Глава 11

Гевин приходит сразу после семи — в первый раз не постучавшись. Наверное, это заразно. Он сразу же видит, что мои нервы на пределе и сообщает:

— Они только что уехали, надо дать им фору.

— Отличная мысль, — отзываюсь я.

В последний раз прохожусь по дому, пытаясь понять, надо ли взять с собой еще что-нибудь. Кажется, все на месте. Мы ждем минут пятнадцать, чтобы Лейк и Эдди отъехали подальше, а потом садимся в машину. Я сразу предупреждаю Гевина, что не в настроении разговаривать по дороге. Слава богу, он меня понимает — он всегда меня понимает. Наверное, так и должно быть с лучшим другом.

Пока мы едем, я раз за разом повторяю про себя текст. Стихотворение готово, с ребятами из клуба «ДЕВ9ТЬ» я договорился, так что все должно пройти на ура. У меня есть всего один шанс, и я должен его использовать!

Гевин заходит в клуб первым, и через минуту я получаю от него сообщение, что все идет по плану. Захожу внутрь с сумкой через плечо и жду своей очереди у входа — не хочу, чтобы Лейк меня заметила. Если она увидит меня раньше времени, пиши пропало: рассердится и уйдет.

Секунды превращаются в минуты, а минуты тянутся целую вечность. Ненавижу ждать! Обычно я не так сильно волнуюсь перед выступлением. Ничего удивительного: сейчас на кону стоит все: от этого выступления зависит мое будущее! Я делаю глубокий вдох и пытаюсь успокоиться.

— Сегодня у открытого микрофона выступит наш специальный гость, — раздается голос ведущего, — поэтому без долгих разговоров встречайте…

Ну вот, пора. Сейчас или никогда!

Все в зале в нетерпении смотрят на сцену, поэтому я тихо пробираюсь вдоль стены незамеченным. Перед тем как подняться, я оборачиваюсь и бросаю взгляд на их столик: Лейк сидит в середине, так просто ей будет не уйти. Она смотрит на телефон и понятия не имеет, что ее ждет через несколько секунд. Я морально подготовился к ее реакции: она будет вне себя. Но мне нужно, чтобы она выслушала меня до конца. Лейк — упрямая девушка, но разумная.

В зале тушат свет, прожектор направляется на стоящий посреди сцены табурет, как я и просил осветителей. Софиты я тоже попросил отключить: не хочу, чтобы они слепили глаза, не позволяя видеть зрителей. Хочу видеть лицо Лейк, смотреть ей в глаза, чтобы она поняла всю серьезность моих слов.

Я слегка разминаю шею и плечи, чтобы снять нарастающее напряжение, делаю несколько вдохов-выдохов и поднимаюсь на сцену.

Сев на табурет, я снимаю сумку и ставлю ее на пол, потом беру в руки микрофон и смотрю прямо на Лейк, которая наконец отрывается от телефона. Увидев меня, она хмурится и качает головой — сердится. Что-то говорит Колдеру, который сидит на краю дивана, и показывает на дверь — он качает головой и не двигается с места. Она шарит по дивану в поисках сумочки, но не находит. Вопросительно смотрит на Кирстен, которая сидит на другом конце дивана, но и та отрицательно мотает головой. Лейк бросает взгляд на Гевина и Эдди, потом снова на Кирстен и наконец понимает, что все действуют заодно. Смирившись с тем, что отсюда ее не выпустят, она скептически скрещивает руки на груди и переключает внимание на сцену — на меня.

— Все? Не будешь больше пытаться убежать от меня? — говорю я в микрофон. — Надеюсь, что нет: мне многое нужно тебе сказать.

Зрители начинают озираться по сторонам, пытаясь понять, к кому я обращаюсь. Лейк замечает, что все смотрят на нее, и закрывает лицо руками.

— Сегодня я играю не по правилам, — обращаюсь я к зрителям. — Знаю, что на слэмах запрещено пользоваться реквизитом, но у меня чрезвычайная ситуация, — объясняю я, поднимаю с пола сумку, встаю и ставлю ее на табурет, а потом закрепляю микрофон на стойке, отрегулировав ее по высоте. — Лейк! Я помню, что позавчера вечером ты попросила меня хорошенько подумать обо всем. Прошло всего два дня, но, если честно, мне хватило бы и двух секунд. Поэтому я потратил это время не на пустые размышления — ответ мне и так прекрасно известен. Я решил подготовить это выступление. Оно не совсем в духе традиционной слэм-поэзии, но надеюсь, что ты отнесешься к форме со снисхождением. Мое стихотворение называется «За то, что ты такая», — объявляю я, улыбаюсь и начинаю: — В любых отношениях наступает особый момент, когда вы начинаете влюбляться.

