Глава 9
Понедельник, 23 января
Я не сдаюсь.
Ты не сдаешься.
Этот бой станет войной
Раньше, чем я смогу положить ему конец.
Я знаю, что Лейк меня сейчас не любит, но и не ненавидит. Неужели мне действительно нужно дать ей время все обдумать, как она просит? С одной стороны, хочется проявить уважение к ее желаниям, а с другой — я боюсь, что если дам задний ход, то она может решить, что, вообще-то, ей нравится быть одной. Одна мысль об этом приводит меня в ужас, поэтому, наверное, мне все-таки не стоит оставлять ее одну надолго. Знать бы, где проходит эта тонкая грань между отчаянием и смертью от удушья…
Рис сидит на кухне и пьет кофе. Он варит кофе каждое утро, что само по себе служит достаточным основанием для его пребывания в моем доме.
— Какие у тебя планы на сегодня? — спрашивает он.
— Чуть позже поеду в Детройт забирать мальчиков. Хочешь со мной?
— Не, не могу. У меня планы… В общем, планы. — Он нервно отводит взгляд и отворачивается к раковине, собираясь помыть чашку.
— Да ладно тебе, — смеюсь я, доставая из буфета свою чашку. — Чего тут скрывать? Я же тебе сказал, что мне все равно.
— Ну, все-таки это как-то странно, — пожимает плечами он, ставя вымытую чашку в сушилку. — Не хочу, чтобы ты думал, что я к ней подкатывал, пока вы встречались. Не было такого!
— Да расслабься уже, Рис, честное слово! Ничего тут странного нет. Разве что ее поведение: то она произносит целую исповедь насчет того, как она меня любит, а через пару дней бежит с тобой на свидание. Тебя самого-то это не напрягает?
— Поверь мне, Уилл, я в этом деле знаю толк, — ухмыляется он, беря со стойки бумажник и ключи. — Со мной Воэн и думать о тебе забудет!
Скромностью Рис никогда не отличался. Стоит ему надеть куртку и выйти за дверь, как у меня в кармане вибрирует телефон. Я смотрю на экран, и лицо расплывается в непроизвольной улыбке: сообщение от Лейк. «Во сколько приезжает Кел? — спрашивает она. — Мне нужно забрать учебник, поэтому меня какое-то время не будет».
Текст слишком уж безличный, но я все равно перечитываю его несколько раз, пытаясь найти в нем намек на какой-нибудь скрытый подтекст. К сожалению, попытка не удалась… Я отвечаю ей в надежде уговорить поехать вместе со мной за мальчиками: «А когда тебе надо забирать учебники? Детройт?»
Я знаю, в какой магазин она пойдет. Вряд ли мне это удастся, но я сделаю все, чтобы она поехала вместе со мной. И тут приходит ответ: «Да. Во сколько Кел будет дома?»
Лейк — крепкий орешек. Ненавижу такие односложные ответы.
«Я поеду в Детройт чуть позже. Поехали со мной. Сначала заберем твой учебник, а потом мальчиков».
Путь до Детройта неблизкий, мы успеем поговорить, и, возможно, мне удастся убедить ее, что мы должны прекратить этот бред…
«Это не очень хорошая идея. Извини».
Или не удастся… Ну зачем она так все усложняет?! Я кидаю телефон на диван и решаю больше ей не писать. Потом подхожу к окну и с тоской смотрю на ее дом. Меня бесит, что она предпочитает одиночество и не желает побыть со мной. Надо что-то делать. Она должна поехать со мной в Детройт.
*
Неужели я действительно это делаю?! С опаской косясь на окна Лейк, чтобы убедиться, что она не выглядывает на улицу, я перебегаю дорогу. Если она меня застукает, все пропало! Я быстро распахиваю дверь ее машины и нажимаю на рычаг, чтобы открыть капот: действовать нужно без промедления. Лучший способ обездвижить ее джип — отсоединить аккумулятор. Это, конечно, слишком просто, но она совершенно не разбирается в устройстве автомобиля, поэтому ей даже в голову не придет сюда заглянуть. Дело сделано, я бросаю еще один взгляд на ее окна, а потом пулей мчусь домой. Закрыв за собой дверь, я почти жалею о том, что сделал. Почти…
*
Я сижу дома и жду, когда выйдет Лейк, а потом наблюдаю, как она пытается завести машину. Ничего не получается, она раздраженно бьет кулаком по рулю и распахивает дверцу. Это мой шанс! Я хватаю сумку с вещами, выхожу во двор и как ни в чем не бывало иду к своей машине, делая вид, будто не замечаю ее. Даю задний ход, выезжаю на улицу и вижу, что Лейк склонилась над открытым капотом.
