В аэропорту постоянно передавали по радио разные объявления. Я их слушала, особенно не вникая в то, что говорил диктор. Но вдруг я навострила уши, чтобы не пропустить ни слова.
– Джона Дейкина просят пройти в бюро информации. Джон Дейкин, пройдите в бюро информации.
– Так зовут моего сына, – сказала я Додо.
– Существуют, наверное, тысячи Джонов Дейкинов, – ответила она, но заметно встревожилась.
– Где бюро информации? Где оно, Додо?
– Я тебе покажу, но, пожалуйста, Яффа, держись на расстоянии и не делай глупостей, обещаешь, дорогая?
Мы вышли из кафетерия и посмотрели с галереи вниз. Бюро информации было прямо под нами. Моя дочь Мэри стояла там с озабоченным видом. На ней было ее лучшее пальто, а светлые волосы, уложенные в модную прическу, острыми прядями торчали во все стороны, явно покрытые чем-то липким.
– Чем это она намазала свои чудные волосы? – спросила я.
– Гелем, – ответила Додо и тут же добавила: – Она поразительно похожа на тебя прежнюю, правда?
Пока мы наблюдали, сквозь толпу прошел мой золотоволосый сын и тронул Мэри за плечо. Она обернулась, и они улыбнулись друг другу. На лицах у них было явное облегчение.
– Если ты сейчас к ним подойдешь, то окажешься в тюрьме, а им разобьешь сердце. Не ходи, Яффа!
Я не могла оторвать глаз от моих прекрасных детей.
– Додо, быстрей, пойди скажи им, что я здесь… пожалуйста, Додо.
Додо медленно спустилась по лестнице и подошла к моим детям. Странное это было зрелище, в жизни не предполагала такого увидеть; до чего же разными были эти трое! Вот Додо уже говорит с ними. Они оглядываются. Увидели меня. Додо резко сказала им что-то, и они сразу отвернулись. Меня неудержимо тянуло к детям. Я так сильно стремилась к ним, что почувствовала слабость, у меня закружилась голова, и пришлось сделать над собой усилие, чтобы перестать глупо хныкать вслух от вожделения.
Напряженной, деревянной походкой Джон и Мэри двинулись прочь. Додо вновь подошла ко мне и сказала:
– Они сядут в черное такси. Оно проедет разок вокруг аэропорта, потом вернется на стоянку и посадит тебя. Вот тебе на такси.
Она дала мне двадцатифунтовую купюру. Она была сама не своя от страха.
– У меня никогда не было детей, кроме Джефа, – сказала она. – Теперь, когда он умер, я жалею, что нет детей; впрочем, ты ведь больше никогда не будешь свободной, правда? Я права?
– Да, права, – сказала я. Стоит родить ребенка, и прощай свобода навсегда.
Додо спросила, хочу ли я по-прежнему удрать. Не знаю, сказала я. Наступило молчание. Наконец я спросила Додо, почему больше не передают, чтобы Джон подошел к бюро информации.
– Они потерялись в толпе и всюду искали друг друга. Они же приехали сюда встретить Сидни – как и ты.