Глава 10
– Куда ты? – Малкольм обнял меня за талию и не дал выбраться из постели.
Я застыла, растерянная. Я всегда уходила на этом этапе вечера.
– Останься. Останься сегодня со мной.
После явления Каллума обед превратился в совсем уж странное мероприятие. Малкольм был словно сам не свой, его поведение удивительным образом переменилось и стало одновременно высокомерным и собственническим по отношению ко мне, а Бекка с Кэмом скисли. Я обрадовалась, когда Малкольм объявил, что мы уходим, и увез меня к себе. И как только мы вошли в квартиру, он набросился на меня. Его поцелуи были жадными и требовательными, желание – неотложным и пылким.
В итоге мы занялись сексом на диване в гостиной, а не в его кровати – впервые.
И теперь я бы хотела счесть его просьбу волнующей и вдохновляющей, только она таковой не была. Напротив, ясно ощущалось, что это заявление прав на меня, и хотя собраться с мыслями мне сейчас было трудновато, такое предложение не казалось ни приятным, ни заманчивым. Поверить не могу: после стольких месяцев молитв об этом моменте я еще и раздумываю, хочу остаться или нет.
После диванного секса Малкольм перенес меня в спальню, на кровать, и там любил нежно, ласково… Но я, как ни старалась, не могла отключить голову. Мысли носились и крутились, будто в одном проходе супермаркета собралось слишком много тележек – вроде бы все по делу, а двигаться в каком-то осмысленном направлении не получается.
– Я чувствую, ты сегодня где-то витаешь. – Малкольм потянул меня за талию, придвигая поближе. – Я бы предпочел, чтобы ты осталась, но только если тебе самой этого хочется.
Я сделала глубокий вдох, стараясь напомнить себе, что именно к этому и стремилась. Итак, Малкольм думает, что знает меня, а на самом деле – нет. Это хорошо. В любом случае, Коул ночует у Джейми.
Единственное, о чем мне стоило тревожиться, – это мама, но тут можно было только надеяться, что она не сожжет квартиру.
Я расслабилась и прижалась к Малкольму:
– Ладно.
Он крепче обнял меня, ласково поглаживая мою руку:
– Хорошо бы ты рассказала мне, что у тебя случилось.
Я напряглась:
– Ничего.
– Ты все время так говоришь, но я тебе не верю.
Я стала спешно подыскивать какое-нибудь объяснение.
– Просто сейчас все сложно с мамой.
– Ты могла бы позволить мне помочь.
От его доброты я растаяла и подарила нежный поцелуй в шею.
– Ты и так помогаешь. Просто быть с тобой помогает.
Малкольм поцеловал мои волосы:
– Ты не была сегодня со мной ни в первый раз, ни во второй. А всего получается уже три раза.
О господи! Он понял, что я опять не кончила. Если секс со мной так плох, то Малкольм меня бросит?
– Я не критикую. Я тревожусь. – Он отодвинулся и приподнял мне подбородок, чтобы заглянуть в глаза. – Ты мне дорога, Джо. Надеюсь, я тебе тоже.
Я быстро закивала, совершенно искренне:
– Ты мне тоже дорог. У меня просто выдалась трудная пара недель, но обещаю исправиться.
Он мягко поцеловал меня в губы и укрыл нас одеялом:
– Давай начнем с того, чтобы как следует выспаться. Ты слишком много работаешь.
Я прижалась к нему, чувствуя, как его терпение и доброта бальзамом растекаются по моим взвинченным нервам. Я уже уплывала в сон, когда Малкольм тихонько спросил:
– Ты, кажется, хорошо поладила с Кэмом?
Мои глаза сами собой распахнулись от вопроса.
– Да не особенно.
– Хмм. – Его рука скользнула вниз и легла на мое бедро, притягивая наши тела друг к другу. – Есть у меня сомнения насчет него. Мне не нравится, как он на тебя смотрит. И не нравится, что он живет так близко к тебе.
Мое тело тут же попыталось напрячься от подозрения в голосе Малкольма, и потребовались все мои силы, чтобы сохранить расслабленность. Он так странно себя сегодня вел.