— Что такое? Не заводится? — спрашиваю я, опустив стекло.
Она раздраженно кивает. Выхожу из машины, чтобы взглянуть. Лейк молча отходит в сторону, пропуская меня к джипу. Для виду кручу в руках какие-то провода и притворяюсь, будто пытаюсь завести мотор. Все это время она тихо стоит у меня за спиной.
— Похоже, аккумулятор сдох, — бессовестно вру я. — Если хочешь, куплю тебе новый в Детройте. Или поехали со мной, заберешь свой учебник, — улыбаюсь я, надеясь, что она ничего не заподозрит.
— Да нет, спасибо, — расстроенно отвечает она, переводя взгляд с меня на дом и обратно. — Попрошу Эдди. Она сегодня, кажется, свободна.
Не, так дело не пойдет! Мы так не договаривались! Спокойно, Уилл, спокойно.
— Да я же просто предлагаю тебя подвезти! Нам обоим нужно в Детройт! Зачем напрягать Эдди только из-за того, что ты не хочешь со мной разговаривать? — спрашиваю я серьезным взрослым тоном (на нее это обычно действует). — Лейк, можешь вырезать тыквы всю дорогу. Как тебе будет угодно. Давай садись.
Она хмурится, а потом достает из джипа сумочку и направляется к моей машине.
— Ладно, но это ничего не значит, — упрямо заявляет она.
Хорошо, что она идет впереди и не видит, как я поднимаю вверх кулак в победном жесте! Целый день наедине — это то, что надо!
*
Как только мы отъезжаем от дома, она включает «Avett Brothers», давая мне понять, что всю дорогу собирается вырезать тыквы.
Первые несколько миль до Детройта мы неловко молчим. Я хочу поговорить с ней обо всем, но не знаю, с чего начать. На обратном пути с нами будут Кел и Колдер, поэтому если я хочу что-нибудь выяснить, то это мой единственный шанс.
Немного убавляю громкость. Лейк демонстративно смотрит в окно, давая понять, что не собирается ничего выяснять. Заметив, что я убавил звук, она оборачивается, ловит мой взгляд, снова поворачивается к окну и тихо говорит:
— Уилл, не надо. Я же тебе сказала… нам нужно время. Я не хочу это обсуждать.
Боже, она просто выводит меня из себя! Я вздыхаю и сокрушенно качаю головой, признавая свое поражение:
— Ну, может, ты хотя бы сообщишь мне, как долго собираешься вырезать тыквы? Хочется знать, сколько еще мне придется терпеть эти страдания, — резко отвечаю я, не пытаясь скрыть раздражение.
— Так и знала, что это плохая идея, — бурчит себе под нос Лейк.
Ну вот, опять ляпнул не то, что нужно, мысленно сокрушаюсь я, покрепче сжимая руль. Логично было бы предположить, что за год я найду какой-то способ манипулировать ею в таких ситуациях, но нет: Лейк может быть просто непробиваемой! Мне приходится еще раз напомнить себе, что с самого начала меня привлекала в ней именно несгибаемая сила воли…
Остаток пути мы молчим, но и громкость никто из нас не прибавляет. Ощущение пренеприятнейшее: я изо всех сил пытаюсь придумать, что бы такое сказать, а она изо всех сил пытается сделать вид, как будто меня просто не существует. Мы заезжаем на парковку перед книжным магазином в Детройте, она сразу же выходит из машины и быстро скрывается внутри. Хочется думать, что она бежит из-за того, что на улице холодно, но на самом деле она пытается поскорее убежать от меня. Убежать от нас.
Пока она получает свой заказ, дедушка присылает мне сообщение, что бабушка ждет нас к ужину. Сообщение заканчивается словом «ростбиф» и хештегом перед ним.
— Отлично! — недовольно бурчу я, прекрасно понимая, что Лейк не придет в восторг от предложения поужинать у моих бабушки с дедушкой.
Едва я успеваю ответить ему, что мы скоро будем, как Лейк возвращается с учебником в руках.
— Они ждут нас к ужину. Мы ненадолго.
— Как мило, — вздыхает она. — Ладно, тогда давай сначала купим мне новый аккумулятор.
Я молча выезжаю с парковки в сторону бабушкиного дома. Лейк пару раз была у них в гостях, поэтому вскоре до нее доходит, что я и не собирался заезжать в автомагазин.
