ГЛАВА 24

После заключительного экзамена почти все студенты разъезжались по домам. Эрин должна была уехать в воскресенье, но я собиралась задержаться, потому что мой любимый ученик пригласил меня на свое выступление в понедельник вечером: ему доверили соло и он хотел покрасоваться. Ну а во вторник, нравилось мне это или нет, надо было уезжать: правила требовали, чтобы все освободили общежитие.

Мэгги, Эрин и я встретились в библиотеке, чтобы подготовиться к последнему экзамену — по астрономии. Где-то часа в два Мэгги шлепнулась головой на открытый учебник и трагически простонала:

— У-у-уфф! Если мы хотя бы немного не отдохнем от этого дерьма, мой мозг превратится в черную дыру!

Эрин ничего не сказала. Я взглянула на нее: она прочитала какую-то эсэмэску, а потом принялась набирать ответ. Нажав «отправить», она заметила, что я на нее смотрю.

— А? — Ее карие глаза были слегка расширены. — Чез просто мне написал, что парни по очереди приглядывают за Баком. Следят, чтобы он не высовывался из общаги.

— А я думала, мы с Чезом не разговариваем… — сонно промямлила Мэгги, закрывая глаза и укладываясь щекой на страницу, которую мы как раз повторяли.

Эрин смотрела куда угодно, только не мне в лицо, и я поняла, что ее непреклонность дала трещину. Я решила еще немножко помучить подругу, прежде чем ее успокоить: Чез мне всегда нравился и, по-моему, пора было его простить. И я даже радовалась, что Эрин не такое уж кровожадное чудовище, каким пыталась казаться.

Я взяла телефон и просмотрела нашу с Лукасом недавнюю переписку.

— Завтра Минди сдает последний экзамен, — пробормотала Эрин, рисуя замысловатую рамочку вокруг уравнения в своей тетради.

— Я слышала, отец привозит ее в университет и сидит в холле, пока она не выйдет, — сказала Мэгги.

Я тоже об этом слышала.

— Даже если так, я его понимаю.

Мы поглядели на Эрин: она была осведомлена в этом лучше всех и точно знала, где правда, а где сплетни.

— Так и есть, — кивнула она и посмотрела на нас с глубокой неподдельной грустью. — В кампус Минди больше не вернется, разве только для дачи показаний. Будет жить дома и учиться в каком-то маленьком местном колледже. Мама Минди говорит, что ей до сих пор каждую ночь снятся кошмары. И как я только могла ее там оставить!

Мэгги оторвала голову от учебника:

— Ну вот еще! Мы там много кого оставили. Мы тут не виноваты, Эрин.

— Знаю, но…

— Она права. — Я заглянула Эрин в лицо. — Вини того, кто действительно виноват, — его.

Я наконец-то рассказала родителям про Бака. Последний раз мы с ними разговаривали перед Днем благодарения. По некоторому беспорядку, который я учинила в кладовой, мама догадалась о моем визите и решила мне позвонить. Видимо, ей хотелось удостовериться, что это не грабитель проник в дом и нарушил алфавитный порядок расстановки ее круп и специй. Поэтому я не отпиралась.

— Но… ты же собиралась поехать к Эрин!

Я не стала говорить, что к такому выводу мама пришла сама, что Эрин я упомянула только раз, а потом никто не удосужился поинтересоваться, где я на самом деле и как встретила День благодарения. Вместо этого я соврала: так было проще для нас обеих.

— Я в последний момент решила поехать домой. Не бери в голову.

Она затараторила о том, что мы должны были сделать в каникулы: мне пора к стоматологу, в январе истекает срок регистрации моего грузовика.

— Записать тебя к Кевину или ты там, у вас, нашла другого стилиста?

Вместо того чтобы ответить на этот вопрос, я ни с того ни с сего все выпалила: Бак напал на меня на стоянке, а Лукас его остановил, Бак изнасиловал другую девушку, мы обратились в полицию, будет разбирательство… Стоило только начать, и меня как прорвало.