– Ты нынче был немного не в себе. Я думала, это из-за Каллума…
– Нет, – фыркнул Малкольм. – С ним ты чувствовала себя неуютно, всякому было видно.
А Кэм, значит, обеспокоил. Чуть высокомерное собственничество Малкольма и заявление прав на меня в гостиной на диване проявились не из-за Каллума. Причиной этому был Кэм. Малкольм заметил, как Кэм смотрел на меня, и это задело его внутреннего альфа-самца. И хотя Каллум открыто хватал меня за задницу, Малкольма это не обеспокоило, потому что я на бывшего не реагировала.
А вот Кэм обеспокоил.
Потому что на него я реагировала.
Я потерлась щекой о плечо Малкольма, пытаясь замедлить пульс усилием воли.
– На меня он тоже как-то нехорошо действует. – Я хотела скрыть влечение к Кэму и придумывала оправдания своей реакции на него. – Честно говоря, на работе мы едва словом перекидываемся.
Я даже не понимала, какое напряжение сковывало Малкольма, пока не почувствовала, что он расслабился всем телом.
– Я собираюсь подыскать для него работу в графическом дизайне. Ради Бекки.
Ага. Ради Бекки.
После такого разговора я не скоро смогла заснуть.
* * *
Мои глаза резко распахнулись, сердце гулко ударилось о ребра. Я почувствовала: что-то не так.
Где я? Я заморгала, пытаясь прогнать сонную муть и сфокусировать взгляд.
Почему мне так адски жарко?
Малкольм. Я в его комнате.
Пройдясь взглядом по руке, лежащей на моей талии, я повернула голову и через плечо увидела, что Малкольм спит беспробудным сном у меня за спиной.
Мои ресницы затрепетали от яркого света, льющегося сквозь щель в шторах.
Сколько времени?
Приподняв его руку как можно осторожней, я выбралась из кровати и на цыпочках прошла туда, где на черном лакированном комоде в восточном стиле лежали мои часы.
– Вот дерьмо! – прошипела я, взглянув на циферблат.
Больше двенадцати. Воскресенья.
Коул должен был прийти домой рано в надежде, что мы поедем к Николсам на воскресный обед. А меня нет. Где мой телефон?
Где мое платье?
«Черт, черт, черт!»
– Джо? – пробормотал Малкольм, и мой взгляд метнулся обратно к кровати, откуда он сонно взирал на меня. – Куда ты идешь?
– Я проспала. Я уже давно должна быть дома, с Коулом и мамой.
– Блин, – буркнул он. – А сколько времени?
– Четверть первого.
– А кажется, что меньше.
– А вот нет, – ответила я с раздражением, не очень понимая, на кого, собственно, злюсь.
Я стремительно пересекла комнату и легонько чмокнула Малкольма в щеку, прежде чем бежать.
– Я тебе попозже позвоню! – пообещала я, подхватывая платье с пола спальни. В гостиной я нашла туфли, трусики, лифчик и сумку и, поспешно одевшись, вызвала такси.
Оно приехало почти сразу. Я выбежала из дома, ежась от порыва холодного ветра с моря, и нырнула в теплое нутро машины. Наконец-то есть возможность проверить телефон.
Одна эсэмэска, от Джосс, вопрошала, приду ли я сегодня на обед.
И – вот же проклятье – еще было сообщение от Коула, посланное много часов назад и пропущенное мной. Похоже, вчера вечером родители Джейми крепко поссорились, и Коул уехал домой на такси.
«Дерьмо!»
При таком моем нервном и сумбурном состоянии воскресный обед был не лучшей идеей. Я ответила Джосс, что мы эту неделю пропускаем.
Когда такси затормозило у дома, я понеслась по лестнице на своих пятидюймовых шпильках, уже не заботясь о производимом мною грохоте, похожем на удары молотка по стали. Пробегая мимо двери Кэма, я бросила на нее неласковый взгляд и поспешила вверх по последнему пролету, влетела в дверь… и меня встретил смех Коула.
И за детским смехом – низкий, мужской.