— Мы проехали минимум три магазина с аккумуляторами! — возмущается она. — Надо заехать сейчас, на обратном пути они уже закроются!
— Не нужен тебе аккумулятор, с ним все в порядке, — отвернувшись, цежу я сквозь зубы и краем глаза замечаю, что она смотрит на меня в ожидании объяснений.
Щелкнув поворотником, я сворачиваю к бабушкиному дому, паркуюсь, выключаю двигатель и говорю все как есть — какая теперь разница?!
— Я отключил твой аккумулятор, чтобы ты не уехала.
Не дожидаясь ее реакции, я выхожу из машины и, сам не понимая почему, громко хлопаю дверцей. Я не злюсь на Лейк. Но меня бесит, что она по-прежнему во мне сомневается.
— Что?! — кричит она и выскакивает из машины.
Подняв воротник куртки, чтобы закрыться от ветра и снега, я иду к двери, Лейк бросается следом. Я уже собираюсь войти в дом, но потом вспоминаю, каково это, когда гости вваливаются без стука, и останавливаюсь на пороге.
— Я сказал, что отключил аккумулятор в твоем джипе. А как мне еще было уговорить тебя поехать со мной?
— О, это очень по-взрослому, Уилл! — восклицает она и жмется поближе к двери, чтобы укрыться от ветра.
В коридоре раздаются шаги. Лейк подходит ко мне и, кажется, хочет что-то сказать, но в последний момент отворачивается. Входная дверь распахивается, и на пороге появляется бабушка.
— Добрый вечер, Сара! — с деланой улыбкой здоровается с ней Лейк.
Бабушка обнимает ее, они входят в дом, я следом.
— Вы как раз вовремя, — говорит бабушка. — Кел и Колдер уже накрывают на стол. Уилл, снимите куртки и повесьте в сушилку, чтобы успели высохнуть.
Бабушка уходит в кухню, а я снимаю куртку и иду в кладовку, где стоит сушилка, даже не предложив Лейк взять у нее куртку. Она рассерженно топает за мной, и я невольно улыбаюсь: быть хорошим парнем как-то не очень помогает, наверное, придется научиться быть последней сволочью. Кидаю куртку в сушилку и делаю шаг в сторону, пропуская Лейк. Она засовывает туда свою куртку, с грохотом захлопывает дверцу, включает сушилку и уже собирается выйти из кладовки, но я загораживаю дверной проем. Лейк бросает на меня сердитый взгляд и пытается протиснуться мимо, но я не двигаюсь с места. Она делает шаг назад и отворачивается. Я намерен стоять здесь, пока она со мной не поговорит, — если понадобится, хоть всю ночь напролет.
Она затягивает потуже резинку на хвосте и прислоняется к сушилке, скрестив ноги. Я принимаю такую же позу у двери кладовки и пристально смотрю на Лейк. Не знаю, чего конкретно я пытаюсь от нее добиться, — наверное, чтобы она просто поговорила со мной.
Лейк стряхивает снег с плеча. На ней футболка с «Avett Brothers», которую я ей подарил после концерта, — мы были там месяц назад. Какой был чудесный вечер! Мог ли я подумать тогда, что все так обернется…
— Обвиняешь в том, что я веду себя не по-взрослому, а сама отказываешься со мной разговаривать, как пятилетний ребенок, — начинаю я.
— Да ладно тебе, Уилл! Ты мне из кладовки выйти не даешь! И кто тут пятилетний ребенок?! — со смешком отвечает она и снова пытается проскользнуть мимо меня, но я не пускаю.
Она упирается мне в грудь, стараясь сдвинуть с места, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не обнять ее. Мы стоим друг против друга, совсем близко, и в какой-то момент она перестает отталкивать меня, замирает в считаных сантиметрах и опускает глаза. Лейк может сколько угодно сомневаться в моих чувствах, но то, что мы по-прежнему хотим друг друга, совершенно очевидно. Я ласково беру ее за подбородок, пытаясь заглянуть ей в глаза.
— Лейк, — шепчу я, — прости за эту выходку с машиной… Я в отчаянии и готов на все, лишь бы быть рядом с тобой. Мне так тебя не хватает!
Она отворачивается, но я мягко и настойчиво поворачиваю ее лицом к себе и заставляю смотреть мне прямо в глаза. Лейк явно хочет убрать мои руки, но я не поддаюсь. Напряжение растет с каждой секундой. Я вижу, что она отчаянно пытается меня ненавидеть, но слишком сильно любит. В ее глазах отражается вся буря чувств, она не может решить, то ли ударить меня, то ли поцеловать.
