. Но я не знала точно, действительно ли он хочет только этого или намекает на что-то еще. Эрин замучит меня своими поучениями, если я приведу его в свою комнату и мы с ним даже не поцелуемся. А Лукас, кстати, не производил впечатления парня, которому часто приходится довольствоваться поцелуями. Я знала, что многие девчонки рассматривают колледж как своего рода испытательный полигон и немало найдется таких, которые с радостью согласились бы поэкспериментировать с Лукасом. Но у меня до сих пор был только один парень, Кеннеди, и мы с ним встречались больше года, прежде чем дело дошло до секса. Я еще не была готова к таким отношениям с Лукасом, пусть даже он действительно идеальный «временный вариант» для тех, кого недавно бросили.
Я набрала воздуху в легкие. Лукас постучал еще раз, погромче. Я отбросила ненужные мысли и открыла дверь.
Из-под серой шапочки выбивалась темная челка. Глаза в рассеянном свете коридорной лампы казались почти прозрачными, как в ту первую ночь, когда он, расправившись с Баком, заглянул ко мне в грузовичок. Лукас стоял ссутулясь и засунув руки в карманы. Под мышкой у него был блокнот.
— Привет.
Я сделала шаг назад и открыла дверь пошире. Оливия и Рона торчали у входа в свою комнату, в другом конце холла, и изумленно таращились на нас с Лукасом. Оливия многозначительно взглянула на соседку: мол, Эрин нету и Жаклин привела к себе парня. Через пять минут весь этаж будет знать, какой красавчик пришел ко мне в гости.
Я захлопнула дверь, а Лукас бросил свой блокнот на мою кровать и остановился посреди комнатки, которая из-за его присутствия как будто уменьшилась в размерах. Не двигаясь, он осматривал владения моей соседки: позолоченные буквы ее имени над кроватью, чуть выше — греческие литеры (название общества, в котором состояла Эрин), фотографии на стене. Пользуясь тем, что он отвлекся, я принялась разглядывать его: чуть ли не до дыр заношенные ковбойские ботинки, старые джинсы, серо-сиреневая куртка с капюшоном. Когда Лукас повернул голову, чтобы изучить мою половину комнаты, я посмотрела на его профиль: свежевыбритая щека, приоткрытые губы, темные ресницы.
Скользнув по мне, взгляд Лукаса упал на ноутбук и колонки у меня на столе. Я составила плей-лист из своих любимых музыкальных композиций и негромко его включила. Это тоже был совет Эрин. Она назвала плей-лист «Операция „ФПП“», а я забыла поменять заглавие и вот теперь надеялась, что Лукас его не увидит и не спросит, что оно значит. Я бы, конечно, не сказала, но все участки моего тела, склонные к покраснению, наверняка бы загорелись и выдали меня.
— Мне нравится эта группа. Ходила на их концерт в прошлом месяце? — спросил он.
Это был один из самых популярных местных коллективов. Я пришла послушать их вместе с Кеннеди — как раз накануне нашего расставания. Весь вечер он вел себя странно, держался отчужденно. Обычно на таких концертах он вставал за мной и прижимал мои плечи к своей груди, сцепив пальцы у меня на животе и расположив свои ступни по обе стороны от моих. В этот раз Кеннеди стоял рядом, как будто мы всего лишь друзья. Потом я поняла, что он неспроста был такой сдержанный: еще до того вечера он решил меня бросить. Между нами уже выросла стена, которой я в упор не видела.
Я кивнула, прогоняя Кеннеди из своих мыслей, и спросила:
— А ты?
— Да. Но не помню, чтобы я тебя там видел. Наверное, из-за того, что было темно и я выпил бутылку-другую пива.