– Коул? – Я ворвалась из прихожей в гостиную и остановилась как вкопанная.
Мой младший брат сидел на полу в окружении своих комиксов и смеялся вместе с Кэмероном Маккейбом. Глаза его сияли так, как мне уже давно не случалось видеть, и целую секунду я могла думать только об одном: как больно, что братишка нечасто выглядит столь счастливым.
А потом наконец до меня дошел тот факт, что в моей квартире сидит Кэм.
Кэм – в моей квартире.
Здесь, где живет моя мать.
Меня замутило.
– Джо! – Коул вскочил, его глаза потускнели. – Я беспокоился.
– Извини, – покачала я головой, показывая на телефон. – Я увидела твою эсэмэску только двадцать минут назад.
– Да ладно, – пожал плечами брат. – Все же нормально.
Кэм встал, улыбнувшись Коулу. Эта улыбка полностью исчезла, когда он повернулся ко мне. Вся приветливость обратилась в абсолютное ничто.
– Джо.
– Кэм, что ты здесь делаешь? – едва дыша, спросила я и бросила быстрый взгляд на коридор, где у себя в комнате скрывалась мама.
Может быть, мне удастся спровадить его до того, как она устроит представление.
Кэм прошел мимо Коула, потрепав того по плечу как-то почти покровительственно, и приблизился ко мне:
– Пойдем-ка поговорим. Снаружи, на лестнице. – (Оторопев, я смотрела, как он идет к двери квартиры.) – Джо, сейчас.
Я передернулась от требовательности в его голосе, и раздражение взяло во мне верх над потрясением. Как он смеет так со мной разговаривать? Я ему не собака какая-нибудь. Я вопросительно сощурилась, глядя на Коула:
– Что случилось?
– Джоанна, сейчас! – рявкнул Кэм.
Мой позвоночник резко выпрямился, будто меня хлестнули ремнем по заднице. Я наградила Коула взглядом, сулящим всевозможные кары за то, что он впустил Кэма в квартиру, и, развернувшись, вышла на лестницу. Кэм спустился на один пролет и ждал меня.
Я уперла руки в бока, демонстрируя свое негодование, и сверкнула на него глазами сверху вниз:
– Ну?
– Спустись, пожалуйста, сюда.
Его непререкаемый тон заставил меня взглянуть ему в лицо. Оно было жестким и суровым, синие глаза метали молнии.
Кто-то был сильно не в духе.
– Я не буду орать тебе туда.
Раздраженно фыркнув, я сорвала натиравшие туфли и зашвырнула их в квартиру, а затем сбежала вниз по ступенькам к Кэму. Прикосновение ледяного бетона к босым ногам словно отрезвило меня. И заодно заставило вспомнить, какая я растрепанная.
– Ну? Почему ты оказался в моей квартире?
Кэм наклонился ко мне, и наши глаза оказались почти на одном уровне. Мягкий изгиб его верхней губы снова ис чез, рот сжался в тонкую линию. Изумительные кобальтовые глаза сегодня были красны, и весь он выглядел еще более усталым, чем вчера. Несмотря на его очевидную и непонятную злость на меня, мне тут же захотелось прижаться к нему, ощутить, как эти сильные руки обнимают мое тело, и вдохнуть запах Кэма и лавровишневой воды.
– Может быть, ты сначала объяснишь мне, какая сест ра оставляет младшего брата одного на всю ночь наедине с матерью-алкоголичкой, которая с легкостью поднимает на него руку? А? Что за сестра бросает ребенка в таком месте, а сама раздвигает ноги перед мужчиной, который ни черта о ней не знает? – прошипел Кэм, его глаза горели отвращением. – Только я решил, что совершенно в тебе ошибся, как ты подтверждаешь мое первоначальное впечатление таким вопиющим эгоизмом.
Я перестала дышать.
Что он имеет в виду, говоря, будто мама с легкостью поднимает руку на Коула?
– Мне пришлось помочь Коулу ночью. Я услышал крики наверху и пошел посмотреть, все ли с тобой в порядке. Тебя не было. А он остался один на один вот с этим. – Кэм выглядел настолько разочарованным во мне, что дальше некуда. И это разочарование как будто бесило его еще больше. – Тебе должно быть адски стыдно.
