Глава 26. Любовь и одиночество
Наступил март, и воздух еще был тронут зимним морозом, но уже повеяло возрождением. Университетские вишни стояли в полном наряде, и во дворе воцарилось буйство розового, всякий раз облегчавшее тяжелую ношу, лежавшую у меня на сердце.
Зима выдалась непростой. Одиночество не могло меня радовать, а его в последнее время хватало с избытком. Сестра моя порхала там и тут, быстро влившись в компанию красивых девиц из «Хутерс». Я слышала, что они должны были попасть в фирменный календарь на следующий год.
Дженни время от времени пыталась меня вытащить, но мы работали в разные смены, и нам было очень трудно подыскать вечер, когда у обеих был бы выходной, а я не готовилась бы к семинарам. Нам удавалось сбегать в кино или выпить кофе перед ее сменой, однако реже, чем мне того хотелось.
Я была занята в университете и занята на работе, много времени уходило даже на общение с Денни. Мы жили в разных часовых поясах, и выражение «телефонные кошки–мышки»[30] наполнилось для нас новым смыслом. Но сердце мое не могло быть достаточно занятым, чтобы не тосковать по Келлану. Это было попросту невозможно.
Может, я и устроила себе трехмесячное восстановление после нашего самочинного расставания, однако зависимость, лежавшая в основе всего, никуда не исчезла и пульсировала в моих жилах. Сердцебиение выстукивало его имя, и я изо дня в день кляла себя за глупую ошибку. Как я могла быть настолько тупой и трусливой, чтобы оттолкнуть такого замечательного человека?
Однажды вечером Анна нечаянно наступила мне на больную мозоль. Она была в ванной, собираясь в клуб с какими-то друзьями. Склонившись, Анна сушила свои шелковые волосы, и фен придавал ее уже безупречным локонам дополнительный объем. Когда я вошла, она уже взбивала и пушила свои пряди. На ней был топик с голой спиной, для которого на улице было слишком холодно, однако мое внимание привлекло другое: цепочка, сверкнувшая на шее.
Я замерла на пороге. Мой рот приоткрылся, а к глазам подступили слезы.
— Где ты это взяла? – Слова давались мне с величайшим трудом.
На миг смешавшись, Анна уставилась на меня, а после сообразила, что мой взгляд прикован к ее цепочке.
— А, это? – Она пожала плечами, и та дрогнула на ее кремовой коже. – Была упакована с моими вещами. Понятия не имею, откуда она взялась. Но миленькая, правда?
Я не могла вымолвить ни слова, неверящими глазами взирая на серебряную гитарку, которой Келлан любовно простился со мной. Крупный бриллиант поблескивал, отражая электрический свет, и его сияние усиливалось сквозь слезы, пока не разлилось радугой.
Сестра, похоже, заметила, что я на грани срыва.
— О боже… Так она твоя, Кира?
Я моргнула, и зрение стало четче – слезы вытекли. Анна торопливо завела руки за шею, чтобы расстегнуть замок.
— Я не знала. Извини.
Она буквально швырнула мне цепочку, едва избавилась от нее.
— Да ничего, – пролепетала я. – Я просто думала, что потеряла ее.
Или что ее забрал Келлан.
Анна кивнула и крепко обняла меня, а затем застегнула на мне цепочку, так как я не хотела к ней прикасаться. Покончив с этим делом, она прошептала:
— Это Келлан тебе подарил?
Анна отступила, и я кивнула, роняя слезы.
— В тот вечер, когда он уходил и нас застукали.
Я провела пальцами по серебряной безделушке, которая показалась одновременно жгучей и прохладной.
— Кира, почему ты не хочешь с ним видеться? Он постоянно в «Пите» и все еще…
Замотав головой, я не дала ей закончить:
— Я сделаю ему только хуже. Он сам захотел этого пространства, чтобы дышать. – Взглянув на Анну, я прерывисто выдохнула. – Я стараюсь хотя бы раз сделать так, чтобы вышло лучше для него. К тому же я уверена, что у него уже кто-то есть.
Анна печально улыбнулась, поправляя мне волосы.
— Ну ты и дура, Кира, – заметила она тепло и тихо.
— Знаю, – отозвалась я с горестной улыбкой.
Она покачала головой и словно подавила подступившие чувства.
— Ладно, тогда почему ты никуда не ходишь с нами, девчонками? – Анна резво подвигала бедрами. – Пошли танцевать.
Я вздохнула, припомнив последний раз, когда я была с Анной на танцах.
— Нет, это вряд ли. Я останусь здесь и буду лежать на диване.
Она изогнула губы и подалась к зеркалу, намереваясь накраситься.
— Классно… Что-то новенькое, – пробормотала она саркастически.
Я закатила глаза и пошла прочь.
— Развлекайся… И надень куртку.
— Обязательно, мамочка, – шаловливо крикнула Анна мне вслед: я уже шагала по коридору к гостиной.
Шел дождь, и я смотрела, как косые потоки хлестали в окно и стекали подобно слезам. Дождь всегда напоминал мне о Келлане, стоящем под струями, пропитывающемся водой насквозь. Злом и обиженном, старающемся держаться подальше, чтобы не наброситься на меня. Безумно влюбленном даже после того, как я променяла его на другого. Я и представить не могла, что он переживал.
Как я могла его видеть после всего, что сделала с ним? Но сердце ныло. Я устала от одиночества. Изнемогла от попыток заниматься чем угодно, только бы он не прокрадывался мне в голову, – но он все равно туда пролезал. И больше всего я устала оттого, что в памяти сохранился лишь его расплывчатый образ. Больше, чем чего бы то ни было, я хотела узреть его перед собой – четко, ясно и без изъянов.
Не подумав, я села в его кресло. Я никогда этого не делала. Мне было слишком тяжко сидеть на вещи, принадлежавшей Келлану. Утонув в подушках, я откинула голову. Представила, что упокоилась у него на груди, и чуть улыбнулась. Дотронулась до пропавшей без вести, но объявившейся цепочки и смежила веки. Так мне было лучше видно его. Я почти ощущала его запах.
Зарывшись лицом в обивку, я вздрогнула, осознав, что запах и вправду есть. Сграбастав подушку, я поднесла ее ближе. Она издавала не головокружительный аромат его кожи, но слабый запах, которым пропитался весь его дом. Он показался мне роднее, чем все запахи детства, окружившие меня в гостях у родителей.
Келлан был моим домом… И я отчаянно по нему тосковала.
Анна вышла из ванной в тот самый момент, когда я нюхала кресло. Чувствуя себя глупо, я уронила руки на колени и снова уставилась в окно.
— Кира, с тобой все хорошо? – негромко спросила она.
— Все будет в порядке, Анна.
Она закусила безупречно накрашенную губу, как будто хотела что-то сказать. Затем встряхнула головой и спросила:
— Раз уж ты остаешься, то можно мне взять машину?
— Можно… Поезжай.
Такое случалось часто, когда машина была не нужна мне: я пользовалась ею лишь для поездок в университет и на работу.
Анна со вздохом приблизилась и поцеловала меня в макушку.
— Не кисни весь вечер.
— Обязательно, мамочка, – тепло улыбнулась я.
Анна чарующе рассмеялась и сгребла с кухонной стойки ключи. Наскоро пожелав мне спокойной ночи, она ушла. Куртку так и не взяла. Качая головой ей вслед, я погладила обивку кресла и задумалась, что делать дальше.