Лукас улыбнулся. Зубы были белые, хотя и не идеально ровные, значит в детстве его, в отличие от меня, не мучили ортодонты. Он снял шапку, кинул ее на кровать и, положив карандаш на блокнот, провел обеими руками по примятым волосам, а потом встряхнул головой, вернув шевелюре прежнюю «живинку». О боже мой! Когда Лукас стягивал куртку, белая футболка слегка задралась, и я увидела, что татуировки у него не только на руках: по левому боку ползли четыре ряда букв (слишком маленьких — не прочитать), а справа красовались какие-то узоры в кельтском стиле. И еще я поняла, что Эрин имела в виду, когда говорила про пресс, который хочется облизывать.
Куртка отправилась вслед за шапкой, а футболка опустилась на свое законное место. Взяв блокнот и карандаш, Лукас повернулся ко мне, и я увидела, что татуировки на его руках поднимаются по бицепсам и исчезают под короткими рукавами футболки.
— Куда мне сесть? — спросила я, плохо скрывая волнение.
— Может, на кровать? — Его голос немного охрип.
— Ладно.
Я уселась на краешек матраса, а куртку и шапку Лукас спихнул на пол. Сердце у меня учащенно билось в ожидании.
Лукас посмотрел на меня, чуть наклонив голову:
— Ты скованная. Если тебе не хочется, мы можем все это бросить.
«Бросить что?» — подумала я, не решаясь спросить, был ли мой портрет только предлогом. Если бы я все-таки спросила и Лукас бы ответил «да», я бы сказала, что никакой камуфляж не нужен. Я посмотрела ему в глаза:
— Мне хочется.
Собственные слова, да еще и сказанные с придыханием (так уж получилось), показались мне двусмысленными. Лукасу, по-моему, тоже. Во всяком случае, на лице у него появилась тень улыбки, уже так хорошо мне знакомая, и в очередной раз у меня внутри все растаяло. Но неопределенность ситуации продолжала действовать мне на нервы. В какой-то момент я даже подумала, что чем говорить пошловатыми намеками, лучше открыто спросить: «Ты не займешься со мной сексом без обязательств? Хочу отомстить своему бывшему».
Лукас засунул карандаш за ухо. Видно, мой ответ не убедил его в том, что нам стоит продолжать этот сеанс.
— Мм… Какая поза была бы для тебя удобнее?
Я, конечно, не высказала всего, что пришло мне в голову, когда я услышала этот вопрос. Но мое лицо, вспыхнувшее, как сухостой от спички, все сказало за меня. Лукас прикусил нижнюю губу: наверняка еле сдерживал смех. Какая поза удобнее? Как насчет того, чтобы зажать мне голову подушкой?
Лукас оглядел комнатку и сел на пол у стены. Он сидел с блокнотом на коленях точно так, как я представила его себе, когда наблюдала за ним на лекции. Только он был не у себя в спальне, а у меня.
— Ляг на живот лицом ко мне, а голову положи на руки.
Я приняла указанное положение:
— Так?
Лукас кивнул и начал меня разглядывать, как будто изучая каждую деталь и отыскивая недостатки. Он приблизился ко мне и, стоя на коленях, поправил мне волосы. Теперь они лежали на плечах.
— Отлично, — пробормотал Лукас, возвращаясь на свой пост у стены, в нескольких футах от меня.
Я смотрела, как он рисовал, переводя взгляд с моего лица на блокнот и обратно. В какой-то момент он принялся оглядывать меня всю: мне показалось, будто его пальцы касаются моих плеч и скользят по спине. От этого ощущения у меня перехватило дыхание, и я закрыла глаза.
— Засыпаешь? — Мягкий голос Лукаса прозвучал где-то совсем близко от меня.
Я открыла глаза и увидела, что он стоит на коленях рядом с моей кроватью. Сердце у меня припустило еще быстрее.
— Нет. Уже закончил? — спросила я, кивая на блокнот с карандашом, которые валялись на полу позади Лукаса.
Он слегка покачал головой:
— Нет. Я бы сделал еще один набросок, если не возражаешь.