Дар речи покинул меня.
Я почувствовала, как внутри закипают слезы, и загнала их поглубже, не желая показывать, что он может заставить меня плакать. Его резкие слова пронеслись в моей голове, словно бумеранг, и мне требовалось время, чтобы прийти в себя и решить, как реагировать.
Первая моя мысль была о Коуле.
Что Кэм имел в виду?
Страх и дремлющая ярость разгорались во мне.
Кэм может думать обо мне что заблагорассудится. Он уже неоднократно выказывал большую ловкость в поспешных выводах и смешивании меня с грязью. Как бы меня к нему ни влекло, я знала без тени сомнения, что с этим человеком мне никогда не будет хорошо. Слишком запросто он причиняет боль.
И ответа он не получит – не заслужил.
Я отвернулась со спокойным достоинством – или тем, что полагала таковым, – но Кэм не позволил мне даже этого.
Крепкая ладонь сдавила мое плечо, и он развернул меня к себе. Кровь отлила от моего лица – агрессивное принуждение разбередило память.
– Никчемная маленькая сучка, отдай сейчас же! – Отец схватил меня за плечо крепкими пальцами, всегда оставлявшими синяки, и подтащил к себе, вырывая из моей руки пульт телевизора.
Я застыла в ужасе, ожидая следующего удара.
– Вечно путаешься под ногами, мать твою! – Воняя пивным перегаром, он наклонился к моему лицу, весь красный от алкоголя и злости. Его глаза горели. – И неча на меня так зырить! – Рука поднялась – я вся сжалась, а мочевой пузырь с перепугу не удержал свое – и отец наотмашь ударил меня по лицу, швырнув на пол. Моя щека полыхала жаркой алой болью, отдающей в нос и глаза, трусы намокли. – Убирайся с глаз моих, пока я с тебя шкуру не содрал.
Я всхлипнула, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть сквозь слезы.
– Вставай! – Он пошел ко мне, а я поползла от него по полу…
– Пусти меня, – в панике прошептала я. – Пожалуйста, пусти.
Кэм немедленно убрал руку с моего плеча.
– Джо?
Я помотала головой, с трудом фокусируя взгляд на нем, и увидела, что он тоже побледнел. Отвращение исчезло из его глаз, сменившись участием и тревогой.
– Джо, я не собираюсь тебя обижать.
Я слабо усмехнулась: что-то поздновато.
– Держись от меня подальше, Кэм, – пошатнувшись, выдавила я, и на этот раз, когда я повернулась, чтобы уйти, он не стал мне препятствовать.
Коула я обнаружила в коридоре, и по нескрываемой злости на его мальчишеском лице я поняла, что он слышал каждое слово обличительной речи Кэма. Коул сокрушенно покачал головой, сжимая кулаки.
– Прости, мне так жаль, – сказал брат, когда я закрыла за собой дверь. – Он помог с мамой, а потом… спросил про мою работу, мой комикс. Я дурак. Я думал, он клевый. Мне правда страшно жаль, Джо.
Я прислонилась спиной к двери, все еще трясясь. У меня появились вопросы, однако я не была уверена, что хочу услышать ответы на них.
– Почему ты его впустил?
Коул тяжело вздохнул и запустил пальцы в волосы:
– Я приехал домой поздно и, наверное, ее разбудил. Она была не в духе, начала орать, и я не мог ее заткнуть. А потом я услышал, как барабанят в дверь и Кэм позвал тебя по имени. Он бы перебудил весь дом, так что я открыл, чтобы посмотреть, кого там принесло.
Я стиснула зубы. Кэм знает про маму.
Может ли моя жизнь стать еще дерьмовее?
– Ну что ж, теперь он знает обо мне все.
Видимо, припомнив подслушанные оскорбления, Коул мстительно сощурился:
– Ни хрена он не знает.
– За языком следи.
Коул молча смотрел на меня, а я искала следы побоев на его лице. Вот эта краснота на скуле – оно или просто свет так падает? Мрачные предчувствия сдавили мне грудь.