Позвонить Денни? Разница между Сиэтлом и Брисбеном составляла семнадцать часов – у него был самый разгар субботнего дня. Наверное, он ответит, но мне не хотелось с ним разговаривать. У меня не было никаких заскоков на эту тему, мы часто беседовали и добрались до стадии «бывших, оставшихся друзьями». Нет, я колебалась из-за того, что в прошлом месяце он сообщил о каком-то наметившемся свидании. Сначала мне стало больно, потом я удивилась тому, что он поделился со мной столь личным делом, но в итоге предпочла порадоваться. У него должна быть девушка. Он должен быть счастлив. Он был слишком хорош для иного.
В последующих звонках Денни лаконично отчитывался о своей подруге и на прошлой неделе все еще был с ней, дела у них шли неплохо. Я понимала, что это здорово, и какая-то часть меня переживала за него, но нынче вечером мне было особенно одиноко, и я не хотела, чтобы его счастливый голос напоминал мне о моей собственной печали. Да и незачем ему трепаться по выходным с бывшей, коль скоро он с кем-то встречается. Наверно, в эту секунду он с ней и был – бултыхался в океане или нежился на пляже. На миг я прикинула: может быть, они целуются прямо сейчас? Потом задумалась, спят ли они вместе. Под ложечкой заныло, и я приказала себе не думать об этом. Какая разница, пусть даже и так – мы предоставили друг другу полную свободу. Это, конечно, не делало картину приятнее.
В итоге я свернулась калачиком в кресле Келлана, укрылась одеялом и стала смотреть грустный фильм: герой умирал, и все скорбели, но пытались наполнить его жертву смыслом. Я распустила нюни еще задолго до самой сцены его гибели.
Когда неожиданно распахнулась дверь, мои глаза были красны и полны слез, а из носа капало, как из крана. Я встревоженно обернулась и озадаченно нахмурилась при виде сестры.
— Анна… Что-то случилось?
Она устремилась ко мне и молча выдернула меня из кресла.
— Анна! Что ты…
Слова застряли в горле, когда она втолкнула меня в ванную – умыла, чуть подвела губы помадой и расчесала волосы. Все это время я сыпала вопросами и норовила ее придержать. Однако справиться с Анной было не так-то легко: она привела меня в порядок и поволокла к выходу прежде, чем я хоть сколько-то разобралась в происходившем.
Когда она распахнула дверь, я смекнула, что меня похищают. Пролепетав «нет», я вцепилась в косяк. Анна вздохнула, а я раздраженно оглянулась на нее. Она подалась ко мне и крайне настойчиво проговорила:
— Ты должна кое-что увидеть.
Это настолько сбило меня с толку, что я уронила руки. Анна воспользовалась моментом и выставила меня за порог. Она поволокла меня к «хонде» Денни, пока я дулась и протестовала. Мне не хотелось идти с ней на танцы. Я предпочитала вернуться в пещеру неизбывной скорби и досмотреть грустный фильм. По крайней мере, по сравнению с ним моя жизнь выглядела безоблачной.
Анна усадила меня в машину и строго–настрого запретила выходить. Я вздохнула и откинулась на знакомом сиденье, отчасти желая, чтобы автомобиль хранил память о Денни, отчасти же радуясь, что все его следы истерлись. Теперь здесь в беспорядке поселились помада, пустые коробки из-под обуви и запасной комплект униформы «Хутерс».
Я скрестила руки на груди и насупилась, сестра села за руль, и мы тронулись с места. Она не свернула ни на одну трассу, ведшую к Пайонир–сквер, где находилось большинство клубов, и я начала задаваться вопросом, куда же мы едем. Когда мы вырулили на до боли знакомую дорогу, я запаниковала. Теперь я поняла, куда меня повезли в этот пятничный вечер.
— Анна, нет… Пожалуйста. Я не хочу туда. Я не могу его ни видеть, ни слышать.
Вцепившись ей в руку, я попыталась вывернуть руль, но она без труда стряхнула меня.
— Успокойся, Кира. Не забывай: теперь за тебя думаю я, и тебе надо кое на что взглянуть. На то, что я уже давно должна была тебе показать. Такое, что даже я надеюсь когда-нибудь… – Ее голос пресекся, и она чуть ли не с тоской уставилась на дорогу.
Взгляд у Анны был до того странный, что я позабыла о протестах. Они стали заново распирать грудь, когда мы въехали на парковку «Пита». Анна выключила двигатель, и я уставилась на знакомый «шевелл». Сердце тяжело стучало.
— Я боюсь, – прошептала я в тишине салона.
— Кира, я же с тобой, – сжала мне руку Анна.
Взглянув на ее прекрасное лицо, исполненное любви, я улыбнулась, кивнула и резко распахнула дверцу. Анна почти мгновенно вновь очутилась с моей стороны и вскоре, крепко держа меня за руку, вошла со мной в гостеприимные двойные двери.
Я не знала, чего ожидать. Какая-то часть меня вообразила, будто за время моего отсутствия здесь все изменилось: стены, допустим, стали черными, а живое освещение – тусклым и серым. Но я была поражена, едва зашла внутрь и увидела, что все осталось прежним, даже люди.
Рита, заметив меня, приготовила двойную порцию какого-то напитка, непристойно подмигнула мне и осклабилась в дьявольской ухмылке. Она, конечно же, знала о нашем романе, а коль скоро я вступила в ее клуб «У меня был секс с Келланом Кайлом», теперь мы были повязаны. Кейт, встряхнув от радости безупречным конским хвостом своей прически, помахала мне от стойки, где ждала заказ. А Дженни чуть ли не мигом оказалась передо мной, стиснула меня в объятиях и принялась щебетать, как здорово, что я выбралась из дома, и так далее и тому подобное.
Заметив мою реакцию, Дженни крикнула мне в ухо, перекрывая музыку:
— Все будет нормально, Кира… Поверь.
Я удивленно распахнула глаза, но тут сестра потянула меня прочь, и Дженни, явно угадав ее намерения, взяла меня за другую руку. Они увлекли меня в плотную толпу, набиравшуюся в «Пите» по выходным, и принялись втискиваться в центр, когда заиграла группа. Я инстинктивно рванулась назад.
Они же настойчиво влекли меня вперед, до упора. Мы проталкивались сквозь людскую кашу, и я смотрела себе под ноги, пока не готовая увидеть его. Прошло столько времени… А его голос я не слышала еще дольше, и теперь он растекался по мне – от ушей к позвоночнику и до самых пальцев ног.
Мое дыхание прервалось, когда зазвучала следующая песня, а мы все протискивались вперед. Она была медленной, навязчивой и полной чувств. В голосе сквозила боль, от которой все во мне разрывалось. Я украдкой взглянула на людей – они проникновенно подпевали. Им был известен текст – значит, песня не новая. Так и не глядя на сцену, я открылась этому тембру каждой клеточкой своего существа. Мне вдруг стало ясно, что Келлан поет о том вечере на парковке. Он пел, что не может без меня и стыдится этого. Пел о том, как попытался уйти и это его сломало. Пел о слезах, о нашем прощальном поцелуе… Затем речь пошла о его нынешних чувствах.
В эту секунду я посмотрела на него.
Его глаза были закрыты. Он еще не заметил моего приближения. Я не видела его несколько месяцев. Он был слишком совершенен, чтобы впитать его за раз – только частями, иначе я могла ослепнуть. Только джинсы – те самые идеально вытертые джинсы, выглядевшие чуть более поношенными против обычного. Только любимая футболка – без надписей и наворотов, простая, черная, безукоризненно облегавшая торс. Только прекрасные загорелые руки: левая полностью зажила и гипс давно сняли. Сильные пальцы, сжимавшие микрофон. Неимоверно сексуальная, всклокоченная шевелюра – волосы были чуть длиннее, чем помнилось мне, но выглядели все тем же разоренным гнездом, напоминавшим о многих любовных шалостях, заполнивших мою память и отозвавшихся в теле. Подбородок кинозвезды, впервые чуть поросший щетиной, как будто Келлан отказался следить за собой, – но та лишь подчеркивала мощный угол челюсти и делала Келлана еще более неотразимым, как бы безумно это ни звучало. Пухлые губы, на которых не было ни следа сексуальной ухмылки, обычно сопровождавшей его пение. Только точеные скулы. Только длинные ресницы прикрытых век, за которыми таилась колдовская синева.