Я кивнула, и тогда он сказал, чтобы я легла на спину. Я перевернулась, опасаясь, что через тоненький свитер будет заметно, как прыгает сердце. Подобрав блокнот с карандашом, Лукас встал. Теперь он, возвышаясь надо мной, оглядывал меня с ног до головы. Мое положение казалось мне довольно щекотливым, но не опасным. Я мало знала об этом человеке и тем не менее в одном была уверена: зла он мне не причинит.
— Ты не против, если я помогу тебе лечь так, как мне бы хотелось?
Я сглотнула:
— Да нет…
Мои руки были словно приклеены к грудной клетке, а плечи подняты чуть ли не до ушей. «Как, разве это не та поза, которая тебе нужна?» — подумала я, с трудом сдерживая истерический смешок.
Лукас осторожно взял меня за запястье и положил мою слегка согнутую руку так, будто я закинула ее за голову во время сна. Другую руку с чуть разведенными пальцами он сначала оставил лежать на животе, но, отстранившись и оглядев меня, поднял вверх и ее тоже. Мои запястья скрещивались, как если бы их связали. Я постаралась дышать спокойно, но в такой нелепой позе это было невозможно.
— Я немного поправлю тебе ногу? — вопросительно произнес Лукас и воззрился на меня в ожидании кивка. Он слегка согнул мое колено, а потом взял свой блокнот и перевернул листок. — Теперь поверни голову ко мне. Чуть-чуть. Подбородок вниз. Хорошо. И закрой глаза.
Я попыталась расслабиться: ведь хотя бы пока он черкает своим карандашиком, я могу быть спокойна, что он меня не тронет. Я лежала не двигаясь и с закрытыми глазами слушала, как бумага резковато скрежещет под грифелем и мягко шуршит под пальцем Лукаса, когда тот растушевывает контур или тень.
Вдруг мои глаза открылись: лежащий на столе ноутбук просигнализировал о том, что получено новое письмо. Я инстинктивно приподнялась на локтях: может, это Лэндон мне ответил? Но вскакивать и бежать смотреть было неудобно.
Лукас внимательно посмотрел на меня:
— Нужно проверить почту?
В этот раз Лэндон долго мне не отвечал. А раньше реагировал на мои письма молниеносно, так что я избаловалась. Сейчас Лукас сидел у меня в комнате. На моей кровати. Я снова легла, закинув руки, и покачала головой. Теперь я не стала закрывать глаза. Он не возразил.
Мы возобновили сеанс. Лукас сначала долго работал над моими руками, потом занялся лицом, то пристально рассматривая мои глаза, то опуская взгляд на рисунок. Наконец он сосредоточился на губах (опять смотрит — рисует, смотрит — рисует), и тут мне вдруг захотелось подняться, схватить его за футболку и притянуть к себе.
Мои руки невольно сжались, и Лукас это заметил. Поглядев на меня своими блестящими глазами, он сказал:
— Жаклин?
— Да? — моргнула я.
— Когда мы с тобой в первый раз встретились… В общем, я хочу, чтобы ты знала: я не такой, как тот парень. — Лукас стиснул зубы.
— Я зна…
Он дотронулся пальцем до моих губ, и лицо его потеплело.
— Я бы ни за что не стал на тебя давить. И все-таки сейчас мне ужасно хочется тебя поцеловать.
Проведя пальцем сначала по моему подбородку, а потом по шее, он положил руку к себе на колено. Я уставилась на него, — похоже, он действительно ждал ответа.
— Поцелуй.
Не сводя с меня глаз, Лукас бросил карандаш и блокнот на пол и наклонился ко мне. Каждое его прикосновение отзывалось внутри меня особенным ощущением.
Я почувствовала, как край его бедра задел мое бедро, а грудь скользнула по моей груди. Он провел пальцами по моим рукам от запястий до плеч и взял мое лицо в свои ладони, как будто поместив его в раму. Наконец Лукас приблизился губами к моему уху, и, когда я нервными окончаниями ушной раковины почувствовала поцелуй, дыхание у меня сбилось с ритма.