Воспользовавшись ее минутной слабостью, я медленно наклоняюсь к ней и целую в губы. Она отталкивает меня, упираясь ладонями в грудь, но не в полную силу. Я не намерен больше уважать ее потребность в личном пространстве и поэтому осторожно раздвигаю ее губы языком. Давление в грудь заметно ослабевает, ее упрямству приходит конец, и она отвечает на поцелуй.
На этот раз мы целуемся не как обычно: ни о какой точке возврата речь не идет, мы медленно наслаждаемся процессом, то и дело поглядывая друг на друга, словно сомневаемся, что все это происходит на самом деле. Мне кажется, что этот поцелуй — мой единственный шанс заставить ее выбросить из головы все сомнения, поэтому я даю волю чувствам. Сейчас она со мной, в моих объятиях, и больше всего на свете я боюсь потерять ее снова. Я делаю шаг вперед, Лейк отступает назад и оказывается прижатой к сушилке.
Примерно год назад между нами произошла похожая «сцена в кладовке». Это было на следующий день после того, как Хави полез к ней целоваться на парковке у клуба «ДЕВ9ТЬ». Я вышел и увидел их за его фургоном. Меня охватила ревность и такая сильная боль, какой я никогда не испытывал: впервые я полез драться, забыв о том, что он мой ученик, а я его учитель. Я должен был прекратить это во что бы то ни стало! Не знаю, чем бы дело закончилось, не появись вовремя Гевин…
На следующий день Лейк рассказала, что произошло на самом деле, и я почувствовал себя полным идиотом: да как я мог даже предположить, что она хотела этого поцелуя?! Я же хорошо знал ее! Как я мог так плохо подумать о ней! Мне было очень тяжело убедить ее в том, что карьера для меня важнее, чем она, но я знал: тогда это было единственно верным решением. Однако в тот вечер в кладовке я поддался чувствам и чуть было не испортил отношения с самой прекрасной девушкой на свете.
Я стараюсь не думать о том, что снова могу потерять Лейк. Она гладит меня по шее, и по всему телу тут же бегут мурашки. Медленный ритм наших движений постепенно ускоряется, а когда она проводит рукой по моим волосам, я понимаю, что все пропало. Схватив ее за талию, я поднимаю ее и сажаю на сушилку. Из всех наших поцелуев этот, пожалуй, самый потрясающий! Я кладу руки ей на бедра, придвигаю вплотную к себе, и она обнимает меня ногами за талию. Мои губы касаются ямочки за ее ухом, но тут она вдруг тихонько ахает и начинает отталкивать меня.
— Кхм-кхм… — Покашливание бабушки в мгновение ока разрушает самый чудесный момент моей жизни.
Лейк тут же спрыгивает с сушилки, я делаю шаг назад. Бабушка стоит в дверях, скрестив руки на груди, и сердито смотрит на нас.
Лейк поправляет футболку и смущенно опускает глаза.
— Что ж, я рада, что вы помирились, — неодобрительно глядя на меня, произносит бабушка. — Ужин подан, если у вас, конечно, найдется минутка, чтобы присоединиться к нам, — сквозь зубы добавляет она и уходит.
— Милая, я так скучал по тебе! — выпаливаю я, пытаясь обнять Лейк, как только бабушка скрывается из виду.
— Перестань! — отталкивает меня она. — Немедленно перестань!
— Как это «перестань»? — растерянно спрашиваю я, не ожидая такого тона. — Лейк, мы же только что целовались!
— Видимо, — отвечает она с издевкой, — у меня случилась «минутная слабость».
Да, фраза, до боли знакомая… Что ж, я получил по заслугам.
— Лейк, перестань над собой издеваться! Я знаю, что ты меня любишь!
— Уилл, — вздыхает она, словно разговаривая с несмышленым ребенком, — дело не в том, люблю я тебя или нет. Дело в том, любишь ли ты меня по-настоящему. — Она идет в столовую, оставляя меня одного в очередной кладовке.
В бешенстве я ударяю кулаком о стену. На секунду мне показалось, что я смог достучаться до нее. Не знаю, сколько я еще выдержу: она реально выводит меня из себя.
*
— Потрясающий ростбиф, Сара! Вы просто обязаны дать мне рецепт! — говорит Лейк бабушке.