Я вбирала в себя его облик по частям – он был слишком прекрасен для восприятия целиком. Справившись с этим, я отметила, что его красота осталась прежней. Лицо полностью зажило, и на нем не было никаких признаков физической травмы. Но вид его как единого целого подействовал на меня неожиданным образом. Я задышала прерывисто, и сердце болезненно сжалось. Дженни же с Анной неумолимо тянули меня вперед.
Его глаза оставались закрытыми, а тело чуть покачивалось в такт музыке, однако лицо было почти безжизненным. Слова соответствовали: он пел о том, что каждый день давался ему с усилием, а невозможность видеть меня причиняла физическую боль. Он заявлял, что мое лицо было светом, а без него он погружался во тьму. На этом месте у меня потекли слезы.
Дженни с Анной успешно поставили меня прямо перед ним. Каким-то бешеным фанаткам это не понравилось, но с моей сестрой шутки были плохи, и после нескольких красочных слов, брошенных ею, они отстали. Я едва это заметила, так как безотрывно смотрела вверх, зачарованная его божественным совершенством.
По–прежнему не открывая глаз, он пел о том, что остается со мной, даже если я не вижу его и не слышу. Он признавался в боязни никогда не прикоснуться ко мне и не испытать уже пережитого. За финальным куплетом последовал длинный проигрыш, и Келлан, кусая губу и не поднимая век, запрокинул голову и сразу склонил ее. Девицы вокруг завизжали, но мне было ясно, что он не пытался никого соблазнить. Ему было больно. Думал ли он обо мне, о наших днях вместе – проплывали ли эти картины перед ним так же, как они возникали передо мной?
Мне хотелось дотянуться до него, но он был слишком далеко, а Дженни и Анна все держали меня, наверное боясь, что я удеру. Но я не могла сдвинуться с места. Только не теперь, когда он заполнил мои уши, глаза и сердце. Я была в состоянии лишь восторженно смотреть на него.
Ребят я даже не замечала и не имела понятия, видно ли им меня. Я позабыла и о толпе, а в следующую минуту уже едва ли могла различить сестру и Дженни, сверливших меня взглядами. В конечном счете я перестала чувствовать даже их руки, и, если бы те разжались, я вряд ли обратила бы на это внимание.
Когда проигрыш завершился, Келлан наконец открыл свои нечеловечески прекрасные глаза. Вышло так, что лицо его было обращено вниз, и первым, что он увидел, стала я. Даже со своего места я ощутила шок, содрогнувший все его тело. Темно–синие глаза расширились и мгновенно остекленели. Рот приоткрылся, и весь он застыл. Он выглядел совершенно потерянным, как будто пробудился в иной вселенной. Взор его обратился ко мне, и по моим щекам потекли слезы.
Следующие строки он исполнял сдвинув брови, как будто не сомневаясь, что грезит. Инструменты в этой части не звучали, и голос Келлана ясно звенел в помещении и в моей душе. Он повторил слова о том, что я была ему светом, и на его лице отразилось благоговение. Голос уплыл по волнам вступившей музыки, но это выражение не исчезло.
Я не знала, чем отозваться, кроме как слезами, и смахнула их, едва осознала, что руки и вправду были свободны. Теперь я понимала, на что призывала меня взглянуть Анна. Это была самая прекрасная, самая душераздирающая песня, которую я когда-либо слышала, гораздо напряженнее и чувственнее всего, что он пел раньше. Все мое тело горело стремлением утешить его. Но мы по–прежнему лишь созерцали друг друга: он – со сцены, а я – с танцпола напротив него.
Фанатки завелись с недюжинной силой, ребята же ждали, когда Келлан даст знак начинать следующую композицию. Он этого не сделал. Наше безмолвное переглядывание продолжалось, и в баре воцарилась неестественная тишина. Я увидела, как Мэтт подался к Келлану, тронул его за руку и что-то шепнул. Тот не отреагировал и продолжал таращиться на меня, приоткрыв рот. Наверняка фанатки тоже глазели на меня и гадали, кто я такая, что так приковала его внимание, но мне в кои-то веки не было до этого дела. Важен был только он.
В итоге из колонок раздался голос Эвана:
— Эй, внимание. У нас перерыв. А пока… Гриффин всем проставляется!
Бар взорвался улюлюканьем, когда позади Келлана что-то метнулось к Эвану, восседавшему за барабанами. Вокруг меня грянул хохот, который я едва слышала.
Толпа чуть рассеялась, едва тройка «Чудил» спрыгнула со сцены и растворилась среди публики. Но Келлан не шелохнулся. Он пристально изучал меня, выгнув бровь. Мои нервы вконец расстроились. Почему он не соскочит и не обнимет меня? Из песни следовало, что он страдал… но из действий?
Я шагнула к нему, решившись быть ближе, даже если придется запрыгнуть на сцену. Он глянул в сторону поверх редевшей толпы, и на лице его сменилась гамма чувств. Это напоминало чтение книги: недоумение, радость, гнев, горе, блаженство и снова недоумение. Быстро глянув вниз, Келлан втянул в себя воздух и осторожно спустился ко мне. Мое тело гудело, стесненное запретом дотронуться до него. Он подступил ближе, и на какой-то миг наши руки соприкоснулись. Меня пронзило током, а он сделал резкий вдох.
Измученный, Келлан убрал костяшкой пальца слезу с моего лица. Я опустила веки, негромко всхлипнув от его прикосновения. Мне было наплевать на свой вид, вероятно ужасный: с усталыми и налитыми кровью глазами после бессонных ночей, с растрепанными, вопреки стараниям сестры, волосами и все еще в «траурном» облачении – неказистых домашних брюках и драной футболке с длинными рукавами. Все это не имело значения: он прикасался ко мне, и это оказывало свое обычное действие. Положив ладонь мне на щеку, Келлан приблизился еще, и теперь наши тела соприкасались. Я дотронулась до его груди и облегченно выдохнула, ощутив, что его сердце колотилось не меньше моего. Он испытывал то же самое.
Тут кое-кто из фанаток счел, что у них есть полное право встрять в нашу интимную сцену. Я открыла глаза, когда какие-то девицы затеяли толкаться. Келлан придержал меня, а затем вывел из столпотворения. Большинство девах смирилось с поражением и оставило его в покое. Однако одна блондинка, напившаяся крепче других, восприняла это как приглашение. Она агрессивно подошла к нему и стиснула его лицо, явно желая поцеловать. Во мне разжегся гнев, но Келлан, не успела я отреагировать, отпрянул и убрал от себя ее руки. Затем он с силой оттолкнул эту оголодавшую особу.
Я ошарашенно уставилась на него, а он – на меня, сверху вниз. Раньше я никогда не видела, чтобы он кого-то толкал, тем более так грубо. Девица не оценила этого. Краем глаза я заметила, что в пьяном угаре она рассвирепела вконец и занесла руку для действия, знакомого мне слишком хорошо. Я автоматически перехватила ее запястье перед самым ударом. Келлан вздрогнул и оглянулся на нее, как будто до него наконец дошло, что ему чуть не врезали снова.
Блондинка разинула рот и уставилась на меня с комическим изумлением. Я подумала, что сейчас она полезет в драку, но та вдруг густо зарделась и выдернула руку. Глубоко устыдившись того, что едва не натворила, она кротко побрела прочь и затерялась в толпе.