– Он говорит… – давила я из себя слова, ломая трясущиеся пальцы, – он говорит, она тебя била.
– Да ерунда, – пожал плечами Коул.
Он пожал плечами, и мой мир опасно накренился.
– Мама тебя била? Она била тебя и раньше?
Едкие злые слезы выступили в уголках моих глаз, и Коул это заметил.
На этот раз его губы чуть дрогнули.
– Просто пощечины, Джо. Ничего, с чем я не мог бы справиться.
Борясь с тошнотой, я обхватила себя руками, из-под стиснутых век полились слезы.
Нет. Нет! НЕТ!
Я всхлипнула и снова прислонилась к двери.
Я-то полагала, будто сделала все возможное, чтобы защитить его от физической и душевной боли, от родительской жестокости. А оказалось, не сделала почти ничего.
– Джо, – я почувствовала, что Коул неуверенно подходит поближе, – вот поэтому я и молчал.
– Надо было сказать. – Я еле дышала сквозь слезы. – Надо было мне сказа-ать.
Его руки обхватили меня, и – слишком часто в последнее время – я обнаружила, что мой маленький братец утешает меня, а не наоборот.
Наконец слезы перестали течь, и я перешла в гостиную, а Коул принес мне туда чашку чая. Горячий напиток в моем животе стал маслом, подлитым в пламя клокочущей злости на мать.
Одно дело – не заботиться о Коуле.
Но физическое насилие – это совершенно другое.
– Сколько раз?
– Джо…
– Коул, сколько раз?
– Это только в нынешнем году началось. Пара пощечин, пару раз. Она говорит, я вылитый отец. Но я не бил ее в ответ, Джо, честное слово.
Я вспомнила недавнее мамино бурчание, что Коул, дескать, похож на отца, – неприязненное, обвиняющее, злобное.
Мне следовало догадаться. Более того, я припомнила синяк, вдруг появившийся у Коула под правым глазом и на скуле, уже довольно давно. Он тогда сказал, что это Джейми ему засветил, якобы они слишком завелись, сражаясь в видеоигру. Я посмотрела на его щеку:
– Тот синяк?
Брат понял, о чем я говорю, и уставился в пол, сгорбившись.
– У нее была истерика. Она меня все била и била, а я пытался вырваться, не повредив ей, но наткнулся на угол кухонного шкафа.
Жизнь с агрессивным отцом приучила меня бояться конфликтов, ссор, злости. Я стала пассивной. Меня нелегко было разозлить – до встречи с Кэмом.
Кажется, однако, я никогда не испытывала такой ярости, как сейчас.
Я всегда ощущала, что Коул мне как сын. Он был мой мальчик.
И я его не уберегла.
– Я собираюсь немного посмотреть телевизор, – тихо сказала я брату, не понимая пока, как мне переварить эту новую информацию.
– Джо, со мной правда все в порядке.
– Угу.
Он вздохнул и встал:
– Я так понимаю, к Николсам мы сегодня не едем.
– Нет.
– Ладно. Ну… тогда я буду у себя, если вдруг тебе понадоблюсь.
Не знаю, как долго я просидела, тупо пялясь в экран и выбирая между вариантами: «зайти к матери и придушить ее подушкой» и «собрать наши с Коулом вещи и свалить отсюда, надеясь, что ее угрозы ничего не значат». Услышав за спиной звук, я моргнула и обернулась. Никого.
Мне показалось, что открылась входная дверь.
Похоже, я начинаю сходить с ума.
Измочаленная эмоциональной бурей, пережитой за последние сутки, я снова откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза.
Мне нужно было принять душ и переодеться, но я боялась проходить мимо комнаты матери. Я опасалась, что прежняя пассивная я вот-вот отпустит вожжи – и мало никому не покажется.
Чуть позже самое худшее все-таки случилось.
Со скрипом отворилась мамина дверь, и я выпрямилась на диване, каменея. Она выплыла в коридор. Вся растрепанная, стискивая на груди розовый махровый халат, мать пошаркала на кухню – с пустой бутылкой и кружкой в руках.