Беру со стола блюдо с картошкой и тихо закипаю, слушая, как Лейк легко и непринужденно обменивается любезностями с моей бабушкой. Аппетита у меня и в помине нет, но я налегаю на еду, иначе бабушка смертельно обидится. Кладу гору картошки на свою тарелку, а потом наваливаю еще больше на ростбиф Лейк. Она сидит рядом со мной и старается не подавать виду, но на самом деле с ужасом созерцает гору еды. Не знаю, ради кого она так старается выглядеть всем довольной: ради бабушки с дедушкой или из-за Кела с Колдером. А может быть, ради всех их, вместе взятых.
— Лейкен, а ты знала, что Дедопол играл в группе? — спрашивает Кел.
— Нет, не знала. Как ты его назвал?
— Дедопол! Я теперь так его называю.
— А что, мне нравится! — поддерживает его дедушка. — А можно, я буду называть тебя Внукокел? — спрашивает он, и Кел с улыбкой кивает.
— А меня будешь называть Внуколдер? — встревает в разговор Колдер.
— А то! Разумеется, Внуколдер!
— А как называлась ваша группа, Дедопол? — интересуется Лейк.
Даже не знаю, восхищает меня или пугает то, как она держится, но мысленно делаю для себя пометку на будущее: не забывать об этом.
— Ну, вообще-то, я в нескольких играл по молодости. Увлекался гитарой, — отвечает дедушка.
— Здорово! — восторгается Лейк, отправляет в рот очередную порцию ростбифа и продолжает с набитым ртом: — Кел, кстати, давно хочет научиться играть на гитаре. Я вот думаю записать его на занятия.
— Зачем? Пусть Уилл его научит, и все тут, — возражает дедушка.
— А я и не знала, что Уилл умеет играть, — обернувшись ко мне, заявляет Лейк едва ли не обвиняющим тоном.
Как-то так вышло, что я никогда ей об этом не говорил. Не потому, что хотел скрыть, просто я давно не брал в руки инструмент — наверное, как минимум пару лет. Но она-то теперь наверняка будет думать, что это моя очередная тайна, в которую я специально не собирался ее посвящать.
— Ты ей никогда не играл? — спрашивает дедушка.
— Да у меня и гитары-то своей нет, — пожимаю плечами я.
— Как интересно выходит, Уилл! — сердито глядя на меня, с усмешкой восклицает Лейк. — Я наверняка еще многое о тебе не знаю!
— Вообще-то, дорогая, — не моргнув глазом, отвечаю я, — должен тебя разочаровать: ты знаешь обо мне практически все!
— О нет, дорогой, — качает головой она, пристально глядя на меня и улыбаясь этой дурацкой неискренней улыбкой, которую я уже почти ненавижу. — Не думаю, что так уж много знаю о тебе! Вот, например, понятия не имела, что ты играешь на гитаре. Да и про то, что ты планируешь завести соседа по дому, тоже не знала! Судя по всему, этот Рис был важной частью твоей жизни, а ты про него никогда даже не рассказывал. Как и про некоторых других старых друзей, которые не так давно вновь появились на горизонте!
Я опускаю вилку и вытираю рот. Все смотрят на меня и ждут, что я отвечу. А я смотрю на бабушку, которая делает вид, что не понимает, что между нами происходит, и улыбаюсь. Она улыбается в ответ, ожидая моей реакции. Я решаю пойти ва-банк, поэтому обнимаю Лейк, целую ее в лоб и с деланым энтузиазмом произношу:
— Ты права, Лейкен!
Она ненавидит, когда я называю ее полным именем. Приободрившись, я продолжаю:
— Я и правда забыл рассказать тебе о паре старых друзей. Думаю, нам с тобой просто нужно больше времени проводить вместе. А как иначе мы сможем узнать друг друга по-настоящему? Правда, милая? — Я беру ее за подбородок большим и указательным пальцем и смотрю в сверкающие от гнева глаза.
— Рис вернулся? Он будет жить с нами? — спрашивает Колдер.
— Ему надо где-то перекантоваться месяц-другой, — киваю я.
— А почему он не поехал к маме? — спрашивает бабушка.
— Она вышла замуж, пока Рис был в армии. С отчимом они не сошлись характерами, поэтому Рис сейчас ищет жилье, — объясняю я.
Лейк слегка наклоняется вперед, пытаясь сбросить мою руку с плеча, но я крепче прижимаю ее к себе, придвигаю свой стул ближе и продолжаю:
— Лейк сразу произвела впечатление на Риса. Правда, дорогая? — спрашиваю я, намекая на ее полуголую истерику в гостиной.