До меня донесся смешок Келлана, и я, оглянувшись, натолкнулась на слабую улыбку и теплый взгляд. Это выражение исчезло из моей жизни настолько давно, что я ощутила нешуточную боль. Моя ответная улыбка заставила его глаза потеплеть еще больше. Он кивнул в сторону, куда скрылась девица, и шутливо осведомился:
— Лупить меня можно только тебе?
— Да, черт возьми, – отозвалась я и отчаянно покраснела, выругавшись.
Келлан снова рассмеялся и умиленно покачал головой. Я посерьезнела и тихо спросила:
— Может, пойдем куда-нибудь, где будет поменьше обожательниц?
Он тоже посуровел и потянулся за моей рукой. Ловко лавируя меж оставшихся фанаток, он вывел меня в коридор. Я превратилась в сплошной комок нервов, заподозрив, что Келлан направлялся в подсобку. С ней было связано слишком много воспоминаний. Это место представлялось чересчур укромным и тихим, а мы избыточно разогрелись. Там могло произойти лишнее, нам же предстояло очень многое обсудить.
Возможно, Келлан уловил мое нежелание, возможно, понял, что нам нужно поговорить, а то и вовсе не собирался вести меня туда – какой бы ни была причина, он остановился задолго до двери, и я, смятенно и облегченно, прислонилась к стене.
Он высился передо мной, уронив руки и шаря по мне взглядом с головы до пят. Мне стало жарко под его пристальным взором. В итоге его глаза остановились на моей цепочке – его цепочке, – и он потянулся к ней дрожащими пальцами. Один из них коснулся моей кожи, потрогав холодный металл, и я смежила веки.
— Надо же, ты ее носишь. Не ожидал, – пробормотал он.
Я вздохнула, наткнувшись на неотрывный взгляд его темно–синих глаз. Как же это было давно…
— Конечно, Келлан.
Накрыв его руку своей, я поразилась заряду, который пробежал по моему телу даже при этом малом контакте.
— Конечно, – повторила я.
Я попыталась сплести наши пальцы, но Келлан отнял руку и посмотрел в коридор. Вдали бродили люди, входившие и выходившие из туалетов, но все было сравнительно тихо и мирно. Чуть встряхнув головой, он снова посмотрел на меня:
— Кира, зачем ты здесь?
Его вопрос разбил мне сердце. Он вправду не хотел меня видеть? Смешавшись, я выпалила:
— Сестра привела.
Он кивнул, как будто это все объясняло, и сделал движение, словно собрался уйти. Я схватила его за руку и потянула к себе.
— Ты… Это из-за тебя.
Произнося это, я немного запаниковала, а Келлан прищурился:
— Из-за меня? Ты же выбрала его, Кира. Мосты сожжены – ты выбрала его.
Я замотала головой и снова притянула его ближе, вынудив сделать шаг.
— Нет… Я этого не сделала. В итоге – нет.
Он сдвинул брови:
— Кира, я все слышал. Я был там и слышал тебя отчетливо…
Я перебила его:
— Нет… Я просто испугалась. – Притиснув его вплотную, я положила руку ему на грудь. – Мне было страшно, Келлан. Ты… ты так… – Я замолчала, не зная, как объяснить все это, и стала нащупывать подходящие слова.
Он навис надо мной, и наши бедра вдруг соприкоснулись.
— Я – что? – прошептал он.
Его близость обожгла меня, и я перестала подбирать выражения, сказав все то, что само просилось наружу.
— У меня никогда не было такой страсти, как с тобой. Я ни разу не испытывала такого жара. – Я гладила его по груди, затем потянулась к лицу, а он зорко следил за мной и мелко дышал, чуть разомкнув губы. – Ты был прав, я боялась тебя отпустить… Но и уйти от него к тебе мне тоже было страшно. С ним казалось уютно и спокойно, а с тобой… Я испугалась, что пламя выгорит… И ты бросишь меня ради кого-то получше… А я останусь ни с чем. Брошу Денни во имя безумной романтики, которая закончится, не успею я оглянуться, и останусь одна. Искра – и все.
Келлан пригнул голову, прижавшись ко мне теснее – теперь мы соприкасались и грудью.
— Вот что, выходит, было у нас? Искра? Ты решила, что, если она угаснет, я запросто тебя брошу?
Слово «если» он произнес так, будто сама эта идея представлялась ему дикой.
Келлан уткнулся в меня лбом и поставил ногу между моими. Мое дыхание участилось, а затем чуть не замерло насовсем при его словах.
— Ты единственная, кого я любил… за всю жизнь. Ты думала, что я это вычеркну? Ты всерьез считаешь, что для меня в этом мире кто-то может сравниться с тобой?
— Теперь я это знаю, но тогда была в панике. Я испугалась…
Мой подбородок запрокидывался, пока наши губы не встретились.
Он отодвинулся и сделал шаг назад. Я вцепилась в его руку, чтобы удержать. Он глянул вниз, потом на меня, и в его глазах развернулась борьба между желанием и нежеланием.
— А меня, Кира, это как будто не пугает? – Келлан покачал головой. – Ты думаешь, что любить тебя было так легко или порой приятно?
Я потупилась и звучно сглотнула комок. Да, я догадывалась, что я не подарок. Его последующая речь подтвердила это.
— Ты столько раз погружала меня в ад, что сейчас я прикидываю, не спятил ли я, раз вообще говорю с тобой.
По моей щеке покатилась слеза, и я шевельнулась, чтобы уйти. Он сгреб меня за плечи и прижал к стене. Я подняла на него взгляд и уронила еще одну слезу. Келлан ласково смахнул ее большим пальцем, заключил мое лицо в ладони и заставил смотреть на себя.
— Я знаю, что у нас все было ярко. И понимаю, это пугает. Поверь, я чувствую то же. Но это настоящее, Кира. – Его рука метнулась от своей груди к моей, затем вернулась на место. – Это настоящее, глубокое, и оно не может просто… взять и выгореть. Я покончил с бессмысленными связями. Ты – все, что я хочу. Я никогда бы не ушел от тебя.
Вскинув руки, я попыталась взять его так же и притянуть к себе, но Келлан успел отшатнуться. Его глаза, наполненные почти нестерпимой печалью, теперь оказались на расстоянии полуметра.
— Но все-таки я не могу быть с тобой. Как я могу поверить… – взгляд Келлана уперся в пол, а голос понизился настолько, что был еле слышен сквозь гул, стоявший в коридоре, – в то, что это ты не бросишь меня в один прекрасный день? Сколько бы я ни тосковал по тебе, эта мысль удерживает меня в стороне.
Я шагнула к нему и потянулась за его руками.
— Келлан, мне очень…
Он поднял на меня глаза и перебил:
— Ты бросила меня ради него, Кира, пусть даже это был рефлекс, потому что была в ужасе при мысли о нашей совместной жизни. – При этих словах Келлан горестно сдвинул брови. – Ты все равно собиралась уйти от меня к нему. Откуда мне знать, что это не повторится?
— Нет… Я никогда не уйду от тебя. Я больше не буду тебя чураться. Не стану отрицать того, что у нас было. Не буду бояться.
Я говорила на удивление ровно и слегка подивилась тому, что успокоились и мои нервы. Мои слова были искренни – возможно, в большей мере, чем когда бы то ни было.
Келлан печально помотал головой:
— Со мной дело иначе, Кира. Мне все еще нужна та минута…
Я положила руку ему на живот, и Келлан покосился на нее.
— Ты еще любишь меня? – пролепетала я.
Мое дыхание замерло в ожидании ответа. По выражению его лица и содержанию песни я заключала и надеялась, что да, но мне нужно было это услышать.