Первый взгляд. Первая улыбка. Первый поцелуй. Первая влюбленность.

Я достаю из сумки тапочки с Дартом Вейдером и долго смотрю на них.

Ты была в этих тапочках в один из таких моментов. В один из тех моментов, когда я впервые почувствовал, что влюбляюсь в тебя. В то утро я пережил такое, что совершенно не связано ни с кем, кроме тебя, а только с тобой, с тобой одной. В то утро я влюбился в тебя за то, что ты такая.

Достаю из сумки следующий экспонат. Лейк в ужасе ахает и прикрывает рукой рот.

Этот уродливый гномик С хитрой улыбочкой на лице Дал мне повод пригласить тебя в мой дом. В мою жизнь. В следующие несколько месяцев ему частенько от тебя доставалось. Я стоял у окна и смотрел, как ты пинаешь его каждый раз, проходя мимо. Бедный человечек! Ты была c ним такой упрямой. Такой свирепой, агрессивной, сильной… И ты совершенно не собиралась молча терпеть издевательства этого гномика! Ты совершенно не собираешься терпеть подобное от меня! И я люблю тебя за это — за то, что ты такая!

Поставив гнома на сцену, я достаю из сумки компакт-диск.

А это твой любимый диск. «Всякая фигня Лейкен» Теперь я знаю, что слово «фигня» носит скорее притяжательный, чем описательный характер. Из динамиков твоей машины зазвучало банджо, и я тут же узнал свою любимую группу. А потом понял, что это и твоя любимая группа! Значит, нас вдохновляют одни и те же стихи! Как я мог не влюбиться в тебя?! Это совершенно никак не связано с кем-то еще. Я полюбил тебя за то, что ты такая.

Я достаю из сумки листок бумаги и показываю его зрителям. Взглянув на дальний столик, я вижу, как Эдди протягивает Лейк платок. Со сцены мне не видно, но, похоже, она плачет.

Еще я сохранил этот чек, потому что настолько забавного напитка в баре я не покупал ни разу. Шоколадное молоко со льдом? Кому такое может прийти в голову? Ты оказалась не такой, как все, и тебя это не смущало — ты просто была собой.

— А вот еще кое-что, — говорю я в микрофон, показывая зрителям очередной листок.

Это мне не очень понравилось — Стихотворение, которое ты написала обо мне. Называется оно «Жестокость». Я, кажется, тебе не говорил… но оно даже на двойку не тянет. Но я сохранил его: оно напоминает мне, кем бы я не хотел быть.

Я достаю из сумки ее рубашку, подставляю ее под свет софитов и со вздохом продолжаю:

Вот твоя жуткая рубашка. Она не имеет совершенно никакого отношения к тому, почему я в тебя влюбился. Я просто увидел ее у тебя дома и решил украсть.

Достаю из сумки предпоследний экспонат — ее фиолетовую заколку. Однажды Лейк рассказала мне, как много эта вещь значит для нее и почему она не может с ней расстаться.

А эта фиолетовая заколка… Она на самом деле волшебная… папа сказал тебе правду. Она волшебная, потому что, сколько бы раз она тебя ни подводила, ты продолжаешь верить в ее силу. Продолжаешь надеяться на нее. Сколько бы раз она тебя ни подводила, ты не подведешь ее никогда. Точно так же ты никогда не подведешь и меня. И я люблю тебя за то, что ты такая.

Кладу заколку на табуретку и достаю из сумки полоску бумаги и со вздохом разворачиваю ее.

Твоя мама… Лейк, твоя мама была потрясающим человеком. Мне повезло, что я с ней познакомился, и она стала частью моей жизни. Я полюбил ее как родную маму… а она полюбила нас с Колдером как родных. Я полюбил ее не из-за тебя, Лейк. Я полюбил ее за то, что она такая. Поэтому спасибо тебе, что поделилась ею с нами. Она знала гораздо больше о жизни, о любви и счастье, о боли расставания, чем все мои знакомые, вместе взятые. Знаешь, какой самый лучший совет она дала мне? Какой совет она дала нам?

Я читаю слова, написанные на полоске бумаги: «Иногда приходится отдалиться друг от друга для того, чтобы понять, как сильно вы нуждаетесь в близости».