— О да, — с ослепительной улыбкой отвечает она, изо всех сил наступая мне на ногу под столом и сверля меня убийственным взглядом, потом швыряет салфетку на стол: — Простите, я вас покину ненадолго.
Ее гнев, похоже, замечаю только я. Как только Лейк исчезает в конце коридора, бабушка говорит:
— Кажется, ты прощен за то, что произошло на прошлой неделе.
— Ага, все отлично, — отвечаю я, набивая рот картошкой.
Лейк возвращается не скоро, садится за стол и молчит. Кел, Колдер и Дедопол обсуждают видеоигры, а мы молча доедаем ужин.
— Уилл, не поможешь мне с посудой? — просит бабушка.
Бабушка никогда не просит о такой помощи. Либо она хочет, чтобы я поменял лампочку, либо собирается прочитать мне лекцию. Я встаю из-за стола, беру наши с Лейк тарелки и выхожу из гостиной.
— Что происходит? — спрашивает она, пока я выбрасываю остатки еды в мусорный бак.
— В смысле?
— Она не выглядит счастливой, Уилл, — облокотившись на стойку, вдруг заявляет бабушка. — Я, может, и старая женщина, но в таких вещах разбираюсь. Хочешь поговорить об этом?
— Наверное, не помешало бы. — Надо же, оказывается, моя бабушка куда более наблюдательна, чем я думал! — Она злится на меня. Сомневается в моих чувствах из-за всей этой истории с Воэн. Решила, что я встречаюсь с ней просто потому, что мне жаль их с Келом.
— А почему ты с ней встречаешься на самом деле? — спрашивает бабушка.
— Потому что я ее люблю!
— Тогда докажи это, — спокойно произносит она, вытирая столешницу.
— Да я уже как только не доказывал! Я ей тысячу раз в любви признавался, но она и слушать ничего не хочет! Теперь решила, что ей надо побыть одной и подумать. Я просто в отчаянии и не знаю, как быть…
Бабушка закатывает глаза и всем своим видом демонстрирует удивление степенью моего невежества.
— Знаешь, мужчина может до посинения признаваться женщине в любви, но если в ее сердце поселилось сомнение, то слова ничего не значат. Ты должен доказать ей, что любишь ее!
— Но как? Я вот сегодня сломал ее машину, чтобы она поехала сюда со мной! Не знаю, что мне еще сделать. Начать следить за ней?!
— Отличный способ угодить в тюрьму и уж точно не вернуть сердце любимой девушки! — неодобрительно качает головой бабушка, выслушав мое жалкое признание.
— Я знаю, это было глупо… но я почти в панике и не знаю, как поступить…
— Думаю, что для начала тебе стоит задуматься и понять, за что ты ее любишь, — медленно произносит бабушка, достает из холодильника пирог, ставит его на стойку и начинает нарезать. — А потом придумать, как донести это до нее. Но сейчас ты должен дать ей возможность побыть одной, раз ей это необходимо. Странно, что она вообще не побила тебя после спектакля, который ты устроил за ужином!
— Ну, еще не вечер…
— Она мне правда нравится, Уилл, — улыбаясь, говорит бабушка, раскладывая пирог по тарелкам и передавая их мне. — Не упусти свой шанс! Она подходящая мама для Колдера.
— Надо же! — удивленно выпаливаю я. — А я думал, Лейк тебе не очень-то по душе!
— Знаю, что ты так думал, — спокойно отвечает бабушка, продолжая раскладывать пирог, — но Лейк мне на самом деле нравится. А вот то, как ты с ней себя ведешь, нравится гораздо меньше. Некоторые вещи должны оставаться между вами двоими. Причем желательно в спальне, а не в кладовке, — нахмурившись, добавляет она.
Я и не задумывался над тем, что слишком явно демонстрирую свою любовь к Лейк при других… Сначала мне сказала об этом сама Лейк, теперь — бабушка. Неловкая ситуация… К тому же из-за этой сцены в кладовке Лейк вряд ли поверит, что бабушка к ней хорошо относится…
— Бабуль? — обращаюсь к ней я, отламывая корочку от пирога и запихивая ее в рот, потому что вилки мне так и не дали.
— Что? — отзывается она, открывая ящик и протягивая мне вилку.
— Она, вообще-то, еще девушка…
— Уилл! — делает большие глаза бабушка. — Вообще-то, это совершенно не мое дело!
— Знаю. И говорю тебе об этом, просто чтобы ты не думала о ней плохо.