— Какая ты красивая! — пробормотал он.
Лукас прижался своими теплыми твердыми губами к моим и вкрадчивым прикосновением языка заставил меня раскрыть рот. Одной рукой он прижимал к матрасу мои по-прежнему скрещенные запястья, а другой подбирался к талии. Он целовал меня все настойчивее, и мне приходилось ему отвечать. В голове у меня все поплыло. Каждые несколько секунд я урывками глотала воздух, как будто собиралась нырять на глубину. Именно в тот момент, когда я почувствовала, что более сильного натиска уже не выдержу, Лукас дал мне возможность перевести дух, слегка прихватив мою губу и лизнув ее, перед тем как повторить все сначала. Я заерзала от приятного щекочущего ощущения на языке, зубах и нёбе.
Если бы кто-нибудь меня спросил: «С кем лучше целоваться: с этим парнем или с Кеннеди?» — я бы ответила: «Кеннеди? А кто это?»
Лукас взял меня за руки и положил их к себе на шею. Я сделала то, что мне несколько раз снилось: запустила пальцы ему в волосы, ероша его и без того всклокоченную шевелюру. Он приподнял меня, взял к себе на колени и плюхнулся на горку подушек в изголовье моей узкой кровати. Одна его нога стояла на полу, а другая, согнутая, оказалась подо мной. Мы перевернулись: поддерживая рукой мой затылок, он бережно уложил меня на спину и, целуя, стал спускаться по шее к V-образному вырезу свитера. Я запрокинула голову и часто задышала, пытаясь собраться с мыслями.
Лукас запустил руку под мягкую вязаную ткань, добрался, проведя по ребрам, до атласных чашечек и кончиками пальцев потрогал кожу над ними, как будто изучая рельеф моего тела — более резкий, чем обычно, из-за того что я была в полусогнутом положении. Потом он поднял край свитера и, губами повторив путь, который перед этим нащупал, лизнул верхнюю кромку лифчика.
Его пальцы тронули застежку (она была спереди, между чашечками), а мои крепче ухватились за его волосы. Неужели я надела бюстгальтер, который легко расстегивается, именно для этого? Телом я была только за, но разум мне подсказывал, что пора остановиться.
Я вспомнила слова Эрин: «Получи от него все то, чего ты так долго была лишена!» — и запоздало усмехнулась. Лукас поднял голову и повел бровью.
— Щекотно? — спросил он недоверчиво.
Я немного струхнула. Приходилось выбирать: или ответить, будто мне действительно щекотно (щекотка — это, бесспорно, трагическое препятствие в любовных занятиях), или продемонстрировать очень специфическое чувство юмора. «Боже мой!» — подумала я и, прикусив верхнюю губу, чтобы еще раз не рассмеяться, мотнула головой.
Лукас взглянул на мой рот и переспросил:
— Точно? Просто если ты не боишься щекотки, значит моя техника соблазнения кажется тебе… забавной.
Не в силах больше сдерживать смех, я опять прыснула, а Лукас покачал головой. Чувствуя себя страшно неловко, я села у него на коленях, вся растрепанная, и, отведя руку от его головы, прикрыла губы, как бы извиняясь за их глупое поведение.
Он улыбнулся. Я ответила ему тем же, не отнимая пальцев ото рта. Мысленно я просила Лукаса больше не заставлять меня смеяться. Боялась, что смех может в любой момент перерасти в истерику.
— Может, мне все-таки пощекотать тебя напоследок? — Видно, эта мысль не давала ему покоя.
— Ой, пожалуйста, не надо! — забеспокоилась я.
Как и большинство людей, умирая от щекотки, я выглядела не особенно привлекательно. Это я знала точно: моя тетя засняла на камеру, как в мой одиннадцатый день рождения придурковатая старшая кузина безжалостно меня щекочет, а я извиваюсь как уж и умоляю ее прекратить. Вся физиономия у меня в красных пятнах, из уголка рта сочится слюна, а протестующие звуки, которые я издаю, похожи на вопли затравленного зверя.