Вот теперь Лейк точно плачет. Я убираю бумажку в сумку, подхожу к самому краю сцены и произношу, глядя ей в глаза:

Последний экспонат в сумку не поместился, потому что ты на нем сидишь. На том самом диване. Ты сидишь на том самом месте, где сидела, когда впервые увидела выступление на слэме, на этой самой сцене. Ты смотрела на сцену с такой страстью… Никогда не забуду этот момент. Тот момент, когда я понял, что обратной дороги нет. Понял, что зашел слишком далеко. Я влюбился в тебя. Я полюбил тебя за то, что ты такая.

Не сводя с нее глаз, я делаю несколько шагов назад, сажусь на табуретку и продолжаю:

Лейк, я мог бы говорить всю ночь, перечисляя раз за разом все причины моей любви к тебе. И знаешь что? Некоторые из них и правда неожиданные повороты судьбы. Я действительно люблю тебя за то, что ты единственный человек, кто по-настоящему понимает, в какой ситуации я оказался. Я действительно люблю тебя за то, что мы с тобой оба знаем, что значит потерять мать и отца. Я действительно люблю тебя за то, что ты, как и я, растишь младшего брата. Я люблю тебя за то, через что тебе пришлось пройти, когда умирала твоя мама. Я люблю тебя за то, через что нам пришлось пройти, когда умирала твоя мама. Я люблю тебя за то, что ты любишь Кела. Люблю тебя за то, что ты любишь Колдера. Люблю тебя за то, что я люблю Кела. Поэтому я не намерен просить прощения за то, что я люблю тебя, какие бы причины или обстоятельства ни стояли за этим. И прости, но мне не нужны дни, недели или месяцы, чтобы понять, почему я люблю тебя. Для меня ответ очевиден: я люблю тебя за то, какая ты есть. За все, что делает тебя тобой.

Закончив, я отхожу от микрофона и вглядываюсь в ее лицо. Она сидит далеко, но мне кажется, она беззвучно произносит: «Я люблю тебя». Загорается рампа, резкий свет ослепляет меня, и я уже не вижу Лейк.

Собираю весь реквизит, убираю его в сумку, спрыгиваю со сцены и иду к столику, но ее там уже нет. Кел и Колдер стоят! Как они могли? Как они могли отпустить ее?! Эдди видит мое растерянное лицо и показывает мне сумочку Лейк:

— Не волнуйся, Уилл! Ключи от машины у меня, Лейк просто вышла на минутку. Сказала, ей нужно на воздух.

Я бросаюсь к выходу, вылетаю на улицу и вижу ее: она стоит на парковке рядом с моей машиной, повернувшись ко мне спиной, и смотрит на небо. Снежинки падают ей прямо на лицо. Я наблюдаю за ней, пытаясь понять, о чем она думает. Больше всего на свете я боюсь, что неправильно понял ее реакцию и все мои слова для нее ровным счетом ничего не значат. Засовываю руки в карманы и иду к ней. Она слышит скрип снега под моими шагами и оборачивается. В ее взгляде есть все, что мне нужно знать: она бросается мне на шею с такой силой, что я едва удерживаюсь на ногах.

— Прости меня, Уилл! Прости меня!

Она целует меня в щеку, в шею, в губы, в нос, в подбородок, продолжая просить у меня прощения перед каждым поцелуем. Я обнимаю ее крепко-крепко и поднимаю. Когда я ставлю ее на землю, она гладит меня по лицу и долго смотрит мне в глаза. Боль, которая все последние дни читалась в ее взгляде, ушла. У меня как будто гора с плеч упала, и я наконец могу вздохнуть полной грудью.

— Поверить не могу, что ты сохранил этого чертова гнома! — шепчет она.

— А я не могу поверить, что ты хотела его выбросить, — отвечаю я.

Мы никак не можем наглядеться друг на друга, словно боимся поверить, что все это происходит по-настоящему и не прекратится в следующую секунду.

— Лейк! Прости, что до меня так долго не доходило, — шепчу я, гладя ее по волосам. — Я виноват, что ты усомнилась во мне. Обещаю, что буду каждый день показывать тебе, как много ты для меня значишь!

— И я тоже! — шепчет она, и по ее щеке стекает крошечная слезинка.

Сердце бешено колотится в груди, но не из-за волнения. Не из-за того, что я хочу ее больше, чем когда-либо раньше. Просто я наконец-то почувствовал, что полностью уверен в своем будущем. Эта девушка — вся моя жизнь! Я целую ее. Мы смотрим в глаза друг другу, дорожа каждым мгновением нашей близости.

Мы всего в паре шагов от моей машины. Я осторожно подталкиваю Лейк к ней и прижимаю к дверце.