— Ты хороший мальчик, Уилл. — Бабушка протягивает мне две тарелки с пирогом и берет две оставшиеся. — Она простит тебя, просто дай ей время.
*
На обратном пути Лейк садится с Келом на заднее сиденье, а Колдер со мной впереди. Всю дорогу они без умолку болтают. Кел и Колдер наперебой рассказывают Лейк, чем они занимались с Дедополом. А я молчу и стараюсь не вслушиваться в их разговор, полностью сосредоточившись на дороге.
Припарковавшись возле своего дома, я провожаю Лейк и Кела. Она заходит внутрь, не сказав мне ни слова. Открываю капот ее джипа и подсоединяю аккумулятор.
Еще и десяти нет. Я ни капли не устал. Колдер уже лег спать, а Рис, наверное, где-то загулял с Воэн. Я сажусь на диван и собираюсь включить телевизор, но тут раздается стук в дверь.
Кого это принесло в такое время? И кому еще до сих пор приходит в голову стучаться? Я открываю дверь и обнаруживаю на крыльце дрожащую от холода Лейк. Она кутается в куртку, теплые сапоги надеты прямо на пижамные брюки. Вид у нее смешной. И все-таки она очень красива! А главное, она, кажется, не злится на меня — хороший знак!
— Привет! — чересчур радостно говорю я, пропуская ее в дом. — За звездочкой пришла? А стучишься зачем?
Она никогда не стучится и сейчас как будто лишний раз решила подтвердить, что наши отношения и правда изменились — точно не могу сказать, как именно, но мне это однозначно не нравится.
— Можно с тобой поговорить? — спрашивает Лейк.
— Можно?! Да я мечтаю об этом!
Мы садимся на диван. Обычно она забирается с ногами, и я обнимаю ее, но сегодня она отодвигается в противоположный угол. Если я и узнал что-то новое за эту неделю, так это то, что терпеть не могу «личное пространство». Пространство — полный отстой!
Она смотрит на меня и натянуто улыбается, но улыбка выходит так себе. Как будто она изо всех сил старается не смотреть на меня с жалостью.
— Обещай, что сначала ты меня выслушаешь до конца и не станешь перебивать. Хочу поговорить с тобой как со взрослым человеком.
— Разве я когда-нибудь отказывался тебя выслушать? Кто из нас тут тыквы вырезает, скажи, пожалуйста?
— Вот видишь, ты меня уже перебиваешь. Дай мне высказаться.
Я хватаю подушку и прижимаю ее к лицу, чтобы подавить стон. С ней просто невозможно! Кладу подушку на колени, облокачиваюсь на нее, беру себя в руки и коротко говорю:
— Слушаю.
— Мне кажется, ты не совсем понимаешь, почему я так себя веду. Ты ведь не понимаешь, почему я сомневаюсь в тебе, да?
— Да. Будь добра, просвети меня!
Лейк снимает куртку, вешает ее на спинку дивана и устраивается поудобнее. Я ошибся: она пришла не затем, чтобы читать мне лекции, — это ясно по ее тону. Она действительно хочет серьезно поговорить, поэтому я решаю отнестись к этому с уважением и выслушать ее от начала до конца.
— Уилл, я знаю, что ты меня любишь. Прости, я наговорила много чуши. Я тебе верю. И тоже тебя люблю, — начинает она, но я чувствую, что это признание — лишь предисловие к чему-то другому, к чему-то, что я точно не хочу слышать. — Но когда ты рассказал мне, что сказала Воэн, я взглянула на наши отношения по-новому. — Она садится по-турецки лицом ко мне. — Ты сам подумай: помнишь тот слэм, год назад, когда я наконец-то призналась тебе в своих чувствах? А если бы я не пришла? Если бы я не вышла на сцену и не сказала, как сильно я тебя люблю? А ты бы никогда не прочитал свое стихотворение, не перешел бы работать в другую школу, и, возможно, мы вообще не стали бы встречаться. Понимаешь теперь, почему я сомневаюсь? Такое ощущение, что ты был готов пустить все на самотек. Ты не был готов сражаться за меня, ты собирался просто дать мне уйти. На самом деле ты так и сделал — дал мне уйти.
Это правда. Но совсем не по тем причинам, о которых она говорит, и ей это прекрасно известно! Почему она вдруг засомневалась в моих чувствах сейчас? Я стараюсь проявить терпение, но внутри просто бурлят эмоции: я вне себя, я в бешенстве, я зол, я счастлив, что она здесь, я устал, ненавижу ссоры!