Сначала я решила, что мама меня не слушает, и, стиснув в руке трубку, подумала: «Если она слишком занята подготовкой к своей чертовой вечеринке и не может уделить мне десять секунд, я не собираюсь все это повторять».

Но вдруг мама сдавленно произнесла:

— Почему ты мне не сказала?

Наверное, она знала почему, так что не стоило объяснять. Они были не лучшими в мире родителями, хотя и не худшими. Я вздохнула:

— Я говорю тебе сейчас.

Несколько неприятно долгих секунд мама молчала. Но я слышала ее шаги по комнате. В субботу родители устраивали у себя вечеринку, и я знала, как мама любит руководить подготовкой дома к этому ежегодному событию и как суетится из-за каждой мелочи. До отъезда в колледж у меня выработалась привычка поменьше попадаться ей на глаза всю неделю перед праздником.

— Я позвоню Марти и скажу, что завтра не приду на работу. — Мама числилась в фирме, которая оказывала консалтинговые услуги по разработке и продаже программного обеспечения. Марти — это начальник. — К одиннадцати буду у тебя.

По характерному звуку я поняла, что она выкатывает чемодан из кладовки под лестницу. На секунду я онемела от удивления, а придя в себя, сказала:

— Нет-нет, мама, со мной все в порядке. Меньше чем через неделю я сама приеду домой.

Я была потрясена еще сильнее, когда услышала, что мамин голос дрожит.

— Мне так жаль, Жаклин! — Произнося мое имя, она будто бы хотела каким-то образом дотронуться до меня через телефонный провод. — Мне так жаль, что все это с тобой случилось!

«Господи, — подумала я, — да она, кажется, плачет!» А вообще-то, моя мама была не из плаксивых.

— Мне так жаль, что меня не было дома, когда ты приезжала. Я была тебе нужна, а меня не было.

Я села на кровать, совершенно потрясенная:

— Перестань, мама, ты же не знала. — Правда, она знала, что меня бросил Кеннеди, но этого я тоже не стала говорить, хотя и была в комнате одна. — Ты же воспитывала меня так, чтобы я была сильной, да ведь? Со мной все хорошо, — сказала я и поняла, что это правда.

— Может, я… Может, мне записать тебя к моему врачу? Или, если хочешь, к кому-нибудь из ее коллег?

Я забыла, что мама время от времени ходила в больницу. Когда я была маленькой, ей поставили какое-то нарушение пищевого поведения — то ли булимию, то ли анорексию. Мы об этом никогда толком не говорили.

— Конечно. Это было бы хорошо.

Мама вздохнула — по-моему, с облегчением: я ей что-то поручила, и она была этим довольна.

Когда мы покончили с едой из китайского ресторана и разговором о том, кто как выбирал свою специальность, Лукас выудил из переднего кармана айпод и протянул мне наушники:

— Я тут нашел одну группу. Хочу, чтобы ты послушала. Может, тебе понравится.

Мы сидели на полу, прислонившись спиной к моей кровати. Я надела наушники, Лукас нажал «Рlау» и стал на меня смотреть. Наши взгляды накрепко приклеились друг к другу, и я ничего не могла видеть, кроме его глаз, как не могла слышать ничего, кроме музыки, которая лилась мне в уши. Он придвинулся ближе, и я вдохнула его успокаивающий аромат. Дотронувшись рукой до моей щеки, он наклонился и поцеловал меня. У этого поцелуя был неспешный ритм песни, звучавшей в наушниках, и вкус гаультерии (из-за конфеток, которые Лукас жевал).

Передав мне айпод, он поднял меня, положил на кровать и лег рядом. Он обнимал меня и целовал, пока одна мелодия перетекала в другую, а та в следующую. Когда он, слегка отстранившись, провел пальцем по краешку моего уха, я вытащила один наушник и протянула ему. Мы лежали бок о бок на моей узкой кровати, на которой Лукас не уместился бы, будь она хоть чуть-чуть короче, и молча слушали. Он открыл новый плей-лист, и мне показалось, что он не просто хочет поделиться со мной своими музыкальными предпочтениями и узнать мои. Мне показалось, что песня, которую он выбрал, несет в себе какой-то особенный смысл.