Он вздохнул, посмотрел на меня и медленно кивнул:
— Ты не поверишь, насколько сильно.
Я подступила ближе и провела рукой вверх по его груди. Он закрыл глаза. Пальцы пробежались над сердцем, и Келлан придержал их там.
— Я не бросил тебя… Ты сохранилась здесь.
Мне показалось, что это метафора, пока я не вспомнила слова Мэтта, произнесенные в разговоре с Анной. Тот же сказал: «У самого его сердца»… Тогда я вообразила, будто Келлан совершил нечто романтичное для другой женщины, но что, если…
Я взялась за ворот его футболки и потянула вниз. Келлан тихо вздохнул, но уронил руку и не препятствовал мне. Я точно не знала, чего ищу, но затем разглядела черные отметины на некогда чистой коже. Недоумевая, я продолжила тянуть ткань – и потрясенно разинула рот. Когда-то Келлан сказал мне, что не может придумать ничего такого, что бы он хотел иметь на коже начертанным навеки, – и вот передо мной стояло мое собственное имя, красивыми буквами выведенное прямо над его сердцем. Он сохранил меня в буквальном смысле. Мое собственное сердце разлетелось на куски, когда я провела пальцем по крупным витым буквам.
— Келлан… – Мой голос пресекся, и мне пришлось сглотнуть.
Он отвел мою руку, и татуировка скрылась. Сплетя наши пальцы, он вновь поднес их к груди и уткнулся в меня лбом.
— Так что… Да, я по–прежнему люблю тебя. И никогда не прекращал. Но… Кира…
— У тебя был кто-то еще? – прошептала я, не зная точно, хочу ли услышать ответ.
Келлан частично откинулся и посмотрел на меня так, будто я сморозила нечто немыслимое.
— Нет… Я не хотел… – Он помотал головой и шепнул: – А у тебя?
Закусив губу, я тоже помотала головой:
— Нет. Я хотела… только тебя. Келлан, мы должны быть вместе. Мы нужны друг другу.
Мы шагнули навстречу одновременно и соприкоснулись каждым сантиметром наших тел, с головы до пят. Я обняла его за талию, и его свободная рука легла мне на бедро. Не думая ни о чем, мы почти слились. Мой взгляд притягивался к его губам, но я заставила себя смотреть в глаза. Он тоже взирал на мой рот, и я быстро отвернулась и приказала себе не глядеть, когда Келлан облизнул нижнюю губу и медленно приобнажил зубы, закусывая ее.
— Кира, – заговорил он снова, и наши головы склонились друг к дружке. – Мне казалось, что я смогу расстаться с тобой. Я решил, что расстояние поможет делу и все станет проще, но ничего подобного.
Он покачал головой, меня же начинало уносить на волнах его колдовского запаха.
— Жизнь порознь убивает меня. Я пропадаю без тебя.
— Я тоже, – пробормотала я.
Келлан прерывисто выдохнул. Наши рты разделяли считаные сантиметры. Наши пальцы расплелись у него на груди, и я коснулась его плеча. Он медленно вновь дотронулся до цепочки и прошептал:
— Я думал о тебе каждый день.
Я сделала резкий вдох, как только самые кончики его пальцев прошлись по моей груди и лифчику.
— Ты снился мне каждую ночь.
Он провел подушечками пальцев по моим ребрам, а я запустила руку в его шевелюру, обняв Келлана за шею. Пока он говорил, мы все сближались, почти бессознательно притягиваясь друг к другу.
— Но… Я не знаю, как впустить тебя обратно.
Его рука перебралась с моего бедра на спину, и моя согласно сделала то же самое. В глазах Келлана, горевших надо мной, отражались нервозность, тревога, даже страх. Он испытывал вещи прямо противоположные тем, что ощущала я. Его губы придвинулись ближе, пока я не почувствовала слетавшее с них тепло. Мое сердце взмыло птицей, и я закрыла глаза, когда он прошептал:
— Но я не знаю и как не впустить тебя.
И в этот момент его толкнули в спину. Долю секунды мне казалось, что я расслышала хриплый смешок сестры, но не сумела сосредоточиться достаточно надолго, чтобы увериться в этом. Разумному мышлению внезапно пришел конец. Кто бы это ни был, он устранил разделявшую нас дистанцию, и губы Келлана впечатались в мои. Мы застыли на добрый десяток секунд, после чего перестали отрицать желанное обоим и задвигались в унисон – легкие, неспешные, мягкие поцелуи ожгли мне губы и участили дыхание. Я не противилась и полностью отдалась Келлану – я и так ему принадлежала…
— О боже, – прошептал он, не отнимая губ. – Я истосковался…
Он прижался плотнее, и я застонала.
— Я не могу… – Его рука вернулась мне на грудь и замерла на шее. – Я не…
Наши губы разошлись, и он чуть коснулся своим языком моего.
— Я хочу… – Келлан издал глубокий стон, и я обнаружила, что отзываюсь тем же. – О боже… Кира.
Он поднял руки к моему лицу, бережно смахнул уже безудержно струившиеся слезы и стиснул его в ладонях. Чуть отпрянув, он заглянул мне в глаза. Тяжело дыша, я выдержала его взгляд. Там тлел огонь, от которого я вся обмякла.
— Ты губишь меня, – прорычал Келлан, опять впиваясь в меня.
Казалось, кто-то повернул выключатель – и мы зажглись. Келлан притиснул меня к стене и навалился всем весом. Мои руки зарылись в его волосы, он гладил меня по груди и ниже, до бедер. Я ни секунды не сомневалась, что мы пересекли черту, за которой заканчивалось общественно приличное поведение, однако в объятиях Келлана, со вкусом его языка и ощущением его тела, мне было не до смущения даже при том, что в коридоре еще болтались люди – а вполне возможно, и моя сестра.
Я купалась в его тепле и страсти, наслаждалась грубой щетиной, царапавшей мою чувствительную кожу, и столь соблазнительными, воодушевляющими стенаниями, которые он время от времени издавал. Притянув его плотнее, я возмечтала очутиться наедине в той самой подсобке. Когда его руки сомкнулись позади меня, лаская ямку на пояснице, для чего та, по его мнению, и предназначалась, я вдруг осознала, что именно этого я и старалась избежать, когда он снова привел меня сюда. Не то чтобы я не хотела физического контакта – еще как хотела, каждой клеточкой, – но это просто не было тем, в чем мы нуждались сию секунду.
Телесный контакт никогда не был для нас проблемой. Он притормаживал настоящие отношения, которые довели меня до такой паники, что я совершила глупую ошибку. Твердо, но ласково я толкнула его в плечи. Он отстранился, глаза его горели. В них возникло недоумение, которое почти мгновенно сменилось обидой, как только до него что-то дошло. Я была уверена – то было нечто другое, отличное от моих соображений, а потому быстро произнесла:
— Я хочу тебя и выбираю тебя. На этот раз все будет иначе, абсолютно все. Давай сделаем это вместе.
Келлан расслабился, глянул мне в глаза, потом на губы, затем снова в глаза.
— Но что у нас получается? Вечно туда–сюда, туда–сюда. Ты хочешь меня, ты хочешь его. Любишь меня, дальше любишь его. Я тебе мил, я тебе ненавистен, ты хочешь меня, не хочешь меня, любишь меня, бросаешь. Мы уже натворили дел…
Я положила ладонь ему на щеку, и он посмотрел мне в лицо. Теперь я видела все: смятение, давний гнев, неприятие, боль и подо всем этим – глубокую неуверенность. Его постоянно раздирали противоречия. Он сомневался в себе. Не верил в свою доброту… И все из-за меня, из-за наших ущербных отношений. Я устала от неразберихи, которую вносила в его жизнь. Устала его «губить». Я хотела ему добра. Хотела дарить ему радость. Мечтала о нашем совместном будущем. Но, что бы он ни говорил, с такими темпами мы обязательно выгорим.