— Я люблю тебя, — бормочу я между поцелуями. — Господи, как же я люблю тебя!

Она немного отодвигается от меня, с улыбкой гладит меня по щекам, смахивая с них слезы, — я и не заметил, что тоже плачу!

— Я люблю тебя, — повторяет она. — Раз мы уже наконец выяснили этот вопрос, может, просто заткнешься и поцелуешь меня?

Я с радостью подчиняюсь.

Мы пытаемся за несколько минут наверстать то, что пропустили за неделю. Поцелуи жарче некуда, но на улице все-таки мороз.

— Ты замерзла, — говорю я, заметив, что у Лейк слегка подрагивает нижняя губа. — Может, сядем в машину и продолжим или вернемся в клуб? — спрашиваю я, надеясь, что она предпочтет первый вариант.

— В машину, — улыбается она.

Я подхожу к машине и тут понимаю, что забыл сумку на диванчике, где сидит вся наша компания.

— Черт! — Я отхожу назад и обнимаю трясущуюся от холода Лейк, пытаясь согреть ее. — Ключи остались в зале.

— Тогда разбей, ко всем бабочкам, окно и открой дверь изнутри! — предлагает она.

— Разбитое окно не позволит тебе согреться, — возражаю я, прижимаясь лицом к ее шее.

— Придется тебе греть меня другими способами!

После этих слов предложение разбить окно уже не кажется мне таким уж нереальным, но я все-таки беру ее за руку и веду к входу в клуб. Внутри я, прежде чем идти в зал, поворачиваюсь и целую ее еще раз. Хотел просто чмокнуть, но… поцелуй затягивается.

— Спасибо тебе, — говорит она, наконец оторвавшись от моих губ. — Спасибо за то, что ты сделал для меня сегодня. И за то, что подговорил их не выпускать меня. Ты слишком хорошо меня знаешь.

— Спасибо, что выслушала.

Мы подходим к столику, держась за руки. Все двигаются, чтобы освободить нам место. Завидев нас, Кирстен хлопает в ладоши и кричит:

— Получилось! Уилл, с тебя еще стихи!

Лейк с подозрением смотрит на меня, потом на Кирстен:

— Секундочку! Значит, вы двое были заодно все это время?! Кирстен, это он велел тебе попросить меня сводить тебя на слэм?!

Кирстен кидает на меня заговорщический взгляд, и мы громко смеемся.

— А в прошлые выходные?! Ты постучалась ко мне, просто чтобы он успел войти в дом?!

— Давай-ка рассчитаемся по факту. С тебя двадцать баксов, — словно не слыша вопроса, поворачивается ко мне Кирстен.

— Погоди-ка, мы вроде не договаривались о такой оплате, — уточняю я, но достаю двадцать баксов из бумажника. — Ладно, я и втрое больше бы заплатил.

— А я бы и бесплатно все то же самое сделала, — с довольным видом парирует Кирстен, убирая деньги в карман.

— Такое ощущение, что меня обвели вокруг пальца, — перебивает ее Лейк.

— Да, ну уж прости, — обнимаю я ее и целую в макушку. — Тобой и правда сложно манипулировать, пришлось призвать на помощь тяжелую артиллерию.

Она поворачивается ко мне, и я быстро целую ее в губы: никак не могу удержаться. Как только она оказывается в зоне досягаемости, не могу не поцеловать ее.

— А по-моему, было лучше, когда вы не разговаривали! — прерывает нас Колдер.

— Согласен! — поддерживает его Кел. — Я уже и забыл, как это противно!

— Ой, меня сейчас стошнит! — присоединяется к ним Эдди.

Я смеюсь над ее шуткой — да, наверное, мы и правда слишком часто демонстрируем нашу любовь на публике. Однако Эдди вдруг зажимает рот рукой, и я понимаю, что она вовсе не шутила! Лейк толкает меня в бок, я подскакиваю с места, пропуская Лейк и Кирстен. Эдди вылетает из-за столика, зажимая рот рукой, и со всех ног несется в туалет, Лейк бежит за ней.

— А что с ней такое? — спрашивает Кирстен. — Ее тошнит?

— Да, — уныло отвечает Гевин, — постоянно…

— Что-то незаметно, чтобы ты за нее переживал! — ехидничает Кирстен, но Гевин только молча закатывает глаза.

Мы слушаем следующее выступление, но Гевин все время с тревогой поглядывает в коридор.

— Уилл, выпусти-ка меня, пойду посмотрю, как она там.