Кровь зашумела у меня в ушах, когда мое тело, без всякой команды от разума, поднялось с дивана. Я как будто сидела и смотрела наружу из собственной головы, но больше не контролировала то, что делаю. С сердцем, колотящимся о ребра, я последовала за матерью в кухню.
Она повернулась на звук моих шагов и оперлась на стойку, поставив кружку. С вялой неубедительной улыбкой сказала:
– Привет, дорогая.
Глядя на нее, я могла думать только о том чудовищном унижении, которое испытывала в руках своего отца от его быстрых кулаков и злобных слов. Из-за этого человека во мне не осталось ни капли самоуважения.
Как она посмела сотворить то же самое с Коулом, как посмела попытаться уничтожить все, что я сделала, чтобы он никогда не испытал подобных чувств? Это такая невероятная боль, когда твои родители считают тебя абсолютно никчемной, настолько недостойной любви, что могут взять и побить – тебя, кого сама природа им велит оберегать. Я желала, чтобы Коулу никогда не пришлось испытать эту боль…
…а эта сволочь вот так запросто взяла и наплевала на все.
Со звериным воплем кровожадной ярости я бросилась на мать и всем телом придавила к стойке. Ее голова ударилась о посудный шкаф, и я ощутила глубочайшее удовлетворение от ее болезненной гримасы.
«Как тебе это нравится? Как тебе это НРАВИТСЯ?»
Свободной рукой я схватила ее за горло – не крепко, но угрожающе. Мать таращилась на меня круглыми перепуганными глазами.
Я склонилась над ней, вся дрожа от злости и боли предательства.
Да, предательства.
Она предала нас, променяла на джин.
Она предала меня, причинив боль тому, кого я любила больше всего на свете.
Мне пришлось перевести дух. Было трудно дышать, грудь моя вздымалась и опадала. Потом я сдавила ее горло крепче.
– Если ты когда-нибудь… – Я помотала головой, с трудом и не до конца веря в случившееся. – Если ты еще хоть раз дотронешься до Коула хоть пальцем… я тебя убью. – Мои пальцы сжались сильнее. – Я, сука, тебя убью!
Заморгав, она быстро закивала, захлебываясь ужасом. Я пристально смотрела ей в глаза, почему-то не торопясь убирать руку с горла – пальцы отказывались разжиматься.
Кто-то коснулся моей руки:
– Джо.
Медленно, но уверенно мир возвращался ко мне, и я содрогнулась, ослабив хватку, и повернулась влево.
Рядом стоял смертельно-бледный Коул и смотрел на меня так, словно никогда раньше не видел.
О господи боже!
Я глянула через его плечо – и обнаружила мрачного Кэма, замершего в проеме кухонной двери.
О господи!
Когда я повернулась обратно, мама съежилась, пытаясь забиться под стойку.
«Что же я творю?»
Стыд захлестнул меня… И я сбежала.
Я пролетела мимо Коула, протиснулась мимо Кэма, игнорируя их крики, выскочила из квартиры и понеслась босиком вниз по лестнице. Я не знала, куда бегу, знала только, что мне нужно скрыться, избавиться, оказаться подальше от того существа, которым я только что была в кухне.
Что-то сжало мою руку, принуждая остановиться.
Лицо Кэма замаячило в тумане передо мной, и я отпрянула от него, пытаясь убежать, но его руки словно были повсюду. Я вырывалась из них, рыча и ругаясь, и чем больше боролась, тем мягче и спокойнее становился его голос.
– Кэм, отпусти меня, – взмолилась я в бессильном изнеможении. – Пожалуйста.
Я не успела остановить подкатившие слезы и теперь рыдала, и мои горькие, мучительные, громкие всхлипы тут же заглушила ямочка на его шее, когда он обхватил меня большими теплыми руками.
Я привалилась к Кэму, перестав вырываться, заливая слезами его футболку и руки, крепко прижимавшие меня к нему.
– Выплачься, выпусти все из себя, – тихонько шептал он мне в ухо. – Выпусти.