— Ты прекрасно знаешь, почему мне пришлось дать тебе уйти, Лейк. В тот год происходили куда более серьезные события. Ты была нужна своей маме. Она не знала, сколько ей остается. Если бы мы стали встречаться, ты бы не смогла проводить с ней максимум времени, а потом возненавидела бы себя за это. Это единственная причина, заставившая меня отпустить тебя, и ты это знаешь!
— Нет, Уилл, — качает головой Лейк, — дело не только в этом! За последние пару лет мы с тобой пережили столько горя, сколько большинству людей не выпадает и за всю жизнь. Подумай, как это повлияло на нас! Когда мы наконец-то нашли друг друга, горе соединило нас. Потом мы поняли, что не можем быть вместе, и все стало совсем ужасно. К тому же Кел и Колдер к этому времени успели подружиться. Нам приходилось постоянно общаться, и мы просто не могли забыть друг друга. В довершение всего оказалось, что у мамы рак, и мне пришлось стать опекуном ребенка, как и тебе. Такова история «наших» отношений — сплошные внешние обстоятельства. Как будто жизнь насильно сводит нас вместе.
Уважая ее просьбу, я не перебиваю ее, хотя уже готов кричать от бешенства. Не понимаю, к чему она клонит, но, по-моему, слишком напряженные размышления явно не пошли ей на пользу.
— А если бы этих внешних обстоятельств не было? — продолжает она. — Вот представь себе: твои родители живы, моя мама жива, Кел и Колдер не дружат, мы не являемся опекунами детей и не несем за них огромную ответственность, мы не обязаны помогать друг другу, ты никогда не был моим учителем, поэтому нескольких месяцев эмоциональной пытки как не бывало. Мы с тобой просто молодая пара, без особых обязательств и без какого-либо общего жизненного опыта. А теперь скажи мне: за что ты любишь меня? Почему ты хочешь быть со мной вместе?
— Бред какой-то, — бормочу я. — На самом деле все не так. Может быть, некоторые из этих обстоятельств и повлияли на наши отношения, но что с того? Почему это так важно? Любовь есть любовь, и все тут сказано!
— Это важно, Уилл. — Лейк неожиданно придвигается ближе, берет меня за руку и смотрит мне прямо в глаза. — Важно, потому что вполне возможно, что лет через пять-десять все эти внешние факторы уйдут, и тогда мы останемся вдвоем. Больше всего на свете я боюсь, что однажды ты проснешься и поймешь, что тебе больше не за что меня любить. Кел и Колдер вырастут и уже не будут зависеть от нас. От родителей останутся лишь воспоминания. У нас обоих будет работа, и мы не будем зависеть друг от друга материально. Если твоя любовь ко мне обусловлена всеми этими факторами, ты будешь оставаться со мной исключительно из чувства долга. И, хорошо тебя зная, рискну предположить, что ты ни за что мне об этом не скажешь, потому что ты слишком хороший и не захочешь разбивать мне сердце. Я не хочу, чтобы ты пожалел, что прожил жизнь не так, как хотел.
Лейк встает и надевает куртку. Я пытаюсь протестовать, но стоит мне открыть рот, как она с серьезным видом останавливает меня:
— Не надо. Сначала подумай, а потом уже возражай. Не знаю, сколько времени тебе понадобится: дни, недели, месяцы… Я не хочу разговаривать с тобой до тех пор, пока ты не будешь точно уверен в своих чувствах ко мне. Я вправе требовать это от тебя, Уилл! Ты должен быть уверен, что, прожив вместе всю жизнь, мы когда-нибудь не пожалеем об этом.
Она уходит, тихо прикрыв за собой дверь.
Месяцы? Я не ослышался? Она правда сказала, что мне могут понадобиться месяцы?!
Нет, не ослышался…
Господи, а ведь все, что она говорит, звучит так логично. Она глубоко заблуждается, но логика в ее рассуждениях, несомненно, есть. Я понимаю, почему она во всем сомневается. Понимаю, почему задает такие вопросы.
Примерно полчаса я сижу абсолютно неподвижно. Мысли скачут, сменяя друг друга. Когда я наконец выхожу из транса, в голове остается лишь одна: бабушка права, мне нужно показать Лейк, за что я люблю ее.
Я решаю взять из вазы звездочку для вдохновения.
Жизнь — тяжелая штука. Особенно если ты дурак.
Джон Уэйн
«Как же мне не хватает Джулии и ее чувства юмора», — вздыхая, думаю я.