— Келлан, я наивна и беспомощна. А ты переменчивый художник.
Губы Келлана чуть дрогнули, и я с задушевной улыбкой продолжила:
— Наша история – ворох больных эмоций, ревности и осложнений, мы оба измучены и раним себя и других. Мы оба наделали ошибок… массу ошибок. – Я отстранилась от него и улыбнулась шире. – Может, немного сбавим обороты? Давай будем просто… встречаться… и поглядим, что получится?
Он долго смотрел на меня пустым взглядом, а затем черты его исказились в коварной улыбке. Я так давно не видела этого, что была поражена в самое сердце. Зардевшись, я разогрелась в пять раз жарче, так как вспомнила, что именно понимал Келлан под «встречами».
Я смущенно потупилась:
— Я имела в виду, просто встречаться, Келлан. В старомодном смысле.
Он хохотнул, и я подняла на него взгляд. Его улыбка смягчилась до мирной и спокойной, и он нежно произнес:
— Ты и вправду сущее чудо. Ты даже не представляешь, как мне этого не хватало.
Улыбнувшись, я погладила его грубую щетину.
— Итак… Ты приглашаешь меня на свидание?
Я чуть добавила кокетства, и Келлан вскинул брови, а затем озорно просиял:
— С радостью… – Его взгляд посерьезнел. – Мы попробуем… И постараемся покончить с обидами. Все пойдет легко и просто. Мы будем действовать медленно.
Мне удалось лишь кивнуть в ответ.
* * *
Наши возобновленные отношения начали развиваться темпами столь черепашьими, что я и помыслить не могла о таком, когда речь шла о Келлане. Я осталась жить с сестрой в нашей квартире. Анна восторженно твердила на каждом углу, что буквально «швырнула» нас друг другу в объятия. Келлан жил в своем доме один, так и не обзаведясь новым соседом. Наше первое официальное свидание состоялось в ближайший воскресный вечер, когда мы оба оказались свободны. Мы отправились ужинать. Встретив меня у моей двери, Келлан взял меня за руку, а в конце свидания, проводив до дома, поцеловал в щеку. Вечер оказался до того целомудренным, что я была чуть ли не в шоке. Но чувства кипели, пусть даже наш телесный контакт и свелся к минимуму. Мы оба были горазды на взгляды и глуповатые улыбки.
Потом он снова пригласил меня на танцы. С нами отправилась целая компания: моя сестрица, получавшая колоссальное удовольствие от подзатыльников, которыми то и дело награждала Келлана за ложь об их совместной ночи, – и я ни разу не возразила ей, наклеивая на лицо улыбку, Дженни со своей соседкой Рейчел и, конечно, рок–группа в полном составе.
Я улыбнулась, увидев, как залился краской застенчивый Мэтт, когда его светлые глаза оценили экзотическую красоту тихой Рейчел. Большую часть вечера они просидели в укромном уголке вместе. Мы же все сошлись на многолюдном танцполе и отплясывали в основном скопом. Келлан не позволял себе ничего нескромного, помимо медляка, во время которого держал меня за талию так, что пальцы лежали строго на моей пояснице и не спускались ниже. Улыбнувшись его сдержанности, я осторожно положила голову ему на плечо, решив проявить ту же скромность.
Лениво и удовлетворенно я наблюдала за Анной и Гриффином, излишне щедрыми на похабные речи, затем быстро переключила внимание на Эвана и Дженни, у которых тоже наступил интимный момент. Я толкнула Келлана в плечо, и он с улыбкой опустил на меня взгляд. Дернув головой, я указала в сторону, где те танцевали щекой к щеке: Дженни мечтательно взирала на Эвана, а тот забавлялся длинной прядью ее золотых волос. Келлан вновь посмотрел на меня и пожал плечами, а на его прекрасном лице сверкнула улыбка. После этого я уже не могла следить за Дженни: его колдовские глаза поймали меня в капкан.
Он не целовал меня до третьего свидания, когда мы отправились на романтическую комедию, и Келлан бушевал, не желая ее смотреть. Но это был стандартный ритуал ухаживания, и я заставила его пойти. В конце фильма я заметила в его глазах слезы. Затем он проводил меня до двери и вежливо осведомился: можно ли? Я улыбнулась его попытке выглядеть скромным джентльменом и ответила согласием. Он было собрался ограничиться быстрым клевком, но я обхватила его за шею и притянула к себе для поцелуя, после которого мы оба задохнулись. Да, в общении с Келланом самообладание никогда не было моей сильной стороной, а он, как справедливо заметила моя сестра, жег горячее всех… В общем, вы понимаете.
Иногда он встречал меня после занятий, и мы говорили о моих новых курсах. К несчастью, теперь мне приходилось учиться вместе с Кэнди, и если на первых порах это оскорбляло и бесило, то теперь, когда мы с Келланом строили нормальные отношения, я обнаружила, что ни на йоту не переживаю на ее счет. Ладно – мне, может быть, и нравилось наблюдать тень ревности на ее лице, когда я целовала Келлана на пороге, но это было все, что я испытывала к ней. Келлан же ее полностью игнорировал.
С наступлением теплых дней мы часто устраивали ланч в парке. Келлан не был великим кулинаром, как, признаться, и я, но он делал сэндвичи, и мы ели их под здоровенным деревом, привалившись к его стволу и сплетя ноги, – довольные, расслабленные и чувствующие себя так, будто иначе и не бывало.
В конце концов я уволилась с новой работы и вернулась к старому графику в «Пите». Меня заменяла Эмили из дневной смены, которая была более чем рада взять свои прежние часы. Она якобы не выносила пьяных придурков, которые набивались в бар на выходных, но у меня сложилось впечатление, что ей досаждал только один такой идиот. Тот самый, что продолжал перепихиваться с моей сестрой, хотя оба они были не слишком моногамны. Сестра нет–нет да привечала других гостей, тогда как Гриффин без умолку распространялся о своих отталкивающих победах, а я всячески старалась не слушать эти байки. Что бы между ними ни происходило, это было как минимум по взаимной договоренности.
В баре уже давно перестали судачить о дурном любовном треугольнике, хотя в первые дни я ощущала на себе отчетливо вопросительные взгляды. Большинство, похоже, поверило, что наши с Келланом травмы были нанесены шпаной и грабителями, но кое-кто посматривал на меня оценивающе, и я задумывалась, не вычислили эти люди правду.
Однако сам роман замять не удалось. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы сложить воедино отъезд Денни из страны, мой уход из бара и раздраженное, угрюмое поведение Келлана после моего исчезновения, большинство завсегдатаев сделало правильные выводы. Те же, кто так и не сообразил, что происходит, уразумели всё после вечера, когда я появилась в «Пите» и мы с Келланом улаживали дела в коридоре. А если и этого было мало – лично мне кажется, что не дошло пока только до Гриффина, – то поцелуи, которыми награждал меня Келлан всякий раз, когда фланировал по бару, становились откровенным палевом.
Когда переглядывания и перешептывания прекратились, возвращение в «Пит» оказало на меня целительное воздействие, особенно благодаря выступлениям группы. Келлан исполнял свою прочувствованную песню, неизменно обращаясь прямо ко мне, и это всегда доводило меня до слез. Если слова могли бы ласкать, то он любил меня всякий раз, когда пел ее. Кое-кто из девиц в первом ряду танцпола сходил от нее с ума, очевидно воображая себя предметом его страсти. Бывало, что некоторые теряли голову и чересчур активно липли к нему после концерта, а я улыбалась, когда он вежливо осаживал их и не давал атаковать свое тело губами. Я испытывала уколы ревности, но его сердце принадлежало мне, и я не сомневалась в этом. Да и как я могла после того, как он сделал себе татуировку?