Мы с Кирстен встаем из-за стола. Гевин направляется в сторону туалетов. Я беру сумочку Лейк, свою сумку, и мы идем следом за ним.

— Кирстен, зайди спроси, как она. Если что, зови, — просит ее Гевин.

Кирстен заходит в женский туалет и через минуту возвращается:

— Говорит, что все в порядке. Лейкен сказала, чтобы вы, мальчики, ехали домой, а мы втроем тоже скоро к вам присоединимся. Только Лейкен нужна ее сумка.

Я отдаю Кирстен сумочку. Жаль, конечно, что Лейк поедет домой не со мной, но она сюда на своей машине приехала. Мне не терпится вернуться в Ипсиланти, в «наши дома» — уж сегодня ночью я точно к ней проберусь.

Мы выходим на парковку. Я завожу двигатель, очищаю стекла от снега, а потом подхожу к машине Лейк и заодно чищу ее окна. Тут девочки как раз выходят из клуба.

— Ты в порядке? — спрашиваю я у Эдди, и она молча кивает.

Лейк открывает машину, но я успеваю быстро поцеловать ее в щеку:

— Я поеду следом за тобой. Вдруг ей снова станет плохо и тебе придется остановиться.

— Спасибо, милый. — Она обнимает меня и садится за руль.

— Мальчики сегодня останутся у меня, — шепчу я ей на ухо. — А когда они заснут, я к тебе приду. Не забудь надеть свою жуткую рубашку.

— Не выйдет, — улыбается она. — Ты что, забыл? Ты же у меня ее украл.

— Ой, точно! Тогда… Тогда вообще ничего не надевай, — подмигиваю я Лейк и иду к своей машине.

— Она в порядке? — спрашивает Гевин.

— Вроде как. Может, хочешь с ними поехать?

— Нет, Эдди против, — вздыхая, качает головой Гевин. — Она все еще злится на меня.

— Дай ей время, — советую я, ощущая некоторую неловкость оттого, что мы с Лейк обнимались у них на глазах.

— Зачем вы оба завели себе девушек? — спрашивает Кел. — Ходите с несчастным видом и ноете. Смотреть противно!

— Когда-нибудь поймешь, Кел, — отвечает Гевин. — Помяни мое слово.

Он прав: наше воссоединение с Лейк стоило каждой секунды этой адской недели. В глубине души я знаю, что сегодня это наконец-то случится: мы оба уже давно миновали точку возврата. От одной мысли об этом меня охватывает волнение.

— Кел, хочешь сегодня у нас переночевать? — как ни в чем не бывало спрашиваю я, начиная подготовку к приведению плана в исполнение.

Иногда мне кажется, Кел видит меня насквозь, но, наверное, я преувеличиваю…

— Конечно хочу, — отвечает он. — Но, вообще-то, нам завтра в школу, а по пятницам нас в школу возит Лейк. Может, лучше Колдер переночует у нас?

Как же я об этом не подумал! Ладно, тогда пусть Лейк проберется ко мне, когда мальчики заснут.

— Да, пожалуйста, — соглашаюсь я. — Какая, в конце концов, разница, кто у кого ночует!

— Понимаю, к чему ты клонишь, — усмехаясь, шепчет мне на ухо Гевин, и я улыбаюсь ему в ответ.

*

На полпути до дома начинается сильный снегопад. Хорошо, что Лейк водит очень аккуратно. Я тихонько еду за ней, хотя в другой ситуации гнал бы миль на десять в час быстрее. А вот если бы за рулем была Эдди, тогда у нас всех были бы проблемы.

— Гевин, ты спишь? — спрашиваю я.

Он отвернулся к окну еще в Детройте и за все это время не произнес ни слова: то ли он задумался, то ли вырубился. Он что-то бурчит в ответ, давая мне понять, что не спит.

— Вы с Эдди поговорили, после того как мы с тобой расстались?

— Еще не успели, — отвечает Гевин, потягиваясь и зевая. — Я вчера работал две смены, — добавляет он, закладывая руки за голову, — а сегодня мы оба целый день были на занятиях, увиделись только вечером. Я отвел ее в сторонку и сказал, что мне нужно с ней поговорить, но она, по-моему, не надеется услышать от меня что-то хорошее. За весь вечер ни слова мне не сказала…

— Ну, она наверняка…

— Уилл!!! — кричит Гевин.

Я инстинктивно даю по тормозам и бросаю взгляд на Гевина. Он в ужасе смотрит на встречку, слева от нас. Последнее, что я вижу: грузовик пересекает разделительную полосу и врезается в едущую прямо перед нами машину.

В машину Лейк!