— Нет?
— Не надо. Пожалуйста.
Лукас вздохнул, взял мою руку (я все еще заслоняла ею губы) и прижал к своей груди, а потом быстро наклонился и поцеловал меня. Он заботливо поправил на мне свитер, но тут же опять запустил под него пальцы, трогая мой живот и чашки лифчика. Когда Лукас через ткань бюстгальтера дотронулся до соска, у меня закружилась голова. Мы снова поцеловались. Ладонью я чувствовала стук его сердца: оно билось в том же ритме, что и мое.
Больше я не смеялась.
* * *
У моих чувствительных губ прекрасная память, и, едва к ним прикоснувшись, я все ощутила заново: тот концерт для рук и рта, который Лукас исполнил на моем теле, наши безбашенные поцелуи и те немногочисленные слова, что он говорил. «Какая ты красивая…» — отзывалось у меня в ушах.
Я захотела взглянуть на рисунки, и Лукас мне их показал. Они были хороши. Удивительно хороши. Я сказала ему об этом, заслужив очередную слабую улыбку.
— Что ты будешь с ними делать? — запоздало спросила я.
— Может, повторю их углем.
Я не унималась:
— А потом?
Он пожал плечами и посмотрел на меня:
— Почему бы мне не повесить их на стенку у себя в спальне?
Я приоткрыла рот, не зная, что на это сказать. На стену в спальне — ничего себе!
Лукас взглянул в блокнот и перевернул лист:
— Ну кто не захочет, просыпаясь, видеть перед собой вот это!
Я была на девяносто девять процентов уверена, что его слова действительно несли в себе тот смысл, которого мне хотелось. И все-таки я не знала, отвечать ли на них как на комплимент или нет. Поэтому промолчала. Лукас закрыл блокнот и положил его на полку книжного шкафа, который стоял у двери, а потом взял меня за подбородок и осторожно потер пальцем мою нижнюю губу.
— Вот дерьмо! — Он отнял руку от моего лица и посмотрел на нее. — Я забыл, что всегда пачкаюсь, когда рисую! Теперь у тебя, наверное, маленькие серые пятнышки… везде, — пояснил он, оглядев меня.
Представив себя с перепачканной губой и серыми следами на животе и груди, я ничего не смогла сказать, кроме «ой».
Сжав кулаки, Лукас опять приподнял мне подбородок и еще крепче притиснул меня к себе:
— Видишь, больше никаких грязных пальцев!
Он поцеловал меня, прислонившись спиной к двери. Сейчас было совершенно ясно, что его тело не хочет останавливаться на поцелуях. Я прижалась к Лукасу, но он, хрипло выдохнув, отстранился:
— Я лучше пойду. А то потом не смогу…
В этот момент я могла сказать: «Оставайся», но промолчала. У меня перед глазами вдруг возник Кеннеди: совсем недавно я слышала от него слова, очень похожие на те, что теперь говорил мне Лукас. Еще более странной была мысль о Лэндоне, чье непрочитанное письмо лежит, наверное, в моем почтовом ящике. Все это не должно было иметь для меня никакого значения, во всяком случае сейчас.
Лукас выпрямился, кашлянул, поцеловал меня в лоб и в кончик носа. Потом открыл дверь.
— Пока, — сказал он и вышел.
Держась за косяк, я смотрела, как Лукас, идя по коридору, натягивает на взъерошенную голову серую шапочку. Все девчонки, мимо которых он проходил, поднимали на него глаза. Кое-кто даже провожал его взглядом до самой лестничной клетки. А когда он исчез, они резко обернулись, чтобы узнать, откуда вышел такой привлекательный парень. Я вернулась в комнату, оставив соседок размышлять над увиденным.