Под эту песню мы смотрели друг на друга и я тянулась к нему, как будто нас соединяли нити — тонкие и очень хрупкие. Вспомнив стихотворение у него на боку, я подумала, что мы заполняем собой друг друга. Мы могли бы и дальше растапливать и лепить себя так, чтобы наше единение было глубже и радостнее. Не знаю, чувствовал ли это он, но, когда я вслушалась в слова песни, мне показалось, что да: «Ты только не смейся: может быть, я… мягкий изгиб твоей жесткой линии».

В коридоре за дверью было довольно тихо: с самого утра народ собирался домой, теперь большинство уже выехало и все успокоилось. Мы разговаривали исключительно о событиях, которые произошли недавно. Лукас рассказал, как Фрэнсис стал его соседом по квартире:

— Однажды вечером он нарисовался у меня под дверью и стал требовать, чтобы я его впустил. Проспал на диване час, а потом запросился на улицу. Это превратилось в наш ежевечерний ритуал, только с каждым разом он оставался у меня дольше. Наконец я понял, что он поселился у меня насовсем. Вот так этот наглый котяра присвоил себе мое жилище.

Я рассмеялась, и Лукас, тоже смеясь, меня поцеловал, а потом еще раз, по-прежнему улыбаясь. Когда его руки начали скользить по моим бедрам и талии, я выпалила, что Эрин пробудет в кампусе до завтра и в любой момент может войти в комнату.

— Ты же вроде сказала, она уезжает сегодня?

Я кивнула:

— Собиралась. Но ее бывший парень развернул масштабную операцию по восстановлению отношений. Сегодня вечером он уломал ее с ним поговорить.

Пальцы Лукаса забрались ко мне под рубашку и принялись изучать рельеф моего торса.

— А что у них случилось? Почему они расстались?

Почувствовав, как он взял в руку мою грудь, я приоткрыла рот: она была будто специально отлита, чтобы умещаться в его ладони.

— Из-за меня.

Его глаза слегка расширились. Я улыбнулась:

— Да нет, просто Чез был лучшим другом… Бака.

Я с отвращением почувствовала, что при одной только мысли об этом человеке мое тело съеживается, а зубы скрежещут, когда я произношу его имя. Даже на расстоянии он вызывал у меня реакцию, которой я не могла подавить и от этого бесилась.

— Он ведь уже убрался, да? Уехал из кампуса? — спросил Лукас и прижал меня к себе. Его рука скользнула по моей спине и осталась лежать на шее. Я кивнула, закрывая глаза, и уткнулась головой ему в подбородок. — Думаю, в следующем семестре его сюда уже не пустят. Даже до суда.

Я сделала вдох, плотно закрыв рот и втягивая ноздрями запах Лукаса. От этого мне было спокойно, я чувствовала себя защищенной.

— Я постоянно оглядываюсь. Он как клоун, который выскакивает из коробочки. Я тебе не рассказывала, что однажды столкнулась с ним на лестнице?

Не мне одной не удавалось полностью подавлять физические проявления своих чувств. Тело Лукаса окаменело, а прикосновение вдруг стало менее нежным.

— Нет.

Уткнувшись лицом в его грудь, я пробормотала, как все было, стараясь придерживаться одних только фактов, чтобы не разнервничаться.

— Он выставил все так, будто я занималась с ним этим на лестнице. И, судя по выражениям лиц тех, кто был тогда в холле… и по сплетням, которые потом поползли… ему поверили, — сказала я, сдерживая слезы: мне не хотелось больше плакать из-за Бака. — Зато он, по крайней мере, не пробрался ко мне в комнату.

Когда я закончила, Лукас довольно долго молчал, а потом толкнул меня на спину и резко поцеловал, раздвинув мне ноги коленом. Его волосы щекотали мою щеку. Я высвободила руки, которые оказались стиснутыми между нами, и запустила их ему в шевелюру, как будто стараясь прижать его к себе еще крепче. Этот поцелуй был похож на клеймо: казалось, что Лукас втравливает себя мне под кожу.