О, эта татуировка… Я часто ее рассматривала. Едва наши отношения продвинулись до стадии, на которой Келлан стал обнажаться, я долго не давала ему надеть футболку и водила по буквам пальцем, когда мы целовались на его диване. Я вызвалась начертать на себе его имя, но он заладил, что цепочки, которую я никогда не снимала, вполне достаточно, а моя «девственная» кожа безупречна в ее первозданной чистоте. При этих словах я отчаянно покраснела, но не могла оторваться от надписи, которую он обрел, пока мы были врозь. Зная его биографию, я думала, что он отыщет утешение в ораве готовых на все девиц, но этого не случилось. Келлан нашел его во мне, в моем имени на своей коже. Я не могла остаться равнодушной к болезненной красоте его поступка.
Он поведал, что наколол это имя вечером накануне отлета Денни. Он решился на это в тот день, когда Денни с Анной вывезли из его дома все мои пожитки, потому что хотел, чтобы я была поблизости, так как всегда нуждался в этом. Я и не представляла, каким красивым могло быть мое имя, однако мало что в мире было столь же прекрасно, сколь эти чернильные завитки на груди Келлана. Ну, разве что его улыбка… или волосы… или полные обожания глаза… или его сердце…
Однажды вечером Келлан признался, что продолжает поддерживать связь с Денни. Это меня потрясло. Я думала, что они простились в аэропорту раз и навсегда. Келлан же сообщил мне, что после отлета Денни он ежедневно звонил его родителям. В итоге эта настойчивость принесла плоды, и Денни позвали к телефону. Им было особо нечего сказать друг другу, но только поначалу, и Келлан не оставлял попыток. Их отношения не слишком продвинулись, пока Келлан не заявил, что мы не были парой.
Денни ни разу не спросил меня о Келлане напрямик, а я помалкивала, не желая касаться столь болезненной темы при обоюдных стараниях остаться друзьями. Он полагал, что мы сошлись мгновенно, как только его не стало, и был потрясен, когда Келлан растолковал ему, что этого не произошло. И самым невероятным было то, что он назвал Келлана идиотом, раз тот отпустил меня. Я разинула рот, когда Келлан поделился со мной этим обстоятельством.
В разговоре, состоявшемся через несколько дней, Денни все подтвердил. Он сказал, что если мы с Келланом не будем вместе, то все случившееся окажется напрасной тратой времени и сил. Я рассмеялась и ответила, что он слишком добр. Денни со смехом согласился. Он был счастлив. Он делал крупные успехи на работе и уже стоял в очереди на повышение. Его личная жизнь тоже налаживалась, и Эбби быстро превращалась из случайной подружки в нечто большее. Меня это чуть уязвило – на несколько секунд, – после чего я искренне порадовалась за него. Он заслужил.
Моя же личная жизнь тоже развивалась замечательно. Келлан и впрямь проявил себя непревзойденным кавалером: похоже, он был в восторге от болезненно медленного углубления нашей связи. По сути, его целью стало доводить меня до грани экстаза и преспокойно заявлять, что нам лучше притормозить. Этот мальчик всегда любил дразниться. Но взгляд его чаще хранил беззаботность, а улыбка была непринужденной.
Нельзя сказать, что все у нас протекало безоблачно и гладко. Иногда возникали размолвки. Обычно они начинались с той или иной девицы, с которой некогда переспал Келлан. Одна даже постучалась в дверь, будучи одета в длинный плащ, который не стала застегивать, – и я покраснела как свекла при виде ее скудного бельишка. Эта мегера заявилась, когда я заглянула к Келлану перед работой. Он быстро выставил ее, но я ничего не могла поделать: микроскопическая часть меня задалась вопросом, как поступил бы Келлан, окажись он один, и было ли явление полуголых женщин к нему на порог обычным делом. Я не сомневалась в его любви, но была всего–навсего человеком – заурядным созданием, которое выглядело крайне блекло при своем парне–Адонисе, а эта особа была исключительно красива и пышна.
И это лишь один эпизод. Были и другие. Его девицы плелись за ним в бар, а то и ко мне в университет, пытаясь восстановить их «отношения». Келлан неизменно заворачивал их и клялся мне, что они ничего для него не значили, – он даже не помнил их имен, от чего мне лучше не становилось. В глубине моей души жила неуверенность, и я страдала. В наших «беседах» вскрывались и сомнения Келлана насчет моего искреннего желания быть с ним и окончательного разрыва с Денни. Келлан все еще чувствовал себя вторым номером. Я снова и снова твердила ему обратное.
Мы всячески убеждали друг друга в обоюдной верности, однако память о том, что твоя пара бросила любимого человека, сама по себе способствует неуверенности, пусть даже этот человек был брошен ради тебя. И нам обоим приходилось учитывать наше прошлое и близость с кем-то еще на фоне любви друг к другу. Наш слух впитал происходившее, а я однажды имела удовольствие и лицезреть Келлана в момент любовных утех, и нам не всегда удавалось справиться с этими воспоминаниями.
Был случай, когда Келлан даже разорался на меня за то, что я спала с Денни после долгого страстного дня наедине с ним самим. Он чувствовал себя преданным и признавался в неимоверном страдании по этому поводу, – в этом и крылась основная причина, по которой он решил уехать в тот судьбоносный вечер. В нем накопилось много негодования из-за моей близости с Денни, особенно когда я переспала с тем сразу после него в день, который виделся идеальным. Он буквально вопил о своей боли. Но чуть ли не сразу раскаялся в своих криках и схватился за голову. Поупиравшись, Келлан в конечном счете позволил себя обнять, и я без устали нашептывала извинения, покуда он ронял слезы.
Мы нанесли друг другу глубочайшие раны, но задались целью не поддаваться ни горю, ни гневу. Мы все проговаривали, пусть даже это означало двухчасовое переливание из пустого в порожнее, как вышло однажды на парковке «Пита», после того как я слезно и совершенно непредумышленно высказалась о его групповушке, на что он ответил байкой, мол, видел, как я сбегаю из клуба с Денни, и знал, ради чего и с кем в голове. Но мы и это проработали и продолжали разборы полетов.
На все эти перипетии ушло какое-то время, но в итоге мы установили равновесие между дружбой, любовью и страстью. Келлан обнимал меня всякий раз, как заходил в «Пит», и самозабвенно целовал после каждого выступления, смущая и восхищая меня. Он был поблизости, но не мешал мне дышать и создавал мне личное пространство, не отдаляясь.
Дженни неоднократно повторяла, что мы чудесная пара и что она никогда не видела, чтобы Келлан вел себя с кем-то так же, как со мной. Я верила, благо она знала, о чем говорила, ведь она была знакома с ним давно и вдоволь насмотрелась на его выходки. Она не уставала удивляться его внезапно открывшейся способности быть однолюбом. Еще она вовсю закрутила с Эваном, и я слегка удивилась, когда по полной программе застукала их в подсобке. Эван покраснел так же густо, как было с ним, когда он застукал меня. Но Дженни рассмеялась точь–в-точь как Келлан. Смутившись, но улыбаясь во весь рот при виде их воркотни, я быстро закрыла дверь и побежала рассказать все Келлану. Тот покачал головой и со смехом сообщил, что Мэтт продолжал потихоньку окучивать Рейчел. Похоже было, что «Чудилы» переходили к оседлой жизни.