Письмо, пришедшее в не самый удобный момент, оказалось не от Лэндона, а от мамы. Она описывала маршрут их с папой поездки на горнолыжный курорт в Колорадо. Поездки, в которой меня не пригласили поучаствовать, но которая была запланирована на тот самый уик-энд, праздничный уик-энд, когда я собиралась приехать домой. В первый раз за несколько месяцев.
И, несмотря на все это, я сейчас не могла по-настоящему разозлиться на маму. Причин было две. Во-первых, меня непонятно почему разочаровало то, что письмо оказалось не от Лэндона. А во-вторых, я все еще порхала на седьмом небе после поцелуев Лукаса и мне было не так уж и важно, как я проведу выходные, до которых еще целых одиннадцать дней.
* * *
В воскресенье вечером я ела ложкой арахисовое масло (это был мой ужин) и смотрела «Обещать — не значит жениться», понимая, что мужчины относятся ко мне так же, как и к другим женщинам, ничуть не лучше: Лэндон до сих пор не ответил на мое письмо, от Лукаса тоже ничего не было слышно.
Я ждала, что вот-вот вернется Эрин: без этой яркой и шумной особы комната казалась пустой. Тишина навевала на меня тоску, и я трескала все подряд.
По электронке пришло новое письмо, и я задумалась, остановить ли фильм, чтобы проверить входящие. Мне не очень-то хотелось читать, как мама, собираясь оставить меня в праздник одну, борется с угрызениями совести. Она уже перепробовала много способов оправдать себя в моих глазах: взывала к логике («В этом году ты должна была ехать к Кеннеди»), давила на жалость («Мы с твоим отцом двадцать лет никуда не ездили вдвоем»), а один раз даже нехотя пригласила меня поехать с ними («Думаю, мы смогли бы купить тебе билет. Только спать будешь на диване или раскладушке, потому что свободных номеров уже, конечно, не осталось»). В первых двух случаях я ничего не ответила, а от приглашения отказалась: «Спасибо, не надо».
Может, теперь мама попробует от меня откупиться? Если она предложит мне денег на то, чтобы пройтись по магазинам (такой прием был у нее в арсенале), я, пожалуй, соглашусь: на прошлой неделе я заказала себе по Интернету ботинки, на которые немножко не хватало моего обычного содержания и заработка от уроков. Подумав, я все-таки остановила фильм и пошла проверять почту.
Джек-пот! Но не от мамы. Это Лэндон.
Жаклин!
Очень рад, что ты легко справилась с самостоятельной. Как только твой проект будет в общих чертах готов, я с удовольствием на него взгляну. А уж потом сдашь его. Посылаю тебе новый вопросник (только что составил для завтрашнего семинара). Будут какие-то трудности — спрашивай.
ЛМ
Я перечитала письмо и надулась. Здесь не было даже отдаленного намека на флирт. Как будто профессор писал. И ни слова о том, почему в этот раз мне пришлось весь уик-энд ждать ответа, хотя обычно это занимало пару часов, если не меньше. Лэндон не поддразнивал меня, не задавал вопросов, не связанных с экономикой. Можно было подумать, что вся наша двухнедельная дружеская переписка — плод моего воображения.
Лэндон!
Спасибо. Черновик проекта пришлю к субботе. Надеюсь, ты хорошо провел выходные.
ЖУ
Жаклин!
Если отправишь мне проект до субботы, я постараюсь быстро его просмотреть и вернуть тебе. Тогда еще до большой перемены сдашь работу доктору Хеллеру. Выходные прошли замечательно. Особенно пятница. А у тебя?
ЛМ
Лэндон!
У меня тоже все прошло хорошо. Правда, мне было немного одиноко (соседка на весь уик-энд уезжала из города, а теперь вот вернулась и лопается от нетерпения: хочет поскорее все рассказать). Зато я неплохо поработала. Еще раз спасибо тебе за помощь.
ЖУ