Он знал все мои секреты, а я — его. Но эта симметрия была ложной, ведь он не открывал мне своих тайн. Я раскопала их сама, и, что самое ужасное, он об этом не знал. Я мучилась от нарастающего чувства вины, которое вклинивалось между нами. И в то же время я страшно хотела, чтобы он поделился со мной своим прошлым, доверился мне. Через три дня я должна была ехать домой: мили и часы, которые будут нас разделять, не позволят мне избавиться от этого груза, но и держать его при себе еще долгих семь недель я не смогу.

Наши движения замедлились, и мы, обнявшись, застыли: порыв желания стих, сердца забились спокойнее. Тогда я решила рискнуть:

— Ты вроде как живешь у Хеллеров, они друзья вашей семьи? — (Он посмотрел на меня и кивнул.) — А как твои родители с ними познакомились?

Лукас перевернулся на спину и прикусил колечко на губе. Видимо, этот жест означал у него то же, что у Кеннеди потирание шеи, — напряжение.

— Они вместе учились в колледже.

Наушники уже полчаса как выпали у нас из ушей. Лукас выключил айпод и аккуратно обмотал вокруг него проводки.

— Выходит, ты знаешь их всю жизнь?

Он засунул айпод обратно в передний карман.

— Да.

Все, что я прочла и о чем рассказал мне доктор Хеллер, замелькало у меня перед глазами. Мне очень хотелось поддержать Лукаса (я еще не встречала людей, которым поддержка была бы так нужна), но как я могла утешить его, если он не поделился со мной своим горем?

— Твоя мама была красивая?

Он не пошевелился. Только уставился в потолок и закрыл глаза:

— Жаклин…

Мы оба вздрогнули, услышав, как в замочную скважину просунулся ключ. В комнате было темно: горела только маленькая настольная лампа. Когда дверь открылась, в проеме вырисовался силуэт Эрин, а на пол упала дорожка света.

— Джей, ты уже спишь? — прошептала она.

Ее глаза еще не привыкли к темноте, поэтому она не видела, что я не одна.

— Мм… Нет.

Лукас сел, спустив ноги с кровати. Я проделала тоже самое. «Правильный расчет времени — важная вещь», — подумала я.

Бросив сумочку на свою кровать и скинув туфли, Эрин повернулась к нам:

— Ой… Привет! Э-э-э… Я как раз собиралась кое-что отнести в стирку, — пробормотала она, стряхивая с себя пальто и хватая почти пустой бельевой мешок.

— Я уже ухожу, — сказал Лукас, наклоняясь, чтобы надеть и зашнуровать ботинки.

— Ах, боже мой! Жалко, что так вышло! — с искренним раскаянием промямлила она у него над головой.

— Все нормально, — промямлила я в ответ, пожимая плечами.

Мы с Лукасом вышли за дверь. Я пригрелась, пока лежала возле него, и теперь ежилась от холода, обхватив себя руками.

— Завтра? — спросила я.

Он застегнул свою кожаную куртку и повернулся ко мне: неулыбающиеся губы застыли, глаза спрятались от моего взгляда. Тогда я поняла (к сожалению, слишком поздно), что между нами уже выросла преграда. Когда мы все-таки посмотрели друг на друга, он вздохнул:

— Каникулы начались. Мне кажется, нам лучше использовать это время, чтобы побыть врозь.

Я пыталась подыскать какое-нибудь внятное возражение, но не могла ничего придумать. В конце концов, я только что сама его на это толкнула.

— Почему? — вырвалось у меня.

— Ты уезжаешь из города, я тоже уеду как минимум на неделю. Тебе нужно собраться, а я на днях должен буду помочь Чарльзу вывесить результаты экзамена. — Очень логичное обоснование. Ни одной ниточки живого чувства, за которую можно было бы уцепиться. — Дай знать, когда вернешься в кампус. — Он наклонился и быстро меня поцеловал. — Пока, Жаклин.