Однажды, когда Келлан упоенно поцеловал меня, Анна, следившая за нами, сидя за столом группы, заявила, что завидует нашей близости, и метнула в Гриффина, витавшего в облаках, многозначительный взгляд, который тот полностью проигнорировал. Мне оставалось лишь гадать, удастся ли моей сестрице приручить этого конкретного «чудилу», – возможно, они дрессировали друг друга. Когда же на следующий вечер Гриффин прищучил за мягкое место какую-то девицу, а сестра привела домой – клянусь! – модель Кельвина Кляйна, я решила, что, может быть, и нет.
Мне было все равно. У меня был мужчина, а у него была я. На все про все ушло еще три месяца, но в итоге он получил меня целиком. По совпадению наша первая законная близость пришлась на годовщину того дня, когда я впервые увидела выступление Келлана в баре «У Пита». Мы взяли свое, наслаждаясь каждым мигом и каждым ощущением.
Раздевая меня и раздеваясь сам, он негромко пел свою песню низким, хриплым, исполненным чувства голосом. Все это время я старалась не расплакаться. Когда настал черед долгого проигрыша, а его священнодействия над моим телом набрали обороты, оставшаяся часть песни была мгновенно забыта, и очень скоро выяснилось, что полугодовые разлука и сдержанность нисколько не остудили наш пыл. Если на то пошло, ожидание даже обогатило его и наполнило бóльшим смыслом. Он воплотил в себе решительно все.
Наше воссоединение было неистовым и чувственным, как многое между нами. Мы занимались любовью, и Келлан нашептывал мне признания – как я красива, как он соскучился, как нуждался во мне, насколько был опустошен, как сильно меня любил. Я же лишилась дара речи и не могла ответить, что испытываю то же самое. Его голос околдовал меня. Затем Келлан произнес нечто душераздирающее.
— Не уходи… Я не хочу быть один. – В глазах у него действительно стояли слезы. – Я больше не хочу оставаться один.
При всей насыщенности моих чувств я уловила волны одиночества, исходившие от него.
Наши тела продолжали двигаться. Не останавливаясь, я заключила его лицо в ладони.
— Я не уйду. Никогда…
Обезумев, я поцеловала его, стремясь успокоить, и он перевернулся вместе со мною на бок – мы оставались лицом к лицу, не прерывая любовного ритма.
Глаза Келлана повлажнели настолько, что слезы готовы были хлынуть ручьем, и он прикрыл их. Его рука снялась с моего бедра и легла на бок, прижимая меня теснее, как будто ему не хватало близости.
— Не хочу быть без тебя, – прошептал он.
— Но я же здесь, Келлан. – Взяв его за руку, я приложила ее к моему колотившемуся сердцу. – Я с тобой… Я рядом.
Мои глаза тоже стали влажными, и я, переполненная чувствами, сомкнула веки.
Я снова поцеловала его, и он оставил руку лежать на моем сердце, как будто боялся, что, если отнимет ее, я вдруг перестану быть реальной. Свою я положила прямо на его татуировку, и мы ловили биение жизни друг в друге. Открыв глаза, я принялась всматриваться в его лицо. Вкупе с трепетом моего сердца это чуть успокоило Келлана, но век он не поднял.
Изучая его, наблюдая за страстью и удовольствием, сквозь которые на его лице временами проступала боль, я затерялась в этом мгновении. Устойчивый ритм ускорился вместе с дыханием, и я мягко поцеловала Келлана, когда сама задышала чаще под его тихие стоны. Я видела, что он близок к финалу, но была до того загипнотизирована зрелищем, что почти позабыла о потрясающих метаморфозах, происходивших в моем существе. У меня не получалось сосредоточиться ни на чем, кроме лица Келлана и боли в его голосе.
Лишь очутившись на самой грани, он распахнул глаза, убрал ладонь с сердца и положил ее мне на щеку.
— Пожалуйста, – прошептал он настойчиво. – Кира, я уже на пределе. – Втянув сквозь зубы воздух, он негромко застонал. – Я не хочу… в одиночку.
Его глаза продолжали блестеть, как будто в любую секунду из них могла выкатиться тяжелая слеза, и мои моментально вновь увлажнились в ответ.
— Я здесь, Келлан. Ты не один… Ты больше не одинок.
С того, что я делала с ним, мое внимание переключилось на то, что он делал со мной. Этого хватило, чтобы я взорвалась. Вцепившись в Келлана что было мочи, я полностью раскрылась, не утаив ничего и явив ему всю глубину моего единения с ним. Он отпустил тормоза и кончил вместе со мной. Затем, когда мы рухнули без сил, наши взгляды сошлись, и мы синхронно перестали дышать, прекратили издавать звуки, безмолвно переживая нечто неимоверно глубокое вместе.
Нас охватило пламя, и наши губы слились – сперва исступленно, в глубоких и упоенных поцелуях, а после перешли к легчайшим ласкательным прикосновениям, как только огонь сменился тлеющими углями, готовыми в нужный момент разгореться.
Келлан сменил позу, но мы остались лицом к лицу. Он обвил меня руками и крепко прижал к себе. С очередным ласковым поцелуем он прошептал: «Спасибо». Я вспыхнула, но крепко вцепилась в него. Он уткнулся в изгиб моей шеи, покрутил головой и тихо проговорил:
— Прости.
Я отстранилась, и он нехотя поднял голову, чтобы взглянуть на меня. Вид у него был довольный, хотя и несколько пристыженный.
— Я не хотел… Веду себя как девчонка.
Встряхнув головой, он глянул вниз, и у меня вырвался смешок при воспоминании, что нечто подобное я ему уже предъявляла.
— Можно заверить тебя в обратном?
В ответ на это Келлан мягко улыбнулся, а затем слегка нахмурился:
— Просто много воды утекло, и я одно время считал, что мы никогда… – Он повел плечами, так как слова давались ему нелегко. – По–моему, я чуточку перекипел, вот и прошу прощения.
Он вскинул на меня взор, и на лице его изобразилась милейшая гримаса.
— Я не хотел забываться. Это просто… позор.
— Тебе совершенно нечего стыдиться.
Губы Келлана тронула слабая коварная улыбка, и я покраснела из-за его толкования моих слов. Издав смешок, я взъерошила ему волосы и приникла к нему в долгом поцелуе. Отстранившись, погладила его по щеке и сказала, вложив в свои слова все умение утешать:
— Ты не должен даже думать об этом и тем более извиняться за признания в подлинных чувствах или страхах.
Мы передвинулись так, чтобы я легла на спину, а он очутился сверху, и наши ноги сплелись. Я взяла в руки его лицо. Келлан довольно сиял.
— Ничего от меня не скрывай. Я хочу знать… Хочу понимать, что ты чувствуешь, даже если тебе кажется, будто в этом нет нужды, даже когда тебе трудно сказать.
Он отвел глаза, и я бережно разворачивала его, пока наши взгляды снова не встретились.
— Я люблю тебя. Я не собираюсь никуда уходить.
Он кивнул и обмяк на мне, подсунув под меня свои руки и уткнувшись лбом в мою шею. Я вздохнула и запустила пальцы в его волосы, время от времени целуя его в макушку, а он отзывался вздохами и стискивал меня крепче. И вот ночь, когда мы впервые спали вместе в прямом и переносном смыслах, завершилась тем, что я держала в объятиях и баюкала его. И в этом я усмотрела некую глубинную эмоциональную связь. Мои пальцы шерстили его гриву, и Келлан медленно проваливался в сон, не ослабляя хватки, а я поняла, что он никогда ее не ослабит. Наша любовь, в равной мере незапланированная и нежданная и тем подтверждавшая мои о ней представления, бесповоротно обожгла нас обоих до самой сути. Она не умрет. Она не сменится новой. Наверное, она не будет легкой… Но все же она будет всегда. И сон, сморивший меня, принес с собой истинное умиротворение.
